Все твои совершенства
Я снимаю свое кольцо с левой руки и кладу в коробку вместо того, которое Грэм купил Саше. Протягиваю коробку Грэму, но он не берет.
– Возьми, – говорю я и сую ему коробочку, пытаясь поменяться кольцами.
Он прячет руки за спину и опирается на них, чтобы я не могла всучить ему кольцо.
– На это кольцо ты бы могла купить новую машину, Квинн.
– За мою машину уже заплачено.
– Тогда верни кольцо Итану. Он может отдать его Саше. Ей оно, наверное, понравится больше, чем то, что купил я.
Он не берет кольцо, и я кладу его на стол. Отправлю по почте матери Итана. Она придумает, что с ним делать.
Грэм встает и засовывает руки в карманы куртки.
Он определенно красивее Итана. Я и раньше упоминала об этом и ничуть ему не польстила. Привлекательность Итана – это в первую очередь уверенность в себе и деньги. Он всегда ухожен, хорошо одет и немного самонадеян. Если человек считает себя красивым, в это в конце концов начинают верить и все остальные.
Привлекательность Грэма более естественна. У него нет никаких эффектных черт, которые выделялись бы сами по себе. Волосы каштановые, самого обычного оттенка. Глаза темные, но не кажутся черными или бездонными. Обычные карие глаза, может быть, из-за цвета они кажутся более грустными, чем если бы были голубыми или зелеными. Губы гладкие и полные, но ничего выдающегося, не будь они сейчас передо мной, я бы вряд ли их вспомнила. И не так уж высок, чтобы на его рост можно было бы обратить внимание.
Футов шесть, наверное.
Его привлекательность – это сочетание всего вместе. Вроде бы непримечательные черты, соединившись в единое целое, почему-то вызывают у меня томление в груди. Мне нравится, что он смотрит на мир спокойными глазами, притом что его жизнь в полном беспорядке. Мне страшно нравится его кривая улыбка – только половиной рта. Когда он говорит, он время от времени замолкает и проводит большим пальцем по нижней губе.
Это сексуально, причем без всяких стараний с его стороны. По-моему, я никогда не чувствовала такой физической тяги к кому-то, кого я так мало знаю.
Грэм смотрит на дверь, и мне кажется, что он передумал. Я чем-то его оттолкнула? Или он все еще думает о Саше? Он выглядит так, словно собирается на этом закончить. Он отталкивается от стола, а я остаюсь сидеть, ожидая, что он объяснит мне все причины, по которым ему не нравится эта идея.
Он перемещается таким образом, что оказывается прямо передо мной. Словно не зная, куда деть руки, прежде чем попрощаться со мной, он просто засовывает их в карманы джинсов. Его взгляд падает на мою шею, потом возвращается к лицу. В первый раз глаза кажутся самой выразительной чертой его внешности.
– Где твоя спальня?
Я шокирована его прямотой.
Я пытаюсь скрыть, что меня раздирает внутренний конфликт: больше всего на свете мне хочется отомстить Итану, трахнувшись с горячим парнем его любовницы. Но я знаю, что и Грэм здесь именно поэтому, и совсем не уверена, хочется ли мне самой стать объектом секса в отместку.
Но сейчас это лучше, чем остаться одной.
Я соскальзываю со стола и встаю. Грэм не отступает, так что, прежде чем я прохожу мимо него, наши тела на мгновение соприкасаются. Я чувствую это всем своим существом, но в особенности легкими.
– Пойдем.
Я все еще нервничаю, но уже не так сильно, как в миг, когда вставляла ключ в замок входной двери. Голос Грэма успокаивает меня. Все его присутствие успокаивает. Такой печальный человек не может вселять опасения.
– Я никогда не застилаю постель, – признаюсь я, открывая дверь в свою захламленную спальню. Включаю лампу, и в дверном проеме появляется фигура Грэма.
– Почему? – Он делает два шага в спальню, и это очень странное зрелище. В моей спальне стоит парень, которого я совсем не знаю. В той самой спальне, где я в данный момент должна была бы валяться на кровати с разбитым сердцем.
Ну а что Грэм? Кажется ли это ему таким же странным? Я знаю, что он подозревал Сашу, иначе не отправился бы за ней в дом Итана с обручальным кольцом, прожигающим дыру в кармане.
