Золотой век предательства. Тени заезжего балагана

Обычно покорная, на сей раз принцесса не пожелала мириться с жестокой необходимостью оставлять во дворце, который вот-вот захватят мятежники, свою служанку, к которой, должно быть, успела привязаться. Дзин узнал этот упрямый блеск в глазах принцессы: сдаваться она не намеревалась, а драгоценные минуты тем временем утекали, словно роса, которая тяжёлыми каплями падает с лепестков хризантемы на пожухлую осеннюю траву…

Разгоравшемуся между регентом и принцессой спору положила конец сама О-Саэ. Низко поклонившись своей госпоже и Исао Сакуме, она выбежала из покоев, и принцесса не успела удержать девушку.

Когда торопливые шаги О-Саэ затихли в отдалении, регент веско проговорил:

– Постыдитесь, ваше высочество. Служанка оказалась куда решительнее вас. Она знает, в чём заключается её долг. Теперь ваша очередь показать это.

Принцесса ничего не ответила: лишь сжала кулаки так крепко, что на татами упала капля крови. В неверном свете бумажного фонарика, который регент держал перед собой, Дзин видел, как ярко заблестели глаза принцессы, словно та вот-вот готова была заплакать. В глубине их затрепетали синие отблески, словно трепещущие на ветру метёлки мисканта…

Нельзя. Поберегите силы.

Дзин вложил в эту мысль всю свою волю и направил принцессе. Похоже, та что-то почувствовала, потому как в следующий миг уже взяла себя в руки. Колдовские огни во взгляде принцессы угасли так же быстро, как и появились, и регент не успел заметить резкой перемены в своей подопечной и её телохранителе.

Плакать при мужчинах стыдились даже простолюдинки, что уж говорить о наследной принцессе? Хотя её можно было понять. По человеческим меркам её высочество была ещё ребёнком, к тому же потерявшим обоих родителей. Страну её раздирала междоусобица, грозившая перерасти в новую затяжную войну за передел власти, и жизнь принцессы, как и многих людей, могла оказаться в этой бойне лишь разменной монетой.

Сколько потерь ей ещё предстоит пережить за свою жизнь, думал Дзин. Должно быть, с меньшей из них ей придётся примириться прямо сейчас.

Принцесса шумно выдохнула: должно быть, Дзин и впрямь угадал направление её мыслей. Она направилась к своей постели – движения её высочества всё ещё были напряжёнными, но в них сквозила решимость.

Достав из потайного ящичка в изголовье небольшой свёрток, принцесса спрятала его за пазухой.

– Теперь я готова идти, – объявила она.

– Что это? – нечасто на морщинистом лице регента можно было увидеть изумление, но сейчас был как раз такой случай.

– Дорогие сердцу вещи, которые непременно следует сберечь.

Похоже, этот ответ удовлетворил Исао Сакуму, потому как мгновение спустя он уже, казалось, и думать забыл о таинственном свёртке и о недавней неприятной сцене со служанкой. Отодвинув раздвижную дверь и убедившись, что коридор в этой части дворца был тих и пуст, регент уверенно зашагал в сторону лестницы.

Даже несмотря на увечье, шаг старика был быстр и твёрд: сказывалась многолетняя военная выучка. Принцесса еле поспевала следом за ним, а Дзин замыкал их небольшое шествие. Его меч привычной тяжестью оттягивал пояс, все три кинжала, спрятанные в одежде на самый крайний случай, внушали ему уверенность в том, что за жизнь своей молодой госпожи он сможет постоять, что бы ни случилось.

Принцесса была подавлена: Дзин слишком хорошо знал её повадки и понимал, что означают эти поникшие плечи. Неужели она и впрямь так сильно переживает из-за служанки или же всё дело в страхе? Ведь никто до последнего не верил, что мятежники осмелятся штурмовать столицу и захватить дворец.

Как только стало известно о том, что оборону столицы прорвали, во дворце началась самая настоящая паника. Если на самом верхнем ярусе, где располагались покои императора и его семьи, не было ни души, то следующие четыре этажа дворца больше напоминали разорённый муравейник. Перепуганные слуги и придворные, с узелками в руках и за плечами, сновали по коридорам. Скрипели и хлопали раздвижные двери, откуда-то доносился детский плач.

В воцарившейся сумятице никто не обращал внимания на принцессу и её спутников. В нынешнем облачении и шляпе, чья тень почти полностью скрывала лицо, признать принцессу было попросту невозможно. Сейчас она больше напоминала прислужника, который вместе с телохранителем сопровождал господина регента к выходу из дворца.

