– Мой первый мальчик сбежал тут же, больше я его не видела, – все так же отрешенно болтала Лиз. – А Ник… Я тебе о нем рассказывала, помнишь? Он поспешил замять тему, спасибо ему за это.
– Замять? – Вдруг вскипел собеседник, сжав кулаки. – Это как?
– Вроде как ему жаль, но нужно идти дальше. И знаешь, я вот тогда поняла, что не стоило рассказывать вообще, – произнесла она осторожно, поглядывая на ощетинившегося мужчину. – Мне и сейчас дурно от рассказа, зря я начала это все.
Лиз поднялась со стула и двинулась в спальню, судорожно соображая, насколько много у нее здесь вещей. Быстрым взглядом она оценила открытую гостиную, где недавно они принимали семьи любимого человека, который сегодня вдруг отстранился, услышав о чудовищной истории ее детства. За спиной послышались мужские шаги и цокот собачьих когтей, и Лиз испуганно обернулась, словно это могли быть не Грег с Бароном.
– Где находится этот приют? – Спросил он, поймав ее ускользающую руку.
– Зачем тебе? – Насторожилась она.
Он прижал ее к лестнице, не желая отпускать больше и, обхватив широкими ладонями плечи, заглянул в глаза.
– Едем туда сейчас.
– Что? Нет! – Задыхаясь от паники, вскрикнула Лиз. – Я никогда туда не сунусь! Слышишь? Это безумие!
– Безумие – бояться обычных подонков сейчас, когда прошло много лет, – бросил он. – Я буду рядом. Ты увидишь его и все поймешь.
– Ни за что! – Мотнула головой Лиз и вырвалась из захвата.
Достигнув спальни, она принялась одеваться. Никогда еще она не убегала от Грега в разгар ссоры, да и ссорились они так сильно впервые. Он не мешал ей, но встал на выходе из комнаты, скрестив руки на груди. Вырваться из дома будет очень проблематично.
Лиз накинула бежевое платье в мелкий цветок и собралась уже покинуть чужое жилище, когда сильные руки обхватили ее крепко.
– Ты не сможешь двигаться дальше без этой поездки. Посмотри на себя! – Прорычал Грегори, едва сдерживая пыл, и пес, почуяв общий настрой, тоже не сдержался от рыка. – Взгляни в зеркало!
Силой он поставил девушку против своего отражения, и ее строптивость испарилась. Из зеркала на Лиз смотрела маленькая напуганная девочка, растоптанная и опороченная.
– Ты боишься, – произнес Грегори и смягчился, почувствовав ее капитуляцию. – Боишься призрака, живешь этим образом. То, что произошло, кошмарно.
– Ничего не произошло, – попыталась еще сопротивляться девушка.
– Эта фраза не работает, верно? Ты по сей день его боишься, – напирал мужчина.
– Он мне нравился, – прошептала Лиз, прикрыв покрасневшее от стыда лицо ладонями.
– Я понял это еще во время рассказа, – кивнул Грег, и собеседница разрыдалась.
Она сдалась. Не было сил больше бежать от прошлого, настоящего и будущего. Ничего не работало, Грегори прав. Ей так и не удалось за все эти годы простить обидчика, отпустить прошлое, научиться жить дальше. Все, что происходило вокруг нее на сегодняшний день было жалкой попыткой закинуться эмоциями, лишь бы не смотреть назад на фантомов из кошмарного детства.
– Лиз, делать вид, что ничего не произошло – глупо, – пробасил ей на ухо обнимающий мужчина. – Все случилось, пусть и не так, как ожидал этот ублюдок. Твои мужики – трусы, не тем ты доверяла свою жизнь. Едем.
– Нет.
Он оттянул убитую горем девушку от себя и взглянул на нее очень тепло и сочувственно. Он не сердился на нее, как вначале показалось Лиз, нет. Как она могла подумать такую глупость? Это был неудержимый праведный гнев, направленный на насильника, а не на его жертву.
– У тебя нет выбора сейчас, – вдруг заявил Грег. – Я – твой мужчина, я отвечаю за безопасность, значит, и решать эти вопросы – мне.
Загнанная в угол, измученная сильнее, чем в самую сложную неделю в корпорации, девушка обессилено упала на кровать. Что творил этот человек, некогда пообещавший защищать ее от всех напастей мира? Как она справится со своим драконом, перекормленным страхами? Проще умереть прямо сейчас.
– Ты ведь не убьешь его, правда? – Испуганно промямлила Лиз отодвигая на потом вожделенное желание смерти, на что мужчина смерил ее продолжительным взглядом.
– Переживаешь за этого мерзавца?
– Нет, за тебя.