Ищет ли Грэм выход из положения? А я? И только сейчас это понимаю? Потому что я сейчас нервничаю и волнуюсь, и вообще веду себя так, как не должна бы всего через несколько часов после того, как моя жизнь изменилась к худшему.
Я молча смотрю на Грэма, и тут до меня доходит, что не ответила, почему не убираю постель.
Я откашливаюсь.
– Чтобы правильно застелить постель, требуется примерно две минуты. Это означает, что средний человек тратит целых тридцать восемь дней жизни на то, чтобы застелить постель, которую все равно вечером разберет.
Кажется, Грэм удивлен. Он одаривает меня своей кривой улыбкой, потом смотрит на кровать. Глядя, как он изучает мою кровать, я чувствую, что не готова. Я готовилась к тому, что вечером встречусь с Итаном. А не к сексу с чужим парнем. Не знаю, хочу ли я, чтобы горел свет. Не знаю даже, хочу ли оставаться в том, что на мне надето. Мне не хочется, чтобы Грэм снимал с меня одежду, предназначенную для другого мужчины. Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями. Пока для этого не было подходящего момента, и я в нем отчаянно нуждаюсь.
– Мне нужно… – я указываю на дверь ванной. – Мне нужна минутка.
Губы Грэма изгибаются в чуть более широкой улыбке, в этот момент я понимаю, что эти невероятные губы вот-вот коснутся моих, и вдруг чувствую, что недостойна этого. Очень странно, потому что я всегда уверена в себе. Но Грэм устанавливает планку уверенности, которая для меня слишком высока. Его уверенность заставляет меня чувствовать нечто вроде робости.
Я закрываюсь в ванной и смотрю на закрытую дверь.
На мгновение я забываю, что вообще здесь делаю, но потом вспоминаю, что впервые за четыре года собираюсь заняться сексом с кем-то, кроме Итана. Нужно быть на высоте. Я открываю дверцу шкафа и просматриваю свои шмотки, чтобы найти самую непритязательную. Таковой оказывается розовая ночная рубашка с тонкими бретельками. Она непрозрачная, но отсутствие лифчика, который я сейчас снимаю, будет очевидным. Накидываю халат и подхожу к раковине. Стягиваю волосы в свободный пучок, чтобы не лезли в лицо, и долго чищу зубы и язык, пока не убеждаюсь, что мой рот не будет напоминать ему об украденной нами китайской еде.
Осматриваю себя в зеркале несколько дольше, чем требуется.
Просто в голове не укладывается, что сегодняшний день заканчивается именно так. Я… предвкушаю секс с мужчиной, который не мой жених.
Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, и выхожу из ванной.
Сама не знаю, чего я ожидала, но Грэм выглядит все так же.
Он по-прежнему стоит перед дверью ванной в джинсах и футболке. И в куртке. И в ботинках. Я смотрю на его ботинки, а он шепчет: «Вау».
Я снова смотрю на него. Он теперь ближе. Его лицо совсем рядом, и мне очень хочется протянуть руку и коснуться его челюсти. Обычно я не обращаю внимания, какие у парней челюсти, но у него волевой, покрытый щетиной подбородок, а рот кажется таким же печальным, как глаза.
Он, похоже, тоже замечает, насколько мы близко стоим друг к другу, сразу же делает шаг назад и машет рукой в сторону кровати. Все подушки выровнены, одеяло заправлено под матрас без единой морщинки. Уголок аккуратно откинут, под ним виднеется простыня.
– Ты застелил мне постель? – Я подхожу к кровати и сажусь на нее. Я совсем не так представляла себе начало, но за последние четыре года я слишком привыкла к повадкам Итана.
Грэм приподнимает одеяло, я подтягиваю ноги и забираюсь в кровать. Отодвигаюсь достаточно далеко к стене, чтобы он мог присоединиться ко мне, но не тут-то было. Он только накрывает меня одеялом и садится на кровать лицом ко мне.
– Хорошо, да?
Я поправляю подушку и переворачиваюсь на бок. Он засунул края одеяла под матрас, и из-под него так просто не выбраться. Оно уютно и плотно охватывает мои ступни и ноги. На самом деле мне это даже нравится. Кажется, что даже верхняя часть одеяла каким-то образом обволакивает меня.
