Варварский берег
– Налетай!
Друзья, не евшие с утра, схомячили всё заработанное, и их потянуло в сон. Смеркалось.
Жека с Пахой устроились ночевать на грудах разлохмаченных канатов да на старых, прелых парусах.
Комов долго не мог уснуть. Мешало всё – чужие запахи, чужие звуки. Чужой мир.
В полнейшей тишине вдруг начинала ухать сова. Взлаивала собака. «Слу-уша-ай!..» – доносился голос ночной стражи.
«А вдруг мы тут на всю жизнь?! – пронзило Евгения. – На фиг, на фиг…»
Надо полагать, Лобова пугали похожие страхи – Паха всё ворочался, вздыхал тяжко.
– Чё не спишь?
– Да мысли всякие в голову лезут… – Кончай мыслить. Отбой.
…Комов захихикал. Сиятельный им потом объяснил, отчего они с Пахой такой успех имели, – торгаш, сволочь этакая, им девчачьи рубахи продал, убивальницы, в которые только невест наряжают, чтоб те плакали перед свадьбой, убивались понарошку.
Евгений так и заснул, с улыбкой на лице. Отбой… А вот Олега в сон не тянуло. Видать, на губе отоспался на неделю вперед.
Сухов сидел, сложив ноги по-турецки, и бездумно пялился в костер.
Мужчина в годах, но всё еще крепкий, с клеймом каторжника, добавил огню пару чурок, да и подсел к Олегу поближе.
– А ты, московит, сдюжил, – сказал он запросто, словно знаком был с Суховым с детства.
– Против Виллема-то? – лениво уточнил Олег.
Клейменый кивнул.
– Только следи теперь за ним, – проговорил он. – Косматый не только внешне волосом зарос, но, наверное, и внутри. Будет пакостить тебе и по мелочи, и покрупному. Так что бди.
– Спасибо, что предупредил, – серьезно сказал Сухов. – Сам-то кем будешь?
– Человеком, – пожал плечами каторжник. – Конченым, правда. Ну да Господу виднее. Наверное, и такие Ему нужны. А зовут меня Игнаас. Было время, когда ко мне обращались «ваше сиятельство», но всё проходит, в одну и ту же реку дважды не ступишь…
– Игнаас, – по-прежнему серьезно проговорил Олег, – я тоже, бывало, в шелках ходил, а не в этом тряпье. Это самое… теперь я никто, но это не навсегда. Пока ты жив, нельзя считать себя конченым – всему свой черед, зачем же торопить неизбежное?
И стоит ли ссылаться на Господа? Я верю в Бога, но жизнь вечная, муки ада и услады рая – это вздор, придуманный попами, страшилка, чтобы пугать паству и торговать благодатью в розницу. Срок, отмеренный нам, краток, но это всё, что дано человеку.
Игнаас тихонько захихикал.
– Зря я тебя предупреждал насчет Виллема, – сказал он, улыбаясь. – Для тебя это прах – отряхнул и дальше пошел. А я… Всё, что у меня было, я потерял – дом, богатство, семью. Всё! Живу будто по привычке. И чем жизнь раба хуже или лучше жизни владеющего рабами? Все мы дышим одним воздухом и щуримся на единое светило. А всё прочее – от лукавого. Нажить злата или нажить ума – что важнее? Как решишь, так и живешь. Сделал свой выбор – и топай, пока душа не расстанется с телом. Не знаю уж, что ты задумал, а только удачи тебе. Прощай.
– Погоди, – остановил его Сухов. – Спасибо, конечно, за пожелание, ну а если помочь?
Каторжник склонил голову к плечу.
– Чем?
– Голландский знаешь?
– Почти с рождения.
– Это самое… научи меня десятку-другому фраз.
А то, сам понимаешь, трудно безъязыкому.
– Да легко!
И весь остаток вечера Олег с Игнаасом посвятили уроку голландского…
Глава 6,
в которой Олег занимается греблей
Рано утром шиурму вывели на причал.