Во дворе стояла не меньшая неразбериха, только теперь к людскому гомону добавилось тревожное ржание коней, стук копыт по мощёной дороге, ведущей к главным воротам, да скрип телег, на которых императорским гвардейцам подвозили недостающую экипировку и оружие, бочки с водой и маслом. В свете факелов и бумажных фонарей лица людей блестели от пота. Стоял самый разгар лета, и ночи были душные, а воздух – таким тяжёлым и густым, что становилось ясно: на Дайсин надвигается гроза.

Принцесса стала дышать тяжелее, она то и дело утирала лицо рукавом рубахи. Любая другая изнеженная придворная дама на её месте уже давно извела бы всех своими нескончаемыми стенаниями и капризами. Но её высочество ни словом, ни стоном не выдавала своей усталости и страха – лишь старалась держаться поближе к Дзину.

Луна и звёзды скрылись за низко нависшими тучами. Где-то в отдалении недовольно ворчал гром. Раскинувшийся в долине город почти целиком поглотила едкая дымка. Пожары полыхали всюду, куда хватало глаз, и с такого расстояния не разобрать было, то ли это мародёрствовали мятежники, то ли оборонявшие город специально поджигали телеги и заваливали улицы, чтобы задержать продвижение противника и не дать прорваться ко дворцу.

Долго задерживаться во дворе они не стали. С трудом вклинившись в толпу перепуганных обитателей дворца, принцесса и её спутники оказались по ту сторону замковых ворот.

Её высочество всё порывалась обернуться: то ли хотела бросить прощальный взгляд на замок, где прошла вся её жизнь, то ли высматривала кого-то в толпе беженцев – может быть, искала О-Саэ. Не давая ей отстать, Дзин подхватил принцессу под локоть, и вовремя – она вдруг запнулась о впопыхах брошенный кем-то узел и чуть не упала.

Плечи принцессы поникли ещё сильнее. Теперь она смотрела только себе под ноги и больше не оборачивалась.

Регент, стоило отдать должное его предусмотрительности, заранее позаботился о пути отступления. Неподалёку от крепостной стены, в тени парка, их уже ждал какой-то человек, держащий на привозя двух осёдланных коней. Витавший в воздухе страх передался и животным: один из коней рыл копытом землю, а второй то и дело скалил зубы и тревожно ржал.

Исао Сакума что-то тихо сказал коноводу, и тот, передав ему поводья, кивнул и влился в толпу людей, хлынувших из главных ворот. Вот только слуга пытался шагать против общего потока, что поразило Дзина. Какой приказ отдал ему регент? Наверняка человек этот был не простым коноводом: вряд ли Исао Сакума доверился бы первому попавшемуся слуге. Лица коновода Дзин так и не успел рассмотреть. Впрочем, в этом не было нужды: вряд ли они ещё раз встретятся. Чутьё подсказывало Дзину, что немногим удастся пережить эту ночь.

Верхом принцесса держалась неважно, и потому Дзин усадил её на круп своего коня. Исао Сакума, скривившись от боли, кое-как устроился в седле. О помощи он не просил, и Дзин, опасаясь оскорбить его, свои услуги предлагать не стал.

– На случай, если мы вдруг разделимся или меня убьют, езжай прямо к старой пристани, – велел регент, когда Дзин оседлал своего коня и подъехал ближе. – Там тебя будут ждать лодка и инструкции на тот случай, если дальнейший путь вы будете продолжать без меня.

О своей возможной гибели Исао Сакума говорил с таким хладнокровием, словно ему уже не раз доводилось умирать. Дзина всегда восхищала в людях подобная стойкость и принятие конечности своего бытия. Хотя ёкаи тоже были смертны, они всё же жили намного дольше. Может быть, именно поэтому духам никогда не приходило в голову размышлять о подобном.

Из парка они выехали быстро, и, преодолев мост надо рвом, понеслись вдоль реки. Гвардейцы, готовившие оборону моста, изумлёнными взглядами проводили двух всадников, мчавшихся туда, где шли бои. Но никто не посмел чинить им препятствий: должно быть, солдаты разглядели морду Дракона на генеральских наплечниках и поняли, кто был перед ними. Хотя Исао Сакума уже давно не командовал армией, не вёл своих людей в бой, а заседал на мягких подушках в приёмной зале дворца, воины помнили о его заслугах и продолжали чтить, будто бы он всё ещё был их командиром.