– Я подумаю, – бросил Грегори с опасной усмешкой и раскрыл шкаф в поисках дорожной одежды.
26
Утро снова началось слишком рано благодаря невыносимо жаркому солнцу, бившему в окно гостиной. Оно воодушевленно стучалось сквозь стекло неугомонными ослепительными кулаками, требуя подъема, но чугунная голова после вчерашнего виски отказывалась отдираться от подушки. Впрочем, встать все равно пришлось. Нужда сдавила мочевой пузырь до боли, сообщая, что пить на ночь было не очень хорошей идеей. Брендон продрал глаза и огляделся, соображая, как добраться до туалета наименьшими усилиями. Ничего нового в голову не взбрело, поэтому пришлось справляться по старинке.
Он вчера снова уснул на диване. Если на второй этаж он не совался со времен смерти матери – пропади, стерва, пропадом – то спальня, раскинувшаяся недалеко от главного входа, еще какое-то время притягивала его своими мягкими матрасными объятиями. Правда, недолго. Как только дом выставился на продажу по причине своего гигантского размера, который единственному оставшемуся жильцу был не только ни к чему, но и не по зубам в плане уборки и ухода за ним, мужчина понял, что свою жизнедеятельность лучше сократить до одной комнаты. В его состоянии так было проще подготавливать жилье к осмотру потенциальными покупателями.
Перекатившись на бок, он притянул к себе громоздкое металлическое кресло на огромных колесах, доставшееся ему в награду за неосторожность, и принялся сильными руками перекидывать свои безвольные тощие нижние конечности на сиденье транспорта, искренне молясь лишь о том, чтобы не начать процесс отливания прямо здесь, в жилой комнате. Тогда бы пришлось мыть полы перед посещением особняка очередными покупателями, которых владелец ждал после обеда, а это бы далось ему вообще с непосильным трудом, потому что попробуй-ка управлять креслом, шваброй и собой одновременно!
Перекинув парализованное ниже пояса тело в седло, он принялся усиленно работать руками, выкручивая неудобные металлические дуги по направлению к дверям сортира. Брендон страстно желал, чтобы его следующее жилище имело лишь одну комнату и было полностью оборудовано под его ущербное существование, смертельно устав от жизни в таком никчемном виде.
Уже достигнув туалета, он вдруг понял, что именно сейчас может не успеть. За неимением инвалидных поручней в санузле, снятых недавно агентством по недвижимости, его гигиена, ранее заключавшаяся в перекидывании своего тела на унитаз, теперь представляла собой последовательность действий, требующих высокой осознанности и исключающих спешку. Но припертая потребность организма эту спешку как раз устраивала. Брендон судорожно принялся стаскивать себя с кресла.
– Чертово дерьмо, – прошипел он сквозь стиснутые зубы.
Ни за что не успеть! Нужда уже причиняла ему физическую боль от зажимания, но тело никак не поддавалось, то цепляясь костлявыми ногами за опоры кресла, то угрожая расплескать содержимое мочевого пузыря. В момент, когда воля иссякла, и жидкость была готова брызнуть из его атрофированного органа, Брендон ухватился за край ванной и завалился внутрь нее вперед головой. За ним, словно сухие сучья, прогремели узловатыми суставами ноги, и по телу полилась неудержимая горячая жидкость.
Вскоре течь прекратилась. Мужчина униженно валялся на дне ванной, политый собственной мочой, и всхлипывал от бессилия и ненависти к незаслуженной жестокой судьбе. Его ждала процедура, едва ли более простая, чем мытье полов – мытье себя. Злоба, несогласие с миром и острое чувство несправедливости вышибло из него последние силы, Брендон разрыдался, проклиная тот день, когда неудачно упал с лестницы на второй этаж, лишив себя не только ног, но и мужских сил ниже пояса. Перебитые осколками позвоночника нервные окончания приковали его прекрасное тело к дребезжащей телеге, а самого пострадавшего сделали импотентом. Поскуливая побитой собакой от вселенской жалости к себе, он попытался дотянуться до крана, и вскоре по лежащему в нелепой позе телу полилась вода, смывающая едкий запах испражнений с тела двадцатидевятилетнего алкоголика.
Крепкие спиртные напитки основательно вошли в его мир сразу после выписки из больницы, где его приговорили к ущербной жизни в этом покореженном теле. Какое-то время мать еще пыталась сдерживать его желание закончить то, что не довела до конца лестница, выливая его пойло в раковину и скандаля время от времени, но даже ей, вырастившей за свою жизнь несколько сотен детей разных характеров и нравов, не хватило сил на собственного сына. И Брендон попивал горячительное в сложное для себя время, не зная иных путей к проживанию утраты.
Конечно, после ее смерти все изменилось. Приют расформировали, детей вывезли в соседние города, кого куда. Второй этаж стал для него недоступным, и Брендон, пригласив работников клининговой компании, привел комнаты в порядок и законсервировал их, зная, что они ему больше не пригодятся. Впрочем, вскоре и дом для него стал громоздок, и хозяин огромного особняка решил избавиться от обузы, раз уж не смог избавиться от собственного постыдно бессильного тела.
Смотры шли вяло. Кому нужен гигантский дом на шестнадцать спален, утонувший в зарослях акаций и раскидистых буков, с нестриженым газоном и приходящими от времени в негодность системами жизнеобеспечения? Когда-то маленькие поганцы из-под плетки матери приводили это не в меру большое жилье в порядок, и Брендон представлял, что однажды, когда мать покинет этот мир, он разгонит притон молокососов и устроит тут шикарный бордель с самыми страстными шлюхами! Как смешна и изощренна бывает порой судьба, обламывающая крылья на мечту. Его бесполезно болтающиеся причиндалы не имели теперь сил даже к продолжительному держанию мочи, не говоря уже о чем-то другом.
Постанывая, он закончил обмывание своего позорного тела, после чего, кое-как сорвав со стены полотенце и, наполовину мокрый, перебрался назад в кресло, закинув сырую одежду в корзину для белья. Элементарные бытовые действия требовали от него трудов, сопоставимых с выживанием в лесной чаще, немногим отличающейся по комфорту.
Брендон притянул каталку к шкафу, желая одеться после незапланированного душа, и уставился на себя в зеркальную поверхность высокой двери. Из потустороннего мира на него смотрел еще совсем не старый, но обессиленный мужчина, уставший и отчаявшийся. О вчерашнем свидании с бутылкой напоминали опухшие веки вокруг темных глаз, а кудрявые волосы, окутавшие шею, намекали на потребность в парикмахере. Впрочем, кому это интересно? Прическа меньше всего волновала его и доставляла минимум хлопот на фоне того, как ему приходится мучиться каждый день со своим непослушным телом, которым в былые времена мужчина очень гордился.
Распахнув шкаф, он выбрал свежую футболку и домашние шорты, устав от рубашки и брюк в удушливую июньскую жару, на которых так настаивал агент по недвижимости. Он намекал, что не всем людям приятно таращиться на его костлявые коленки инвалида, но Брендону стало теперь все равно. Какая разница, что думают о нем люди? Хуже, чем он сам о себе думает, просто невозможно думать о нем!
О, как он заблуждался! Но пока, пребывая в блаженном неведении, наследник приюта взялся за свои обычные повседневные действия, занимающие все его время бодрствования.
Первым делом он выставил перед домом табличку на дохлых металлических лапах из строительного лома «на продажу», авось кто заинтересуется постройкой с улицы. Дело второе и далеко не самое простое – прокормить себя. Сложность была даже не в финансовом вопросе – скряга-мамаша оставила ему, помимо огромного дома, весьма приличную сумму, сэкономленную на бедных сиротках. Кухня была для него опасной ловушкой, в которой едва могло повернуться громоздкое инвалидное кресло. Оно цеплялось за витиеватые ножки старинного круглого стола и задевало металлические стулья, с грохотом падавшие на видавший виды паркет, кое-где уже вспученный временем и вечной кухонной влагой. Сам гарнитур, будучи довольно высоким и грациозным, возвышался над далеко не маленьким сидящим Брендоном до самой груди. Это усложняло манипуляцию с утварью, а о верхних шкафчиках и вовсе пришлось забыть: они стали недоступны для мужчины при всем желании.
Какие-то вещи он уже не убирал со стола, за что получал нагоняй от агента по недвижимости, которому приходилось прятать хлам перед приездом покупателей по полкам. Недовольный бардаком, он расставлял упаковки с сухим завтраком, сахарницы и вазы для конфет по навесным шкафам, а потом неизменно получал в свой след проклятия инвалида, снимавшего нужные вещи с полок точным ударом швабры.
Ненавистный быт убивал его, вымораживал, ввергал в пучину отчаяния! Каждый день отзывался испытанием, вынуждавшим совершать подвиг, требовал терпения и осознанности действий – иначе изматывающей приборки не миновать – выжимал последние силы. Совершенно не приспособленный к домашним делам и в лучшие его годы, будучи теперь беспомощным, Брендон лавировал на грани между острым желанием смерти и убеждением: «ладно, доживу этот кошмарный день, а завтра посмотрим».
Сегодняшний завтрак ничем не отличался от вчерашнего, разве только стуком в дверь, когда вторая ложка с хлопьями погрузилась в его рот.
