С того света
– Наверное, я в коме. Иными словами, меня еще можно спасти.
– Вероятно, еще можно что-то предпринять, но я позволю себе задать вам прямой вопрос: вы действительно хотите вернуться в эту телесную оболочку?
Габриель, таращась на свой труп, без колебания дает утвердительный ответ.
Люси звонит в «Скорую». Долго ждать не приходится. Один из санитаров наклоняется к простертой на полу Марии-Консепсьон.
– Лучше займитесь им, – подсказывает Люси, указывая на кровать.
Второй санитар быстро осматривает Габриеля и предлагает срочно везти его в больницу имени Помпиду.
Двое во флуоресцирующих оранжевых жилетах выносят тело на носилках, и «Скорая»[3], вращая мигалкой и завывая сиреной, срывается с места. Взволнованный Габриель размещается спереди, рядом с санитарами.
– Знаешь, как родители выбирали мне имя? – спрашивает тот, что справа. – Я родился в больнице SAMU, вот они и назвали меня Самюэлем. Мое будущее было предопределено.
Вскоре водителю приходится замедлить ход.
– По словам девушки, это знаменитый писатель, – говорит санитар коллеге. – Ты такого знаешь?
– Кажется, слыхал это имя.
– Он, часом, не детский писатель?
– Вот-вот, у моего сына есть его книги. Если удастся его откачать, предъявлю сыну автограф – то-то порадуется!
– Твой сын читает? Браво! А мой нет. Честно говоря, я не подаю ему пример. Никогда не понимал, как у людей хватает терпения читать столько страниц подряд. Сиди сиднем, двигай одними глазами по бумаге с мелкими буковками… Ни тебе фотографий, ни картинок. А ты сам читаешь?
– Для этого я слишком устаю. Возвращаюсь с работы – и засыпаю прямо перед телевизором. Не стану морочить тебе голову, что засыпаю с книжкой в руках…
– Что ты смотришь?
– Медицинские сериалы: «Скорая помощь», «Анатомия страсти», «Доктор Хаус». А ты?
– Я предпочитаю полицейские сериалы, вроде «C.S.I.: Место преступления».
– Вообще-то во всех этих сериалах показывают то же самое, что мы видим день за днем: люди мрут, и не всегда банальной смертью. В жизни все так же. Мы на работе все время слышим обо всяких удивительных смертях!
– Из тех смертей, которые ты видел, какая была самой удивительной?
Разговор продолжается, дорога впереди постепенно расчищается. Слушая их, Габриель огорчается, что не может вмешаться, хотя в этот момент его жжет единственная мысль:
«Лишь бы они успели доехать и спасти меня!»
7. Энциклопедия: знаменитые необычные смерти– Греческий драматург Эсхил погиб в 456 г. до н. э., когда хищная птица, приняв его голову за круглый гладкий камень, сбросила на него живую черепаху, чтобы разбить панцирь и полакомиться.
– Философ Хрисипп умер в 205 г. до н. э. на пиру. Увидав, как осел ест инжир прямо из корзины для привилегированных гостей, он так расхохотался, что насмерть задохнулся.
– В 1 веке н. э. сын римского императора Клавдия Друз насмерть подавился грушей, которую подбросил вверх и поймал ртом, чтобы позабавить друзей.
– В 1518 г. в Страсбурге часть населения охватила неодолимая тяга танцевать. Виноват в этом был грибок, спора ржи в зерновых амбарах. Этот грибок (входящий в состав наркотика ЛСД) оказывает мгновенное галлюциногенное действие. Не зная, как лечить зараженных, врачи установили посредине рыночной площади сцену, на которой можно было плясать, и позвали музыкантов. Больше 400 человек целый месяц плясали в бреду, умирая один за другим от сердечных приступов и от изнеможения.
– В 1567 г. бургомистр австрийского города Браунау Ганс Штейнингер умер от перелома шейных позвонков, наступив на собственную бороду длиной 1,4 метра.
– В 1599 г. бирманский король Нандабаин умер от приступа сумасшедшего хохота, вызванного известием о том, что город Венеция – республика, управляемая выборным собранием и обходящаяся без короля.
– В 1601 г. датский астроном Тихо Браге, основоположник современной астрономии, ехал на карете вместе с императором Рудольфом II. Он был так горд этой честью и так пылко объяснял ему движение планет, что не посмел попросить об остановке для опорожнения мочевого пузыря. От отравления крови собственной мочой наступила смерть.
– В 1687 г. Жан-Батист Люлли, официальный придворный композитор Людовика XIV, случайно ушиб себе ногу тростью, которой отбивал ритм при исполнении торжественного гимна в честь выздоровления монарха после сильного гриппа. Развилась гангрена, закончившаяся смертью.
– В 1753 г. аббата Прево, автора романа «Манон Леско», нашли у подножия статуи распятого Христа. Судебно-медицинский эксперт вскрыл ему грудную клетку, чтобы определить причину смерти, и тут писатель открыл глаза, издал громкий крик и скончался, став жертвой вскрытия.
– В 1864 г. Джордж Буль, математик и создатель «алгебры Буля», простудился. Его супруга Мэри, поклонница новомодной гомеопатии с ее принципом «лечения подобного подобным», с целью исцеления поливала больного ледяной водой. В тот же вечер он скончался от пневмонии.
Эдмонд Уэллс, Энциклопедия относительного и абсолютного знания, том XII8Люси мчится в своем электрическом «смарте» следом за «Скорой», стараясь не отставать. Внезапно в машине раздается голос:
– Можно мне побыть с вами, мадемуазель? Предпочитаю беседовать с вами, а не с санитарами. С ними я с ума сойду: терпеть не могу, когда нельзя встрять в чужой разговор. Вы, по крайней мере, меня слышите.
Но вскоре ей приходится остановиться, застряв в новом заторе.
– Почему не поехать по тротуару? – кипятится писатель.
– Тротуар для пешеходов. И вообще, нервничать нет смысла. Это вы, а не мы, умеете проникать сквозь материю. Мы застряли.
– Или, допустим, вертолет… – ворчит Габриель, но быстро берет себя в руки. – Извините, дал волю чувствам… Мне с вами повезло. Вот только не пойму, почему вы мне помогаете, мадемуазель Филипини.
– Я уже говорила, ваша книга изменила мою жизнь.
– «Мы, мертвецы»? Кстати, она провалилась на рынке! Издатель сбыл только десятую часть тиража, все остальное пришлось пустить под нож. Книга провела на витринах книжных магазинов не больше недели. Никто не сказал и не написал о ней ни словечка. Так гибнут книги, не находящие своего читателя.
– Вашу книгу прочла я. И теперь, лучше познакомившись с невидимым миром, я могу проверить содержащуюся в ней информацию. Кое-что вы говорите верно, но много и неточностей.
«Смарт» по-прежнему не двигается с места. Злобные гудки других застрявших заглушают сирену «Скорой помощи». Кое-кто пробует опасно маневрировать, но только усугубляет этим хаос.
– Начнем с самых важных. У вас сказано, что после смерти девяносто процентов душ ждет перевоплощение, а десять процентов становятся, так сказать, блуждающими – категория, к которой, по вашему утверждению, относятся самоубийцы и те, кто еще слишком привязан к своему прошлому.
– Я нашел это соотношение в двух «Книгах мертвых» – тибетской и египетской.
– На самом деле все обстоит ровно наоборот.
– Вы уверены?
– Это логично! Просто потому, что большинство людей ностальгирует, как вы, по своей «телесной оболочке» и по легенде, которую построили вокруг собственной личности. Существует крылатая фраза, резюмирующая эту ситуацию: «Каждый находится в плену истории, которую рассказывает себе о себе самом». Мы так любим собственное прошлое, что не готовы разом от него отказаться и зажить новой жизнью, которая, как мы подозреваем, будет менее интересной, чем прежняя.
– Что-то в этом роде происходило с некоторыми моими романами, с которыми мне не хотелось расставаться. Мне было уютно с их героями, некоторые почти стали моими друзьями.
– Значит, вам понятен застой девяноста процентов блуждающих душ, сохраняющих привязанность к своему прежнему «я».
– Да. Признаться, сочиняя истории, я отношусь к собственному прошлому как к роману. Готов выслушать все, что вы можете мне сказать.
– Вам полезно знать о свойствах блуждающих душ. Думаю, с кое-какими из них вы уже познакомились, тем не менее я перечислю их все по своему списку. Начнем с достоинств:
1. Отсутствие физических страданий.
