Хозяин восьми морей. Перерождение Артефактора
Отступив назад, я указал на уходящие к горизонту синие воды.
– Вот мой дом, Бари! А каждый остров – мой оплот. Так что завязывай с этим, – я зевнул. – Светская жизнь и все эти интриги не для меня.
– Ты неисправим, – усмехнулся Бари, как мне тогда показалось, добродушно. – Да будет так. На корм акулам этих дель Ромбергов с их балами и приглашениями.
* * *– Сынок, – позвал меня Лаграндж, – Ты чего утей дразнишь?
Встрепенувшись, я понял, что всё ещё держу горсть пшеницы в руке, а утки негодующе крякают. Я швырнул им зёрна и повернулся к приёмному отцу.
– В одной из книг я натыкался на информацию, что господин дель Ромберг был первым, кого Премьер нашей страны Виктории поставил управлять колониями в Седьмом море. Отчего же…
С многозначительным видом я замолчал, давая Лагранджу возможность продолжить.
– Политика, сынок, – пожал он плечами. – Сперва повысили, затем он немного облажался, и его понизили.
– А его место в Седьмом море занял Джекман Барбаросса. Уж не причастен ли господин Барбаросса к понижению господина дель Ромберга? – предположил я.
Лаграндж поморщился:
– Никаких доказательств нет. Напротив, их связывали общие дела… В любом случае, сынок, я очень прошу тебя воздержаться от подобных рассуждений вслух. Господин Барбаросса птица очень высокого полёта, и говорить о нём дурно, не имея на то весомых оснований, недопустимо. Да и упоминать его лишний раз при леди дель Ромберг тоже не стоит. Ни в плохом свете, ни в хорошем.
Хм, значит Мэри Кэролайн не любит Бари? Забавно… Наш пострел везде поспел, будь он неладен.
– И… раз уж мы заговорили о госпоже дель Ромберг… – спустя несколько секунд молчания заговорил Лаграндж. Голос его отчего-то стал грустным. – Я не хотел бы об этом говорить, но не знаю, как поступить. Сынок, ты можешь пообещать мне, что прислушаешься к моим словам?
– Да, отец, – тут же ответил. «Прислушаться» я могу к чему угодно.
Лаграндж поморщился и тихо хмыкнул. Мне показалось, что он не ошибся с формулировкой и специально оставил мне место для манёвров. Не хочет давить.
– Это правда важно. Мне остаётся лишь надеяться на твою благоразумность. Пусть мы знакомы всего третий день, я в тебя верю, – проговорил он, подтверждая мою догадку.
А затем рубанул сплеча:
– Подозреваю, ночью тебя пытались похитить именно люди госпожи дель Ромберг. Уж очень наша губернатор хотела поговорить с тобой, но она не из тех, кто пойдёт беседовать с подозреваемым сама.
– Это всё из-за того, что ту полу-алти повязали в музее?
– А потом ты проснулся, – кивнул Лаграндж. – Плюс ты сам алти… Плюс всем алти удалось сбежать… Но, будь уверен, в обиду я тебя не дам. Сперва я не допустил к тебе дознавателей, потом вы смогли отбиться от похитителей, а сегодня я, хочется верить, убедил Мэри Кэролайн в том, что ты всего лишь жертва обстоятельств. Я, знаешь ли, тоже не последний человек в городе.
И ведь он был прав! С тех пор проблем с Мэри Кэролайн дель Ромберг и законом у меня не было. У меня вообще практически не было проблем – последние два месяца я провёл, жадно заполняя пробелы в своих знаниях и тренируя тело. С Григорием рукопашный бой, с Александром Лагранджем фехтование. Притом он в первый же день отметил мои «высокие рефлексы», а вскоре посетовал, что лучше бы мне тренироваться с Эндрю, который уже превзошёл своего учителя – самого Лагранджа.
Но Эндрю вежливо отказался.
Забавно, что Лаграндж (а стало быть, и Эндрю) в фехтовании использовал стиль «Рвущий кроншнеп», тот же самый стиль боя, что и легендарный капитан Леон Джонсон. По словам Лагранджа, именно капитаном Джонсоном (то есть мной) он и вдохновлялся.
Были у меня ещё и занятия с отставным капитаном, который не переставал восхищаться тем, что я «схватываю всё на лету».
И в итоге на экзамене, который проходил на одном из полигонов-кораблей, я получил высший бал, и вот теперь…
Я смотрю на высоченные распахнутые створки ворот Морской Академии.