– Я в восхищении.
Он протягивает руку и заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос. Очень милый жест. Я почти не знаю Грэма, но могу точно сказать, что он добрый. Мне было ясно, что он добрый, уже тогда, когда Итан открыл дверь, а Грэм не дал ему в морду. Нужно иметь немалую уверенность и самообладание, чтобы спокойно справиться с подобной ситуацией.
Рука Грэма ложится мне на плечо. Я не могу толком понять, что изменилось в нем с тех пор, как мы вышли из бара, или даже с тех пор, как вошли в спальню. Но чувствую, что его мысли уже не там, где были раньше. Его рука скользит по одеялу и останавливается на моем бедре. Всем своим видом он выражает нерешительность. Я пытаюсь немного разрядить напряженность.
– Все в порядке, – шепчу я. – Можешь идти.
От облегчения он тяжело вздыхает.
– Я думал, что смогу. Чтобы мы с тобой. Сегодня вечером.
– Я тоже думала, что смогу, но… еще слишком рано для мести.
Сквозь одеяло я чувствую тепло его руки. Он немного приподнимает ее и, обхватив меня за талию, наклоняется вперед.
Он нежно целует меня в щеку. Я закрываю глаза и с трудом сглатываю, чувствуя, как его губы приближаются к моему уху.
– Даже если бы было не слишком рано, я все равно не хотел бы стать для тебя орудием мести. – Я чувствую, как он отстраняется. – Спокойной ночи, Квинн.
Я лежу с закрытыми глазами, пока он поднимается с кровати. И открываю их, только когда он выключает свет и закрывает за собой дверь спальни.
Он не хотел бы быть для меня орудием мести?
Это комплимент? Или он просто дал понять, что ему неинтересно?
Секунду я размышляю над прощальными словами, но тут же задвигаю их на задворки сознания. О словах Грэма я подумаю завтра. А сейчас мне хочется думать лишь об одном: о том, что я потеряла за какие-то пару часов.
Сегодня для меня изменилось все. Итан должен был стать моей второй половиной на всю оставшуюся жизнь. Все, что я, как мне казалось, знаю о своем будущем, пошло прахом. Все, что, как мне казалось, я знала об Итане, оказалось ложью. Ненавижу его. Ненавижу, потому что теперь, что бы ни случилось, я никогда никому не смогу доверять так, как доверяла ему.
Я перекатываюсь на спину и смотрю в потолок. «Пошел ты в задницу, Итан Ван Кемп».
Кстати, что это за фамилия такая? Я произношу свое имя вслух и добавляю к нему эту фамилию:
«Квинн Дайанн Ван Кемп».
Никогда не замечала, как по-дурацки это звучит. Хорошо, что у меня никогда не будет такого имени.
Хорошо, что я поймала его на обмане.
Хорошо, что рядом со мной был Грэм.
Хорошо, что Грэм решил сейчас уехать.
В тот жаркий момент с Грэмом в ресторане я жаждала мести. Мне казалось, если я пересплю с ним, боль, причиненная мне сегодня Итаном, утихнет. Но теперь, когда Грэм ушел, я понимаю, что она не утихнет, что бы я ни делала. Это просто огромная, сплошная, болезненная рана. Сейчас запру входную дверь и больше никогда не выйду из квартиры. Разве что за мороженым. Завтра схожу за мороженым, но после этого больше никогда не выйду из квартиры.
Пока не закончится мороженое.
Я отбрасываю одеяло и иду в гостиную, чтобы запереть дверь. Тянусь к замку на цепочке и замечаю желтую бумажку, приклеенную к стене рядом с дверью. На ней номер телефона. А ниже – короткая записка:
Позвони мне как-нибудь. После того, как отомстишь.
Грэм.
Записка вызывает у меня смешанные чувства. Грэм симпатичный, и я уже поняла, что меня к нему тянет, но в данный момент мне претит сама мысль о том, чтобы снова начать с кем-то встречаться. Мои последние отношения закончились всего пару часов назад.
