Еще один шанс…

Еще, путем длительного напряжения всех своих способностей, я припомнил, что окончание царствования Годунова ознаменовалось какими-то природными катаклизмами. То ли наводнениями, то ли ранними заморозками, отчего в стране начался повальный голод, который продлился то ли три, то ли пять лет… Нет, пять это уж слишком, вообще бы страна вымерла на хрен. И три-то много… Ну, во всяком случае, голод был. Это я помнил точно. Но вот когда? В каком году? Я нервно хмыкнул. Да уж, и так – жопа, да еще и впереди маячит совсем уж полная. Без дураков. И ведь никакого выхода, блин! Ну не могу же я климат изменить? Или могу?.. После всего со мной случившегося я уже ничему не удивился бы. Но ставить на это собственную жизнь не рискнул бы…

Про Смуту я знал чуть больше, хотя источники этих знаний были далеко не корректными. Так, например, одним из последних был фильм «1612», представлявший собой полнейшую беллетристику. Однако то, что после Грозного и перед воцарением Романовых на Руси успели порулить еще некая Семибоярщина (ее я запомнил только потому, что в веселые времена Борьки Ельцина существовал такой термин, Семибанкирщина, и кто-то из умников пояснил, что это как раз по аналогии с Семибоярщиной), а также еще один царь по имени Василий Шуйский, я помнил (о, кстати, а не тот ли это Шуйский, который так усиленно двигал версию, что я онемел?). Однако правили эти Семибояре и Васька Шуйский до Годунова либо позже – я не помнил абсолютно. Ладно, это установить несложно. Поспрошаю аккуратненько. Если уже правили – значит, о них уже известно, а если нет – значит, их еще не было. Еще там было крестьянское восстание Ивана Болотникова. Но вот когда точно оно состоялось – во времена Бориса Годунова или позже, я, хоть убей, не помнил. Ну и конечно, звезды экрана – Лжедмитрии, которых сажали на престол поляки и всякая местная шелупонь, хорошо погревшая руки на грабежах. А как венец всего, естественно, поход на Москву крутых чуваков Минина и Пожарского, один из них был князь (но кто точно, я не помнил), а второй, кажется, еврей (ну куда уж без них-то). А может, и нет. Но деньги он у себя в Нижнем Новгороде собирал как-то уж очень круто. Типа как братки в лихие девяностые… чуть ли не жен и детей в заложники брал. Во всяком случае, поляков из Москвы окончательно вышибли именно они. На сем вроде Смута и закончилась…

Итак, что мы имеем? Я, успешный российский бизнесмен тридцати семи лет от роду, сумевший на исходе нулевых годов обустроить свою жизнь таким образом, как мне самому нравилось, образование высшее (три штуки, в том числе бакалавриат в Гарварде), холост, не судим (хотя пару раз еле вывернулся, но не по уголовке, а по другим делам), владелец трех квартир (Москва, Лондон и Ла-Валетта), двух домов (Малага и Флом), четырех машин («Morgan Aero 8», «Маrysia B2», «Bentley Continental Flying Spur» и раритетного «Horch», ну люблю я эксклюзив, ничего не поделаешь), а также одной яхты марки «Falcon 102» водоизмещением сто тонн, два двигателя по две тысячи сил, максимальная скорость двадцать семь узлов, интерьеры отделаны корнем ореха и яванским тиком, оказался в глубокой жо… то есть глубоком прошлом. В неизвестно каком году. В теле малолетнего сына горемычного Бориса Годунова. И без какого бы то ни было влияния и возможности воздействовать на ситуацию. Ну кто будет слушать десятилетнего пацана, даже если он и царский сын?..

Я зло ощерился и вцепился зубами в подушку, чтобы не заорать в голос. Нет, ну надо же было так вляпаться…

Чуть успокоившись, я вытер мокрое от слез и пота лицо (вот интересно, мыслю я вполне адекватно своему прежнему возрасту, а стоит только отреагировать эмоционально, как тут же вылезают реакции десятилетнего пацана) и попытался мыслить позитивно. Итак, что я все-таки могу в этой ситуации предпринять? Не может быть, чтобы жопа была полной и окончательной. Надо искать варианты. Тем более что стимул у меня нынче куда как сильнее, чем, скажем, у того же моего приятеля Джека. Собственная жизнь! А мотивация, она… способна творить чудеса. Так, во всяком случае, утверждал тот профессор, к которому я время от времени наведывался, хотя больше следуя моде, чем необходимости. Впрочем, воспоминание о Джеке натолкнуло меня на первый вариант. А может, слинять? Насколько я помню, английские купцы обосновались в Москве чуть ли не со времен Грозного. Ха, чуть ли… Да со времен Грозного и прошло-то всего ничего. Папашка, если я все верно помню, как раз при нем и поднялся. Но, как бы там ни было, англичане в Москве есть. И, как мне кажется, не только они. Тот же дохтур явно немец… Или у них тут еще и Германии-то нет. А на ее месте существует нечто намного более обширное, но совершенно аморфное под названием Священная Римская империя германской нации. Впрочем, на текущую задачу это уточнение никак не влияло. Иностранные государства были, и, значит, было куда линять. Но линять не просто так, а запасшись баблом и приобретя влиятельных друзей, чтобы там, в далеких землях, не сосать лапу и не побираться. В конце концов, царевич я или не царевич? Неужели не найду, что тут во дворце можно, кхе, приватизировать и обратить в стартовый капитал? В конце концов, такие, как я, целую страну приватизировали, и куда пообильней этой, нынешней… Ладно, примем как вариант номер один.

Что можно сделать еще?..

А вот с этим пока был полный пролет. В разных фантастических книжках, которые я читал в далекой юности, такие вот типа меня попадальцы в прошлое отчего-то непременно имели в памяти разные полезные сведения. Тот же твеновский янки, например, откуда-то знал точную дату полного солнечного затмения. Что сразу же позволило ему поставить себя как крутого мэна. Остальные тоже кое-что знали и умели – от технологии производства стали до конструкции паровой машины. Я же был не в состоянии припомнить что-то, что мог бы воплотить в жизнь немедленно, прямо сейчас, и тем самым завоевать хоть какой-нибудь авторитет. Ну или что не требовало бы грамотного подбора и обучения кадров и постановки четкой, но весьма и весьма отдаленной задачи. И это меня заело… Ладно бы я был обычным бычарой, в девяностых под шумок наложившим лапу на ошметки, на которые большие дяди, затеявшие всю эту пресловутую приватизацию, обожравшись самого вкусного, не обратили внимания. Так нет же. Все те уроды либо в бегах, либо в могиле, потому что ничего, кроме как примитивно хапать, не умеют. Я же уже совершенно другое. Нет, ту закалку никуда не денешь. Я тоже могу решать вопросы по-разному. И пули не боюсь, потому как для таких, как я, – это непременная часть всей жизни. Вон живут же итальянцы на Везувии, который уже однажды напрочь завалил целый город и с тех пор не раз просыпался, – и ничего. Радуются жизни по большей части. Вот я тоже. Радуюсь… Но ведь в первую очередь я сегодня – предприниматель. То есть человек, способный создавать нечто, чего до меня еще не существовало, – товар, логистическую схему, торговый узел. Соединить в единую цепочку идею, людей, способных ее воплотить, ресурсы, необходимые для этого воплощения, и получить продукт. Причем получить в нужное время и в нужном месте. Там, где этот продукт окажется востребованным, там, где за него будут готовы отдать самое дорогое, что есть у людей, – деньги… Так что нечего тут сопли разводить, Федя, думай! Что ты такого знаешь и умеешь, что здесь, в этом месте и в этом времени, поможет тебе вытащить твою задницу из той ямы, в которую она угодила?