Якорь мне в спину, улыбка так и лезет на уста! Это место такое родное. Пусть я учился здесь всего год, пусть читал лекции будущим морским офицерам очень редко, проводя всё своё время в море… Видя возвышающийся вдали шпиль главного корпуса, я ощущал, как в груди разливается тепло, а на душе становится легко.
– Идём, сынок, – добродушно хлопнул меня по плечу Лаграндж.
– Да, – тихо отозвался я.
Территория академии впечатляла размерами, а начало учебного курса, как всегда, совпадало со временем цветения Морайны – сорта яблони, названного так из-за цвета листьев и лепестков, который напоминал цвет морской волны. А раз уж морайнами был засажен практически весь парк, что тянулся от ворот до главного корпуса, землю у наших ног устилали миллионы зеленовато-голубых лепестков.
Курсанты Академии будто бы сами были кораблями, плывущими навстречу своей мечте.
Во внутреннем дворе народу собралось немало – на церемонию открытия учебного года, как обычно, пускали родителей курсантов, а также приглашали других важных гостей. Все они разместились на трибунах, чтобы лучше видеть выстроенных в ровные шеренги будущих морских офицеров.
Офицер-куратор определил меня во второй ряд. С моим ростом это создавало проблемы. Не мне, а тем, кто находился сзади.
Но всё же пикнуть никто на церемонии не смел.
Все почтительно слушали речь ректора Генриха Дорна – мужика, который преподавал в академии ещё, когда я был курсантом в первый раз.
Сперва ректор Дорн благодарил всех собравшихся, затем Метрополию, администрацию острова, представителей других стран (как я вижу, процент иностранных курсантов несколько увеличился по сравнению с моим временем).
Наконец, Дорн решил закончить, как и полагается, на торжественной ноте:
– Учитесь, друзья моя! Учитесь отлично в нашей славной Академии, и перед вами будут открыты все дороги! Ведь именно в наших стенах осваивал ремесло морехода будущий Покоритель Всех Семи Морей. «Хозяин Морей» – капитан Леон Джонсон. Мы помним об этом и гордимся этим! И рады передать знания новым поколениям, поддерживать преемственность. И очень рады, что обучение в Академии Торвиля готова начать его дочь! Да, друзья мои, для дочери легендарного капитана Джонсона сегодня распахнула двери Морская Академия Торвиля, точно так же как и для вас!
С трибун раздались аплодисменты, звучащие с каждым мгновеньем всё оглушительней.
Курсанты тоже начали хлопать.
Я же…
Я всё понимаю, ректор хочет козырнуть такой необычной ученицей, ещё сильнее поднять значимость Академии в глазах окружающих… конкурентов в первую очередь, но…
Сотню накеров ему в постель! Какого хрена он тут лопочет?!!
Моя дочь?!!!
Глава 6
Когда ректор Дорн сообщил, что у меня есть дочь, я задеревенел, будто мышь, столкнувшаяся со змеёй-горгоной. В тот же миг я начал перебирать в голове всех дамочек, с которыми мог лопухнуться и оставить потомство. Удивился ещё сильнее, когда понял, что вариантов у меня особо нет – всё-таки к таким делам я всегда подходил со всей серьёзностью. Никогда не хотел плодить безотцовщину, но и оседать на суше тоже.
Удивление нарастало стремительно, но довольно быстро пошло на спад. Казалось, больше ничто не сможет меня удивить.
Однако ректор Дорн смог это сделать повторно:
– И по традиции, которую мы поддерживаем уже десятый год, я хочу передать слово одному из наших новых курсантов. Думаю, вы все уже догадались, как её зовут. Встречайте, дочь легендарного капитана Джонсона, курсант Морской Академии Торвилля, Марселла дель Ромберг!
«ЧЕГО-О-О????» – вылупившись во все глаза, чуть не заорал я.
Тем временем к краю сцены, чеканя шаг, подошла стройная девушка в красном форменном камзоле. Широкая тёмно-русая коса была переброшена через плечо (совсем как когда-то у её матушки). Девушка смотрела на всех, кто стоял возле сцены, пронзительным взглядом. Удивительным образом в этом взгляде сочетались решительность, смелость и детская наивность.
И всё же дель Ромберг… Как дери её мегаладон, это возможно? Тут речь уже не о какой-то там моей оплошности в минуты отдыха, не о том, что выстрелил боевым вместо холостого…
Ведь не было ни выстрела, ни даже возможности выстрелить.