Шагая в шаркающей, звякающей, кашляющей колонне, Олег прислушивался к разговорам вокруг, хоть и понимал с пятого на десятое:
– Хмырь толкует – в Брюгге идем.
– Эт-хорошо…
– Чё хорошего?
– Близко…
– Слыхали? Самого Деда повезем!
– Иди ты!..
– Да правда! Сам слышал, как комит с чинами какими-то базарил.
– Ну и черт с ним. Главное, что не на войну.
– И не говори… Потопят если – все спасутся, кроме нас, грешных!
– Да уж… Помнишь Косого? Ну старикан такой был, всё косил! Двужильный прямо. Сам-то до костей усох, а всё одно крутил весло, как заведенный. Так он рассказывал, как однажды их галера тонула, и как ему повезло – брус прогнил, и он таки смог кандалы вырвать. – А толку? Они же сразу на дно утянут!
– Правда твоя. И утянули бы, коли б мачта срубленная не подвернулась. Так и до берега доплыл. Только собрался цепи разбить, а тут солдаты! «Живой? – говорят. – Молодец! Марш на новую галеру!»
– Суки…
Олег слушал и мотал на ус – фигурально, разумеется, поскольку усы у него были сбриты.
Пока что он понятия не имел, как быть и что делать. Знал только, что задерживаться на галере не собирается – ему есть чем заняться.
А вот известие насчет Деда – это здорово. Если слухи правдивы.
Дедом ласково звали Михаэля де Рюйтера, адмирала, насколько знаменитого, настолько и любимого флотскими – что капитанами, что простыми матросами.
Выходец из народа, де Рюйтер, по сути, стал отцом «правильной» – линейной тактики, когда корабли выстраивались в линию кильватера, обращаясь к противнику одним бортом.
Недаром трехдечные фрегаты так и назывались – линейными кораблями…
Смутная идея забрезжила, укрепляясь в мыслях.
Галера «Нептунус» выглядела внушительно – две мачты с косыми парусами, десятки мощных весел, сложенных на филаретах – особых стойках над постицами, этакими брусьями, вынесенными за борта на опорах, на них как раз и находились уключины.
За кормой на привязи качалась шлюпка – ялик на четыре весла с невысокой мачтой.
Правда, нипе, кормовая надстройка, выглядела куда скромней, чем на французском «Реале», сказывались республиканские модные тренды, помноженные на скромность, которую исповедовали протестанты.
Легкие стенки перекрывались поверху тентом-табернаклем, проседавшим на полукруглых дугах.
Между надстройкой и первыми банками места было совсем мало – три шага сделать, и то проблема.
И на этом-то крошечном пятачке суетились офицеры во главе с капитаном, толкаясь и мешая друг другу, – теснотища.
Матросы возились на носу и на длинном гальюне, что вытягивался в шпирон, надводный таран, смахивавший на бушприт.
По куршее, узкому помосту выше палубы, что тянулся от надстройки до бака, перебегали аргузин с помощникомсуаргузином – они словно готовились к приему гребцов.
Встречать шиурму вышел комит в черном камзоле, с серебряной дудкой на груди. Зычным голосом он стал командовать:
– Последняя пятерка по левому борту – марш! Последняя по правому борту – марш! Живее, живее, канальи!
Аргузин красноречиво покачивал смотанным кнутом, обещая в случае чего придать ускорение особо неторопливым.
Бранкада за бранкадой, поддерживая кандалы, перекинутые через плечо, гулко топали по куршее, спрыгивали к своим банкам, и рассаживались по всем правилам гребного искусства.
– У-ужас… – пробормотал Пончик, гремя цепью. – А помнишь, Олег, как викинги гребли? Да и варяги не хуже… Никогда бы они не посадили за весла презренного раба! Угу…
– Цепь подбери, презренный, – посоветовал ему Яр. – Скоро наша очередь. Ты первым, не забыл?
– Помню, – буркнул Шурик. – Угу…
– Кормовая бранкада по правому борту – марш!
