Элита элит

Пролог

Я очнулся оттого, что меня ударили.

Удар был довольно сильный. Такой, что я упал. И то ли боль пробилась сквозь темноту, отгораживающую меня от сознания, то ли просто изменение положения тела привело в действие все мои натренированные рефлексы и затем уже сработали они, однако я очнулся.

Я лежал на полу. Комната, в которой я находился, была довольно большой. И уродливой. Этакий пенал с длиной, непропорционально вытянутой по отношению к ширине. Да и высота потолка на фоне той же ширины (которую лучше было бы назвать ужино́й) скорее работала на чувство клаустрофобии, чем на ощущение большего пространства. В торцах комнаты виднелись массивная железная дверь со смотровым окошком и маленькое оконце под самым потолком, забранное толстыми прутьями решетки. Стены помещения были покрыты бетонной шубой, окрашенной в ядовито-зеленый цвет.

Да-а-а, дизайнера, занимавшегося этим интерьером, следовало бы гнать поганой метлой!.. Еще в комнате были грубоватый стол – похоже, сколоченный из дерева! – и такой же табурет перед ним, с которого скорее всего меня и сбросили. А также три аборигена, одетые в мешковатую одежду зеленого цвета, состоящую из тужурки с отложным воротником и брюк типа бриджей. Один из аборигенов, сидящий с противоположной стороны стола и, судя по всему, на таком же табурете, как тот, с которого меня сбросили, имел какие-то украшения по краям воротника и был подпоясан ремнем. Костюмы остальных, слегка склонившихся надо мной и уставившихся на мою физиономию, украшали только рельефные металлические пуговицы, а рукава тужурок были закатаны. В принципе одежда всех троих была настолько похожа, что навевала мысль о военной форме, но для формы это как-то слишком нефункционально. Я также был одет в нечто похожее, но в отличие от остальных не имел обуви.

– О! Очухался, мразь!

Голос принадлежал как раз тому человеку, который сидел. А язык был общеимперским… Ну может, не совсем, но я таких диалектов наслушался, что для меня он был вполне приемлем.

– Я же говорил, придуривается. А ну наподдайте-ка ему еще раз!

Оба наклонившихся надо мной типа выпрямились, и левый согнул ногу, судя по примерной траектории, собираясь ударить меня куда-то в район почек. Тело сработало рефлекторно. Я выбросил руку, захватив левого за пятку, и дернул ее, одновременно с этим разворачиваясь на бок и проводя захват ног правого обратной стороной коленного сгиба. Рывок – и оба валятся на пол, причем голову одного из них я едва успел в последний момент отвести на пару пальцев от края табурета. Трупов мне здесь пока не надо. Возможно, ситуация сложится так, что мне пригодится их сотрудничество, а наличие трупа часто сильно затрудняет установление дружественных отношений. Хотя не всегда…

– Ах ты, бл… – Третий вскочил на ноги, лихорадочно расстегивая компактный контейнер, прикрепленный к широкому ремню на правом боку. Логично было предположить, что там находится парализатор.

Я уже стоял на ногах, использовав инерцию падения двух массивных тел для придания себе вертикального положения, так что для нейтрализации этой угрозы мне хватило просто тычка пальцем в кадык и простенького разворота кисти руки, в которой уже находилось оружие. Третий рухнул обратно на табурет, хрипло сипя и держась рукой за горло.

Парализатор был какой-то странный. Излишне тяжелый, как будто сделан из металла, громоздкий и совершенно неизвестной мне конструкции. Я пару секунд разглядывал его, несмотря на то что каталог Бреста знал наизусть. А там были представлены все образцы стрелкового оружия гражданского, полицейского и военного назначения за последние пятьсот лет! И он меня ни разу не подводил. А уж с какими только раритетами не приходилось сталкиваться во время операций по усмирению мятежей. Тем более по моему опыту, подкрепленному, впрочем, и выводами сисанов о том, что мятежи чаще всего происходят именно в глухих, отдаленных провинциях, где местные царьки тешат себя иллюзиями, будто находятся так далеко, что Император просто не помнит об их существовании, и сами начинают в это верить. Если бы они знали, какое количество сисанов отслеживает антропосоционику Империи!..