Не настолько мне нравилась Коллекционерша капитанов, чтобы принять её знаки внимания и повесить на себя уйму проблем.
Это какая-то ошибка…
Хотя… Какая уж тут ошибка? Капитан Джонсон умер и не может опровергнуть своё отцовство.
Ладно, нужно собраться и послушать речь «дочки». И так уже мимо ушей пропустил половину.
– … Для меня честь учиться в тех же стенах, что и мой отец! Почти с самого своего рождения я наблюдала из окон нашего дома гордый облик Академии. И теперь исполнилось одно из моих мечтаний, я стала курсантом! Отныне я буду держать курс на получение офицерского звания! Я обязательно продолжу дело моего отца! Продолжу открывать новые земли и исследовать Сумеречные моря! Это моя главная мечта! И ради неё я брошу все свои силы на учёбу в Академии! Я, Марселла дель Ромберг, обязательно найду Восьмое сумеречное море!
Она вскинула кулачок, зрители на трибунах зааплодировали.
А ничего так… Пусть и нескладная, но весьма эмоциональная речь у девочки получилась.
* * *– Послушай сюда, белобрысый, я не стану говорить банальности, в духе «кто пустил отвратительного алти в людское общество?». Оставлю свои мысли при себе, всё-таки я в гостях на чужой земле и испытываю уважение к хозяевам этой земли. Скажу иначе: ты, ничтожество, посмел оскорбить моего товарища и скинуть его в воду. Такое гордые сыны Титоса не прощают, – презрительно проговорил черноволосый парень с гладковыбритым подбородком.
Ростом он был почти с меня, да к тому же очень широк в плечах, а стало быть, среди однокурсников выделялся мощной фигурой. Выделялся этот титосиец и возрастом – выглядел он лет на двадцать, хотя большинству курсантов было лет семнадцать – восемнадцать (что и неудивительно – поступать в Академию разрешается с семнадцати лет).
Я тяжело вздохнул и мельком глянул по сторонам. На нас уже пялились курсанты, что сидели за близлежащими столиками. Титосиец решил докопаться до меня во время обеденного перерыва в общей столовой! Поразительно! Время идёт – ничего не меняется. Почти сорок лет прошло с тех пор, как я учился здесь, когда был Леоном Джонсоном, и уже тогда столовая являлась главной ареной публичных конфликтов.
Ведь именно здесь легче всего собрать десятки зрителей, чтобы заработать определённую репутацию.
– Чего вздыхаешь, белобрысый?! – рявкнул другой титосиец, тот, с которым я вчера столкнулся на мосту над речушкой Бунькой. Сейчас вместе с ещё двумя товарищами он стоял за спиной старшего верзилы. – Говорить по-людски не умеешь?
– По-людски умею, – я бросил печальный взгляд на прилавок для выдачи готовых блюд, который был уставлен свежеиспечёнными булочками с мясной начинкой, несколькими видами салатов, тарелками с жаркое, аромат, которого так и проникал мне в нос. Дьявол, как быстро очередь набежала! А ведь ещё минуту назад никого не было!
Я вздохнул ещё раз и смерив компанию титосийцев холодным взглядом, раздражённо продолжил:
– Но люди говорят вежливо. А сейчас передо мной тявкает какой-то пёс и кричит чайка. Как вы поживаете, Мистер Чайка? Отведали вчера корюшку? Или её без вас скушали?
С разных сторон послышались смешки. Тихонько хихикали даже курсанты в очереди к раздаче. Титосийцы же, все как один, побагровели от гнева.
Старший шагнул вперёд и резко потянулся к лацкану моего камзола.
– Не так быстро, Мистер Пёсик, – процедил я, сжав его запястье.
– Отставить! – слева прогремел бас неизвестного профессора. Всё это время преподаватели, как и курсанты, с любопытством наблюдали за перепалкой. – Конфликты с применением физического насилия в общественных местах Академии запрещены уставом.
Титосиец дёрнул рукой, пытаясь освободиться от моего захвата.
Я криво ухмыльнулся и не дал ему этого сделать.
Он дёрнул ещё раз. Я разжал пальцы, и парень налетел спиной на своих товарищей.
– Если в тебе есть хоть капля чести, алти, жду тебя сегодня в шесть вечера на главной арене! Дуэль фехтовальщиков!
– Что, вас родители совсем манерам не обучили, Мистер Пёсик? – хмыкнул я. – При вызове на дуэль одна сторона выбирает место и время, а другая – оружие.
