Танкист №1. Бей фашистов!
Глава 3. Серая зона[1]
ДНР, Донецк. Ноябрь 2014 года
Подполковнику Толстых его фамилия не шла – Михаил Сергеевич был худым и чернявым, и вправду имея кавказские корни. А позывной он взял в честь деда, воевавшего в Великую Отечественную.
В чистеньком «пятне», без фуражки, «Гиви» выглядел немного несерьезно, однако даже мимолетное знакомство выявляло в нем тот самый незримый стержень, что скрепляет характер.
Сила в подполковнике чувствовалась, и воли тоже хватало.
– Танкист? – оживился Михаил Сергеевич. – Капитан? Замечательно! Пойдем, покажу…
«Гиви» провел капитана Репнина под крышу холодного бокса, где громоздился «Т-72», выложенный «кирпичиками» – контейнерами навесной динамической защиты. Вдоль борта было выведено белым: «Сомали».
Крышка люка была поднята, и из утробы танка доносилось смутное бурчание да звяканье ключей.
– Эй! – возвысил голос «Гиви». – Экипаж машины боевой! Вылазь.
Первым над башней воздвигся молодой парень с роскошным чубом, торчавшим из-под танкового шлема.
– Здравия желаю, товарищ подполковник! – ухмыльнулся он и глянул на Репнина.
– Позвольте вам представить, товарищ капитан, – сказал Толстых, – сам Рома Сегаль! Наводчик.
– Здрасте! – расплылся Сегаль.
Лязгнул передний люк, и в него высунулся некто щекастый, тоже в шлеме.
– Знакомьтесь – Юрий Рудак, мехвод.
Кряхтя, механик-водитель вылез из люка по пояс и отдал честь.
– А это ваш командир, капитан Репнин, Геннадий Эдуардович. Прошу любить и жаловать.
– Ну, любить – это необязательно, – усмехнулся Геша.
– Оставляю вас на съедение, товарищ капитан! – оскалился Толстых и покинул бокс.
Репнин поглядел на мехвода – тому было явно за сорок, а лычки сержантские.
– Давайте сразу договоримся, – сказал он, – будем на «ты», чтобы никакой путаницы. Если придется фашистов бить, «выкать» некогда будет. Сержант Рудак, вас как по батюшке?
Рудак заулыбался, словно радуясь командирской непоследовательности:
– Михайлович. Юрий Михайлович.
– Сороковник есть уже?
– Полтинник, товарищ капитан!
– Поздравляю.
– А я – Роман Романович! – проявил инициативу наводчик.
– Рад за тебя. Как машина?
– Зверь!
Репнин, однако, кивать начальственно не стал – мол, принимаю к сведению, а облазил танк сверху донизу, осмотрел, ощупал все, от пушки до ленивца.
В общем, впечатление у него сложилось неплохое. Машина была, конечно, не новая, но ухоженная. Воевать можно.
Отобедав с экипажем, Геша взялся за квартирьерские заботы. По совету бывалых товарищей отправился на окраину Донецка, на Киевский проспект, где можно было снять комнату чуть ли не даром – случались обстрелы.
Рядом, сразу за чертой города, пролегала «серая зона», ничейная территория, где постоянно шарились каратели – то из минометов обложат, то артиллерией приветят.
Здесь, на окраине осажденного города, война наследила изрядно. В паре мест, даже рядом с остановкой, торчали хвостовики реактивных снарядов, внедрившихся в асфальт. На углу ржавел остов сожженного автобуса, давно разбитые витрины были заколочены досками, а дома зияли черными провалами – это взрывались снаряды, вырывая «пещеры» в железобетоне и кирпичной кладке.
Найдя нужный дом, на стене которого была намалевана громадная кривая стрела, указующая вход в бомбоубежище, Репнин поднялся на четвертый этаж и позвонил.
Ему открыла моложавая женщина с крашеными волосами, за спиной которой маячил отрок лет пятнадцати.
– Здравствуйте, я по поводу комнаты.
– А-а, проходите, проходите!
Хозяйка квартиры, назвавшись Тамарой Алексеевной, провела Гешу, сильно хромая, и показала угловую комнату. Ничего особенного – диван-кровать, шкаф, стол, стул.
Торговаться Репнин не стал – цена была смешная. Тамара обрадовалась и этим деньгам.
– Вова, поставь чайник!
– Тамара Алексеевна… Я же вас объем.
– Да бросьте! Я с утра пирожков напекла целый тазик.
– А с чем?
– Лук-яйцо. И яблоки.
Геннадий вздохнул:
– Вот тут я слаб!
После второй чашки (и четвертого пирожка) Репнин разомлел.
– Страшно тут? – спросил он, кивая на развороченный когда-то и кое-как починенный балкон.
– Привыкли уже, – вздохнула Тамара. – Вот в первый месяц было… Жуть! Помню, штурмовик украинский над самой крышей пролетел. Школу бомбанул, а тут его наши и «спустили»! Канонада каждый день и каждую ночь, тряслось все… Детей в ванных укладывали. А как я однажды на дачу съездила! Малина зреет, собирать пора, а тут война. Все равно поехала! В жизни никогда я так быстро ягоду не собирала! А тут грохот – танковая колонна заблудилась, заехала в наш кооператив. Вылезает из люка танкист, спрашивает дорогу в Стукалову балку, а наша соседка к нему бросается. «Родненькие, – кричит, – вы только не сдавайтесь!» И тут видит трезубы украинские… У нее аж лицо перекосилось! Ох… Я теперь точно отличу, что стреляет – гаубица или танк. По звуку «прилетов» – опыт есть. Вот сюда, – она показала на балкон, – попал снаряд из гаубицы. Это тогда мне ногу оторвало. Осколок здоровый был, со сковородку, отрезал мигом.
– Так вы…
– Это протез, – вздохнула Тамара.
– Вот же ж сволочи…
Женщина кивнула:
– Больно было – жуть. Хорошо еще, что соседка поспела, живо меня в больницу доставили. Намучалась, конечно. Сейчас привыкла уже… На протез чуть ли не всем кварталом собирали. Да! У нас, вообще, сейчас хорошо жить. Майданутые все на запад подались, трусы – на восток, а мы остались.
– Самые стойкие.
– Самые упертые! Тут же по-всякому бывало, люди-то разные. Вон, в соседнем доме развелись – жена в Полтаву уехала, а муж остался. «На хрен мне, говорит, бандеровка эта? Любы тебе эти фашисты – езжай! А я их тут бить буду!» Ой, всякое бывало. Помню, когда Путиловский рынок горел, сосед принес обгорелых кур и колбасу. Пока дети спали – мы копоть счищали. А когда снаряд угодил в пруд, вся рыба всплыла – да здоровая вся такая! Всем двором ее жарили…
…Вечером Репнин долго ворочался, никак уснуть не мог. В Чечне было иначе – там война шла с бандосами, а здесь самый настоящий фронт. Киевский проспект, продолжаясь, упирался в передовую, и с той линии фронта бьют орудия, целясь по жилым домам, по школам и детсадам, котельным и подстанциям – лишь бы побольше «сепаров» истребить или хотя бы нагадить.
– Наше дело правое, – прошептал Геша, не раскрывая глаз. – Враг будет разбит, победа будет за нами…
И уснул.
* * *А на другой день началась служба. Особых различий между армиями России и Новороссии Репнин не наблюдал. Да, на вооружении ополченцев стояли старые танки, советское наследие, оставленное Украине, хватало и других отличительных черт, но основа оставалась той же. Армейщина.
К декабрю все устоялось и внутри «Т-72», командовать которым поставили Гешу. «Сержант Рудак» стал «Михалычем», а «старшина Сегаль» – «Ромкой». Или «Сигалом». Или «Ромуальдом». В зависимости от настроения.
Репнин в бытность свою капитаном Российской армии командовал танковой ротой, но обид за то, что его «понизили в должности», не держал. Во-первых, командующий 1-м Армейским корпусом лучше знает, кто и где ему нужен. Во-вторых, прошлые заслуги на войне не котируются. Бой все расставит по своим местам, покажет, кто чего достоин.
Да и не рвался Геша особо в командиры. Напротив, ему нравилось его место в боевом отделении танка, справа от пушки[2].
Еще бы пострелять из нее, поглядеть, как хохляцкую бронетехнику рвут выпущенные снаряды. Он-то приехал на Донбасс фашистов бить, а не танк обихаживать.
После нового, 2015 года его цель приблизилась вплотную – ВСУ перешли в наступление.
Сводка политотдела МО ДНР:
«По словам Э. Басурина, подразделения ополчения уже утром в среду, 28 января, смогли закрепиться на северо-восточной окраине Дебальцево и весь день вели боевые действия по вытеснению украинских военных из города. Замглавы штаба армии ДНР также сообщил, что ополченцы полностью контролируют автодорогу Артемовск – Дебальцево.
«Там порядка 10 тысяч военнослужащих Украины, но котел еще не захлопнулся. Мы заметили вывод подразделений. Хотелось бы побыстрее захлопнуть котел, чтобы избежать жертв», – заявил журналистам начальник политуправления Минобороны ДНР Эдуард Басурин. Он также пояснил, что пока трудно прогнозировать сроки закрытия котла, но ополченцы пытаются форсировать этот процесс. «С Дебальцево уже обстрелов меньше, но с Артемовска еще идут», – сказал он.
Басурин также привел данные штаба ДНР о потерях украинской стороны за сутки: шесть танков, две бронемашины пехоты (БМП), пять автомобилей, 12 орудий и минометов, а также 89 человек личного состава. По его словам, в общем и целом с момента возобновления активных боевых действий в Донбассе (за последние 12 дней) «противник потерял 106 танков, 81 БМП, 47 орудий и минометов, 36 автомобилей и 1194 человека убитыми».
Армия Новороссии продолжает наступление на Дебальцево. Сегодня передовые отряды ополчения ворвались в город и ведут уличные бои с оккупантами.
Напомним, ранее стало известно, что бригада А. Мозгового «Призрак» закрепилась на северо-восточной границе Дебальцево».
Глава 4. Дебальцевская дуга
ЛНР, Чернухино, 28 января 2015 года
Клокоча мотором, танк пересекал поле, черно-белое из-за снега и проталин. Лесополоса слева не вызывала особых подозрений – голые деревья сквозили, не задерживая взгляд. Укрыть технику они точно не могли, разве что снайпера.
Левее и правее взрыкивала еще пара танков батальона «Сомали», пехота поспешала следом, прячась за броней.
Держась за крышку люка, Репнин еще раз огляделся и вернулся в башню, откуда несло теплом. Над головой лязгнула сталь, отсекая легкий морозец.
– Михалыч! Держи на эту… что там… водокачку, короче!
– Вижу, командир!
– За ней дорога, – вступил наводчик. – О-па! Друзья показались!
– Конкретней!
– Две бээмпэшки и танк! Шестьдесят четвертый!
– Точно не наши?
– Да у них флаги на антеннах задраны!
– Ну, мало ли… – отозвался механик-водитель. – Может, это они трусы на просушку вывесили…
– Ссут, с-суки!
Автомат заряжания затолкал в камеру бронебойный снаряд, затем гильзу-картуз.
– По танку? – азартно уточнил Сегаль.
– По нему, Ромуальд! В задницу ему, в задницу!
Роман навел перекрестие прицела, плавно вращая маховички, и пушка, стабилизированная в двух плоскостях, «запомнила» цель.
– Огонь!
Танк сильно вздрогнул, грохот и дым заполнил башню.
– Есть!
Снаряд угодил «Т-64» в корму, и тот встал колом. Вспыхнул, загорелся движок, чадя копотным дымом. Из люков полезли «укропы», попадая под перекрестный огонь пехотинцев.
Пара БМП тормознула, бронемашины развернулись, задолбили пулеметы.
– Ромка! Бери ту, что правее! Левую уделает пехота!
– Есть!
Наводчик нажал кнопку, и автомат заряжания загудел, залязгал. Репнин улыбнулся, вспоминая, как гордился своим танком, узнав, что снаряды в пушку хваленого «Абрамса» пихает танкист-заряжающий. Отстой!
Правда, инфракрасные прицелы у штатовцев хороши – ночью они приметят наш танк за три тысячи метров, а мы их только с полукилометра разглядим. Ну, это временно. Отдельные недостатки…
– Огонь!
Танк качнулся на гусеницах, посылая бронебойный, и Геша довольно осклабился. Молодец, наводчик!
Снаряд вошел БМП-1 в борт, огнем вскрывая люки. Готов!
Фигурки ополченцев, спешившие вдоль лесополосы, попадали в снег, уберегаясь от пулеметных очередей, и лишь один безбашенный картинно встал на колено, направляя трубу гранатомета. Выстрел! Попал!
БМП газанул, распуская перебитую гусеницу, развернулся и перекособочился. Вторая граната, выпущенная чуть ли не в упор, пробила борт.
– Молодец! – крикнул Сегаль. – Так их!
– Сто второй, я Первый! – послышалось в наушниках.
– Сто второй на связи, – отозвался Репнин.
– Подсобить надо. Силосную башню видите?
– А, так это силосная? Такая, с полукруглым верхом?
– Она. Там, рядом, засели пулеметчики, не дают нам выйти к дороге. Шуганите их!
– Вас понял, Первый. Шуганем. Осколочно-фугасным, по башне!
– Есть!
– Огонь!
Гром толкнулся в уши, танк сотрясся, взвыли вентиляторы, отсасывая клубы вонючего дыма. Снаряд пробил тонкую стенку силосной башни и рванул внутри, вышибая листы оцинковки и детали каркаса.
Перебитое сооружение накренилось и рухнуло, погребая под собой пулеметную точку.
– Командир! Там еще один засел, с другой стороны! Что-то типа дзота!
– Вижу. Михалыч, давай на пригорок!
– Понял!
Взревев двигателем, «Т-72» одолел пологий подъем, выбираясь наверх насыпи или природного вала, поросшего кустарником да молодыми деревцами. Отсюда дзот был виден куда лучше – укрепленный парой бетонных блоков-«ФЭСок» и мешками с песком, он держал под обстрелом большую площадь, не пуская ополченцев к дороге. Саму гладь асфальта было не видно, но два ряда тополей, которыми обсадили трассу Знаменка – Луганск – Изварино, выдавали ее местонахождение.
– Сто первый! Сто третий! Я – Сто второй! У дороги – дзот. Шваркнем залпом?
– А чего ж не шваркнуть? – бодро отозвался командир 103-го.
– Тогда огонь!
Первым рванул снаряд, выпущенный Репниным, затем дуплетом ударили фугасы «соседей». От дзота только одинокий блок железобетона остался, все прочее разворотило взрывами, раскидало, разбросало, расхреначило…
– Вперед, Михалыч, к дороге!
– Чует мое сердце, – проворчал мехвод, – сейчас хохлы зашевелятся…
И хохлы «зашевелились» – тут и там стали вспухать разрывы 122-миллиметровых снарядов, вздымая грязный снег и комья мерзлой земли. Один из снарядов поднял на воздух остатки силосной башни, и целый ворох оцинкованных листов, рваных и крученых, разлетелся кругом, как стая вспугнутых инопланетных птиц.
– Арта[3] бьет! – крикнул Сегаль.
– А то мы не видим… – проворчал Рудак, выворачивая на дорогу.
По асфальту танк сразу ускорился. Впереди завиднелись окраины Дебальцево – от Чернухино до этого городишки километров восемь. Над домами тянулись столбы дыма, по косой восходившие к серому небу.
Украинские артиллеристы не отличались умением, поэтому снаряды падали куда попало. Случилось попадание и по шоссе – 122-миллиметровая болванка разворотила асфальт, вскидывая веер из щебенки и пыли. По броне танка дробно простучали камешки, изображая осколки.
Репнин покривился. Чертова война!
Самое поганое, что ее можно было задавить в любой момент. Стоило президенту России дать отмашку, и «сушки» с «мигарями» быстренько бы навели тут порядок, раскатав ВСУ. Ополченцам бы осталось тогда малость перенести границы, охватив властью народа Донбасса всю территорию Луганской и Донецкой областей.
Но российское руководство все медлило, осторожничало, то ли опасаясь пущего гнева Вашингтона, то ли играя в поддавки с Киевом. «Не понимаю, – с раздражением подумал Геша, – какая им разница? Все равно на Западе нас дерьмом измажут с ног до головы! Так пусть хоть повод будет…»
Ну, что это за война, когда в небе пусто? Американцы даже на карачках не поползут в бой, если авиация не проутюжит противника бомбами и прочим, а тут… Где-то на аэродроме под Луганском стоит единственный «Су-25» – и это все ВВС ополчения. Украинцы, правда, тоже свою авиацию в бой не бросают. Да там и бросать уже нечего. Почти все, что хоть как-то держалось в воздухе, ополченцы посбивали. Странная война…
Порошенко, он же Поросенко, он же Потрошенко (нужное подчеркнуть), до того заврался, что уже, похоже, сам уверовал в собственную брехню о «бурятах в Донбассе», а всякие «жоппозиционеры» ему только подсерают, живот готовы положить за «общечеловеческие ценности». Ну, не свой, конечно, живот…
Вопрос: как отличить представителя «несистемной оппозиции» от обычного болтуна?
Ответ: по невнятности речи – оппозиционеры до того всяческих задниц нализались, что у них языки опухли…
– Командир, танки!
Репнин пригляделся. Четыре… Нет, шесть «коробочек». Развернулись, прут. Между ними пехота, БМП и БТР.
По танку хлестнула очередь из пулемета – словно молотками прошлись по корпусу.
Сто первый вырвался вперед, стреляя на ходу. По танку наводчик промахнулся, зато угодил в БТР – бронемашину подбросило и перевернуло.
В следующую секунду сто первому очень не повезло – сразу три танка противника сосредоточили на нем огонь. В двух случаях помогла ДЗ, подорвав снаряды снаружи, а вот третий расколотил гусеницу вместе с ведущим колесом.
Обездвиженный «Т-72» замер, и тут же в него влепился еще один снаряд. Не похоже, однако, что танк от этого сильно пострадал, – башня сто первого развернулась и послала подкалиберную ответку.
– Ромка! Бронебойный!
– Есть!
– Огонь!
Снаряд угодил в башню фашистскому танку, но не остановил его. Хотя… Да, поворачиваться башня перестала, и стабилизатор, похоже, гавкнулся. Ну, хоть что-то.
– Ромка!
– Уже!
– Огонь!
Промашка вышла – бронебойный усвистел, мелькнув по-над башней с жовто-блакитной кляксой. Ла-адно…
– Ромуальд!
– Бронебойным, командир?
– Чего спрашиваешь? Клади!
– Поклал!
– Огонь!
Выстрел получился куда удачней, хотя и рикошетом – украинский танк скатывался с небольшого возвышения, и бронебойный, оставив борозду, ударил под башню. Ту сорвало с погона и переклинило. Все, не жилец.
– Михалыч! Видишь, там что-то вроде склада?
– Вижу. От того склада одни стены остались.
– Во-во! Загоняй машину туда, будем из засады бить.
– Понял.
Скрываясь за насыпью, «Т-72» вынесся к складу, развернулся на месте и заполз в широкие ворота, от которых проем только и сохранился.
Полуобрушенные щербатые стены скрывали танк по самую башню. Его орудие могло стрелять прямой наводкой в широком секторе, скользя по-над каменной кладкой. Должно хватить.
Тут как раз один из укрофашистских «Т-64» вздыбился над осыпью, сверкая днищем. Туда-то Репнин и влепил снаряд.
Боевая машина ВСУ так и не перевалила насыпь, осталась торчать как памятник.
– Героям слава, – процедил Геша.
Глава 5. Последний костер
ДНР, Дебальцево. 28 января 2015 года
По гребню вала побежали «укропы», и Репнин, поминая их по матери, выбрался из люка, хватаясь за «Утес»[4] и выпуская пару очередей. Пули выбрасывали фонтанчики, когда чиркали по насыпи. Людей они ломали и рвали, нанося травмы, несовместимые с жизнью.
– Заряжай!
– Бронебойные вышли!
– Осколочно-фугасным!
– Есть!
Над валом, словно рубка подлодки над волнами, вздыбилась башня «семьдесятдвойки». Стала разворачиваться, показался борт…
– Огонь!
Осколочно-фугасный, выпущенный чуть ли не в упор, разворотил украинскому танку всю ходовую, и тот сполз с насыпи.
– Надо добить!
За валом внезапно полыхнуло пламя и ударил гром – рванул боекомплект.
– Кто это его приголубил? Впрочем, хрен с ним! Михалыч! Выбираемся отсюда!
– Правильно… Обнаружили нас, чего сидеть зря?
– Как там наши? – поинтересовался Сегаль.
– Сейчас увидим.
Взрыкивая мотором, танк выбрался из своего закутка, поводя башней – точь-в-точь как кот, выглядывающий из-за двери: ушли эти гадские собаки?
– Обратно, Михалыч.
– Ага…
«Т-72» вывернул и проехал назад по своим следам. Там, где недавно находился дзот, теперь догорал украинский танк, свернув башню набок и уткнувшись пушкой в землю. Рядом весело пылал «КамАЗ» со сбитой кабиной. Тент, прикрывавший кузов, уже обсыпался, и покривившиеся дуги торчали черными ребрами. Трупы в украинской форме валялись на истоптанном снегу, запакощенном копотью и кровью. Их было много, десятки и десятки.
– Да-а… – протянул Михалыч. – Наши на месте не сидели.
– Эт точно…
– Гляди, командир! Сто первый подбит!
– Вижу. Ты лучше хохлов высматривай!
– Вот как это называется? – пробурчал мехвод. – У меня жена – хохлушка, самая что ни на есть, из-под Ровно. В Луганске сейчас, в больнице…
– Лежит?
– Лечит! Уложишь ее, пожалуй.
– Наш человек.
– А то!
– Командир! – напрягся Роман. – В лесополосе! Левее сто первого!
В лесополосе разворачивалось орудие. Какое именно, Репнин не разглядел. Может, гаубица, может, противотанковая «Д-44». Не хотелось бы…
– Осколочно-фугасным! Огонь!
Рвануло, как в голливудском боевике, – красиво, с разлетом чего-то горящего и дымящего. Видать, снаряд не только саму пушку покорежил, но и боеприпасы «списал».
И тут Геннадий заметил краем глаза шевеление чуть дальше подавленной «арты».
– Осколочно…
Поздно. Полыхнул выстрел. Снаряд ударил танку в башню. Пробить ее в лоб – никаких шансов, но контузить экипаж может легко – Геша ощутил себя внутри огромного колокола, по которому ударили кувалдой весом в тонну.
Роман все же успел нажать нужную кнопку, и автомат заряжания сработал, как надо.
Оглохнув, мотая головой, гудевшей, как тот колокол, Репнин выстрелил, накрывая артиллеристов. При этом он прекрасно видел, как, «змейкой» вывернув между тремя подбитыми «Т-64», выезжает «семьдесятдвойка». Ствол ее пушки был направлен, казалось, прямо Геше в лоб. И грянул гром.
125-миллиметровый «ЗВМ-15» ударил в башню, попадая в орудийный щиток. Разрушив дневной прицел стрелка, он разорвал раму люка и срикошетил в картузы. Адское пламя хлынуло сразу со всех сторон, взвихрилось ревущими, всепожирающими клубами.
Репнин закричал, но не услышал своего крика, вскинул к лицу горящие руки…
…И ударился лбом о резиновый нарамник прицела.
Боли не было. Совсем. Не было и огня.
И уши прекрасно все слышали – рев дизеля, лязг падавшей гильзы. В нос ударил резкий запах кордита.
И сидел он слева от орудия.
Геша словно выпал из реальности. В голове пустота, в душе леденящий холод. Тяжело это – умирать, но и воскресать не легче.
А ты что, воскрес, Геннадий Эдуардович? Ну, ты ведь жив-здоров, верно?
Но минуту назад он сгорал в чудовищном костре!
Репнин замычал, затряс головой, словно зуб разболелся.
– Что, товарищ лейтенант? – послышалось в наушниках.
– Н-ничего, – обронил Геша и чуть язык не прикусил.
Это был не его голос.
Так, может, он умер? Ага, и оказался в раю для танкистов! Что за бред…
Репнин с силою зажмурил глаза и открыл их. Ничего не изменилось. Но в голове началось просветление.
Когда человек гибнет и ему нет спасения, то глядеть вокруг бывает некогда. Не до того как бы. А вот когда воскресает…
Действительность напирала со всех сторон. Он находился в танке, только это был не «Т-72». Геша мог поклясться, что занимает место командира «тридцатьчетверки».
И в его экипаже вовсе не трое, а четверо. Механик-водитель и стрелок-радист сидят пониже, а они с заряжающим – повыше, в тесной и «слепой» башне.
Мехводом у него старший сержант Бедный, а радистом – сержант Ванька Борзых. Заряжающим – рядовой Федотов.
Он сошел с ума?..
Милый, когда сгорают картузы с порохом, с ума не сходят, а просто сгорают. До обугленных костяков.
Стало быть, это переселение душ.
«Хорошую религию придумали индусы: что мы, отдав концы, не умираем насовсем…»
Неизвестно, до чего бы додумался Геннадий, но тут заряжающий крикнул:
– Товарищ командир, вижу танки!
И у Репнина будто рефлекс какой сработал. Он приник к нарамнику прицела и различил впереди полузнакомый силуэт.
Геша содрогнулся – это был немецкий танк «Т-III». Танк времен Великой Отечественной…
Геша закусил губу. Трындец!
И тут же озлился. Молчать, капитан! Истерики оставим на потом.
– Бронебойным, заряжай!
– Есть бронебойным!
– Короткая!
Бедный мигом затормозил, останавливая танк – на «тридцатьчетверке» стабилизаторов нету. Тут, если на ходу стрелять, попадешь в белый свет, как в копеечку, только боеприпас зря истратишь. Остановиться надо…
– Бронебойным готово!
– Выстрел!
Прицелившись, Репнин вжал педаль. Грохнуло.
Горячая гильза забрякала, напуская синего дыму.
– Рви!
– Попал, командир! Горят фрицы!
– Так им и надо… – еле вымолвил Геша, чувствуя себя, как самодеятельный артист, приглашенный на съемки фильма про войну.
Отмахнувшись (про себя) от назойливых мыслей, Репнин начал крутить маховик башни, поворачивая орудие по горизонту. В прицел вплыли парочка полугусеничных «Ганомагов» и три тентованных грузовика с тупыми мордами-капотами.
«Опели», кажется. «Опели-Блиц».
– Заряжай осколочным! Короткая!
Геннадий живо накрутил маховички, наводя орудие. Треугольная марка совместилась с «Ганомагом», и Репнин нажал на спуск.
– Вперед!
Снаряд развалил бронетранспортер, еще и грузовику досталось – осколками посекло кабину, превратив ее в коробчатый дуршлаг.