Я положил парализатор на стол и посмотрел на третьего, все еще продолжавшего держаться за горло. Похоже, он тут главный. Я окинул его испытующим взглядом. Да-а, местный персонал явно не отличался хорошей подготовкой, и отбор был так себе. Во взгляде сидящего передо мной читались испуг и… удивление. С умением ориентироваться в условиях резкого изменения обстановки дела у него обстояли не очень. Да и скорость реакции пока не впечатляла, мягко говоря… Я сел, легким щелчком отправил парализатор в его сторону, улыбнулся как можно дружелюбнее и предложил:

– Поговорим?

Третий несколько мгновений недоуменно смотрел на оружие, а затем… среагировал абсолютно неадекватно. Он схватил парализатор и, направив его мне в лицо, заорал:

– А ну к стене, сука! Руки за голову! Панасенко, Баля, возьмите-ка его…

Больше он ничего сказать не успел. Потому что я протянул руку и выдернул парализатор у него из пальцев. Третий осекся и ошеломленно уставился на свою опустевшую руку. Да-а-а, удивительно некомпетентный персонал! Если уж они так реагируют на банальный скачок, то чем же им покажется вьюга? Тут что, вообще не используют антропрогрессию? Нет, не нашу, конечно. (Тем более что, по оценкам сисанов, доля людей, способных к антропрогрессии нашего, девятого уровня, приблизительно соответствует одной десятитысячной процента от общей численности популяции, что относительно численности населения Империи составляет миллион человек, то есть численность Гвардии. Так что все мы здесь – в гвардейских корпусах или действующем резерве.) Но хотя бы элементарных, нижних уровней. В конце концов, на каждом из миров, где мне пришлось побывать (а я побывал на таком их количестве, что большинству обычных граждан и не снилось), антропрогрессия входит в программу подготовки гражданского пилота олэера. Даже для получения прав пилота-любителя. То есть считается, что нижние уровни вполне доступны для каждого человека! А тут представители силовых структур… В какую же дыру я попал?

Третий наконец-то обнаружил свой парализатор у меня в руке и испуганно втянул воздух. Я покачал головой и снова предложил:

– Поговорим? – После чего встал, перегнулся через стол и засунул ему оружие в поясной контейнер. Повторения всех этих па-де-де с тыканьем парализатором в нос мне были совершенно неинтересны.

Некоторое время мы сидели, глядя друг на друга. Двое подручных, судя по ритму дыхания, уже полностью пришли в себя, но оставались на полу, угрюмо сверля мою спину тяжелыми взглядами. Похоже, они оценили уровень моей подготовки и совсем не горели желанием еще раз испытать ее на собственной шкуре. Что ж, разумный поступок. Они тут же поднялись в моем рейтинге на одну ступень. А их главный с первого раза не сумел сделать правильных выводов!

– Кхм. – Третий кашлянул, повел плечами, потом опустил руку и ощупал парализатор в контейнере на поясе, однако на этот раз не стал доставать его и положил руки на стол. – Кто вы такой? – насупив брови, солидно произнес он. Хотя в голосе явно чувствовалась растерянность.

– А вы?

– Я?!

Похоже, вопрос застал его врасплох. Он неуверенно покосился мне за плечо, явно подумывая, не отдать ли команду подчиненным стукнуть меня по затылку чем-нибудь тяжелым… ну или еще какую, потом в сомнении потер подбородок и решил ответить:

– Старший уполномоченный особого отдела семьдесят пятой стрелковой дивизии старший лейтенант Башмет. – Сделал паузу, а затем вновь спросил: – А вы кто такой?

Я задумался. Естественно, я помнил, кто я такой, но вот как сюда попал и где находится это «сюда», не имел ни малейшего представления. А значит, самым разумным было действовать в соответствии с двенадцатым разделом наставления по специальным операциям. То есть до выяснения действительного положения дел нужно постараться дать минимум информации о себе.

– Честно говоря, совершенно не представляю. – Я скорчил этакую виноватую рожу.

– Как это?! – Удивление старшего лейтенанта оказалось таким искренним, что я даже залюбовался. В наше время редко можно встретить столь яркие и незамутненные чувства. А особенно в нашей среде. Гвардейцев вообще зовут гранитными истуканами… Впрочем, если быть откровенным, контроль над эмоциями сыграл в этом прозвище далеко не ведущую роль.