– А что, испугался, червь? – выплюнул он.
– Да мне, собственно, без разницы, чем выбивать из тебя дурь, – процедил я, чувствуя, что губы сами собой растягиваются в хищном оскале. – До встречи, Пёсик! – бросил я, обходя стороной эту фантастическую четвёрку.
– Меня зовут Альфонсо де Кастанеда! – истерично прокричал он мне в спину. – Сын адмирала де Кастанеды! Запомни это!
– Теодор Лаграндж, будущий покоритель Восьми морей, – проговорил я, не оборачиваясь. Всё моё внимание было приковано к прилавку выдачи. Очередь как раз рассосалась, и…
– Сотню акул в зад Костанеде, – проворчал я, глядя на почти пустой прилавок, где лежала одинокая надкусанная булочка с посиневшей на воздухе начинкой из краба-шароката. Придётся ждать, когда новые блюда вынесут!
Ну ничего… Вечером я это припомню.
* * *После обеда у нас была пара бытовой географии – как и другие предметы Академии, жизненно необходимой для будущих капитанов. Ведь крайне важно назубок знать, что и на каком острове Семи Сумеречных Морей ты можешь приобрести, чтобы затем перепродать. Это одна из статей дохода корабля, а стало быть, благополучия команды.
Но так как лекция была первой, вводной, то преподаватель (а им оказался осадивший нас в столовой профессор по имени Уилл Норингтон) говорил много и обо всём. Выбрал эдакий формат повторения общих знаний. Рассказывал о Метрополиях – о том, как на крупном острове в Первом море, именуемом Материк, развивались два государства, получившие женские имена. Наша Виктория и Алиссия. Первое было названо в честь легендарной королевы. Второе – в честь жены основателя. В первом правят Премьеры или Примы (в зависимости от пола), во втором – король и королева – всегда в паре. Вот уже седьмой век не меняется Алиссийская королевская династия – единственная во всей Ойкумене.
Викторианцы и алиссийцы испокон веков, мягко говоря, соперничали друг с другом. И это соперничество продолжилось в новом Море, которое практически одновременно открыли капитаны обеих стран – считай триста пятьдесят лет назад.
А вскоре в этом новом Море они встретили корабли двух других государств.
Это произошло в Третьем сумеречном море, куда из Второго моря прибыли: капитан Патрии Титос, возглавляемой наследным Патром – старшим мужчиной в роду, и капитан Республики свободных княжеств, возглавляемой выборным Главой.
Там, во Втором море, Патрия, постоянно расширяясь, подчиняла себе силой острова. В результате мелким княжествам разных островов пришлось объединиться, чтобы противостоять агрессивным титосийцам.
Какая именно страна первой открыла новое для себя (Третье) море – доподлинно неизвестно. Каждый правитель будет утверждать, что это сделали его соотечественники и демонстрировать доказательства своих слов. Да, собственно, и неважно, кто был первым. Когда в Третьем море собрались все четверо, началась большая война.
В ходе этой войны было обнаружено Четвёртое море.
Со временем стало понятно, что война может безвозвратно уничтожить все четыре крупных государства. Осознав это, правители начали договариваться…
Больше значительных войн не было.
– Мирное сосуществование народов – залог дальнейшего развития как науки, так торговли и географии, – наставительно поднял указательный палец профессор. – Остальные три моря были открыты в мирное время. Ситуацию с открытием Шестого и Седьмого морей я и вовсе считаю эталонными. Как вам известно, после открытия Шестого моря Глава Республики продал его лоцию правителям других стран. То же самое, сделал и Премьер Дрейк, после того как Лудестия капитана Джонсона впервые вернулась из сумеречных вод Седьмого моря. Тогда, двадцать девять лет назад, проблема переселения стояла особо остро. Если бы Премьер Дрейк утаил новость об открытии нового моря, а потом об этом узнали бы другие стороны, с высокой долей вероятности началась бы война. Виктория вкладывала бы средства в развитие колоний в новом море, и война могла бы стать гибельной для нашей страны, ведь воевать пришлось бы против трёх противников. Но мудрость Премьера Дрейка позволила избежать бессмысленного кровопролития, – патетично закончил он.
Не удержавшись, я усмехнулся.
– Вы что-то хотите сказать, курсант Лаграндж? – профессор хмуро на меня посмотрел.