И даже если бы мне когда-нибудь вновь захотелось встречаться, последним человеком для этого стал бы бывший парень девицы, из-за которой все хорошее в моей жизни пошло прахом.
Я хочу держаться как можно дальше от Итана и Саши. А Грэм, к сожалению, только напоминает мне о них.
Как бы то ни было, записка вызывает у меня улыбку. Но лишь на секунду.
Я возвращаюсь в спальню и забираюсь под одеяло. Натягиваю его на голову и начинаю лить слезы. Правильно сказал Грэм: «Плакать будешь ночью. В подушку. Вот тогда будет больнее всего. Когда останешься одна».
6
Настоящее
Уезжая в Европу, Ава оставила мне подарок.
Пакетик экзотического чая, якобы помогающего при бесплодии. Беда в том, что вкус у него такой, будто высыпаешь себе горсть чая прямо на язык, а потом закусываешь кофейными зернами.
Так что… о чудодейственном оплодотворяющем чае не может быть и речи. Я снова оставляю все на волю случая. Я решила, что буду пробовать еще месяц. Может быть, два, а потом скажу Грэму, что больше попыток не будет.
Еще два месяца, прежде чем я скажу ему, что действительно готова открыть ту деревянную шкатулку на книжной полке.
Когда входит Грэм, я сижу на кухонной стойке в его футболке. Свесила голые ноги, ступни болтаются над полом. Он не сразу замечает меня, но, как только замечает, я становлюсь его центром внимания. Я усаживаюсь на стойку верхом и сжимаю ноги, открывая их ровно настолько, чтобы он мог понять, каковы мои планы на ночь. Не отрывая взгляда от моих рук, он тянет галстук, сдергивает его с воротника, роняет на пол.
Вот поэтому мне так нравится, что он приходит с работы позже меня. Обожаю наблюдать, как он снимает галстук.
– Особый случай? – Он ухмыляется и окидывает меня взглядом с ног до головы. Идет ко мне, и я одариваю его самой соблазнительной улыбкой. Улыбкой, говорящей, что этой ночью я хочу оставить все притворство позади. Притворство, будто у нас все в порядке, притворство, будто мы счастливы, притворство, будто живем той жизнью, которую выбрали бы, если бы могли выбирать.
Когда он оказывается рядом со мной, пиджак уже сброшен, а верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Он скидывает ботинки, одновременно скользя руками вверх по моим бедрам. Я обнимаю его за шею, и он подается ко мне, готовый и нетерпеливый.
Его губы касаются моей шеи и подбородка, нежно прижимаются к моему рту.
– Куда тебя отнести? – Он поднимает меня и прижимает к себе; я обхватываю ногами его талию.
– Хорошо бы в спальню, – шепчу я ему на ухо.
Хотя я почти отказалась от шансов забеременеть, я, очевидно, все еще цепляюсь за кусочек надежды по крайней мере раз в месяц. Не знаю, проявляю я таким образом силу или слабость. Иногда мне кажется, что и то и другое.
Грэм роняет меня на кровать, путь от кухни до спальни усеян нашими вещами, как разбросанными хлебными крошками.
Он устраивается у меня между ног, а затем со стоном входит в меня. Я молча принимаю его.
За пределами спальни Грэм последователен во всех возможных отношениях. Но в спальне я никогда не знаю, что получу. Иногда он занимается со мной любовью терпеливо и самоотверженно, а иногда бывает требователен, тороплив и эгоистичен. Иногда, войдя в меня, он становится разговорчив, шепчет слова, от которых я влюбляюсь в него еще сильнее.
А иногда он сердит и громогласен и произносит вещи, заставляющие меня краснеть. Я никогда не знаю, чего от него ждать. Раньше это меня возбуждало.
Но теперь я предпочитаю видеть в постели лишь одну из его ипостасей. Требовательную, торопливую и эгоистичную. Когда он такой, я чувствую меньше вины, потому что в последнее время единственное, чего я действительно хочу от секса, – это конечный результат.