– Понимаете, – начал я, – я помню, что был направлен командованием для выполнения секретного задания. Но как очутился здесь, у вас, а также кто я такой – как отшибло.

Это была импровизация; впрочем, согласно практике логически-компенсаторных построений, вполне стандартная и безопасная. Я говорю на их языке; при контакте продемонстрировал, во-первых, силу, во-вторых, дружелюбие (поскольку не воспользовался силой в целях, превышающих психологически обоснованные пределы необходимой обороны) и сообщил о задании командования. Ну должно же у них быть какое-то командование? Так что самый простой выход из этой ситуации для любого человека – признать меня за своего.

– А-а, – обрадованно протянул старший лейтенант Башмет, – понятно. Значит, вы наш разведчик?

Я молча кивнул. Психомоторика у них была близка к стандартной среднеимперской, и я рискнул предположить, что и основная невербалка также похожа. Хотя с этим нужно держать ухо востро. На западе сектора Глазьева есть несколько миров, где кивок означает «нет», а вращение головы из стороны в сторону как раз «да». А во многих восточных секторах «да» означает поклон, а кивок используется как приказ подойти. Именно приказ, потому что применяется только старшим в отношении младшего. А применение этого движения в отношении равного или старшего может быть расценено как оскорбление. Но сейчас я, похоже, не ошибся.

Старший лейтенант облегченно опустил руку к контейнеру с парализатором и наконец-то застегнул его, а затем перегнулся через стол и крикнул:

– Панасенко, Баля, а ну подъем! Чего разлеглись, как баре? Баля, быстро чайку нам с… Что, совсем ничего не помните, товарищ? Фамилию хотя бы?

Фамилию я помнил. Но старшему лейтенанту знать об этом было совершенно не обязательно. Кстати, а что такое «лейтенант» (слово «старший» затруднений не вызвало)? Звание или должность? Скорее звание, потому что на всех диалектах общеимперского, как правило, при представлении обычно ставится после должности. Знать бы еще, что оно означает. Да и сам диалект, на котором мы общались… Лингвистические способности не стояли в приоритетном блоке моего служебного профиля, поэтому я владел только шестнадцатью официальными языками Империи и полусотней диалектов – вполне средненький показатель для Гвардии. Но этот диалект общеимперского, хотя и был вполне понятен и достаточно просто раскладывался на логико-лексические блоки, благодаря чему я мог пользоваться им совершенно свободно, все-таки заметно отличался от всего, что я знал. Была в нем некая… архаика, что ли?

Дверь за моей спиной бесшумно распахнулась, а затем столь же тихо закрылась. И с планировкой у них здесь тоже беда. Очень просто определить состояние и количество дверей от этой камеры до выхода просто по движению воздушных потоков. Даже не задействовав другие способности. А ведь, насколько я понял, мы сейчас находимся в чем-то вроде тюрьмы. С такой подготовкой персонала и столь примитивным обустройством здания у них здесь побег должен идти за побегом…

– А вы, я вижу, из коминтерновских? – поинтересовался старший лейтенант.

Я улыбнулся. Озвученное им слово мне снова ничего не сказало, но улыбка – универсальная гримаса, которую люди оценивают так, как им кажется логичным. Одни – как согласие, другие – как приветствие, третьи – как призыв к общению, но почти всегда позитивно. Хотя, конечно, есть определенные ситуации, когда улыбка может сыграть и провоцирующую роль. Вот пусть сам себе и объяснит, что́ я имел в виду, когда улыбнулся.

– Я сразу догадался, – удовлетворенно кивнул старший лейтенант. – Акцентик у вас заметный. Баля, ну где ты там?

– Та я зараз… – послышалось откуда-то, судя по некоторым особенностям, отразившимся в обертонах голоса, из столь же узкой каморки, находящейся метрах в семи дальше по еще более узкому коридору.

Ответ старшего лейтенанта удовлетворил. Он откинулся спиной на стенку и потянулся к карману брюк. Я осторожно напряг мышцы, чтобы суметь отреагировать в случае чего и чтобы при этом внешне ничего не было видно. Но на этот раз никакого оружия из кармана извлечено не было. На свет божий появилась странная четырехугольная коробочка, слегка надорванная в углу. На обращенной вверх стороне коробочки в нарочито аляповатом стиле, характерном для Тесея Анимиере и его последователей-олдпримитивистов, был изображен силуэт всадника на фоне заснеженных гор. А под ним красовалась крупная надпись «Казбек». Я немного удивился. Казбек был довольно известным миром и входил в Метрополию. Насколько я помнил, там базировался шестой гвардейский корпус. Да и Тай Идигов, лидер двенадцатой монады нашего батальона, был с Казбека…

– Ку́рите? – спросил старший лейтенант, протягивая мне коробочку, через надорванный край которой я разглядел внутри какие-то трубочки.

Я качнул головой. Незачем брать в руки то, с чем не умеешь обращаться. Во всяком случае, пока этого не требует ситуация.

– Не ку́рите? Ну да, вам же нельзя, – понимающе кивнул старший лейтенант.

Интересно, значит, то, что он назвал «ку́рите», похоже, составляет табу для представителей профессии, к которой он меня причислил. Как он ее обозвал? «Коминтерновских»?.. Я внимательно присмотрелся к его дальнейшим действиям. Старший лейтенант достал трубочку, смял пальцами один ее конец и засунул его в рот. С противоположного конца трубочка оказалась набита какой-то сушеной травой. Старший лейтенант достал еще одну коробочку, гораздо меньше первой, вытащил из нее деревянную палочку и, чиркнув по боковой стороне коробочки, извлек огонь. Поднеся огонь к набитому концу трубочки, он поджег траву, жадно втянул дым, а затем затушил деревянную палочку и, вытащив трубочку с тлеющим концом изо рта, выдохнул дым, так и не заметив, с каким ошеломлением я наблюдал за всеми его манипуляциями.

Бог ты мой! Здесь извлекают огонь, используя силу трения, сжигают чудовищно дорогую бумагу, изготавливают из драгоценного дерева совершенно утилитарные столы и табуреты, а не жутко дорогие эксклюзивные экземпляры авторской мебели, и при этом я нигде не заметил ни кусочка лопласта!.. Так куда же я все-таки попал?

Дверь за моей спиной неожиданно скрипнула, и голос того, кого старший лейтенант именовал Баля, радушно произнес:

– А вот зараз и чаёк. Я туточка еще и батерфродов зробыл, товарищу старший лейтенант.

– Не батерфродов, а бутербродов, – отозвался тот. – Ну сколько еще тебя учить?

– Та я их кляту немецку мову не розумию, – добродушно повинился Баля. – Вечеряйте.

– Угощайтесь, товарищ коминтерновец, – радушным жестом указал на стол старший лейтенант. – Вы же у нас четыре дня без памяти провалялись. Вас пограничный наряд еще восемнадцатого утром у Буга обнаружил. Совсем без сознания. И голого. Это вас уже здесь в гимнастерку и бриджи обрядили. А сапоги так и не подобрали, размерец великоват. – Он хохотнул, и я машинально тоже растянул губы в улыбке.

Все, что я увидел и осознал, пока не укладывалось у меня в голове. Потому что все это очень напоминало любимый анекдот сисанов… ну, про потерянную колонию. Ничем иным столь низкий уровень развития технологий пока объяснить было невозможно.

– Вы как чаёк любите, вприкуску или размешать? – заботливо поинтересовался старший лейтенант.

Я снова улыбнулся, сгреб со стола чашку и отхлебнул. Напиток был горячий, навскидку градусов около девяносто пяти. Язык немного защипало, но, в общем, температура была как раз что надо. На вкус напиток напоминал обычный черный тии.

– Вообще без сахара пьете? – Старший лейтенант уважительно качнул головой. – Видно, с гражданской привыкли. У нас начальник отдела тоже часто без сахара пьет. А иногда вообще зверобой заваривает. Говорит, как на гражданской привык, так до сих пор нравится. А насчет сапог не беспокойтесь. Я завтра Панасенко на корпусные склады пошлю – подберет. Вернее, какое завтра? Завтра ж выходной, воскресенье. То есть… – он задрал рукав своей тужурки и бросил взгляд на что-то типа наручного многофункционала, вселив в меня надежду, что анекдот может оказаться просто анекдотом, – уже сегодня. Почти половина четвертого. – Он смущенно улыбнулся. – У нас неделю как ввели усиление, по ночам обязательно дежурит один сотрудник, так я вот и решил, пока ночь, вами заняться. Мы ж вас за немецкого шпиона принимали. Из особого отдела округа шифровка пришла. Об усилении бдительности. Вот я и… – Он протянул руку, сгреб со стола некое устройство из металла со вставленной внутрь стеклянной емкостью, в которую уже был налит этот тии-чаек, и сделал глоток. – Хух!..

