– Нет, это не Юра меня прислал. Я сама пришла, зная, что подошло время выкупа наших вещей, а денег на это нет, и скорой получки ниоткуда не предвидится. Вот я и пришла просить вас как-нибудь подождать… Отсрочить продажу вещей наших… Аграфена Степановна!.. Будьте добры, пожалуйста, ну, хоть месяц еще подождите, хорошая, милая!..
Тут нежный голос задрожал сильнее… Трогательные, молящие нотки зазвучали в нем, нотки, способные растопить сердце самого черствого, жестокого человека.
Однако они нисколько не тронули души Велизаровой, а напротив, как будто еще больше ожесточили ее.
– Чем тут зря время терять да плакаться, шли бы вы домой лучше, милая барышня, – снова заскрипела старуха. – Братца бы дождались да уговорили бы его где ни на есть достать-раздобыть деньжонок да принести мне их в срок. Ведь только на два месяца вещи закладывали, клялись, божились, что внесете в мае, – с тем и ссужала вас. Небось сама рисковала, выдавая такую уйму денег. Ведь у меня не ломбард какой, деньжищами не ворочаю. Я – бедная вдова, сирота одинокая, и все те грошики, что имею, по?том и кровью в работе добыла. Так мне и рисковать ими вовсе не след. Вы, чай, не маленькая, барышня, – пятнадцать годков никак уж есть, и ученая вдобавок, в пансионе воспитываетесь, – так можете понять, что стыдно должно быть вам с братом обманывать меня, бедную, одинокую старуху. Сказано раз, чтобы в срок деньги внести, так и должны внести. И вот вам мое последнее слово: ежели через три дня не отдадите денег, – прощайтесь и с пальто, и с сервизом вашим, так-то, голубчики!
Последние слова старуха злобно выкрикнула во весь голос.
И тут произошло то, чего менее всего ожидали в своем углу растерянные, взволнованные Дося и Веня. Голос старухиной юной гостьи затих на мгновение. Потом послышался легкий шум, как будто что-то упало на пол, и внезапно громкое, по-видимому, долго сдерживаемое рыдание огласило небольшую квартирку Велизарихи.
– Господи! Господи! – рыдал теперь, всхлипывая и прерываясь, детский голос. – Что же мне делать, что делать?.. Юра! Юрочка! Бедняжка ты мой! Как он без теплого останется на зиму? Он, такой хрупкий, нежный, так легко простужается… А любимые его прабабушкины чашки! Все пропадет, все погибнет, погибнет последняя память о покойных родителях!.. Аграфена Степановна, сжальтесь же над нами, милая, добрая! Подождите хоть три недели, хоть две! Умоляю вас, на коленях прошу, вы же видите, голубушка, золотая…
Новый взрыв слез перекрыл этот жалобный лепет. И вот снова закричала вышедшая из себя старуха:
– Да что ж это такое! Люди добрые, поглядите-кось! У себя дома покоя найти не можешь! И что это вы за комедию играете, барышня? На коленках ползаете… Руки мне целуете… Постыдитесь хоть Елизаветы моей! Ведь вы – барышня образованная, а так унижаете себя…
– Умоляю вас, Аграфена Степановна, ради Бога, – прорыдала в ответ гостья.
– Ну, довольно. Будет с вас. Надоело мне все это хуже горькой редьки. Ступайте вон, барышня, довольно меня расстраивать. Хватит! Пора и честь знать. Достаточно я наслушалась. И вот вам мое последнее слово: либо через три дня деньги сюда несите, либо прощайтесь со своим добром. А теперь вон ступайте. Не выталкивать же вас силой. Эй, Елизавета, проводи барышню!
– Нет, я не уйду… Ни за что не уйду, пока вы не пообещаете мне подождать уплаты, хоть неделю…
На этот раз плачущий голос окреп и зазвучал неожиданно энергично.
И этот новый тон окончательно взорвал Велизариху.
– Ах, так вы этак-то со мной, миленькая! – зашипела старуха. – Ну, раз на то пошло – на себя пеняйте! Не хотели добром убираться, уж не взыщите, помимо вашего желания выпровожу…
Снова зашумело и застучало что-то. Не то стул упал, не то кресло свалилось на пол, и новый детский крик, уже крик негодования, нарушил наступившую было на мгновение тишину.
Глава VIII
Уже с самого начала этой невидимой для них сцены, во время которой каждое слово собеседниц так ясно доле тало до укромного уголка за ширмой, Дося и Веня несказанно волновались за незнакомую девочку. С первых же слов ее беседы со старухой они поняли, что эта девочка – сестра музыканта, пленявшего обоих своей игрой на скрипке. И волнение детей возрастало с каждой минутой. Нечего и говорить, что все их участие, все симпатии были на стороне девочки.
И пока Дося шепотом награждала старуху самыми нелестными прозвищами, сжимая руки от бессилия, Веня ломал себе голову, чем помочь девочке в ее несчастье. Но, увы, помочь было решительно нечем, и маленький горбун, беспомощный, жалкий и слабый, не мог ничего придумать. Когда же девочка, не выдержав, зарыдала, слезы сочувствия и жалости обожгли и глаза Вени, его горло тоже сжалось судорогой подступающих рыданий. А последние угрозы старухи и раздавшийся вслед за ними крик ее юной гости окончательно затуманили сознание Вени.
– Она выталкивает ее… Может быть, бьет… Я не могу, больше не могу это слышать! – вырвалось из груди маленького горбуна.
И прежде чем Дося успела схватить за руку и удержать своего друга, Веня быстро рванулся вперед, выскочил из-за ширмы и бросился в соседнюю комнату, где происходил разговор старухи с девочкой.
