Время для счастья

Он надолго замолчал.

Марина не выдержала.

– А в чем, интересно? – с сарказмом спросила она, готовая предъявить ему и загаженную сковородку, и брошенное полотенце. – В чем же, по-твоему, дело? Философ ты наш доморощенный!

– Какой там философ, – отмахнулся он. – Все просто, как велосипед. Ничего изобретать не стоит.

Она, приподняв брови, с усмешкой смотрела на него.

– И даже еще проще, – он помолчал. А потом, усмехнувшись, сказал: – Просто ты меня разлюбила.

Он затушил сигарету и, взяв книгу и фонарик, вышел на крыльцо.

Сердце дрогнуло. Дрогнуло. От его беспощадной правды и… жалости. К нему? К себе? К их любви, которая так спешно, так коварно, так нечестно покинула их?…

Или – только ее? Впрочем, какая разница? Суть от этого не меняется.

А что меняется?

Ее жизнь. Вот что.

И вообще – какая-то глупая ситуация. А глупых ситуаций она не любила. Никогда.

Она укуталась в простыню и зажмурила глаза. «До завтра, – сказала она себе. – Вот завтра и решу, что надо делать. А пока – устала. Так устала, что точно – усну. А вот завтра…» – Она зевнула и… сразу же уснула. Потому что была еще очень слаба после этой дурацкой болезни. Вот уж повезло, нечего сказать! Такое подхватить. И где! Ветрянка – обхохочешься просто!

Он долго сидел на деревянной ступеньке и смотрел в густую, глубокую чернильную ночь. «Вот и все», – подумал он.

Совершенно спокойно. Без истерик – приказал он себе. Да и что, собственно, произошло? Еще одно разочарование, еще один проигрыш, еще один провал.

Новая порция в ту кучу, где смиренно лежат предыдущие обиды, провалы и промахи. И что, собственно, изменится в его жизни? Да по сути – ничего. Какое-то время одиночества, вполне, кстати, желанного, а затем – новая встреча. Другая женщина, новая жизнь. Впрочем, такая ли уж новая…

И снова будет чуть-чуть надежды и легкого оживления. Чуть-чуть загадочности, флера, кокетства с обеих сторон – каждому ведь хочется выглядеть чуть лучше в глазах другого. Правда, всего этого будет с каждым разом все меньше и меньше. А вот усталости, раздражения, стремления к одиночеству – все больше и больше.

Сначала будет желание. Которое, впрочем, довольно скоро превратится в рутину, раздражение и, если хотите, – обязанность. Потом и оно пройдет. И наступит пугающая (или не очень) темнота, глухая тоска, тупая, ноющая боль. И встанет вопрос: «А зачем мне все это, собственно, надо?»