Разбойничья Слуда. Книга 1. Река
Николай Омелин
Летом 1914 года, незадолго до начала Первой мировой войны, похищено большое количество золота. Странным образом даже для самих участников тех событий оно исчезает. Следы затерявшегося богатства ведут в глухую северную деревушку.Книга публикуется в авторской орфографии и пунктуации.
Разбойничья Слуда
Книга 1. Река
Николай Омелин
© Николай Омелин, 2023
ISBN 978-5-4496-2360-7 (т. 1)
ISBN 978-5-4496-2361-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В качестве иллюстраций в романе использованы фотографии и рисунки автора.
От автора: Любое сходство с реальными людьми, названиями и событиями является случайным.
Часть первая
1999 год
Анна стояла у окна кухни своей небольшой двухкомнатной квартиры. Осторожно касаясь руками стекла, она внимательно всматривалась в стекающие по нему капли дождя. Смотрела, как они объединялись сначала в небольшие ручейки, затем постепенно сливаясь между собой, превращались в один сплошной поток.
Дождь лил не переставая уже третий день. Ей казалось, что так было и будет всегда. Что начался он с самого ее рождения. И вот уже идет, не переставая седьмой десяток. Женщина поочередно прикладывала ладони к окну, как будто пыталась остановить весь этот поток. Но дождь не обращал на них внимания, не слушал и не замечал, скатываясь вниз по стеклу.
«И жизнь, как дождь… Пробежала, проплыла, пролетела, – пришло на ум Анне. – Ведь нашла то, что искала. А оказалось, что искала, да не то». Такие мысли ей стали приходить все чаще и чаще. А в последнее время она никак не могла от них отвлечься в течение всего дня. Просыпалась с ними. Спать ложилась, тоже думая о прошлом.
«Хандра, Анна Степановна, или как сейчас модно говорить, депрессия – наша спутница жизни, – сказал ей на днях сосед по дому. – Осень, одним словом». Стугова хоть и согласилась с ним тогда, но про себя же, подумала, что осень тут не причем.
Резко повернувшись, она прошла в коридор. Немного постояла, глядя вверх на антресоль. Потом принесла с комнаты стремянку и забралась на нее. Распахнув дверцы шкафчика, она стала доставать из него какие-то пакеты и бросать вниз на рядом стоящее кресло. Свертки были хоть и небольшого размера, но тяжёлые, от чего при падении чуть подпрыгивали на мягком сидении. Содержимое их было завернуто в какое-то тряпьё и надежно перевязано капроновой веревкой.
Спустившись вниз, Анна сложила пакеты в лежащий на полу старенький рюкзак, и с большим трудом положила его обратно на кресло. Глядя на мешок, задумалась: «А как же я его понесу? Путь не близкий… Вот ведь не задача». Она попыталась вспомнить, когда последний раз прикасалась к этим сверткам: «Лет пять прошло. Да пожалуй. После смерти Вани притащила их сюда. Так и лежат… В девяносто четвертом? Да, так и есть в девяносто четвертом. Вот, дура, забыла, когда мужа схоронила. Шестьдесят пять, а памяти никакой не стало».
Женщина вытащила из стоящего в коридоре старенького комода еще один, чуть поменьше первого, рюкзак и переложила несколько свертков в него. Приподняла один, потом другой, и с сожалением отметила: «Да, уж. Время сил не добавило. А еще совсем недавно тащила всю поклажу».
За окном послышался грохот трамвая. Поговаривали, что дни его сочтены. Уже и рельсы кое-где в городе разобрали. Но городские исполины всё еще боролись за своё существование, и не хотели уступать автобусам архангельские улицы.
Городской шум отвлек ее от раздумий. Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. С ее не малым для женщины ростом Анну никогда не считали уж очень высокой. Умный и цепкий взгляд всегда выделял ее среди окружающих. В нем, несмотря на возраст, еще чувствовалась жизненная сила.
Сейчас, глядя на своё отражение, она словно пыталась получить от себя же подтверждение тому, что принятое несколькими минутами назад решение, сможет выполнить.
– Обязательно нужно всё отвезти обратно. Вернуть и забыть, чтобы оно больше не причинило никому вреда, – словно клятву проговорила она.
Рядом зазвонил телефон.
– Слушаю! – крикнула Анна, схватив трубку.
– Анна Степановна! Здравствуй, дорогая! – раздался хрипловатый голос на том конце провода.
Анна узнала звонившего, и, не дожидаясь пока тот что-то еще скажет, проговорила:
– Здравствуй, Николай. Ты бы заехал что-ли. Заодно и расскажешь, чего обо мне вдруг вспомнил. Поди, и сам не хочешь по телефону-то болтать.
– Очень хорошо, я скоро, – услышала она в трубку.
Часа через два в дверь позвонили. Анна одернула подол, поправила выбившиеся из-под заколки волосы, и пошла открывать.
– Всё хорошеешь, Анна Степановна, – Кравцов всегда начинал разговор с ней с этой фразы. – А я вот в городе, так, дай думаю, позвоню.
– Ботинки снимай, мыла я, – услышал он в ответ, прошел следом за ней в кухню и присел на табуретку.
Николай Семенович нет-нет, да и навещал ее, приезжая в Архангельск. Пять лет назад он уехал жить к дочери в область, но время от времени приезжал в город. Кравцов дружил с ее мужем. А последние годы, вплоть до смерти Стугова почти не расставались. И работали вместе, и после работы частенько вечерами в их гараже пропадали. Возвращались они домой ближе к полуночи, но в отличие от других любителей гаражных посиделок, всегда трезвые. Чем там они занимались, Анна точно не знала. Да она и не лезла к мужу с расспросами. Не от равнодушия, а так уж устроена была, да и жизнь приучила не спрашивать лишнего. «Захочет, сам скажет, – рассуждала она тогда».
– Я, Аня, вот что сказать-то хотел, – неуверенно начал Кравцов. – Иван Иванович покойный, как то обмолвился… – тут он замялся.
– Да, не мычи ты, Коля, – Анна знала, что Кравцов в общении с ней проявлял нерешительность, и только резкое слово заставляло его быстрее соображать и выражать свои мысли. – Говори, что там у тебя.
– Ну, вообщем, деньги мне нужны. А Иван незадолго до смерти, когда в последний раз в Ачем собирались, сказал, что после поездки туда, богатым станет. А стал или нет, не знаю. Я же тогда с вами не поехал… приболел, – Николай вопросительно посмотрел на Анну.
– Какое богатство, о чем ты говоришь… Вон старая фуфайка, да костюм вельветовый в шкафу висят, что после Ивана и остались. Все раздала из более или менее приличного. Была еще гармонь, так и ее я недавно соседу отдала.
И немного помолчав, добавила:
– Ты после смерти его в Вельменьгу жить уехал. Тогда не спрашивал о деньгах. А тут что-то о богатстве вдруг вспомнил. Вроде тебя, Коль, раньше особо деньги и не интересовали никогда?
– Да, уж, – толи согласился, толи нет Николай, и глубоко вздохнул. – Ну, нет, так нет.
На кухне на какое-то время воцарилась тишина, и лишь барабанящий за окном дождь да тикающие на стенке часы, нарушали ее.
– А что, Коля, тебя на деньги-то потянуло? Давай, давай, рассказывай, не молчи. Случилось аль чего? – немного погодя спросила Анна.
Николай привстал, передвинул табуретку ближе к столу, и снова сел.
– Танька, дочка старшая – дура, квартиру заложила за свой бизнес, а выкупить-то не чем. У них в Питере строго с этим. Ездил недавно к ним, ревет. Внуков мне жалко. Если бы не они, так я бы и пальцем не пошевелил.
Кравцов чуть помедлил, а потом посмотрел на Анну и спросил:
– А ты никак курить бросила? Раньше табаком пахло, а теперь не чую что то.
– На балкон хожу. Недавно у врача была, вот он и сказал, что уж если очень хочется, то лучше на свежем воздухе курить. И в доме меньше заразы этой будет…
Она посмотрела Николаю прямо в глаза и продолжила:
– А что до богатства, то скажу так: от богатства радость и добро должны исходить, а если от него горе и смерть, то разве это – богатство? От такого богатства нужно избавляться, если оно есть… и ни в коей мере, ни с кем не делиться.