Пончик ринулся по трапу, одолел полпалубы поперек и спрыгнул к своей банке, шустро занимая место у самого борта.
Рядом с ним плюхнулся Быков, следом уселись Паха с Жекой. С краю пристроился Сухов – старший по банке. И загребной.
Именно кормовые загребные задавали ритм гребле, сбиваться с которого было никак нельзя.
Во-первых, аргузин не пожалует, а, во-вторых, сам гребец, потянувший весло чуть раньше или позже остальных, рисковал получить по голове соседним веслом – сидели-то все впритык!
Вот уж где чувство локтя принимало характер буквальный.
По куршее прошелся суаргузин, раздавая деревянные кляпы на веревочках – гребцы их вешали на шею, чтобы по команде сунуть в рот.
Следовало беречь уши капитана от криков, стонов и проклятий, ежели будет приказано ускорить ход до крайности.
Или если ранит кого в бою – к чему портить офицерское настроение всяческими визгами?
Сукомит с аргузином, начиная с кормы, закрепили все кандалы.
– Готовность номер один, – пробурчал Быков.
Первую банку от кормы по левому борту заняли те самые добровольцы, что вчера задумали развести Сухова на деньги. Загребным у них сидел недодушенный Олегом Виллем Косматый.
– Здорово, Виллем, – ухмыльнулся Сухов. – Соседями будем!
Косматый злобно оскалился.
– Не злись, – миролюбиво сказал Олег. – Просто я не люблю, когда на меня наезжают. Кроткий я, смекаешь? Если меня ударят по левой щеке, я даю сдачи. Натура такая, что уж тут поделать. Это самое… хочешь быть главным на этой лоханке? Да ради бога! Лично мне тут скучно. Я, бывало, по приказу императора неугодных ему королей скидывал с трона, а покладистых – подсаживал.
– Ага! – хмыкнул Виллем и сплюнул под ноги. – Ври больше!
– Сиятельный не врет! – прогудел Паха.
– Да ладно, – фыркнул Сухов. – Я-то знаю, как дело было, этого достаточно.
– И я! – поддакнул Шурик. – Угу… – И я, – кивнул Быков.
– И мы! – подвели черту Лобов с Комовым.
– Разговорчики! – тут же взревел аргузин.
Бич щелкнул и протянул Олега по спине. Удар был слаб, даже рубаху не распорол, но унижение куда хуже боли.
Сухов не стал предупреждать надсмотрщика о том, какова именно будет его печальная участь, но ледяной взгляд, брошенный на человека-без-шеи, вместил в себе куда больше целой обвинительной речи.
– Олег! – шепнул Пончик.
– Что? – процедил Сухов.
– Смотри! Там, на берегу! Это тот самый, который купил нас в Алжире!
Олег посмотрел. На пристани стоял плотный человек, уже в возрасте. Одет он был во всё черное, от туфель с пряжками до шляпы, а плечи его покрывал длинный черный плащ.
Выражение лица черного разобрать было трудно, но исходящую от этого человека опасность и силу Сухов почуял – будь он псом, шерсть у него на загривке непременно встала бы дыбом.
Волосы из-под шляпы у черного выглядывали косицами, и крестовидный шрам на левой щеке выделялся довольно отчетливо.
Рассмотрев всё, что ему нужно было, человек в черном плаще резко развернулся и пошел себе.
Его тут же заслонила подъехавшая карета, запряженная шестеркой лошадей.
Впереди и позади экипажа гарцевали мушкетеры.
Всё начальство галеры тут же засуетилось, забегало, матросы выстроились, да и офицеры тянулись во фрунт.
Меж тем дверца кареты открылась, выпуская мужчину средних лет, статного, крепкого и ловкого. На его широком полноватом лице выделялись густые вздернутые усы.
Это был Михаэль де Рюйтер. Помахивая тростью из черного дерева, прикладываясь пальцами к фетровой шляпе, адмирал прошествовал к галере и поднялся на борт.
