Вечерний силуэт
– Не нужно тебе зря раздражать родителей.
В школу приехали в конце восьмого часа утра. Макс и Эдди выразили ожидаемое желание отоспаться до начала церемонии.
– Идите ложитесь, – согласилась Диана. – Стыдно встречать друзей обморочными лунатиками.
– Спасибо за ласковые слова, дорогая, – скривился Макс уже из постели. – Поцелуй, что ли, любимого на ночь.
С первых дней учебы Джефф неизменно будил друга к урокам. И сегодня Макс проснулся от конского топота и бойкого голоса:
– Вставай, старик! – воскликнул Кастелано. – Так ты соскучился по мне?
Друзья крепко обнялись и долго сжимали друг друга в объятиях. Полный сил, разраженный половодьем свежести после каникул Джефф изливал тот задорный пыл, прикоснувшись к которому, невольно заимствуешь его частичку. Годы только закрепляли в нем этот безоговорочный оптимизм, казалось, Джефф живет в некой стерильной капсуле, куда не проникают жизненные неурядицы и суета, не оседает копоть от всего негативного, что испытывает человек, будь то мысли, волнения или заботы. Макс всегда с благодарностью принимал от друга этот благодушный заряд, видя в нем одно из средств обретения стойкости для всего того, что ему предстоит одолеть. Только обняв бесценного друга, Манукян почувствовал восстановление иссякших за лето бравурных искр, мгновенно схлестнувшихся с томившимся в нем беспокойством по поводу скорой встречи с Кранцами.
– Я скучал, – сказал Макс.
– И я по тебе, – скалился Джефф своей задорной ухмылкой, подчас походившей на насмешку. – Рассказывай, как провел лето. Ты совсем не изменился, такой же задумчивый ленивец.
– А ты все тот же задиристый плут.
Убранство школы к началу учебного года, оставшееся без внимания утром, обнаружилось, только когда друзья шли вечером к главному корпусу. Арка парадного входа поочередно подмигивала белыми и бежевыми лентами, а дорожка, ведущая от парковки до входа, была постелена белоснежным ковром с золотистыми узорами, по которому ступала бесконечная вереница студентов. Как Макс с друзьями четыре года назад, так сегодняшние первокурсники жадно и восторженно озирались по сторонам, небольшими гурьбами следуя за проводниками. Ровно без десяти семь, одетые в схожие темно-синие костюмы в тонкую полоску с белоснежной рубашкой, Макс и Джефф стояли возле дверей у входа в зал развлечений, ожидая свои пары. Весь холл был наполнен возбужденным гулом учеников, одинаковым из года в год и всегда обещающим удачный во всех смыслах год. Праздничную атмосферу добавляли расставленные вдоль стен кашпо с карликовыми пальмами, раскинувшими широкие ветки с острыми листьями, а также белые ленты с прикрепленными на них статуэтками птиц, обрамлявшие ручки дверей. Посреди оживленного гула Макс и Джефф едва слышали друг друга.
– Как ни надейся, опоздания у женщин в крови! – возмущался Кастелано.
Макс выдал беззаботную ухмылку и махнул рукой.
– Предлагаю поспорить, кто придет раньше – Диана или Эмма.
Друзья стояли чуть поодаль от главной лестницы, и им отсюда были видны все входившие в вестибюль. В потоке студентов Макс разглядел Эдди и Кристину, шедших под руку, и помахал им. Они шли медленно, нарочито степенно, выверяя каждый шаг, и Манукян подумал, что они так же будут идти и на своей свадьбе. Эдди был одет в черный костюм, лакированные, блестящие туфли, белую рубашку на манер сороковых со стояче-отложным воротником и черной бабочкой. Держался Назарян горделиво, шагая с прямой осанкой; привычно торчащие волосы были уложены вбок, отчего казались еще гуще. Дюжему развороту плеч и могучим рукам было тесно в строгой обертке. Выдавала его лишь едва заметная краснота в глазах. На Кристине было изумительной красоты греческое платье кремового цвета, с шифоновой юбкой в пол, обтекающей фигуру, и отороченной линией груди, расшитой кружевными фестонами и декорированной пряжкой. Распущенные волосы пышными завитушками обрамляли лицо и плечи; в руке она держала крохотный клатч, который неискушенный взгляд мог вполне спутать с большим кошельком. Ее величавая выправка, прямой стан и манерная тактичность гармонично спевались с внушительным положением ее ухажера. Худоба ее еще сильнее выделялась рядом с массивным Эдди.
