Проклятие «Берёзовой рощи». (мистическая реалити-автобиография)
Андрей Шилин
Арик Моше, древнееврейский гений и один из трёх, спасшихся в знаменитом избиении младенцев, приобретает дар создавать произведения искусства, способные оживать и воздействовать на человеческую душу. По воле обстоятельств он создаёт загадочную картину, проклятую и всегда жаждущую власти. Путешествие этой картины сквозь века и континенты ведёт к переворотам, к войнам, к силам, вечно борющимся за души людей…
Проклятие «Берёзовой рощи»
(мистическая реалити-автобиография)
Андрей Шилин
© Андрей Шилин, 2023
ISBN 978-5-4485-4383-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
(мистическая реалити-автобиография)
Тонкой красной ниткой слева направо вытягивается струйка тягучей дымящейся жидкости и сворачивается в крайней правой точке в румяный пузырящийся пирог. Я закрываю глаза, пытаясь привести в порядок мысли, путающиеся в гудящей голове. Ничего. Будто бормашина сверлит мозг, вязнув в кашеподобной субстанции.
Приоткрыв глаза снова и с трудом вращая зрачками в набухших глазницах, я задерживаю взгляд на мутной бесформенной вещи, слегка покачивающейся рядом со мной. Что это? Никак не удается сфокусировать внимание. Надо резко до боли зажмуриться и постараться еще раз настроить зрение.
Проморгавшись, я наконец начинаю приходить в себя. Пелена с глаз сошла, что-то стало проясняться. Где я? В яме? В землянке? В сарае? Что я здесь делаю? Идиотски банальный вопрос. Особенно когда с раскалывающейся от боли головой лежишь на земляном полу какой-то берлоги с намеками на цивилизацию в виде рубленого дубового стола с двумя пеньками и санузлом из ржавого ведра. Что такое? Я не могу пошевелить руками и ногами.
Покрутив головой, с удовольствием убеждаюсь, что данные части тела у меня хотя бы присутствуют, только скручены рыжей колючей проволокой и, похоже, затекли. Боли больше не чувствую. «Больше»?.. Почему я так сказал? Похоже, мой мозг что-то помнит, но подсознание не дает мне воспользоваться дорогой привилегией – памятью.
Так. Что все-таки висит надо мной? А! А-а! Это… труп. Он подвешен ногами вверх, а горло его разрезано от уха до уха. из разбухшего пореза саднит красноватая слизь и сворачивается, достигая пола. Не в силах сдержаться с судорожными позывами желудка, я сблевываю воздух, смешанный с желудочным соком, давлюсь, задыхаясь, хрипло дыша и издавая такую гортанную мелодию, что раньше мог бы посмеяться над ней, сравнив с пением простуженного петуха.
Я чувствую, как что-то приближается ко мне, кручусь, извиваясь. Где Он? Что это? Шагов не слышно, но постепенно нарастает шелестящий шум, звук сотен шепотов и шорохов. Наконец в комнату вползает Он и движется ко мне. Он в балахоне из мешковины; на черепе, обтянутом бледно-желтой кожей, почти нет волос, зато мелкие пираньи зубы на выпирающей в этой части черепа морде не закрыты губами и постоянно хищно оскалены. Из-под балахона пятнистые восьмипалые руки с коричневыми когтями извлекают полотно косы и кладут рядом со мной. Он исчезает, а через некоторое время положение моего тела меняется, и я оказываюсь висящим вниз головой. Он берет косу и тихо направляется ко мне, скалясь и то и дело роняя зеленоватую слюну. Не надо! Не хочу! Не-е-е-т!
…Резко сев на кровати, я все еще кричу: «Не-е-ет!» Падаю назад и, долго не осознавая действительности, кручусь по кровати, сбрасывая одеяло, подушки и тоже пока не успевшую прийти в себя Маринку.
Она включает свет, и я застываю в постели в позе сломанной марионетки театра кукол имени Боткина. Затекшие руки начинают знакомо покалывать, убеждая меня в истинной причине их онемения. Чтобы как-то успокоить Маринку, улыбаюсь: «Ну что, хорошая моя, напугал я тебя? Прости. Это только сон, только кошмарный сон. Я больше не буду. Не веришь? Клянусь здоровьем венеролога. Иди ко мне!» Я протягиваю руки театральным жестом. Но она стоит, не двигаясь, а в ее глазах, пропитанных тревожным ужасом, я уже не вижу ничего успокоительного. Медленно, дрожащими руками, не сводя внимательного взгляда с моего лица, она подает мне настольное зеркальце с тумбочки. Дрожь ее холодных пальцев передается моим. Я с трудом поворачиваю зеркало к себе и тут же инстинктивно отшвыриваю его. Падая на пол, оно задевает тумбочку и ложится отражающей поверхностью вниз. То, что я увидел в зеркале, могло бы сойти за глупый розыгрыш, если бы такой имел место. Подняв зеркало, вторично подношу к своему лицу. Растресканное стекло, деформируя отражение, тем не менее, не исказило той зловещей детали, которая вселила в нас ужасное оцепенение. Три жирных капли крови падают с шеи на простыню, взрываясь микробрызгами. Только теперь я чувствую, как горло мое горит. Слева, под подбородком, две красные саднящие точки. Это глубокие тонкие проколы чем-то очень тонким, потому что кровь из вены не брызжет. Вокруг точек-проколов лиловый с прозеленью подтёк. Я, кажется, знаю что это и откуда. Надо предупредить Маринку. Жар в горле усиливается, выжигает мясо, мешает дышать. Я задыхаюсь. Я не могу дышать. Сознание покидает меня, и я падаю рядом с кроватью…
1
По узкой улице Иершалима с запылённой булыжной мостовой, кутаясь в серую хламиду и часто озираясь, пятого дня месяца Сиван в сторону Хасмонейского дворца крался, гремя подошвами сандалей и кривым посохом, тощий сутуловатый юноша с лицом, поросшим густым плетущимся волосом. Молодого человека звали Арик Моше. Родился Арик третьего Тишрея 3761 года в семье смотрителя Гефсиманфского сада. Отец Ошер мечтал, как сын станет великим и мудрейшим правителем за всю историю Иудеи и прославит семью. Однако дата рождения не сулила ребёнку счастливой судьбы, ибо уже была связана с печальными событиями в хронике иудейского народа.
Тогда вавилонский царь Навуходоносор, завоевав Иудею, не уничтожил страну, а поставил губернатором еврея Гедалию бен Ахикама, которого не только сам знал, но который был так же ценим и уважаем жителями своей земли. Один из потомков последнего иудейского царя, Ишмаэль бен Нетания, хитрый и завистливый, замыслил коварный заговор против Гедалии, который не обращал внимания на предостережения друзей. В третий день месяца Тишрей, во время празднования великого Рош а-Шана, он устроил кровавую резню, убив Гедалию и уничтожив вавилонский гарнизон, сам при этом скрывшись в близлежащем городе. Евреи оказались в непростой ситуации и решили спасаться от гнева Навуходоносора в Египте. Однако вавилонский царь и там настиг беглецов, завоевав страну и безжалостно расправившись с её народом и несчастными беженцами. Так знаменательный праздник Рош а-Шана, омрачённый кровопролитием, привёл к грандиозной трагедии.
В это непростое время и появилось долгожданное дитя у несчастного Ошера. Появление первенца в мрачный праздник не веселило молодого отца. Высочайшим повелением кесаря Герода всем без исключения запрещалось под страхом смерти в этот год заводить потомство. Светлейший указ предписывал всех младенцев, появившихся вопреки строжайшему запрету, по доброй воле или по принуждению доставлять в Иершалим к храму возле оврага Гей-Энном.
«Ежели случится кому воспрепятствовать исполнению указа кесаря лично или сторонне, да свершится справедливая кара над дерзким ослушником, да настигнет проклятие его и род его на тысячи тысяч лет». Эти слова венчали Светлейший указ. Этими словами началось Великое избиение младенцев.
Стоит ли говорить, как много матерей и отцов стали жертвами страшного указа! Ни самые последние из блудниц, ни даже доведённые безысходностью до самого края нищие не расстались по-доброму с чадами. Детей, уже родившихся на момент издания указа, скрыть уже было нельзя.
Видел счастливо-несчастный Ошер, как днём сновали римские кентурии, привозя в повозках кучи визжащих голеньких тел, как шайки наёмников ночами приводили группы причитавших, решившихся поровну разделить судьбу младенцев. До последнего причастия помнил Ошер в мельчайших подробностях казнь «располовинивая» в центре города, откуда по каменистым улочкам как по руслам рек текли тысячи кор крови, попадая в колодцы и делая воду непригодной для питья, а Сикоамская купель от крови стала бурой и, переполненная, протекла бурными ручьями.
Долго немигающим взглядом следил Ошер, как страшные повозки, с горкой наполненные уродливыми половинками, морося сквозь щели по мостовой кровяными сгустками, бесконечными обозами свозили свой ужасный товар к Гей-Энному и в считанные дни наполнили овраг. Несколько недель спустя на этом месте выросла гора, пик которой был облеплен чёрным покрывалом воронья, а у подножия долгое время не утихали стонущие толпы. И ночь была похожа на день, и другой день был похож на предыдущий, и десятки грядущих как сотни минувших.
Ранние седины, посетившие отца Арика, в тот же год выкрасили набело весь народ. И многие поколения детей в последующие годы рождались седыми.
Но иначе сложилась судьба Арика: не оказался он в числе заочно приговорённых, медленно кативших в скрипучей повозке со скользким полом по дороге к плахе, установленной в центре города, не выклевал ему чёрный ворон-падальщик остекленевшие зрачки, не плакала по нему сутками напролёт безутешная мать.
А спас его от безвременной смерти отец. Хая, мать Арика, была на сносях, когда Ошер стал готовиться к рождению и спасению сына. Каждый день он собирал вести и слухи о несчастных случаях с новорождёнными
Когда же подошёл срок и у Хаи начались схватки, он увёл её в подвал, откуда не было слышно никаких звуков. Рождённый почти в полнейшей тишине, сын не издал ни малейшего писка, как будто чувствовал, к каким последствиям может привести эта естественная прихоть новорожденных. Обливаясь слезами, счастливые родители весь день ласкали дитя. А поздно ночью, когда спали даже сторожевые псы у городских ворот, Ошер взял лопату и надолго утонул в спасительной безлунной тьме. Когда он вернулся домой, шатаясь от усталости, без лопаты, грязный, с ободранными в кровь ладонями и лодыжками, с сорванными на руках ногтями и безумным взглядом, под мышкой он держал свёрток. Бедный сосед, да продлит Господь его годы, так никогда и не узнал, какова была судьба его умершего накануне ребёнка. Ошер очень аккуратно заровнял разрытую им свежую детскую могилу. После недолгого отдыха он взял сына от спавшей матери, прихватил новую лопату и унёс своё дитя в корзине за городскую стену в поле Алкедама. Здесь он вырыл яму, устроил землянку, поставил в неё колыбель, присыпал землёй и камнями, воткнув трубку для дыхания.
Наутро новоиспечённая мать, увидев рядом с собой почерневший труп, известила улицы города стенаниями. Так была обеспечена достоверность мёртворождения и искренность материнского горя.
В ночь Ошер отправился за спрятанным сыном, но оказалось, что он слишком хорошо скрыл землянку и всю ночь безнадежно рыскал по Алкедамскому полю. Когда забрезжил рассвет, открылась наконец глазам отчаявшегося отца дыхательная трубка землянки. Раскопав подземное укрытие, Ошер увидел такое, от чего хотел было тут же предать себя смерти – яма, вырытая накануне, полностью была заполнена буро-зелёной жижей. Возможно, её достигли ручьи из Силоамской купели, и ручки корзинки с малышом едва выступали на поверхность лужи. Кратковременное помрачение рассудка выключило Ошера из реальности, и в это время он не был похож ни на себя, ни вообще на человека. Стражники, находившиеся тогда на крепостной стене Иершалима, рассказывали только, что слышали, как далеко в поле гиена человеческими словами призывала на землю Дьявола…
Вернулся Ошер домой поздним утром, когда город начинал привычную для того года жизнь. Под халатом он ощущал приятно тёплый шевелящийся… живой свёрток.
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ
– Слышь, мужики, новый анекдот!
– Опять!..
– Погоди, Динь! Давай, если свежий.
– Только громче, не слышно, ведь. Мы ж сегодня не на СОБРовском «Мерине».
– Короче, где у правильного мента должен быть пистолет?
– Опять!
– Ну… в кобуре.
– А нож?
– Где?
– В спине-э-э! Га-га-га!
– Ну ты, Лёх, сегодня зажёг! Я аж чуть кресло не намочил.
– Сам дурак!
– Тут ты, Алекбер, не совсем попал. Не бойся, если начальник – дурак, бойся, если дурак – начальник.
– Глубокий афоризм. Пять за грамотность и два за содержание.
– Кончайте, горячие финские парни. Вас что, сегодняшнее дело не интересует?
– Усё у порядке, шеф. Как там, Алексей Нострадамыч угадал с анекдотом?
– Не в тему. Мокруха голимая. Сейчас сами увидите. Приехали. Всё. На выход!