Заслушав капитана, кивнув офицерам, окинув взглядом шиурму, де Рюйтер вполголоса скомандовал отплытие:
– Отдать носовой! Отдать кормовой! Весла разобрать!
Весла были тяжеленные, чуть ли не пятнадцати метров в длину. С тупым громыханьем опускались они на место, проседали на уключинах, плюхались лопастями в воду.
Валек весла был толщиной в ногу – бревно бревном – и хвататься гребцам надо было за приделанные скобы. Сухов взялся за тонкую рукоятку, торчавшую с краю.
Оттолкнувшись от причала, галеру вывели на стрежень.
– Весла на воду! И – раз! И – два!
Тут вперед вышли мускулистый барабанщик и пара флейтистов. Пронзительные звуки флейт сочлись с мерными ударами в гулкий барабан, задавая ритм.
Уперев одну ногу в брус, другую в кормовой помост, Сухов вынес весло, погрузил – и потянул на себя.
Павел с Евгением живо подстроились под него, тягая в лад, – сказывался долгий опыт.
Яр больше помогал, чем мешал, а о Шурике можно было и не думать.
Вперед – назад. От себя – на себя. И – раз! И – два!
Прогибался Олег так, что почти доставал кормовую надстройку. И распрямлялся едва не ложась на колени загребному, сидевшему позади него. И – раз… И – два…
Тут молодой, но больно прыткий суаргузин решил самоутвердиться за счет Сухова.
А может, он просто захотел сделать приятное своему шефу, аргузину, укрепляя дисциплину?
Так или иначе, но этот шустрик замаячил сбоку от Олега, гнусненько ухмыляясь да поигрывая кнутом.
Он помахивал плетью, делая вид, что вот-вот огреет Сухова. Видимо, ожидал испуга, вжимания головы в плечи и прочих красноречивых телодвижений.
Однако Олег обращал на него ровно столько внимания, сколько на муху в жаркий день – та тоже жужжит, пристает, успевая избежать рокового шлепка.
Сухов глянул вверх и встретился со взглядом умных глаз де Рюйтера. Дед понятливо сощурился, намечая улыбку.
Не отличаясь особым умом, суаргузин спрыгнул с куршеи в узкий промежуток между скамьей и шкафутом. Теперь его кнут плясал прямо перед глазами Олега.
Неизвестно, что бы на это сказал аргузин, а Сухов отрывисто бросил:
– Пшел вон!
Молодой надсмотрщик пришел в замешательство от подобной наглости, взялся покрепче за кнут – и нога Олега, ранее упиравшаяся в брус, резко ударила суаргузина в промежность, после чего жестко припечатала к дощатому настилу шкафута.
– Х-ха! – сипло выдохнул суаргузин, роняя кнут.
Сухов убрал ногу, и надсмотрщик упал вслед за плетью.
Со шкафута вниз перевесился комит с болтавшейся дудкой, спросил, что с парнем, и Олег вежливо ответил: – Сомлел!
И – раз! И – два! От себя – на себя. Вперед – назад…
Глава 7,
в которой Олега выводят из себя
Хорошо сбалансированное весло слушалось гребцов. Галера спускалась по реке к морю, и ход был довольно-таки скорый.
С берега доносилось мычание коров, ржание лошадей, стук топоров и визг пил. Мимо, вверх по течению, тащились купеческие пинасы и флейты. Ветер дул с моря, наполняя паруса кораблей, а вот у галеры был иной привод.
Вскоре все звуки пригасли, подавленные скрипом уключин, плеском весел, уханьем и кряхтеньем, вырывавшимся из сотен глоток.
Порою ветер стихал, и тогда жар и смрад почти трех сотен разгоряченных тел полнил галеру. Слава Богу, снова налетал бриз, позволяя вольготно дышать.
Пока что Олег не испытывал особых неудобств от гребли. Напротив, тело, отвыкшее от движения на гаупт вахте, радовалось приложению сил.
Но тут капитан, желая выслужиться перед Дедом, приказал комиту прибавить скорости. Комит тут же взял в рот свою дудку и засвистел. Ему вторил сукомит.