– Два сапога пара! – восхищенно промолвил Джефф. – Эдди, кажется, ты подрос за лето!
– Рад тебя видеть, дружище, – ответил Эдди с кривой усмешкой. Они с Кристиной по очереди поздоровались с товарищем. – А твоя половина все еще возится?
Джефф развел руками, уныло закатив глаза.
– В таком случае мы займем вам места. Не опоздайте, дети мои! – Назарян подмигнул друзьям, и они с Кристиной чинно поплыли к залу.
Наконец, ожидание друзей увенчалось появлением почти бежавшей, отдувавшейся Эммы, и почти одновременно в недрах зала развлечений раздались призывавшие начать торжество аплодисменты.
– Сколько же можно мучить любимого! – воскликнул Кастелано, довольный, однако, концом томительного ожидания.
– Прости, дорогой, – запыхавшись, сказала Эмма. – Привет, Макс!
– Привет, наш ученый предводитель, – сказал Макс, заключив ее в объятия.
– Здорово, что мы снова вместе! Диана просила передать, что чуть задержится. Но она торопится. Вы готовы пригласить нас на танец во время бала?
– Что еще за бал? Почему о нем не объявлено заранее? – вопрошал Джефф.
– Извещение у главного фонтана ростом с тебя, – сказала Эмма. – Неужели ты не прочел объявление огромными буквами, что приглашен настоящий симфонический оркестр? После приветственной речи все желающие пойдут в зал приемов, где будет играть вальс в исполнении оркестра.
– А если бы я не взял с собой костюм? Вальсировал бы в галифе?
– Это было бы очень в духе Джеффа Кастелано, – сказал Макс с усмешкой. – Ты бы тогда станцевал, как Челентано в «Укрощении строптивого».
В вестибюль вошли Роберт и Мари. Сияющие и счастливые; их руки, казалось, срослись вместе. Эти двое точно ни в чем не нуждались; беспрестанно переглядываясь и хихикая только по им известным причинам, они походили на гальваническую батарейку, работающую только при неразрывном сочетании двух проводников. Вспоминая этих двоих четырехлетней давности, Макс изумлялся их преображению. Из неотесанного, с незатейливо-грубой внешностью и скромным нравом молчуна Уилсон превратился в мягкого добряка с неизменно вежливой улыбкой. Роберт ни за что не смог бы прибить комара, пьющего его кровь. Он бы дождался, пока насекомое, вдоволь напировавшись, улетит, и смиренно претерпевал бы чесание. Благодаря этому качеству и бескрайней обходительности он и завоевал сердце некогда пугливой, замкнутой в бесплодных страхах Мари.
Подросший за лето, он уже нагонял Эдди в росте. Прическа осталась неизменной, растрепанной и прикрывающей скошенный широкий лоб.
Мари также преобразилась. Без тени прежней пугливой неуверенности она красочно поведала друзьям об их с Робертом каникулах в Буэнос-Айресе. В какой-то миг она улыбнулась, слегка приподняв правый уголок рта. Сердце Макса екнуло – улыбка Дианы. Ее почерк, бесспорно, занимал главное место в изменившейся девушке. Внешность также избавилась от вечного полновластия стыдливости – лицо округлилось, детский румянец заменила легкая смуглота, волосы больше не были неприхотливо распрямлены, а завивались и переливались темно-каштановым и медово-золотистым оттенками.
– В который раз вы уже едете в Аргентину? – спросил Джефф. – Если ищете клад, скажите – мы тоже примем участие.
– Во второй, – ответила Мари. – И всегда в Буэнос-Айрес. Мы с Робертом влюблены в этот город. Да, Робби?
Диковатый для забавного прозвища «Робби» кивнул, издав смешок в унисон со своей дамой. Аплодисменты повторились громче, послышалась приветственная речь ректора.
– Идите; я дождусь Диану, иначе не останется мест, – сказал Макс.
– Идем, медвежонок Робби! – не сдержался и передразнил Джефф.
Квартет друзей поспешил в зал, и только они скрылись в темноте амфитеатра, глаза ему ослепило появление в арке парадного входа его любимой.
Диана была совершенно бесподобна. Она сделала что-то такое с волосами, отчего они не ложились скопом на плечи, а были стянуты в блестящий белый элегантный бантик на затылке. Одета была она в бордовое платье с узкой, облегающей юбкой, драпированной белыми защипами и цветами; белый широкий корсет был отделан цветочными кружевами. И она улыбалась. Своей улыбкой. Размеренным, медленным шагом Диана приближалась к Максу, волнистые локоны плавно покачивались в такт шагам. Из зала приплывали слова знакомой речи директора.
– Ты совершенство, – вымолвил Манукян, загипнотизированный красотой своей подруги.
– Я боялась, ты начнешь ругать меня за опоздание. – Диана хитро улыбнулась.
– Ты злоупотребляешь своим очарованием. – Это был единственный упрек, что Макс сподобился высказать. Глядя на свою любимую, он укоренился в мысли, что является счастливейшим человеком в мире. Разом исчезли церемония, беспокойство и все, не связанное с прекрасной Дианой. Диана тоже вовсе не торопилась в зал развлечений. И Макс сказал то, что можно было не говорить:
– Давай не пойдем туда.
Ее неподражаемая улыбка сводит его с ума, хоть он и знает ее четыре года. Эта улыбка одним краем губ, ее невольно повторила Мари пару минут назад. Она означала негласное согласие. Взявшись за руки, Макс и Диана вышли из здания и пошли, не думая куда. Главное – быть вдвоем.
– Помнишь свое обещание? – спросила Диана.
– Да, милая, я больше ногой не cтуплю туда.
Жаркий вечер светился испещрявшими небо звездами. Под их светом на озеро, казалось, было надвинуто гигантское блестящее стекло. Двое влюбленных, не желавших жертвовать возможностью побыть вдвоем в угоду церемонии, расхаживали вдоль озера и леса, садились на скамейки передохнуть, снова шли среди деревьев и кустов, названия которых Макс так и не запомнил.
– Это юкка, – Диана указала на растения с распущенными, как у дикобраза, длинными острыми листьями, росшие вдоль дорожки. – Мы с Мари изучали флору Калифорнии.
– Знаешь, ты ее кумир, – усмехнулся Макс. – Она хочет быть твоей копией.
– Она мне сама это сказала. Но это неправильно. Мари вполне может быть собой, ей только нужна уверенность.
– Думаю, что может. Но почитает она именно тебя, а с такой наставницей она на верном пути.
Незаметно для себя они обогнули территорию по берегу озера, мимо общежитий, стадиона с ледовой ареной, и вернулись к фонтану у парадного входа. Вокруг плыли чарующие звуки классической симфонической музыки. Их друзья там, вся школа празднует, а Макс с Дианой тем временем вошли в портал парадного входа. Поначалу Макс не обратил внимания на очередную заигравшую музыку, но когда через секунду тягуче-прекрасные ноты «Вальса цветов» мягко коснулись слуха, стал подпевать. Он поймал выжидательный взгляд Дианы. Он почувствовал, как его тянет танцевать. А почему бы и нет? Ведь нигде не сказано, что танцевать надо именно в зале.
Не успевая мысленно за движениями рук и языка, он посмотрел на нее и обратился с поданной рукой:
– Все, что нам нужно, – быть вдвоем.
Диана чуть смущенно улыбнулась и уверенно взяла его руку.
– Пусть этот танец будет только нашим. – Они отошли на площадку у фонтана и принялись медленно кружить. Прикосновение к Диане было подобно прикосновению к чему-то небесному, такая хрупкость едва ли может иметь воплощение, и однако его ангельская Диана танцует в его объятиях, положив голову на плечо любимому.
– И не последним, – после долгой паузы добавила Диана.
– У меня был разговор с Эдди. Больше нет необходимости что-либо доказывать. Только мы вдвоем. Я всегда буду с тобой, милая. Всегда, каждую минуту, сделаю все, что понадобится моей принцессе. Я чуть не сбился с пути, но слава богу, что есть ты. Я люблю тебя.
– И я тебя люблю, – шепотом отозвалась Диана.
Глава 5
Скверная, но неизбежная встреча с Кранцами состоялась у центральной лестницы, где Макс и Диана встретили друзей, восхищенных академической музыкой в исполнении симфонического оркестра. Пока Джефф, Мари и Роберт наперебой делились распирающими впечатлениями от бала, и в итоге заспорили, кто лучше опишет ощущения, самое меткое определение дал Эдди:
– Короче говоря, там пахло маркизой де Помпадур. Если кто-то, кроме Эммы, знает, кто она.
Из-за лестницы показались Кранцы в сопровождении троих приятелей, из которых двое словно соревновались, чья фигура больше заплыла жиром. Макс тронул Эдди в бок, указав на приближавшуюся свору. Тот выступил чуть вперед, остальные настороженно обернулись. Кранцы остановились в нескольких шагах от друзей, бросая взоры едва сдерживаемого гнева на Эдди.
– Ты своей жизнью обязан нам, понял? – сказал Эрион. – И этот, – он махнул головой в сторону Макса. – Мы не стали гнаться за вами и нарушать границу, а могли подстрелить, как долбаных койотов, как и хотел мой брат. Ты же после этого еще и сдал нас.
– Заткнись, урод, сваливайте с моих глаз, – процедил Эдди.
– Слушай внимательно, – вмешался Кармак, шагнув ближе, – если считаешь себя воспитанным улицей. Она не прощает нарушителей честно скрепленного договора. Мы ничего не забудем, ты подверг нас унижению, но мы не собираемся долго оставаться в подставе.
– Ты заткнешься или мне вырвать твои поганые связки? – злобно повторил Назарян.
– Идем, брат, – сказал Эрион, увлекая Кармака. Тот поддался не сразу, качнулся в сторону и произнес полушепотом:
– Прошу, сделайте так еще раз. Клянусь, тогда я не промахнусь.
Доведенный до бешенства Эдди толкнул Кармака со всей бычьей силой, отчего тот отскочил на несколько ярдов, едва не упав. Макс, Джефф и Роберт мгновенно встали между противниками, оттеснили Эдди к стене; другая сторона окружила Кармака, сдерживая его яростные порывы. Сумятица привлекла внимание окружающих, и вскоре здесь оказались старшекурсники, обступившие враждующие лагеря, и преподаватели с суровыми лицами. Один из них категорично заявил о недопустимости подобного поведения в школе и пригрозил обратиться к администрации с просьбой о применении к Назаряну дисциплинарных мер.
– О чем они говорили? – спросила Диана растерянно, когда опасность столкновения миновала.
– Неважно, – ответил Эдди, коротко махнув рукой. По пути в общежитие Макс с трепетом ожидал, что кто-то спросит у него, и он не сможет отмахнуться, как Эдди, особенно от Дианы. На счастье, все шли подавленно, даже Джефф не выронил ни слова, пришибленный устрашающими словами о стрельбе и промахе.
* * *На следующий день после обеда осталась четверть часа до следующего занятия, которую Макс и Диана посвятили прогулке по лужайке учебного корпуса. Воспользовавшись уединением, Диана вернулась к вчерашнему происшествию и заставила рассказать все, что произошло двумя днями ранее. Только услышав про выстрел, она внезапно развернулась и резкими размашистыми шагами устремилась в сторону главного корпуса.
– Ты куда? – ошарашенно спросил Макс, предчувствуя нечто тревожное. Он едва поспевал следом, бесплодно допытываясь о ее намерениях. Диана прошла главный корпус, пошла по дорожке, ведущей к воротам, попутно отстранив повелительным тоном изумленную кучку младшекурсников.
– Диана, что ты задумала? Остановись! – Макс попытался взять ее за руку, она грубо отмахнулась, как от жужжащей под ухом мухи. Среди редко покоящихся машин на парковке «Селика» Эдди сверкала ослепительно-серебристым отсветом, безупречно ухоженная жертва гнева сестры ее хозяина. Остановившись на миг, Диана окинула взглядом округу, затем с разбега вскочила на капот и принялась наносить выверенные мощные удары ногами по лобовому стеклу. Макс пустился бежать, гневно выкрикивая:
– Ты с ума сошла? Слезь немедленно! – Пока он схватил обезумевшую девушку за ноги и оттер от машины, на стекле появились две огромные, густо раскинутые на большей части паутины трещин. Макс крепко держал Диану, но она больше не отпиралась.
– Посмотрим, как теперь он поедет на ней в свой гадюшник. – По мстительному удовлетворению во взгляде, брошенном ею на машину, можно было решить, будто это она вовлекла ее брата в бандитскую жизнь.
Разумеется, Диана получила строгий выговор и обрела славу девушки с дурными наклонностями, умело скрываемыми все эти годы или только появившимися. Диана относилась к этим предрассудкам снисходительно.
– Я рада, что лишила его на два дня связи с разбойниками.