К сожалению, сегодня – не эгоистичная версия Грэма. Сегодня это полная противоположность тому, что мне от него нужно. Он наслаждается каждой секундой. Входит в меня размеренными толчками, одновременно пробуя на вкус мою шею и всю верхнюю часть тела. Я стараюсь казаться такой же увлеченной, время от времени прижимаюсь губами к его плечу или тяну его за волосы. Но трудно притворяться, будто я не жду, чтобы он быстрее покончил с этим. Я отворачиваю голову в сторону, чтобы он мог оставить свой след на моей шее, и жду.
Наконец он начинает набирать темп, и я немного напрягаюсь, предвкушая финал, но он неожиданно выходит из меня. Он скользит вниз по моему телу, втягивает мой левый сосок в рот, и я узнаю этот сценарий. Сейчас он спустится вниз, медленно пробуя каждую частичку моего тела, и, наконец, проскользнет языком между моих ног, где потеряет драгоценные десять минут, и мне придется слишком долго думать о том, какой сегодня день, сколько сейчас времени, что будет через четырнадцать дней, что я сделаю или скажу, если тест наконец окажется положительным, и как долго буду плакать под струями душа, если он снова будет отрицательным.
А сегодня я не хочу об этом думать. Я просто хочу, чтобы он поторопился.
Я тяну его за плечи, пока его губы снова не оказываются рядом с моими, и шепчу ему на ухо: «Все в порядке. Можешь кончать». Я пытаюсь снова направить его в себя, но он отстраняется. Я встречаюсь с ним взглядом впервые с момента, когда мы еще были на кухне.
Он нежно приглаживает мои волосы на затылке.
– Ты больше не в настроении?
Я не знаю, как, не задев его чувств, сказать ему, что я не в настроении с самого начала.
– Все в порядке. У меня овуляция.
Я пытаюсь поцеловать его, но, прежде чем наши губы встречаются, он скатывается с меня.
Я смотрю в потолок, гадая, что могло его рассердить в моих словах. Мы так долго старались, чтобы я забеременела. Все как обычно, ничего нового.
Я чувствую, что он встает с кровати. Смотрю на него и вижу, что он стоит ко мне спиной и натягивает штаны.
– Ты что, всерьез разозлился из-за того, что я не в настроении? – спрашиваю я, садясь. – Вспомни, что меньше минуты назад мы прекрасно занимались сексом независимо от моего настроения.
Он поворачивается и смотрит на меня, собираясь с мыслями. Разочарованно проводит рукой по волосам и подходит ближе к кровати. Сжатые челюсти выдают его раздражение, но, когда начинает говорить, его голос тих и спокоен:
– Я устал трахаться по медицинским показаниям, Квинн. Было бы здорово, если бы хоть раз я мог оказаться внутри тебя только потому, что тебе этого хочется. А не потому, что без этого ты не можешь забеременеть.
Его слова причиняют боль. Мне хочется огрызнуться, сказать что-то обидное в ответ, но в глубине души я знаю: он говорит так только потому, что это правда. Иногда я тоже скучаю по спонтанным занятиям любовью. Но дошло до того, что все наши неудачные попытки забеременеть стали слишком болезненными. Настолько, что я поняла: чем меньше секса, тем меньше разочарования. Если мы занимаемся сексом только в те дни, когда у меня овуляция, я чувствую разочарование реже.
Хотела бы я, чтобы он это понимал. Чтобы он знал, что иногда попытки даются мне труднее, чем неудачи. Я пытаюсь разделить его чувства, но это трудно, потому что я не знаю, действительно ли он разделяет мои. С чего бы? Это же не он терпит одну неудачу за другой.
Ладно, разочарование отложу на потом. А сейчас мне просто нужно, чтобы он вернулся в постель. В меня. Потому что он прав. Секс с мужем – обязательное условие для того, чтобы забеременеть. И сегодня у нас лучший шанс в этом месяце.
Я сбрасываю с себя одеяло и растягиваюсь на кровати. Прижимаю руку к животу, привлекая его внимание.
– Прости, – шепчу я, проводя пальцами вверх. – Возвращайся в постель, Грэм.
Его челюсти все еще сжаты, но глаза следят за моей рукой. Я наблюдаю, как он борется с собой: одна часть его существа хочет выскочить из комнаты, а другая – наброситься на меня. Похоже, он еще не уверен, что я хочу его; это мне не нравится, и я переворачиваюсь на живот. Если во мне есть то, что больше всего нравится Грэму физически, это вид сзади.