Надсмотрщики разбежались по куршее, требуя сунуть в зубы затычку из пробки:
– Кляп в рот, канальи! Живо! Кляп в рот!
Барабанщик ускорился, отбивая ритм почаще, и Сухов приналег на весло. Когда он очередной раз прогнулся, спину его обжег кнут.
– Кляп в рот, кому сказано? – прорычал аргузин.
– Я тебя убью! – вырвалось у Олега.
Лицо человека-без-шеи исказилось, он замахнулся, распуская плеть, но властный голос де Рюйтера остановил его.
Сухов поглядел на Деда, и снова глаза – в глаза. Адмирал смотрел изучающе, игнорируя опасный блеск во взгляде Олега.
– Чего ты кляп не взял? – поинтересовался Пончик. – Он чистый, ты не думай. Их при мне резали из пробки. Угу…
– Да я не брезгливый, – выдохнул Сухов, загребая, – противно просто. Будет тут всякое чмо… – Не договорив, он выдохнул, прогибаясь вперед и занося весло.
А гребцы за его спиной мычали, стискивая кляпы, и этот надрывный стон ходил волнами, пуская мурашки по коже.
Ненужную гонку первым проиграл Пончик. Совсем немного времени потребовалось, чтобы он выдохся. Вторым в финал вышел Яр. Оба только качались, цепляясь за весло, но тягать его они больше не могли.
Быков был красный от стыда.
– Я… выложился… – хрипло выдавливал он, со всхлипом вбирая воздух. – Сдох…
Дышать было больно, легкие словно обжигало воздухом.
Яр сильно переживал – вроде и бицепсы-трицепсы накачаны, а вот, поди ж ты, уработался.
С Пончиком всё ясно: с выражением зомби на лице не Шурка весло тягает – весло тягает Шурку, мотыляя туда и обратно.
А Сухов гребет, как машина, как наглядное пособие для демонстрации возвратно-поступательного движения.
Быков припомнил, как он впервые повстречался с Олегом. Случилось сие на фестивале исторической реконструкции, до которой Яр был большой охотник.
Он тогда поединок затеял, дабы все полюбовались, какой он умелый рубака.
Противник его, Сёма Жестянщик, представлял викинга – он был в длинной кольчуге-бирни, с круглыми шлемом и щитом, а вот Быков щеголял в великолепных рыцарских доспехах XIV века, вороненых, с серебряной чеканкой, – денег хватало…
«Черный рыцарь» двигался быстро, лихо орудуя мечом. «Викинг», высокий, толстоватый парень, был неповоротлив, он отмахивался секирой от клинка, полагаясь на силу, и не поспевал за шустрым противником.
Вот рыцарский меч коснулся бычьей шеи «норманна», и обступившие поляну знатоки заголосили:
– Готов! Адекватно, Яр! Улоф Змеиный Глаз, ты убит!
Рыцарь, салютуя мечом, поднял щелястое забрало.
Сухов, упакованный в потертые джинсы и мокасины, в домотканую рубаху с богатой вышивой у ворота, стоял неподалеку, наблюдая за поединщиками. Его широкие плечи покрывала длинная куртка из оленьей шкуры, выделанной добела, щедро расшитой бисером и мелким речным жемчугом, а на ремне висели ножны с византийским мечом акуфием, чей не слишком длинный клинок пробивал кольчугу.
От Олега исходила спокойная холодная сила, а тут – типичный мажор, избалованное дите богатеньких родителей.
Яр мигом приметил Олегову усмешку, вспыхнул, как маков цвет, и, стащив с себя шлем бацинет, встряхнул длинными волосами, слипшимися в сосульки.
– Кто ты, дерзкий странник? – выспренно спросил он.
– Магистр Олегарий, – спокойно ответил Сухов. – Обращаясь ко мне, следует добавлять: сиятельный.
По толпе пробежал шумок, а Быков картинно вскинул меч.