2. Отсутствие болезней.
3. Отсутствие усталости.
4. Нет необходимости есть.
5. Нет необходимости спать.
6. Никакого старения.
7. Никакого страха смерти.
8. Возможность красть (и летать).
9. Способность проходить сквозь материю.
10. Способность видеть и слышать все, что хочется и где хочется (не считая бесплатного посещения кинотеатров, концертных залов и музеев).
11. Возможность выбирать себе внешность и облачение.
12. Возможность дискутировать с другими блуждающими душами.
13. Возможность быть услышанным и воздействовать на тех живых, кто не полностью «непроницаем» из-за брешей в их ауре: наркоманов, алкоголиков, шизофреников. К этому мы еще вернемся.
14. Вас видят и слышат кошки.
15. Вы можете разговаривать с медиумами – по крайней мере, с хорошими…
– А как насчет неудобств?
Она перечисляет:
1. Прощай, осязание.
2. Прощай, ощущение вкуса.
3. Обоняния тоже не будет.
4. Как и сна, а с ним сновидений.
5. Вас больше не смогут видеть живые люди.
6. Исчезает контакт с материей. Нельзя сесть на стул или улечься в кровать, ощущая их. Как будто мелочь, но со временем этого ощущения начинает не хватать.
7. Со способностью заниматься любовью тоже придется проститься.
8. Как и с обладанием, держанием, ношением любых предметов.
9. Вы больше не увидите себя в зеркале (это быстро начинает действовать на нервы).
10. Пользоваться компьютером больше не придется.
11. Следовательно, больше никаких романов – ручку-то держать нельзя. Представляю, как вы будете без этого скучать.
– Прямо как в фильме девяностых годов «Привидение»?
– Примерно, только в этом фильме ошибок еще больше, чем в вашем романе. Например, в конце призрак Патрика Суэйзи воздействует на материю и колотит своего соперника. Так он превращается в «человека-невидимку», и победу над противниками нельзя считать его заслугой. На самом же деле блуждающие души лишены способности к чему-либо прикоснуться, что-либо переместить. Они просто через все проходят.
– Значит, ни дверцу шкафа открыть, ни оконными петлями поскрипеть, ни дверями похлопать, ни часами в замке с привидениями позвенеть?
– Все это – упрямо не сдающиеся клише, противоречащие главному правилу: покинувший тело дух никак не может взаимодействовать с материей. Максимум, что ему доступно, – повлиять на другой дух. Вспомните, тела защищены своей аурой, точно так же атмосфера защищает Землю от метеоритов и солнечной радиации. Доступны, то есть восприимчивы, только те, у кого дыры в ауре.
Затор наконец рассосался, «Скорая» снова движется вперед, «смарт» пристраивается ей в хвост, но между ними норовят вклиниться другие машины.
– В вашем романе мне очень понравилась «Энциклопедия относительного и абсолютного знания» Эдмонда Уэллса. Как вам пришла мысль вставить в книгу столько информации?
– «Профессор Эдмонд Уэллс» – мой двоюродный дедушка. Он давно в могиле. Он и вправду составил собственную энциклопедию, которую завещал моей семье, и однажды я взялся ее читать. «Почему бы не поделиться этими малоизвестными сведениями?» – решил я.
– Кем был ваш двоюродный дед по профессии?
– Энтомологом, специалистом по муравьям, а еще биологом, философом, историком. Свою странную энциклопедию он называл ЭОАЗ – сокращение от «Энциклопедия относительного и абсолютного знания». Она не издавалась, но мои родители всегда пользовались ею как семейным справочником. Ну а я черпал оттуда полезные штучки для своих романов.
– Он интересовался спиритизмом?
– У Эдмонда Уэллса была беда с памятью, поэтому он записывал все, что считал небанальным. Он увлекался далеко не только смертью, пусть и могло показаться, что его очень занимает загробная жизнь. Лично я сосредоточился на двенадцатом томе, там все больше о духовном.
– Что ж, – отзывается она, – смерть, бесспорно, величайшая загадка всех времен.