Теперь, когда они спустились в город, звуки битвы стали слышнее: палили ружья, отдалённым эхом доносились воинственные крики. Но ветер уносил большую часть звуков в сторону моря, и потому беглецы не могли разобрать ни слова: то защитники города кричали хвальбу императорскому роду, за который отдавали свои жизни, или же вопили мятежники, предвкушая скорую расправу над врагом?

Конь регента летел вперёд, словно гонимый ветром лист. Как бы Дзин ни старался понукать свою лошадь, которой с двумя всадниками было куда тяжелее, они всё же сильно отставали, пока наконец окончательно не потеряли Исао Сакуму из виду.

Вскоре гул выстрелов потонул в монотонном рёве пламени, которое подбиралось всё ближе к реке. Деревянные дома вспыхивали быстро, как солома, и тушить их было некому – многие жители или покинули город, или, взяв оружие, примкнули кто к защитникам столицы, а кто и к мятежникам.

От едкого дыма, заполонившего улицу своими цепкими щупальцами, принцесса закашлялась. До того она держала Дзина за пояс, но теперь убрала руки. К тому времени лошадь перешла на шаг: Дзин решил, что стоит дать ей небольшую передышку, пока он пытается понять, в какую сторону им ехать дальше.

Демоны бы побрали этот дым, который с каждым мгновением становился всё гуще! Он скрадывал знакомые очертания улиц, затапливал собою всё вокруг, так что в какой-то момент Дзину стало казаться, что они с принцессой во всём городе остались совершенно одни. К тому же запах гари перебивал собой все прочие, поэтому отыскать причал, доверившись чутью, нечего было и надеяться.

Чем дольше они стояли на месте, тем сильнее тревожилась лошадь. Она мотала головой и всхрапывала, словно близость огня пугала её.

Или же дело было в чём-то ином…

– Дзин, давай скорее уедем отсюда, мне здесь не нравится, – тихий и хрипловатый после недавнего приступа кашля голос принцессы звенел от тревоги.

Он и сам понимал, что долго задерживаться на одном месте не стоит, и потому направил лошадь в ту сторону, откуда не так сильно смердело гарью. Принцесса то и дело оборачивалась. Она снова обхватила Дзина за пояс, и на сей раз руки её ощутимо дрожали.

Для человека у неё было сильное чутьё: Дзин не раз убеждался в том, что дар принцессы намного глубже, чем она могла осмыслить и принять. Ветер приносил ей новости со всех земель и даже из-за моря. А иногда она могла прозревать сквозь толщу ушедших или грядущих времён и слышать голоса тех, кто давно ушёл.

Но на сей раз Дзин и сам чувствовал: что-то затаилось в густой тени и наблюдало за ними. До него доходили слухи о том, что к восстанию клана Мейга примкнуло множество колдунов, но об участии ёкаев в войне Дзину ничего известно не было. Некоторые духи любили поживиться на местах сражений. Столько силы утекало из мёртвых тел, столько непрожитых лет…

Однако затаившийся в тени ёкай явно был не из их числа. Его не интересовали жертвы восстания, которые стали попадаться на пути всё чаще. Он неотрывно следовал за Дзином и принцессой, стараясь не показываться на свету. Лишь однажды Дзин увидел голодный блеск в глазах ёкая – их у него, казалось, было больше, чем костей в логове одержимого злым духом медведя. Несомненно, он чуял силу принцессы – некоторые ёкаи любят охотиться на людей, имеющих способности к колдовству.

– Ты не получишь её, убирайся отсюда, – прошипел Дзин. В присутствии людей он никогда не говорил – всё равно они не услышали бы его голоса. Вот почему все считали его немым, и Дзин не спешил развеивать это заблуждение.

Но принцессе мир духов был ведом ничуть не хуже, чем Дзину – мир людей, и потому она вздрогнула, заслышав его слова. Теперь и она заметила их преследователя, отчего задрожала ещё сильнее.

Ёкай в ответ лишь раззявил пасть, откуда вылез длинный мясистый язык, и облизнулся, разбрызгивая ядовитую слюну. Принцесса ещё крепче вжалась в спину Дзина, а тот всё понукал и понукал лошадь, чтобы она мчалась быстрее. Перепуганное животное и без того неслось вперёд из последних сил: увидеть духа оно не могло, но исходившую от него злобу наверняка чуяло.