– Я вызываю тебя на бой! – воскликнул он. – За непочтительность!
– Ладно, – пожал плечами Олег.
Пончик сказал негромко: – Это и есть Яр Быков. Угу… – Я так и понял.
– Эй, оруженосцы! – кликнул Яр. – Негоже биться в латах с бездоспешным!
Суетливые оруженосцы, больше похожие на студентов старших курсов, кинулись к нему – расстегивать кожаные ремешки и вскрывать рыцарский панцирь.
– Защищайся, сиятельный! – сказал Ярослав церемонно, тут же переходя в атаку.
Сухов отбил наскок легко, будто играючи, и совершил молниеносный выпад. Острие акуфия уткнулось «рыцарю» в шею.
– Убит, – сказал Олег.
– Это нечестно! – воспротивился Быков. – Я не успел!
– Потому и мертв, – пожал плечами магистр, пряча клинок в ножны.
– Давай сначала? – разгорячился Яр. – Выхватываем мечи на счет три. Борька, считай!
Белобрысый Борька повел счет:
– Ра-аз… Два-а… Три!
«Черный рыцарь» только потянул меч из ножен, когда Олегов акуфий чиркнул наискосок по его стеганому поддоспешнику. Сверкнул крылышком стрекозы, взвиваясь с шелестом в воздух, и легонько шлепнул Ярослава по плечу плоской стороной – голоменью.
– Я выпустил тебе кишки, – любезно сообщил Сухов, – и подрубил голову. Надеюсь, это уж точно несовместимо с жизнью?
Ошеломленный Быков только рот раскрыл. Из толпы крикнули:
– Неадекватно!
– Адекватно! – со злостью сказал мажор, швыряя в ножны меч. – Это ж надо, а? И я еще считал себя мастером! Ха! Ты где так навострился?
– В дружине Рюрика, – ответил Олег, намечая улыбку.
Заметив, что Шурик встревожился, Олег состроил пренебрежительную гримаску – дескать, всё равно никто не поверит! Так что страху нет…
– Рюрика? – поднял брови Яр. – Не помню такого…
– Был, был такой, – уверил его Сухов. – Рорик, сын Регинхери, рейкс вендский. Нормальный мужик, кстати. Ну бывай…
Повернувшись к мажору спиной, Олег двинулся на запах шашлычка…
– …И – раз! И… два!
Лобов с Комовым держались часа четыре, втроем с Суховым ворочая веслом.
В какой-то момент Олег растерял все мысли и желания, превращаясь в механизм для гребли. Силы подходили к концу, он держался на одной воле.
Мир оказался как бы заткан полупрозрачной пеленой, шум крови в ушах глушил все звуки.
Неожиданно из окутывавшей его тьмы возникла рука сукомита, сунувшая Олегу кусочек хлеба, смоченный в вине.
Находясь как бы в трансе, он схватил хлебец губами и умял, чувствуя, как проясняется в голове.
– Суши весла! – как глас с небес прозвучал приказ.
Медленно, напрягаясь до дрожи, Сухов, Павел и Женька закрепили весло в кожаной петле, и оно повисло над водою, роняя капли. Всё!
Теперь забегали матросы. Длинные рю, изогнутые, словно удилища, были стоймя закреплены у мачт, дабы не мешать гребле. Теперь их разворачивали, ставили паруса, и те ловили ветер.
Олегу, по правде говоря, было совершенно всё равно. Мышцы ныли и горели, сила их покинула. Плохо, очень плохо…
– В море вышли, – пробормотал Комов.
– Базара нет! – выдохнул Павел.
– На юг идем, – поделился наблюдением Пончик. – Угу.
Сухов не вступал в разговор, было ему хреновато.
Усталость телесная затронула и душу.
Он сам себе казался сейчас странником, поднявшимся на горный перевал, и всё ради того, чтобы убедиться – впереди долгая и трудная дорога, и находится он лишь в самом начале пути.
Олег усмехнулся. Кыш, дурные мысли! Устал он, видите ли. Ничего, потерпишь.