Эти ее слова вдруг напоминают Габриелю, что у него еще есть небольшая надежда задержаться среди живых…
9В больнице Помпиду Люси не позволяют сопровождать бригаду медиков в операционную, потом в реанимационную. Там бледное тело Габриеля Уэллса пытаются оживить электрическими разрядами и инъекциями адреналина прямо в грудь, но оно не реагирует ни на какие попытки.
– Ничего не выйдет… – бормочет один из врачей.
– Нет, продолжайте, не дайте мне умереть! – тщетно кричит писатель.
– Надо еще попробовать, – возражает второй человек в белом халате – можно подумать, что он услышал эту безмолвную мольбу.
– Браво! Правильное решение! Так бы и обнял!
Врачи продолжают старания, но не надеятся на успех.
– Уверяю тебя, с ним покончено. Мы зря тратим время и деньги налогоплательщиков.
– Вы мне это бросьте, поднажмите еще!
– Нет ни малейшего шанса, что мы его откачаем…
– Давай добавим току, шарахнем максимальным разрядом. Если и это ничего не даст, то я угощу тебя кофе и кексиком, прежде чем мы займемся следующим бедолагой.
Электрический разряд снова, но ни малейшей реакции. Так бренная оболочка Габриеля Уэллса окончательно выходит из употребления.
«Все, кранты, со мной покончено», – думает писатель. «Что я сделал со своей жизнью?» – вот вопрос, который сейчас больше всего его мучает.
В 42 года, достигнув финальной главы своего существования, он обязан подвести его итог.
«Я сделал недостаточно. Конечно, я писал романы, но мог бы накропать их вдвое больше, если бы меньше лентяйничал. Два романа в год – вот мой естественный ритм, но я сократил его до одного, знал, что выпекать их, как пирожки, – несерьезное занятие.
Надо было побороться за перевод моих книг в Соединенных Штатах, за адаптацию моих романов для кинематографа. Надо было участвовать в заседаниях писательских мастерских, объяснять, как я изготавливаю свои истории.
Можно было больше путешествовать. Почему я так и не побывал в Австралии, ведь попасть туда всегда было моей мечтой?
Жизнь прошла стороной, а все потому, что я воображал, будто времени у меня вагон. А тут – раз, и все! Оказывается, я недопустимо тянул с важными вещами.
Почему я был недостаточно внимателен к родителям? Почему перебирал женщин, вместо того чтобы остановиться на одной? Почему так и не женился? Все ждал идеала и не мог отказаться от удовольствий новизны. Боялся обязанностей и ответственности.
Почему я не завел детей? Сознавал, что придется тратиться на их образование, боялся оказаться плохим отцом.
И вот теперь я умер, и у меня впечатление, что жизнь я прожил зря.
Только и слышишь: «Если бы молодость умела, если бы старость могла…» К этому стоило бы добавить: «Если бы мертвые могли прожить еще немного, пользуясь тем, что поняли в свои последние мгновения…»
Если бы криворукие реаниматоры добились успеха, то я бы женился на первой же женщине, которая захотела бы за меня выйти, тут же заделал бы ей ребенка, потом мы отправились бы в кругосветное путешествие, и я написал бы в три раза больше книг!
Какая трагедия – умереть молодым!»
Реаниматоров сменяют санитары. Они раздевают тело, переворачивают его.
– Знаешь, почему похоронщиков называют croque-mort[4]? – спрашивает один другого. – В былые времена труп кусали за артерию, чтобы убедиться, что это мертвец, а не спящий.
– Валяй укуси этого, проверь, достаточно ли он окоченел.
Один из санитаров по неуклюжести роняет труп. Падение телесной оболочки сопровождается глухим стуком, как будто упал мешок с мясом.
– Осторожнее!
– Да ладно, что ему сделается?
При виде своей голой спины Габриель Уэллс замечает новые тревожные признаки.
– Эй, куда глядите? Не видите, что ли, эти подозрительные пятна? Нужно вскрытие! – кричит писатель, парящий под потолком.
Но живые не могут его слышать, санитары уже запихивают его тело в чехол, скоро его поместят в ячейку холодильника.
Он мысленно составляет список:
Улика номер один: точечные фиолетовые кровоизлияния на ладонях.
Улика номер два: большие круглые фиолетовые пятна на спине.
Габриель находит Люси в зале ожидания, она терпеливо сидит, закрыв глаза.