Судя по тому, как его перекорежило, температура напитка в его приспособлении зашкаливала за сто десять градусов. Наверное, это устройство предназначалось для доведения уже готового напитка до необходимой температуры. Просто у него оказался случайно сдвинут регулятор. И эта мысль позволила мне еще на шажок отойти от анекдота. Ну мало ли… Может, добывание огня трением и изготовление мебели из дерева просто местные традиции. На Баскии, например, до сих пор не используют стандартные дозаторы, предпочитая разливать сидр в жутко дорогие стеклянные бутылки и наливать его вручную, держа стакан в опущенной руке, а бутылку в высоко задранной другой. Потому что сидр, видите ли, перед употреблением надо «разбить о стенку стакана». Поэтому сидр с Баскии стоит едва ли не в десять раз дороже любого другого. Я пил и тот, и обычный и могу сказать, что разница никак не соответствует цене.

– Баля, мать твою! – рявкнул старший лейтенант. – Я тебе сколько раз говорил, не наливай мне кипяток!

– Так то ж чаёк, товарищу старший лейтенант, – послышался недоуменный голос Бали. – Як же его тепленьким пыти? То ж помои!

Я снова подхватил со стола чашку и глотнул. А затем потянулся за бутербродом. Все услышанное предстояло хорошенько обдумать.

– Как следует покормить вас мы сейчас, ночью, не можем. Но я с утра пошлю Панасенко на кухню столовой комсостава. Он вам чего-нибудь поосновательней принесет. А уж в понедельник доложим о вас по команде…

Я снова кивнул:

– Спасибо, старший лейтенант.

– Разрешите поинтересоваться, – продолжил он, когда его устройство для поддержания температуры напитка опустело почти наполовину, – а вы родом из каких краев будете? Очень у вас акцентик интересный.

Его попытка разговорить меня выглядела очень неуклюже.

– Я же тебе сказал, лейтенант, – отозвался я, – не помню ничего. Вот передашь меня по команде, залезут там в базу данных и всё узнают.

– В архивы, что ли? – не понял он сразу, а затем важно кивнул. – Это точно. Всё как есть установят. У нас с этим строго. Я вот в прошлом месяце одного майора на этап оформлял… скрытым немецким шпионом оказался, сволочь! Так столько бумаги извел – просто ужас. Наш начальник за любую бумажку три шкуры дерет… старая школа!

Я сделал еще один глоток. «Бумаги»… У них здесь что, нет электронного документооборота?! Или опять традиция? Да сколько же здесь тогда традиций получается?

– Да вы ешьте, товарищ коминтерновец, ешьте, – радушно подвинул мне тарелку с бутербродами старший лейтенант. – За четыре дня, верно, шибко проголодались.

– Организм в состоянии отключенного сознания расходует приблизительно в четыре – шесть раз меньше ресурсов, чем обычно, – машинально пояснил я. – А без пищи человек даже в активном состоянии может существовать два… от двух недель до месяца, в зависимости от особенностей метаболизма.

Вот черт, едва не ляпнул «два года»! Это же все равно, что прямо представиться: я – гвардеец. Об особенностях нашего метаболизма и так ходит много легенд, но в данном случае медики утверждают, что это правда. Хотя я не знаю ни одного гвардейца, которому пришлось бы проверить утверждение на собственной шкуре. Дольше всего голодала монада Ига Каллепо из второго гвардейского корпуса, но их нашли и сняли с аварийного транспортника всего после девяти стандартных месяцев. К тому же у них был при себе стандартный полевой недельный сухпай, который вполне способен восполнять расходуемые ресурсы организма, находящегося в медитативном состоянии, на протяжении пяти месяцев. Что с учетом посменного дежурства дает уменьшение фазы пищевого дефицита вообще до четырех с половиной месяцев.