Когда две лягушки угодили в крынку со сливками, одна сразу лапки сложила и на дно пошла – всё равно ж помирать. А другая изо всех сил колотилась, тем и спаслась – спахтала масло да и выбралась из ловушки.
А истома пройдет. Главное – не сдаваться.
Приподнявшись со скамьи, Сухов осмотрелся. Море вокруг. Низменный берег Нидерландов почти сливался с кромкой вод. И никого, только белеет парус одинокий…
Выскочил капитан, угодливо раздвигая полог шатра.
На шкафут шагнул де Рюйтер и тоже огляделся вокруг.
В то же мгновение плечи Олега обожгло плетью.
– А ну сел!
Сухов молниеносно развернулся, хватаясь за плеть и дергая на себя. Аргузин не устоял, покачнулся, отпуская кнутовище, и упал Олегу под ноги. Тот, не думая, ударил безшеего по горлу костяшками пальцев, вбивая кадык.
Вырвав у надсмотрщика кнут, Сухов резко встал, раскручивая трофей.
Офицеры, столпившиеся на шкафуте, еще толком не осознали случившееся, слишком быстро всё происходило.
Свистнув, плеть обвила шею де Рюйтера. Адмирал, багровея, поднял руки, спеша освободиться, но Олег уже тянул кнут на себя.
Надо отдать должное Деду – приземлился он на ноги. Сухов тут же, лязгнув цепью, зажал шею де Рюйтера локтем, правой рукою выхватывая кортик из адмиральских ножен.
Уткнув острие во второй подбородок заложника, Олег громко оповестил офицерье на плохоньком голландском:
– Стоять всем и не дергаться! Я смертен, но Дед умрет первым! Скажите им, адмирал. Де Рюйтер просипел:
– Слушайтесь его…
– Понч, – позвал Сухов по-русски, – убери кнут.
Дотянешься?
– Д-дотянусь. Угу…
Без ременной удавки адмирал вздохнул свободнее – и тут же почувствовал холодное касание своего же кортика.
– Шлюпку к трапу! – приказал Олег. – Бранкаду расковать! Живо!
Капитан, видимо, готовился выступить резко против, но немигающий взгляд де Рюйтера оказался более чем красноречив. Неохотно, но приказы были отданы.
Виллем окрысился, пытаясь пнуть Сухова или сделать подсечку, однако Олег пресек его контрпродуктивную деятельность, заехав Косматому пяткой в нос.
Перепуганный суаргузин, опасливо переступая труп своего непосредственного начальника, живо расковал всю пятерку. Матросы уже подвели шлюпку к правому борту.
– Очистить шкафут! – велел Сухов. – И без глупостей, внучатки, если хотите застать Деда живым! Понч, Яр, Паха, Жека, – быстро в шлюпку!
Тем повторять нужды не было – моментом перебежали и спустились в ял. Сунули весла в уключины, подняли бледные лица.
Олег, ожидая удара в спину, неуклюже перелез в шлюпку, волоча адмирала с собой.
– Весла на воду!
Четверо из бранкады погребли с бешеным рвением, словно и не ворочали недавно веслами на галере.
«Нептунус» удалялся, и шиурма словно обезумела – вой, крики, чернейшая брань, свист, хохот разнеслись над морем, мешаясь с топотом и звоном кандалов. – Паха, Жека, суши весла! Это самое… мачту ставьте.
– Есть, капитан! – гаркнул Комов.
Привыкшие к съемным мачтам на лодьях и скедиях, Паха да Евгений живо справились с ялом, затягивая снасти.
– Парус поднять!
Ветер свежел, унося шлюпку к юго-востоку. Галера потихоньку шла следом, плавно переставляя весла, будто чудовищная водомерка.
Лишь теперь Сухов отпустил адмирала, подталкивая того к банке, и рухнул на место рулевого.
– Уф-ф! Вымотался совершенно…
– Олег! – вскричал Шурик и замотал головой, не находя слов.