– Нашли время спать, мадемуазель! Все, я окончательно умер. На своей спине я видел типичные для отравления пятна. Нужно срочно делать вскрытие!
Люси медленно поднимает веки:
– Никогда меня не беспокойте, когда видите, что я закрыла глаза.
– Но…
– Никаких «но». Вы понятия не имеете, что прервали.
– Сиесту?
– Нет, подавление помех. Позже объясню. Так что вы говорили?
– Хочу вскрытие. Сначала пятнышки на ладонях, потом большие пятна на спине – то и другое явно указывает на отравление. Нужно обязательно сделать вскрытие и проверить. Умоляю, Люси, сделайте это для меня!
Женщина вздыхает, встает и занимает место в очереди к окошечку с надписью «Претензии/спорные вопросы». После долгого ожидания она получает от полной дамы ответ:
– Такие требования мы принимаем только от близких родственников. Вы близкая родственница?
– Нет, просто… знакомая.
– В таком случае…
– Вот мой брат! – кричит писатель.
Действительно, быстро шагающий нервный мужчина в шикарном пальто спрашивает про Габриеля Уэллса.
– Вы же с ним близнецы! Почему вы не говорили мне, что у вас есть брат-близнец? – недовольно шепчет Люси.
Глядя на него вблизи, она узнает круглое лицо с обложек романов Габриеля, нос с кругляшом на кончике, тонкие губы, коротко подстриженные каштановые волосы.
– Верно, мы с Тома близнецы, – подтверждает Габриель. – Внешне у нас с ним полное сходство, но психологически мы – антиподы.
Брат писателя узнает у сотрудницы, куда идти. Люси хочет его задержать, но Габриель не позволяет.
– Подождите! Пускай Тома сперва преодолеет шок от моей смерти, после этого будет проще его уговорить.
Он следует за братом, который мечется по больнице, пока не добирается до морга. Там для него с лязгом выдвигают ящик с телом Габриеля.
Тома Уэллс наклоняется и целует тело своего умершего брата-близнеца. Слияние затягивается. Наконец он выпрямляется.
– Да, это он, – произносит Тома.
Судебно-медицинский эксперт просит Тома заполнить бланк опознания и поставить внизу подпись. Тома смахивает слезу и принимается строчить. Потом, выйдя из больницы, он достает из кармана телефон. Со стоянки он звонит родителям и сообщает им печальное известие.
Люси подходит и останавливается перед ним.
– Тома Уэллс?
Тот, не обращая на нее никакого внимания, неприязненно бросает:
– Неудачный момент.
– Я должна сообщить вам нечто крайне важное о вашем брате.
– Кто вы такая, что вам от меня нужно?
– Необходимо потребовать вскрытие.
Она добилась от него интереса: он впервые смотрит на нее.
– Вы не сказали, кто вы такая, мадемуазель…
– Знакомая, близкая знакомая.
– Его последняя возлюбленная? Я должен был догадаться, вы – женщина как раз в его вкусе.
– Просто знакомая, но…
– Я бы вас попросил… Я хочу побыть один.
– Мне совестно к вам приставать, но дело в том, что Габриель сказал, то есть говорил мне, что в случае его смерти он хотел, чтобы провели вскрытие.
– Что за странная идея! С какой стати?
– Скажите ему, что у меня были веские основания опасаться убийства, – подсказывает Габриель.
– В общем… Он считал, что его хотят убить.
– Скажите ему, что я получал письма с угрозами.
– Он получал письма с угрозами… Он знал, что кто-то намерен его устранить, – импровизирует она.
– Знаю я, кто он, этот «кто-то», – фыркает Тома.
– Вот как? Кто же?
– Правильнее спросить, что. Его сердце.
– В каком смысле?
– У Габриеля были серьезные проблемы с сердцем: коронарная артерия была на семьдесят пять процентов перекрыта холестериновой бляшкой, он показывал мне рентгеновский снимок. Надо было сделать шунтирование, но он боялся операции на открытом сердце и предпочитал слушаться доброго доктора Лангмана, который, по моему скромному мнению, всегда слишком оптимистичен. Тот советовал ему по сорок пять минут в день заниматься спортом, поэтому Габриель заделался спорт-сменом. Принимал по рекомендации этого же врача по 0,85 миллиграмма аспирина в день. Вот и результат. Это все не шутки. Надо было решиться на операцию, принимать лекарства от холестерола. С серьезными недугами не борются кое-как. Но нет, мой братец решил прислушаться к советам своего дружка. Слепая доверчивость дорого ему обошлась. Между прочим, я его предупреждал. Так что забудьте о преступлении, угрозах, тайных недругах. Банальный сердечный приступ, такое случается сплошь и рядом.