– Ничего. Лишь поражаюсь, как вы сумели возвышенно обыграть холодный расчёт Господина Дрейка. Насколько мне известно, за ту лоцию наша страна получила поистине баснословные суммы со всех трёх сторон. Пусть пришлось делиться островами Седьмого моря, страна полностью окупила затраты на строительство поселений. Не говоря уже о том, что Виктория успела застолбить за собой самые лучшие и богатые острова, из тех, которые отметил капитан Джонсон во время своей первой экспедиции. Не говоря уже о том, что и в дальнейшем первыми об открытии новых островов от капитана Джонсона узнавали именно викторианцы.
Не всегда, конечно. Часть неплохих островков я тайком подкинул и республиканцам с алиссийцами, чтобы сохранить, так сказать, некоторый баланс.
Но все же викторианцы получили от меня гораздо больше.
– Вам стоит учитывать, что вы говорите и в какой обстановке, курсант Лаграндж, – процедил преподаватель.
– А я и учитываю, профессор Норингтон. В нашей группе, – я обвёл взглядом пятнадцать человек, – только викторианцы. Гости из других стран в других группах. Так что никто не оскорбится моим словам.
– А вот я могу, – недобро продолжил профессор. – Холодный расчёт вполне может быть частью мудрости. Исходя из этого всё ваше выступление не кажется мудрым. Кажется глупым и бессмысленным. А учитывая, что я старше вас по званию – недопустимым!
– Я собираюсь стать свободным капитаном, – пожал я плечами. – Флотская иерархия меня не сдерживает.
– Как и законы приличия, я полагаю. Не говоря уже о том, что вам нужно ещё доказать, что вы достойны капитанского патента! Пока же вы лишь демонстрируете всем, что умеете наживать врагов на пустом месте.
Я уж было открыл рот, чтобы вновь ему ответить, но не успел.
– Профессор Норингтон, согласно уставу Академии, научные дискуссии являются частью учебного процесса. Пункт семнадцать, часть сорок три. Позволю себе заметить, что дополнение курсанта Лагранджа было уместным и позволяло взглянуть на тему немного иначе. Пункт семнадцать часть тридцать шесть устава Академии говорит нам, что учебный процесс должен быть персонифицирован – что подразумевает подачу материала по-разному для разных групп. Пусть я и считаю, как и мой отец, что все люди Ойкумены должны быть равны, я, как и он, не забываю о том, что все люди индивидуальны, и индивидуальность необходимо учитывать в обучении.
Я с удивлением уставился на вытянувшуюся по струнке девушку возле первой парты центрального ряда. Она неотрывно смотрела на профессора, даже не поворачиваясь в мою сторону.
Поразительно… Она выучила Устав наизусть к первому учебному дню? Вообще-то, нам на это дали месяц.
Собственно, после вмешательства Марселлы дель Ромберг профессор поумерил свой пыл и вскоре вернулся к лекции.
Во время перерыва я подошёл к парте Марселлы. Заметив моё приближение, девушка быстро встала и сказала, глядя мне в глаза, прежде чем я успел открыть рот:
– Ничего не имею против тех, кто выделяется из толпы. Даже одобряю это желание у людей. Но профессор Норингтон прав, не стоит заводить неприятелей на ровном месте.
– Не все придерживаются столь широких взглядов, как вы леди дель Ромберг, – я улыбнулся. – А я, даже если буду молчать, буду выделяться, – я указал на свою шевелюру. – И всё же, хочу поблагодарить вас за участие. Хотя я уверен, что господин профессор уж точно не стал бы считать меня своим врагом. Это ведь не по уставу, конфликт ученика с преподавателем.
Марселла чуть прищурила свои карие глаза и спустя пару секунд произнесла:
– Пусть так. Но сегодня я имела честь наблюдать и вашу перепалку с курсантом де Кастанедой. Он уже третий год в Академии и широко известен своим буйным нравом. А также своим мастерством фехтовальщика. Этот юноша в прошлом году выиграл турнир колоний Патрии Титос в Пятом сумеречном море среди фехтовальщиков.
– Турнир Мастеров? – удивился я.
– Нет, турнир молодых фехтовальщиков, – невозмутимо поправила девушка. – Но это тоже более чем достойный результат. Вам не победить его. Советую найти бретёра. С возможностями вашего отца это несложно.
– Бретёра? – усмехнулся я и покачал головой.
– Почему вы смеётесь? – нахмурилась девушка. – Я сказала что-то смешное? Ваш оппонент сам использовал термин дуэль. А любая дуэль предполагает возможность выставить вместо себя более квалифицированную замену.
Несколько секунд я смотрел на неё, не понимая, что в голове у этой девчули. Она ж не может быть такой дурой? После её жаркой речи вчера перед курсантами и гостями? Или же…
Она в самом деле переживает за жизнь и здоровье одного, по её мнению, самовлюблённого и заносчивого алти?
Я снова рассмеялся и покачал головой. Марселла смотрела на меня широко распахнутыми глазами, с раздутыми от гнева ноздрями.
– Это Морская Академия, леди дель Ромберг, – резко проговорил я. – Здесь не принято прятаться за чужими спинами. Оставьте бретёров для домоседов. Бретёр вместо меня не будет сражаться с врагом в абордажной бойне.
Дель Ромберг поджала губы, несколько секунд молчала, а затем кивнула:
– Прошу прощения, если оскорбила вас. И благодарю за пояснение. Сегодня, как и многие другие курсанты, я обязательно приду на арену, чтобы наблюдать за вашей дуэлью.
Ещё раз кивнув, она вышла из кабинета.
Глава 7
Я стоял на песочке главной арены, жмурился на вечернем солнце и предавался ностальгии.
Три раза мне уже довелось здесь биться.
Два раза во время моей учёбы в Академии. После второй победы никто больше не рисковал вызывать меня на бой. Ну а третий… Скажем так, одна красивая дама, представившаяся вдовой, стала причиной моей размолвки с её мужем. Тот разъярённый капитан хотел втоптать меня в грязь на глазах у большого скопления народа, но…
Как-то у него не получилось.
И вот теперь я снова здесь. В широкой фланелевой рубахе и шароварах, подвязанных атласным кушаком, стою с ятаганом в руках. И навстречу мне идёт мой оппонент, так же как я, одетый в тренировочную форму академии.
Эх… на девушках эта форма смотрится гораздо лучше.
– Кажется, твоих скудных алтийских мозгов недостаточно, чтобы понять, на дне какой ямы ты очутился, чучело? – раздражённо бросил Альфонсо де Кастанеда, плавно крутанув в руке лёгкую рапиру с волнообразным клинком. Любят титосийцы такие фламберги.
– Прости, Мистер Пёсик, я на солнышко засмотрелся. Ты что-то сказал?
Титосиец оскалился и чуть приподнял рапиру.
– Хватит трепаться, – процедил он. – Начнём!
Сорвавшись с места, он дёрнул рукой и попытался уколоть меня в грудь. Ба! А мальчик по мелочи не разменивается! Пытается убить, а не просто проучить?
Его выпад был крайне резким и быстрым, как и ожидаешь от чемпиона. Однако и я не варёная муха. Чуть приподняв ятаган, я легко отклонил рапиру, сделав полшага влево.
Альфонсо продолжил двигаться, умело переступая ногами. Поймав его ритм, я делал то же самое – секунда, и мы, сойдясь, на миг, разошлись в разные стороны, поменявшись местами.
Он тут же атаковал снова, с силой рубанув рапирой. Пламенеющий клинок – опасная вещица в руках мастера и довольно прочная, чтобы не сломаться сразу, столкнувшись с жёстким блоком.
– Неплохо, – выплюнул мне в лицо Альфонсо, пытаясь силой продавить мою защиту. – Но использовать кроншнеп – для обезьяны это слишком.
– «Гав-гав» говорит собачка, – хмыкнул я, резко довернув корпус.
Стиль фехтования, которым я владел в прошлой жизни и который «привил мне отец» в жизни этой, считается очень сложным и используется лишь с определённым оружием. Ятаганами-кроншнепами – обоюдоострыми саблями, изогнутыми вниз. Ровно как клюв птицы, в честь которой называется и стиль, и клинок.
Левым локтем я резко ударил снизу вверх по правой руке, которой и сжимал рукоять. Вложил вес тела в этот восходящий удар.
Клинок радостно взмыл вверх. Будь мой противник послабее и не такой опытный, его бы оружие просто взлетело в небо. Но он тоже крепко держал рукоять и пытался состязаться со мной в силе.
Зазвенел металл, и кусок разрубленного фламберга, крутясь, полетел над ареной. У Альфонсо в руках остался обрубок рапиры, которым всё ещё можно было меня зарубить.
Резко довернув бёдра, я схватил себя левой рукой за запястье правой и мгновенно сменил направление движения меча.