Когда через два дня «Селика» обзавелась новым лобовым стеклом, Диана сказала:
– Жаль, что меня отчислят, если еще раз разобью машину. Иначе с великим удовольствием ломала бы, только успевай звонить в сервис.
– Но, милая, во что тебе обошлась эта помощь, если вынужденное отсутствие из-за разбитого стекла можно считать помощью? – вразумлял Макс.
– Неважно. Может, в эти два дня его бы убили или он бы кого-то убил.
– Ты говоришь безумные вещи.
– Слышу это от человека, которого не застрелили только чудом, – сказала Диана с грустной укоризной. И внезапно прокричала тем рассекающим голосом свистящей шпаги, возникающим в минуты возбуждения: – Вы могли умереть! Слышишь?
После того случая он стал бдеть за каждым ее выражением лица, словом, выискивая малейший признак надвигающегося приступа. К несчастью, шторм нагрянул совершенно с другой стороны. Спустя три месяца после начала года, в субботний день незадолго до Рождества Манукяны-старшие по обычаю навестили детей. Они не знали о передрягах сына, находились в самом обычном расположении духа и планировали сегодня провести больше времени с детьми, поскольку в предыдущие выходные приехать не получилось. В отношении Дианы придерживались занятой уже пятый год выжидательной позиции; как придирчивый зритель на представлении, они ревностно составляли представление об избраннице сына, не запрещали Максу дружить, но и не питали надежд; они решили предоставить времени право вынести на их суд ту Диану, какой она станет к совершеннолетию. Охотно встречались с ней и Эдди во время визитов, умело скрывая особый к ним интерес как к вероятным спутникам жизни их детей. Все те факторы, являвшиеся причиной столь пристального внимания к Диане, необъяснимым образом оборачивались в пользу Эдди. Ничего не ведая о второй стороне его жизни, они считали его мужественным и умным молодым человеком, обладающим недюжинной смелостью и незыблемыми убеждениями. Мужчина должен расти в суровых условиях, оттачивающих его дух и требующих постоянного их применения. Что жизненно необходимо для мужчины, то категорически вредно женщине. Руководство этим постулатом и было причиной заведомой расположенности к Эдди и предвзятой, чуткой предосторожности к Диане.
В этот день беседа растянулась до самого вечера – в вестибюле общежития, где другие родители также проводили встречи с детьми, обсуждали учебу, мысли Макса о том, в бакалавриат какого института ему хотелось бы поступить, дела и планы родителей, поделились свежими новостями от близких с родины, самой занятной из которых была о том, что кузен по матери Айк вместе с друзьями открыли ночной клуб.
– Мы очень гордимся им, – нахваливала племянника мать.
Вскоре к беседе присоединилась Диана, вернувшаяся с фигурного катания.
– Как проходят тренировки? – вежливо спросила мать. В отличие от отца, она относилась к ней более благосклонно.
– Тяжело, но мне нравятся, – сказала Диана. Макс смотрел на нее и беспрестанно улыбался, выражая тем самым поддержку. Он знал, какое смущение испытывает Диана при встрече с родителями, как тонко вылавливает холод в каждом брошенном на нее взгляде и как болезненно ей во время этих встреч чувствовать себя бродячей девкой, униженно вошедшей в дом к порядочным людям с просьбой дать приют. При этом родители, безусловно, были очарованы ее красотой, статным спокойствием и достоинством, с которым она вела с ними беседу. Но ее тяготил и заметно мешал холодно мерцающий дамокловым мечом в их глазах образ девушки с улицы, недостойной равнения на благочестивую семью.
Впрочем, разговор вышел весьма коротким и завершился как-то неожиданно, будто что-то вдруг остановило родителей. Выдав сухие улыбки, красноречиво намекнувшие, что теперь им хотелось бы поговорить с детьми наедине, они попросили передать брату наилучшие пожелания и выразили сожаление его отсутствию. Диана ушла по лестнице в комнату. Некоторое время отец смотрел ей вслед с отсутствующим выражением, затем отвел взгляд в окно. Макс затрепетал, прекрасно зная значение такого взгляда, мантии, искусно скрывающей неостановимо множащееся неудовольствие.
– Их родители были сегодня?
Макс открыл было рот, но зловещий спазм сдавил горло. Он боялся не того, что сейчас услышит, а эксгумации решенного и забытого, как ему казалось, вопроса.
– Нет, – ответила Кристина.