В этот момент дверь отворилась и на пороге появилась Суюмбике в сопровождении еще трех мамок, держащих в руках чугунки, миски и глиняные кувшины типа крынок. Сама же Суюмбике кроме этого несла еще и набор металлической посуды, судя по всему серебряной. Поскольку я считался больным, кормили меня прямо здесь, в спальне… ну или как это тут сейчас называется. С питанием тоже было все непросто. Во-первых, за все семь дней, что я тут торчал, в меню напрочь отсутствовала картошка, а также помидоры. Хотя само меню было сплошь вегетарианским. Впрочем, это было объяснимо. Если сегодня – Пасха, значит, до нее был Великий пост. Я бросил взгляд на стол. Ага, яйца и кулич присутствовали, значит, я все понял или, вернее, вспомнил верно. Но отсутствие помидоров пост не объяснял. Не созрели еще? А солить и мариновать пока не научились? Да глупости. Огурцы и капусту научились, а с помидорами – пролет? Или они, как и картошка, тоже происходили из Южной Америки и просто еще сюда, в Россию, не добрались? Не помню… Во-вторых, в меню было довольно мало жареного. Зато каш и тушеного было немерено. А также похлебок и квашеного, от банальной капусты до яблок и репы. То есть это я только говорю «банальной». Да вы такой капусты в жизни не пробовали! Это просто праздник какой-то, а не квашеная капуста! Уж я-то знаю… Впрочем, местных поваров я тоже мог бы кое-чему и поучить. Скажем, в области щей… а может, и нет. Я же пока не знаю, какие ингредиенты им доступны. Мне смутно припоминается, что в Средние века пряности ценились на вес золота. Если сейчас – так, то, к сожалению, придется обходиться без перца. А вот хрена! Я, чай, царевич, могу себе позволить!.. Так что, может, у поваров того, что надо, просто нет, вот и обходятся чем есть… ладно, это пока задача не первоочередная. Да и не задача вовсе, а так, если походя занесет, тогда и посмотрим…

Между тем для меня закончили сервировать стол. Отлично! Скоромное тоже имеется. К тому же все время до этого Суюмбике кормила меня сама, с ложечки, как болезного, так сказать, а с сегодняшнего дня, выходит, меня переводят в статус выздоравливающего. Можно попировать в свое удовольствие. Я покосился на мамок и, отбросив одеяло, скинул ноги с кровати. Судя по количеству блюд, меня ждал праздничный пир. Ну да, Пасха же…

– Постой, царэвич, – придержала меня Суюмбике, – нэ торопись! Нэгожэ без молитвы к столу садиться. Сэйчас твой духовник отэц Макарий прийдэ, исповедуэшься, молитву сотворишь…

А я почувствовал, как внутри у меня все похолодело. Вот так и палятся люди. Ну как я могу сотворить молитву, если ни одной не знаю?! А чем это мне может грозить в этой предельно религиозной и пронизанной суеверием среде, где дьявол и бесы не нечто отвлеченное и метафизическое, а совершенно реальны и таятся вон, вон там, в углу, и ждут только малейшего шанса, чтобы оседлать и захватить любого… Я замер, лихорадочно прикидывая, что можно предпринять. Но в этот момент дверь распахнулась, и, к моему облегчению, на пороге появился дядька Федор, тот самый «херр Тшемоданов», который, как я уже установил, являлся моим наставником и доглядчиком. Если он успел переговорить с отцом… успел, по глазам видно. Так что появление в моей комнате худого священника со строгим лицом уже не вызвало у меня такой уж сильной паники. Тем более что в его взгляде явственно читалась жалость. Похоже, дядька Федор успел ему рассказать о моем горе.

Священник подошел к моей кровати, осенил меня крестным знамением и протянул руку, которую я, причем совершенно инстинктивно, на автомате, поцеловал.

– Выйдите все, – коротко бросил священник и, дождавшись, пока мы остались совершенно одни, присел рядом и погладил меня по голове. – Слышал, сыне, о твоей печали, – ласково начал он. – Что, совсем ничего не помнишь?

– Не совсем, батюшка, – отозвался я. – Кое-что помню хорошо, но сего мало, немного больше помню смутно, а по остальному – как в тумане все. Кое-что – угада, а так…

– И молитв не помнишь?