Его предположение оказалось по чти верным. Старуха стояла посреди комнаты, красная, задыхающаяся от злобы, со съехавшей набок шляпой, и изо всех сил толкала в спину плачущую девочку – ту самую девочку, которую они с Досей не раз видели в окне квартиры скрипача.
При виде этого зрелища Веня уже не мог больше сдерживаться. С удивительной для него быстротой, не глядя в сторону обомлевшей от испуга Лизы, делавшей ему отчаянные знаки, мальчик бросился к Велизаровой, вцепился обеими руками в ее костлявую руку, толкавшую девочку, и закричал, дрожа от волнения и гнева:
– Вы не смеете! Вы не смеете! Я не позволю ее обижать! Не позволю!..
Его появление было так неожиданно для старухи, что в первое мгновение та совершенно растерялась и только во все глаза смотрела на Веню, не зная, что делать.
Она и раньше встречала маленького горбуна и во дворе, и в лавке, она знала всю его историю. И появление знакомой ей невзрачной фигурки могло скорее удивить, чем испугать старуху. Но тем не менее она отпрянула от Вени так, как отшатнулась бы от дикого зверя, ворвавшегося в ее квартиру, а потом, с легкостью молодой девушки перебежав комнату, бросилась к окну.
– Воры! Воры! Караул! Спасите!.. – завопила во весь голос Велизарова, высовываясь из окошка.
В тот же миг бледная, как ее фартук, Лиза подскочила к горбуну и, схватив его за руку, потащила по направлению к выходу.
– Беги скорее, беги что есть духу, слышишь! – зашептала она ему, до боли крепко сжимая руку мальчика.
Но он в ответ только упрямо тряхнул головой.
– Никуда я не побегу! Вот! Зачем мне бежать? Я не вор и не разбойник… Только воры должны убегать, спасаться, если их обнаружили… А мы – и я, и Дося – ни за что не побежим, как воры, – твердо сказал он, с трудом высвобождая руку.
Между тем Велизариха все так же продолжала кричать истошным голосом:
– Люди добрые, спасите! Помогите! Караул! Грабят, режут! Воры! Караул!
И вдруг, так же неожиданно, как за минуту до этого появился перед ней маленький горбун, в двух шагах от неистово вопившей у окна старухи очутилась высокая белокурая девочка.
Она следом за своим маленьким другом вышла из-за ширмы, смело подошла к Велизаровой и осторожно притронулась к ее плечу.
– Ну, стоит ли так волноваться из-за пустяков, сударыня? – произнесла Дося спокойным голосом. – Вы только поглядите на нас! Ну какие же мы с Веней воры, подумайте сами? Правда, мы пришли сюда, в чужую квартиру, но ведь не для того, чтобы обокрасть вас, мы только хотели навестить нашу приятельницу Лизу… А когда услышали ваш звонок, испугались и спрятались, зная, что вы всегда сердитесь и кричите понапрасну, как Баба-яга, как мачеха Белоснежки из сказки. Вы ее читали, надеюсь?
Последних слов, разумеется, не следовало бы говорить, и Дося почувствовала это в следующее же мгновение… Но слово, как говорится, – не воробей, вылетит – не поймаешь, и поправить дело было уже поздно.
Старуха все поняла по-своему. И хотя она мало что разобрала из Досиной речи, но нелестное сравнение с Бабой-ягой Велизарова отлично расслышала, и оно окончательно вывело из себя и без того взбешенную старуху.
– А, и вы тоже здесь, миленькая барышня?! – зашипела она. – Вот уж кого не ожидала, признаться! А еще благородной девицей называетесь! Я вашу крестную довольно хорошо знаю. Она благовоспитанная барышня, от хороших родителей, даром что в театре служит, а крестница ихняя, оказывается, вроде воришки, в чужую квартиру залезает!.. По чужим углам шарит да высматривает… Куда как хорошо!..
– Нет, это уже слишком!
Ни когда еще за всю свою короткую жизнь Дося не получала такого оскорбления. Кровь бросилась в лицо девочки. Красная, как кумач, она подскочила к старухе, готовая наговорить ей всевозможных дерзостей, но тут же осеклась, почувствовав на своем плече чью-то маленькую руку.
– Успокойтесь, пожалуйста, не надо так волноваться, – произнесла тихо подошедшая Ася, спокойно и ласково глядя на Досю своими выразительными глазами. – Тут, очевидно, произошло досадное недоразумение. Аграфена Степановна не узнала вас, по-видимому, и приняла за…
– За маленьких воришек, забравшихся в ее квартиру! – обиженно подхватила Дося с пылающими негодованием глазами.
– А нешто не воришки, скажете? А это что?
И Велизариха, уже вполне успевшая прийти в себя от перенесенного испуга и неожиданности, вдруг схватила одной рукой Веню и, подтащив его к окошку, указала другой на странно оттопыренный карман его куртки.
– Что ты там спрятал, скверный мальчишка? А ну показывай! – прошипела она, склоняясь к самому лицу мальчика.
Тот машинально опустил в карман руку и извлек из него небольшой блестящий предмет.
При одном взгляде, брошенном на этот предмет, старуха буквально зашлась от торжествующей злобы:
– Ага, что это? Не вор разве? Что я говорила! Да нешто будет честный человек чужие вещи по карманам прятать? – снова завопила она, в то время как Веня, растерянный, бледный и дрожащий с головы до пят, в ужасе смотрел на малахитовое пресс-папье с серебряной лошадью, вытащенное им из собственного кармана, тщетно пытаясь сообразить, каким образом оно там очутилось…
Глава IX