Многоглазый ёкай был медлителен, и потому вскоре начал заметно отставать. Чтобы окончательно сбить его со следа, Дзин повернул в сторону ещё не охваченного огнём квартала. Теперь, когда дыма вокруг стало меньше, Дзин сумел понять, где они находились. Старый причал, о котором говорил Исао Сакума, был уже совсем близко. В налетевшем ветерке Дзин ясно ощутил дыхание реки…

Но очередной дух, преградивший им путь, возник впереди так неожиданно, что Дзин едва успел подхватить принцессу и спрыгнуть со спины обезумевшей от ужаса лошади. Она так и не успела остановиться, и огромный ёкай, который занял собой всё свободное пространство между стенами стоявших напротив домов, раззявил пасть, куда лошадь и угодила.

Дух сомкнул челюсти, и хребет несчастного животного оглушительно хрустнул. Дзин не стал дожидаться, когда ёкай дожуёт останки и переключится на них. Крепко прижимая к себе принцессу и не давая ей смотреть на брызнувшую во все стороны кровь, Дзин высвободил силу, которая вскипала в его крови вместе с яростью…

В один миг тело его удлинилось, человеческие руки превратились в когтистые лапы с мягкими подушечками на месте ладоней. Кожа покрылась лоснящейся белой шерстью, а на лбу и спине прорезались костяные наросты, покрытые древними защитными символами: их когда-то наносила мать.

После обращения он стал куда больше, чем застрявший между домами ёкай. И тот, увидев, кто стоит перед ним, задрожал от испуга.

– Пошёл прочь, ничтожество, – прорычал О-Дзи́ру.

Одного сурового взгляда было достаточно, чтобы дух лишился всех своих сил. Сожравший лошадь ёкай испуганно пискнул и, превратившись в тёмную тень, шмыгнул в какой-то проулок и был таков.

Не стоило вставать на пути у того, кто был ему не по зубам.

Теперь, когда О-Дзиру снова был самим собой, весь мир стал словно объёмнее и ярче. Он ощутил отголоски страха, исходившие от изгнанного им духа. Преследовавший их многоглазый ёкай тоже поспешил улизнуть, пока гнев О-Дзиру не обрушился и на него.

Хотя прежде принцессе не доводилось видеть истинного облика своего телохранителя, в биении её силы не ощущалось испуга. Любой другой колдун на её месте давно бы обмер от ужаса или бросился бежать, но её высочество могла видеть глубже, чем прочие из её рода, и потому ощущала лишь благоговение и восторг.

Живая сила струилась по его жилам, переполняла от хвоста до подушечек лап, и О-Дзиро издал ликующий рык, от которого содрогнулись все стоящие окрест дома.

Убедившись, что принцесса крепко держится за длинную белую шерсть на его груди, О-Дзиро со всей силы оттолкнулся от земли и взмыл в небо.

Он уже и забыл, каково это – летать. Какая чистая радость охватывает, когда ночное дыхание ветра ласково гладит по шерсти, нашёптывает пожелания счастливого пути…

Иначе и быть не может, если ты – Бог Дорог.

Эта почётная должность досталась О-Дзиро, когда роговые наросты на его спине окончательно окрепли. Несколько сотен людских жизней можно было прожить за этот срок, который пролетел как один миг. Казалось бы, ещё вчера О-Дзиро повстречался с первым из Дайго, когда он был лишь простым монахом. Храбрый и самоотверженный, у него было сердце настоящего дракона. Родись он ёкаем, стал бы одним из Великих Князей. Маленькая принцесса была очень на него похожа и лицом, и нравом. Мягкая и сострадательная, но, как и подобает истинному правителю, с волей порой твёрже алмаза. Кровь брала своё, от этого никуда нельзя было деться, как и от того, что предназначено судьбой…

Принцесса дрожала от недавно пережитого ужаса, к которому теперь добавился новый страх – они летели так высоко, чтобы другие ёкаи не могли до них добраться.

И откуда те двое взялись у них на пути? – сердился О-Дзиро. Долгая жизнь среди людей научила его не верить в совпадения и не искать простых объяснений. Те духи будто бы точно знали, где проедет принцесса, и поджидали их. Кроме приближённых регента, никому не было известно о том, что её высочество покинет дворец. Выходит, и среди этих людей могли затесаться предатели.