– Прошу вас, Люси, не отставайте, настаивайте! – молит Габриель. – Выдумайте что-нибудь. Надо его убедить потребовать вскрытия.
– Уверяю вас, он получал угрозы, его обещали убить. Напрасно вы отмахиваетесь!
– Мне неприятно вам об этом говорить, но Габриель был запущенным параноиком. Между прочим, среди авторов детективов это распространенное явление. Он придумывал всякие преступления, заговоры, покушения, короче, все, что служило сырьем для его работы. Понятная профессиональная деформация. Беда в том, что в конце концов он сам стал верить в свои бредни. В этом заключалось главное различие между нами: он жил в грезах, я – на грешной земле. Реальность такова, что у него забило коронарную артерию, что вызвало инфаркт во сне. Это так же реально, как то, что мертвеца пожирают черви (правда, в наше время труп кладут в герметически закрытый гроб. Похоже, гниения не происходит благодаря обилию в пище современного человека консервантов, антибиотиков и металлов). Как видите, истина остается плачевной. Хотя, если подумать, было бы гигиеничнее его кремировать.
– Нет! – вопит Габриель. – Никакой кремации! Только вскрытие! Надо любой ценой его убедить.
Люси делает глубокий вдох и выпаливает:
– Я его медиум.
Видно, что Тома Уэллс сильно удивлен. Он долго на нее смотрит, гадая, шутка это или правда. Ему смешно, но из приличия он сохраняет серьезность.
– Я не такой, как мой брат, – отвечает он наконец. – Я настоящий ученый и не верю в весь этот вздор.
Габриель в бешенстве.
– Не брат, а само самодовольство! Дать ему волю, он оставит от меня горстку пепла, а ведь мое тело – кладезь улик!
– Я медиум, Габриель говорит со мной. Он – ну, то есть его дух – категорически против кремации.
Тома приподнимает правую бровь:
– Вы хотите сказать, что прямо сейчас слышите его голос?
Она медленно кивает.
– И он просит вас со мной говорить?
– Вот именно.
– Это абсурд!
– Тем не менее так оно и есть.
– Для вас. Я на эти штучки не клюну. Люди вашего пошиба наживаются на чужой наивности. Вы не представляете, сколько зла сеете, распространяя свою ложь.
– Никакая это не… – пытается возмутиться Люси.
– Я не только убежденный картезианец, но и, следуя за моим святым покровителем Фомой, верю только тому, что вижу. Даже в детстве я не верил в Пер-Ноэля, в Старика-с-розгами, в мышку, махнувшую хвостиком, и в прочую белиберду.
– Вам придется меня выслушать, потому что…
– Я не верю в привидения, в Бога, в черта, в ангелов. Не верю в рай, в ад, в загробную жизнь, в переселение душ. Не верю в инопланетян, в фей, в домовых, в гномов, не верю гороскопам, картам таро, астрологам, гомеопатам, биоэнергетикам, гадалкам, даже графологам и психоаналитикам, так что медиумы, якшающиеся с мертвыми, и подавно вызывают у меня хохот.
– Вы…
– Я ученый. Я верю в эксперимент, часто приносящий восхитительные результаты. Этот мир – всего-навсего то, что мы видим: им правят неоспоримые законы физики и биологии. Во всем этом нет ни капли сверхъестественного. Суеверие – плод невежества, некоторым необходимо придумывать невесть что, верить в собственные измышления, так им надежнее, они, бедняги, боятся смерти. Но от фактов никуда не денешься. Они – известная, проверяемая и не подлежащая оспариванию истина. Факты эти таковы: человек рождается, вырастает, умирает, разлагается, превращается в прах, и в конце концов весь мир забывает, что он был на свете. И очень хорошо! Нечего отягощать планету своим присутствием. Единственное из сферы волшебства, что у нас остается, – это мечта, и ее вполне достаточно: стоит только закрыть глаза. Кстати, это нам ничего не стоит.