Старший лейтенант уважительно качнул головой:

– Да уж, сколько вы знаете…

Я дружелюбно усмехнулся. Я знаю гораздо больше, молодой человек, но вам пока сообщать об этом не собираюсь. Кстати, интересные у них тут бутерброды. Хлеб из смеси ржи и пшеницы, очень похожий на тот, что подается в наших ресторанах на День тезоименитства, а сверху нечто соленое, белого цвета, на вкус напоминающее концентрированный жир. Да и по реакции организма ясно, что вещь очень калорийная. Съел всего два, а голова уже заметно потяжелела. Чувствуется отток крови к желудку. Похоже, мне предложили продукты из специального пайка, предназначенного для быстрого восстановления ресурсов ослабленного организма.

– Ну, вам теперь отдохнуть надо, товарищ коминтерновец, – спохватился старший лейтенант, когда бутерброды и тии-чаёк закончились. – К тому же, – он не смог сдержать зевок и прикрыл рот ладонью, – это мы привычные к ночной работе, а вам, наверное, уже и спать хочется?

Отдыха мне не требовалось. Судя по результатам экспресс-диагностики, которую я провел, попивая чаёк, мой организм находился в отличном состоянии. Не учитывая, конечно, синяка на правой скуле, возникшего в результате удара, благодаря которому я и очнулся. Но повреждение периферийных тканей лица не было тем фактором, который стоило принимать во внимание. Тем более что заживление уже шло, и через пару часов от синяка не должно было остаться ни малейшего следа. Однако собранную за этот час информацию стоило обдумать и систематизировать. Поэтому я кивнул:

– Спасибо. Не помешало бы.

– Я бы вам постелил поудобнее, но пока белья взять неоткуда, да и не могу я вас из камеры перевести. Вот начальник в понедельник появится, тогда и… – Старший лейтенант виновато улыбнулся.

– Ничего страшного, – успокоил я его, поднимаясь. – Не все ли равно, где спать?

– Это точно. – На его лице явно проступило облегчение. Похоже, он очень опасался, что я начну его психологически прессовать и, как говорится, качать права.

– Панасенко, Баля!..

Спустя несколько секунд дверь отворилась, и в проеме нарисовались эти двое из ларца. Причем с лица они действительно были одинаковы. Оба круглолицые, уже слегка лысоватые, с крупными, мясистыми губами и носами картошкой. Только один, которого старший лейтенант называл Баля, был белолиц и конопат, а лицо второго было загорелым.

– Баля, прибери тут. Панасенко, проводишь товарища коминтерновца в его камеру. И брось туда шинель, даже пару брось!..

– Слухаю, товарищу старший лейтенант, – гулко отозвался Панасенко. (Голоса у них все-таки были разные…)

Камера оказалась точно такой же каморкой, как и та, в которой я очнулся. Единственная разница заключалась в том, что прямо под окном стояло помятое металлическое ведро, запах, шедший из него, не вызывал сомнений в его предназначении, а к стене была прикреплена во всю ее длину деревянная, обитая железом полка. Она была зафиксирована в закрытом состоянии грубой железной щеколдой, запертой на примитивный висячий замок.

– Я зараз, – суетливо отозвался Панасенко и, протиснувшись мимо меня, загремел ключами, а затем торопливо откинул полку, которая повисла на двух вполне прочных на вид цепях.

Да уж!.. Получившееся ложе сложно было считать образцом комфорта. Любящие судиться со всеми подряд жители сектора Атлантис, если предложить им отдохнуть на подобном, пожалуй, тут же выставили бы счет муниципалитету или местному правительству (кто его знает, в чьем ведении тут находятся тюрьмы) за «применение бесчеловечных пыток». Но выбирать особо не приходилось. К тому же гвардейцам случается отдыхать и в гораздо более сложных условиях. Так что я спокойно вошел внутрь.

– Сей секунд шинельку принесу, товарищу кохминтерновиц, – извинился Панасенко, выскакивая в коридор. – А вы пока лягайте, лягайте…

Я воспользовался советом и, протиснувшись вдоль стены, до которой при разложенной полке осталось пространство шириной едва ли с полтора моих кулака, аккуратно опустился на это явно неэротическое ложе.

Полка слегка скрипнула, но мой вес приняла вполне благосклонно.

– Ось так, – удовлетворенно закивал Панасенко, вновь появившись в камере и набрасывая на меня шинель.