Но поразмышлять об этом дольше О-Дзиро не успел. Прямо в хребет ударила молния, и полный боли рык божества огласил окрестности. В ответ на гнев Бога Дорог содрогнулась земля, и даже стоявший на возвышении императорский дворец пошатнулся, будто вот-вот собирался рухнуть, как сложенный из бумаги домик…

В чувство его привёл зов – такой сильный и властный, что разум не сумел на него не отозваться, хотя тело было ослаблено и изранено.

Поначалу, только открыв глаза, Дзин некоторое время не мог понять, где находится и что с ним случилось. Но затем память услужливо подбросила воспоминания о том, что было после того, как он принял истинный облик.

Полёт по ночному небу над охваченным пожаром городом.

Тонкие пальцы, уцепившиеся за шерсть на груди.

Молния…

Лишь теперь Дзин почувствовал холод дождевых капель, струившихся по лицу. Дождь заливал из пробитой крыши, и Дзин какое-то время тупо пялился в тёмное небо.

Разве летом бывает такой холодный дождь?

С трудом подавив накатившую слабость, Дзин приподнялся на локтях и со стоном сел. Похоже, он упал на чей-то дом: повсюду валялись обломки стропил и мебели, рваные сёдзи…

Но где же принцесса?

Дзин попытался было позвать её, но что-то мешало ему, словно комом встало поперёк горла. Вдруг грудь словно стянуло раскалённым обручем, и он хрипло закашлялся. По подбородку потекло нечто вязкое и тёплое. Стерев струйку тыльной стороной ладони, Дзин увидел кровь.

Похоже, его телесной оболочке осталось недолго. Удивительно, как она вообще ещё держалась: обычные люди после удара молнии и падения с такой высоты не выживают. Должно быть, божественная сила пока ещё поддерживала оболочку и не давала умереть.

Вот только Дзин не был уверен, что поддержки этой хватит надолго.

Справившись с очередным приступом кашля, Дзин тихонько окликнул принцессу. Но никто не отозвался: лишь зов, пробудивший его от беспамятства, снова яркими искрами рассыпался где-то в отдалении. Это внушало надежду: зов крови Дайго он не спутал бы ни с чем другим. Значит, принцесса была ещё жива. Нужно как можно скорее отыскать её и доставить в безопасное место.

Шатаясь, Дзин поднялся на ноги. Прицепленный к поясу меч он потерял, а вот все три кинжала по-прежнему были при нём. Что ж, хоть какая-то хорошая новость. Без оружия в охваченном смутой городе ему могло прийтись совсем тяжко.

Взобравшись на обломки массивного комода, Дзин с трудом подтянулся на дрожавших от слабости руках и вылез на крышу. Спина и бока болели так, будто его пытались забить насмерть в какой-то подворотне и лишь чудом он спасся.

Что ж, в какой-то степени так оно и было.

Ледяные капли дождя пробирались за шиворот, неприятно стекали по лицу. Соломенные сандалии совсем промокли, и каждый шаг Дзина отдавался неприятным чавканьем – будто кто-то хлебал остывший бульон. Дзин порадовался тому, что дом, на который он упал, был крыт соломой, а не черепицей – иначе он не сумел бы сделать и шагу, не переломав себе обе ноги.

Его одолевали всё новые приступы кашля, и каждый раз крови отходило всё больше. Её медный привкус тяжестью оседал на языке, но Дзин вскоре перестал обращать на него внимание. Если бы у него были силы, он со всех ног бросился бы на зов, который вёл сквозь улицы, заваленные телами и обломками обгоревших домов. Но человеческое тело слабело с каждым мгновением, и Дзин еле переставлял ноги. В конце концов при первой же возможности он спустился с крыш: ещё одного падения Дзин мог попросту не пережить. Кто тогда защитит её высочество?

Нужно продержаться ещё немного, твердил Дзин, заставляя себя двигаться дальше. Посадить принцессу на лодку – а там уже и до гор рукой подать…

Близость к земле, родной стихии, придала ему сил, и Дзин даже сумел ускорить шаг, насколько это было возможно при его состоянии. Его шатало из стороны в сторону, словно хмельного, и он то и дело хватался за стены домов. Зов крови Дайго не смолкал, и только осознание того, что принцесса всё ещё жива, давало ему силы не отвлекаться на стоны раненых, которые изредка доносились из-под почерневших от копоти обломков.

Он не может спасти всех. Не может отдать остатки своих сил всем, кто нуждается в помощи. Если принцесса погибнет, то жертва павших защитников столицы окажется напрасной…

Словно в насмешку над его надеждами где-то в отдалении вдруг раздался истошный женский крик. Дзин с трудом заставил себя перейти на бег. Кровь бешено стучала в висках, перед глазами то и дело стлалась тёмная пелена, словно пытаясь отрезать его от остального мира.

Не сейчас, только не сейчас. Дай мне ещё немного времени…

Никогда ещё человеческая личина не казалась ему такой неповоротливой, как в эти минуты, которые тянулись дольше, чем вечность, пока Дзин бежал в ту сторону, откуда доносилось эхо уже отзвеневшего крика. Он молился Сэйрю – молился так истово, как никогда в жизни.

Я готов исполнить свой долг и умереть. Только пусть Дайго-но Химико спасётся, пусть живёт…

Зов привёл его прямиком к дворцовым воротам – точнее, к тому, что от них осталось. Сбылись худшие опасения регента и его приближённых – дворец пал. Но отчего зов привёл его сюда? Неужели…

Какая-то сила разметала обломки ворот по двору, оборвав жизни многих защитников дворца. Те немногие, кто уцелел, лежали на залитых кровью камнях, которыми была вымощена подъездная дорога. Они провожали Дзина пустыми и равнодушными взглядами. Никто не пытался задержать его, окликнуть, да и Дзин не стал тут задерживаться. Этим людям ничем нельзя было помочь.

Страна Корней уже распахнула для них свои врата…

Зов вёл дальше, и чем ближе Дзин подбирался ко дворцу, тем тяжелее становилось у него на сердце. Принцессы не должно было быть здесь. Глупое человеческое дитя, ну зачем, зачем ты вернулась?..

Со стороны дворца снова закричала женщина, и Дзин, собравшись с последними силами, припустил вперёд по скользкой от дождя и пролитой крови дороге.

Площадь у самого дворца была завалена телами солдат, до последнего вздоха защищавших дворец. Среди тусклого блеска доспехов Дзин разглядел и пёстрые кимоно придворных: как он и предполагал, убежать успели далеко не все.

Дзин крался вдоль полуразрушенной крытой галереи, которая вела в один из павильонов в саду. Раньше это место оглашалось пением птиц и бренчанием кото или сямисэна, в игре на которых упражнялись фрейлины принцессы. Теперь же дворец накрыла глубокая тишина, словно одни лишь мёртвые остались править этим местом.

Но чутьё подсказывало Дзину, что это не так. И наверняка то были захватившие дворец мятежники: останься в живых кто-то из солдат, они наверняка продолжили бы сражаться, и звуки боя были бы слышны ещё на подступах ко дворцу.

Когда Дзин проходил мимо лежавшей ничком бедно одетой женщины – должно быть, прислуги, – тело её вдруг неестественно изогнулось. Дзин сделал шаг в сторону и выхватил кинжал из ножен на поясе. Даже если какой-то дух вздумал поглумиться над мёртвыми и занять их тела, Дзин быстро пресечёт столь неуместное в подобных обстоятельствах веселье.

Но в следующий миг, когда из-под тела женщины показалась детская ручонка, Дзин понял свою ошибку. Он перевернул убитую и тут же столкнулся с огромными, полными слёз глазами.

Мальчишке на вид было не больше пяти. Он дрожал, не сводя взгляда с кинжала, который Дзин всё ещё сжимал в руке.

– Мама, – едва слышно прошептал он, слабо тряся за плечи безмолвное тело.

Вдруг за пеленой дождя, у самого входа во дворец, зашевелились какие-то тени. Звякнул меч, раздался чей-то надсадный хрип… Похоже, искали раненых и добивали.

И мальчишку непременно убьют, если найдут, – кто станет жалеть осиротевшего оборванца? Дзин осторожно опустился рядом с ним на колени и заглянул мальчишке в глаза.

– Тебе нужно бежать, – твёрдо произнёс он, не уверенный, впрочем, что ребёнок поймёт хотя бы слово. – Мать отдала жизнь, чтобы спасти тебя. Сделай всё для того, чтобы эта жертва не оказалась напрасной.

С этими словами Дзин сунул мальчишке кинжал, который казался неестественно огромным в по-детски тонких ручонках, а затем потрепал его по голове и направился в ту сторону, откуда прежде доносился крик женщины. Он сделал для ребёнка всё, что мог: остальное теперь от него не зависело.