Я в ответ только вздохнул. Священник задумчиво кивнул, а затем снова осенил меня крестным знамением. Но этот жест был уже не тем, что в первый раз. В тот раз он был привычным, ну вроде того как мы протягиваем руки, здороваясь. На этот же раз его крестное знамение больше напоминало этакий тест, проверку, типа, а ну как то, что сидит сейчас перед ним в облике царевича, заревет, засвистит да и отшатнется от Христова знака. Но я отреагировал спокойно. Священник удовлетворенно кивнул и, поднявшись на ноги, поманил меня к углу с иконами. Я послушно последовал за ним. Опустившись на колени, священник указал мне место рядом и сказал:

– Повторяй за мной, сыне…

А все-таки есть, есть эта глубинная, сцепленная с телом память. Знаете же, бывает так, что вроде как ты абсолютно не помнишь ни слова, но стоит кому-то произнести некую ключевую фразу, и все, дальше ты уже продолжаешь ее на автомате. Например, после фразы: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» сто процентов из ста совершенно точно продолжат: «Москва, спаленная пожаром, французу отдана? Ведь были ж схватки боевые, да, говорят, еще какие! Недаром помнит вся Россия про день Бородина!» А если просто попросить человека вспомнить хоть что-нибудь из Лермонтова, то многие будут просто хлопать глазами и молчать. Вот и сейчас, стоило отцу Макарию произнести:

– Отче наш, иже еси… – как из меня полилось.

Причем, как я припомнил, чему-то подобному меня учили и в том, моем времени. Но там я не дал себе труда запомнить это. А здесь из меня лилось и лилось, бойко, привычно… и рука сама собой в нужный момент совершала крестное знамение, и спина сгибалась, когда надо было отвесить земные поклоны Спасителю. Складки на лбу отца Макария расправились, и он одобрительно кивал, вслушиваясь в тонкий детский голосок. Не успел я закончить одну молитву, как священник начал другую, и я тут же продолжил и ее. Я точно знал, что уж эту-то никогда не учил, но слова лились из меня потоком, и не просто лились, а возникали и оставались в памяти. Так что повторить эту молитву, к тому же с любого места, мне уже не составляло особенного труда. Да если то, что знал и умел этот пацан, будет восстанавливаться так просто, не сглупил ли я, рассказывая отцу о своей временной потере памяти?.. Да нет, не сглупил. Страшно подумать, что бы было, если вдруг внезапно обнаружилось бы, что царевич не знает молитв. А так и было бы, если бы отец Макарий не пришел мне на помощь и не начал молитву сам. И то, что я царевич, меня не спасло бы. Эк он меня крестным знамением тестировал.

– А не вижу я, сыне, что ты что-то забыл, – удовлетворенно произнес священник, когда я оттарабанил третью молитву подряд.

– Забыл, батюшка, – вздохнул я, – как есть забыл. Токмо, едва вы начали, как оно само из уст полилось. Сразу все и вспомнилось. И такое облегчение в душе стало…

Тут я почти и не врал. Действительно, едва мои губы начали шептать молитву, как все тело охватила сладкая истома. Ну типа когда я возвращался домой с какой-нибудь тяжелой, нудной, но необходимой встречи, скажем, со стрелки с ребятами Пугача, с которым у меня в конце девяностых очень большие напряги были, да еще состоявшейся в гнусную погоду и в очень поганом месте, сдирал с себя грязную и мокрую одежду и плюхался в горячую ванну. Вот так и здесь мне почудилось, будто все неприятности и подлости внешнего мира сползают с меня, как грязь под струей горячей воды. Странное, скажу я вам, ощущение и очень необычное… Черт, может, в этой вере действительно есть нечто сильное, и она не просто сказочки для бедных и слабых, как я раньше считал? Или для того, чтобы она так на человека действовала, надобно, вот как этот мальчик, в теле которого я находился, изначально расти в ней? Это ж как же мы в нашем времени себя изуродовали-то? Брр…

– Вот и ладно, – согласно кивнул отец Макарий. – Значит, теперь вспоминать будешь. Псалтырь и часослов читай. Такое тебе мое задание до дня завтрешнего…

А сразу после отца Макария меня ждал еще один сюрприз. Слава богу, на этот раз приятный. Едва только спина священника скрылась в дверном проеме, а я, сглатывая слюну, нацелился на накрытый стол, как в мою комнату ворвалась очень аппетитная девчонка. Она с легким взвизгом бросилась мне на шею, и я едва удержался, чтобы не ухватить ее за вполне аппетитную попочку.

– Братик! – завопила она. – Как здорово, что ты уже встаешь! Я так за тебя боялась! Когда Матрена мне сказала, что ты духа лишился, я так волновалась. И молилась, молилась за тебя…

Опа… Значит, у меня есть сестра? Интересный расклад. А девочка-то самый сок. Ух бы я такую… Я осторожно убрал руки за спину. Спокойно, царевич Федор, спокойно, тебе всего десять лет, и эта девчонка твоя сестра. Поэтому руки не распускать. И вообще, повернись чуть боком, чтобы девочку не сконфузить…

А потом мы с сестрой сели снедать. Она весело щебетала, рассказывая мне о своем путешествии на богомолье, в Троице-Сергиев монастырь, и попутно вываливая на меня туеву хучу всякой информации, которую я старательно укладывал в свою черепную коробочку. Тем более что большая часть ее, похоже, там имелась. Поскольку все эти Бельские, Салтыковы, Романовы, Вельяминовы, а еще целый выводок Годуновых, всяких двоюродных и троюродных дядьев, братьев, племянников и иже с ними, именами Семен, Дмитрий, Иван, Степан, Яков и так далее, и кончая бывшим сестриным женихом Густавом Шведским, коего она до сих пор не могла простить, и ливонцами, коих Грозный ущемлял, а батюшка наш простил и обласкал, вызывали у моего тела вполне живую реакцию. Похоже, мне нужно было лишь немного поразбираться на досуге, чтобы разложить все окончательно по полочкам. Впрочем, возможно, этого будет мало. Ну что может знать обо всех этих людях десятилетний пацан? Этот – добрый, тот – толстый, а вон тот – жадный. Все мы способны собирать информацию об окружающем только в объеме имеющихся у нас интересов. А какие интересы у ребенка? Хотя… это же не просто ребенок, а царевич. А сие в этом времени, когда подобная «должность» была чревата ядом, топором палача или, скажем, пожизненным сырым каменным мешком с максимальным приложением охраной усилий, дабы эта «пожизненность» не слишком затянулось, предъявляло даже к ребенку очень нехилые требования. Так что в этом случае и десятилетний мальчишка мог намотать, так сказать, на ус много чего интересного.

Короче, обед прошел не только весело, но и с огромной пользой. Лишь в самом конце я едва не спалился в очередной раз. Потому что сестренка Ксения, оборвав свою очередную фразу, внезапно уставилась на меня сердитым взглядом и рявкнула:

– А ну, перестань на меня так смотреть!

– Как? – не понял я.

– Срамно! – буркнула она и покраснела.

А я торопливо отвел взгляд, матерясь про себя. Да, парень, осторожнее надо быть, осторожнее. На минном поле находишься. Шаг вправо, шаг влево – все, аллес капут! А ты тут расслабился, на девичью грудь масленые глазки навел. Да еще на сестрицу. Ну не урод ли?..

Проводив сестренку, я почувствовал, что меня потянуло в сон. Ну еще бы, всю ночь не спал, учил «матчасть», собираясь отоспаться как обычно днем, а тут вон оно как повернулось. Да еще такая эмоциональная нагрузка – отец, сестра… Так что я начал зевать, еще прихлебывая кисель. И потому Суюмбике, быстро утерев мою позевывающую мордочку, отвела меня в постель. Уже засыпая, я внезапно подумал, что с гигиеной-то здесь как-то не очень. За все время, что я здесь находился, меня умыли только раза три, а о том, чтобы мыть руки перед едой, тут вообще и слыхом не слыхивали. С этим я и уснул…