– Почему же? – с каменным спокойствием продолжал отец. – Ведь я хорошо помню, как часто они приезжали три-четыре года назад. Теперь же мы их почти не видим.
– Да, действительно, им в последнее время некогда, – расплывчато сказала сестра. Она тоже почувствовала приближение конфликта.
– Некогда? Некогда посетить детей? Некогда узнать, чем они занимаются? – с равнодушием, больше похожим на осуждение, рассуждал отец. – Мне было бы чрезвычайно обидно за наших соотечественников, которые не сумели сохранить семью, лишились того, чем славится наш народ, а именно – незыблемыми узами родства между всеми членами большой семьи, помогающими всем, кто ими связан, дающими опору и выручающими в беде. Это неоценимое свойство, жизненно необходимое не только по той причине, что мы народ малочисленный, но и по той, что большая наша часть разостлана по всему миру и существует смертельная для нации угроза ассимиляции. Сегодня мы видим двух потерянных для своей родины молодых людей. Но мне еще больнее и даже страшно, потому что вы, мои любимые, выбрали именно этих двоих.
– Но, отец, – робко сказала Кристина. – У них дружная семья.
– В таком случае родители проявляли бы большую заинтересованность детьми, – с сожалением парировала мать. – Но то, что мы видим, неоспоримо.
– Если сказанное тобой относится к обоим, почему под ваше осуждение попадает только Диана? – спросил Макс, пристально глядя на отца, охваченный искрами от рьяного столкновения бесформенных мыслей и ярого негодования. – Только не надо говорить о пользе и вреде. С чего ты, отец, решил, что они не сумели сохранить семью? У Дианы прекрасные отношения с родителями, в отличие, между прочим, от вашего любимчика!
– Что не так с Эдгаром? – простодушно спросила мать, и одновременно Макс почувствовал сильный удар по ноге от сидевшей рядом Кристины. Колючие родительские взоры вонзились в нее.
– Кристина, отвечай, – взволнованно повторила мать. – У него какие-то проблемы?
– Да, – глухо сказала сестра после небольшого колебания. После настойчивых расспросов она призналась в его участии в банде. Макс слушал с выражением молчаливого протеста, как стыдливо склонившая голову сестра покорно слушает гневные упреки, переходящие в не менее гневные назидания. Уличив миг, он заступился за нее:
– Они дружат шесть лет, и до сих пор все было хорошо.
– Это бесполезно, жена, – сказал отец. – Мы рассуждаем о сохранении национального духа, хранителем которого является каждая отдельная семья, и узнаем, что наши дети водятся с разбойничьим выводком.
Итогом столь скверно завершившегося вечера стала размолвка, отбросившая назад надежды Макса на благосклонность к Диане и выявившая истинного Эдди. Теперь не только Макс, но и Кристина стали избегать Назарянов во время визитов родителей. Впрочем, через несколько месяцев они вновь стали осторожно заводить о них разговоры. Впоследствии и Эдди, и Диана нарочито не появлялись им на глаза; Эдди с демонстративной презрительностью, Диана из-за обжигающего стыда. После отъезда родителей Макс неизменно приглашал Диану пройтись к берегу, настойчиво рассыпал самые нежные и заботливые слова, горячо выказывал, как сильна его любовь, стойкая к любым потрясениям.
– Я и помыслить не мог, что когда-нибудь пойду им наперекор, но моя любовь к тебе непреложна. Ты значишь для меня то же, что лучи солнца для всего живого в мире, ты и есть моя жизнь. Когда приходит зима, листья падают, жизнь замирает. Без тебя мне нет жизни, нет радости, я понял это давно, с каждым годом все больше убеждаюсь в этом. Поэтому не смей сникать, милая. Я обещаю, нет, клянусь побороть их сопротивление.
– Прежде чем дойти до земли, лучи солнца преодолевают атмосферу, где обретают приемлемые для жизни свойства. Если я обойду этот слой в лице твоих родителей, значит, я для тебя губительна. Солнце может как согреть, так и убить. Наверное, Комптон навсегда изуродовал меня.
Макс божился, клялся, выдавал самые разнообразные эпитеты, на какие только был способен, чтобы разбудить в ней надежду на благополучный исход их союза.
Время шло, уроки завлекали и последовательно стирали горькие воспоминания. Когда друзья встретились по возвращении с рождественских каникул, у Макса и Эдди состоялась небольшая беседа на отшибе школьных владений, далеко за ледовой ареной.