– Хочу только тебя, Грэм. Это все. Честное слово. – Вру.
Я испытываю облегчение, когда он стонет.
– Черт возьми, Квинн. – И вот он снова в постели, его руки на моих бедрах, его губы на моих ягодицах. Он просовывает под меня руку, прижимает ее к моему животу, приподнимая меня так, чтобы он мог легко скользнуть в меня сзади. Я испускаю убедительный стон и хватаюсь за края простыни.
Грэм обхватывает меня за бедра, приподнимается на колени и оттягивает меня назад, пока полностью не входит в меня.
С терпеливым Грэмом покончено. Сейчас рядом со мной комок эмоций, врывающихся в меня с нетерпением и гневом. Сейчас его интересует развязка, а вовсе не я, и это именно то, чего я хочу.
Я со стонами встречаю его толчки, надеясь, что он не осознает, что остальная часть моего существа отключена от процесса. Через некоторое время оказывается, что мы уже не стоим на коленях, а лежим, и он всем своим весом прижимает меня животом к матрасу. Он сжимает мои руки, вцепившиеся в простыни, и я расслабляюсь, когда он издает стон. Я жду, когда он наполнит меня надеждой.
Но этого не происходит.
Вместо этого он выходит из меня, прижимаясь к моей пояснице. Затем стонет в последний раз, уткнувшись мне в шею. Я чувствую, как он касается моей кожи, теплый и влажный, потом скользит по моему бедру и извергается в матрас. Неужели он только что… Именно так.
Он кончил не в меня. Слезы застилают мне глаза, я хочу выбраться из-под него, но он слишком тяжелый и все еще так напряжен, что я не могу пошевелиться.
Наконец я чувствую, что он расслабляется, и пытаюсь приподняться.
Он переворачивается на спину. Я откатываюсь от него и выдергиваю из-под себя простыню, чтобы вытереться. По щекам текут слезы, я сердито вытираю их. Я так зла, что даже не могу говорить. Грэм наблюдает за мной, а я лишь пытаюсь скрыть гнев.
И растерянность.
Грэм, конечно, мой муж, но сегодня он был всего лишь средством для достижения цели. И хотя я пыталась убедить его в обратном, он только что доказал это самому себе, не дав мне того единственного, чего я сегодня от него хотела.
Я не могу унять слезы, как ни пытаюсь. Натягиваю одеяло до глаз, а Грэм скатывается с кровати и хватает свои штаны. Мои беззвучные слезы сменяются рыданиями, плечи начинают трястись. Обычно я не веду себя так в его присутствии. Приберегаю это для долгих душей.
Грэм сдергивает с кровати свою подушку. Он выглядит так, будто разрывается на части: одна часть хочет утешить меня, другая, наоборот, на меня наорать. Злость берет верх, и он отступает к двери.
– Грэм, – шепчу я.
Мой голос останавливает его на полпути, он оборачивается и смотрит на меня. Кажется, он так обескуражен, что я даже не знаю, что сказать. Что мне жаль, что я хочу ребенка больше, чем хочу его? Не поможет, потому что это ложь. Ничего мне не жаль. Мне горько, что он не понимает, чем в последние несколько лет стал для меня секс. Он хочет, чтобы я по-прежнему хотела его, а я не могу. Секс и занятия любовью каждый раз дают мне надежду, что это тот самый единственный шанс из миллиона и я наконец забеременею. А потом те же секс и занятия любовью, которые дали мне надежду, приводят к тому, что надежда оборачивается отчаянием.
С годами весь процесс и сопутствующие ему эмоции слились воедино. Теперь я не могу отделить секс от надежды, а надежду от отчаяния. Секс есть надежда, есть отчаяние.
Секс-надежда-отчаяние.
Отчаяние. Отчаяние.
Теперь остается только отчаяние.
Он никогда этого не поймет. Никогда не поймет, что это не его я не хочу. Я не хочу отчаяния.
Грэм наблюдает за мной, ожидая, что я скажу что-нибудь еще. Но я ничего не говорю. Не могу.
Он слегка кивает и отворачивается от меня. Я вижу, как напрягаются мышцы его спины. Вижу, как сжимается и разжимается его кулак. