– Да, где-то там, в сумочке…
– Так ты все-таки взяла?
– Ну и что тут такого?
– А зачем взяла?
– Какая ерунда, мы просто обменялись – и все.
– И свой ему дала?!
– Ну мало ли, может позвонить надо будет ког… да – нибудь.
Моя любовь осознала, что наговорила лишнего. Мгновенно последовала коррекция:
– Мы начали обмениваться, я же говорю, и не помню точно, возможно я и не взяла.
– Ты же сказала, что взяла?
– Мы обменялись, то есть он мне предлагал, но я не помню точно, взяла или нет. Господи, как с тобой трудно!
– Дай сумочку.
– Зачем?
– Телефон посмотреть.
– Саша! Это так глупо!
Клочок бумаги с телефоном Яниса был у меня в руке.
У жены началась истерика:
– Подумаешь, черканула в уголочке, там же, где и телефон гида. Ну, хочешь, сожги ее, эту бумагу, сотри ее в порошок, если тебе так будет легче. Хочешь, я сожгу?… Нет, там телефон гида. Лучше отрезать или зачеркнуть… Куда у нас опять пропали ножницы! Бог, ты мой, какие же вы все-таки мужчины… Да если бы я не терпела всех твоих баб, с которыми ты любезничал, а с некоторыми по оперативным данным и спал, я бы уже умерла от ревности и от обиды!
Лариса жутко плакала и выговаривала мне на последнем надрыве, слезы катились градом:
– Я видела в тебе идеал, что ты можешь, ты способен сделать такой жест, который никто никогда не сможет сделать. Потому что я верила – ты меня любишь. А ты всего лишь ревнуешь и завидуешь! Как это мелко, как это грязно и банально! На самом деле ты просто ревнуешь и завидуешь.
Выяснение отношений продолжалось до глубокой ночи, я слушал ее, содрогаясь. К счастью, сын был в гостях и не слышал нашего скандала. Мне стало плохо и стыдно, а еще я почему-то именно сейчас чрезвычайно возбудился. В какой-то момент она предстала передо мной совсем чужой: Афродитой на камне, оцененной другим, скрывающей от меня что-то свое, глубоко личное. Она перестала быть моим приложением…
Я внезапно рявкнул: «Берегись, проткну!» И уж совсем неадекватно повалил жену на постель. Что было потом, помню плохо, но такого секса у нас не случалось давненько. Мы творили что попало и говорили вновь слова, которые совсем исчезли было из нашего лексикона.
В общем, супружеские узы скреплены страстью и восстановлены в полном объеме. Утром пили чай, смотрели друг другу в глаза с нежностью.
– Я тебя не хочу ни в чем упрекать, тебя просто использовала Наталья.
– Она хотела сделать мне приятное, почему ты так говоришь: «использовала»?
– Нет, не уговаривай меня. Она, только она во всем виновата!
– Ну, если тебе так лучше думать, значит, – она. И вправду, она же настаивала… Где-то я с тобой и согласна.
– А если снова все повторится?
– Нет, нет, ты что, я ей сказала: без тебя в последний раз.
– Ты так после Бали говорила…
– Разве?
– Да.
– Нет, вот сейчас это точно в последний раз, я же не хочу тебя терять.
– И я тебя не хочу терять.
– Точно не хочешь?
– Точно.
– Поклянись.
– Клянусь.
– Значит, отпустишь опять?.. Когда-нибудь потом? – глаза ее повлажнели и от этого показались еще больше.
Вечером моя путешественница тихо сидела в интернете, а я писал этот рассказ, выплескивая эмоции на бумагу. За окном медленно проплывали снежинки. Потеплело.
(Без консультации с психологом повторять не рекомендуется!)
2010г.
Санитарная зона
Министерству путей сообщения Российской Федерации и Акционерному обществу «Российские железные дороги» посвящается
Саша Охлопков этим летом возвращался из отпуска вместе с супругой Екатериной. Вернуться домой самолетом не получилось, так как не хватало денег на авиабилет, решили поехать поездом. Автовокзал после десяти вечера уже закрывался, и никаких рейсов не было, а таксисты «ломили» без зазрения совести неимоверные суммы, так что оставалось покориться судьбе.
В отличие от супруги Александр готов был по рельсам идти, только не добираться поездом. Он знал, что это такое: постоянно испытывать неудобства, находясь на грани конфликта с персоналом вагона. Вступать же в конфликты он тем более не любил. Обычно он робко, неостроумно, неадекватно и бездарно отвечал на оскорбления, как будто голова у него, человека в общем не глупого (как-никак преподавал в институте) в этот момент – то есть в момент несправедливого и обидного обращения с ним – просто набита соломой. Ну нет, чтобы, пусть без особого остроумия, но хотя бы «послать» обидчика куда-нибудь, так начинает вдруг такую белиберду собирать, что самому потом противно становится, почему как следует не ответил, ну хотя бы «послал», что ли? Трусом, однако, никогда не был, дело здесь не в трусости, а в чем-то другом. В чем – Охлопков и сам не понимал, наверно, просто хотел, чтобы всем было хорошо. Этакое желание всеобщей гармонии. Конечно, ясно, что у такого человека жизнь – не сахар. А уж тем более ему категорически противопоказано садиться в пассажирский вагон российского поезда. Это все равно, что больного сердечника поместить в пустыню Сахара.
В этот же поезд, в тот же самый вагон, садился и командированный Петр Афанасьевич Лямин. Человек очень серьезный, работник акционерного общества сорока лет от роду, он думал непростую думу: в его портфеле лежал вексель Сбербанка на пятьсот тысяч рублей. Просил руководство дать машину, но директор возмутился:
– Да ты что, бензин такой дорогой! Да и мало ли, авто есть авто. Авария – и сам пропадешь, и вексель может пропасть. А поездом надежно и спокойно. Сядешь в купе, ботинки снимешь, растянешься на полке и бай-бай. А утром глаза открыл – уже приехали, ценности и документы на месте. Я, например, всегда в ответственных командировках предпочитаю поезд – самый надежный вид российского транспорта. Так что валяй и ни о чем не беспокойся.
Но Лямин так не считал и тревожился не на шутку: отлучиться будет невозможно ни на минуту, потому что нельзя оставлять без присмотра портфель, ведь как назло именно в этот момент именно в этом поезде и вагоне отыщется тот самый роковой злоумышленник. В расстроенных чувствах заходил он в вагон, и сердце томилось, а в это самое время флюиды опасности (согласно установленному опытным путем, но малоизученному человечеством закону, который окрестили законом бутерброда) уже искали вибрации его перепуганной души. Чего больше боишься, то и случается. А может, все же пронесет? Только бы попались порядочные соседи по купе…
Среди прочих в вагон вошли молодой человек, восемнадцатилетний студент Эдуард Сосновский, и его английский друг (ровесник, приехавший к нему в гости) Фил Маккорник. Они были друзьями по Интернету и одному увлечению (оба скауты), то есть члены молодежного всемирного движения, вроде пионерского. Скаут значит «разведчик», не по-настоящему, а так, по-детски, человек, который должен уметь преодолевать трудности. Фил (когда Эдуарда не было дома, и несмотря на все его предостережения), абсолютно не зная русского языка, упрямо мотался по улицам города поздними вечерами, заходил в магазины, пытаясь делать покупки и смущая продавцов англоязычной речью, а однажды попал даже на местный городской пляж, где вообще заблудился. Когда Сосновский, связавшись с ним по сотовому, нашел его, тот восторженно твердил только одно:
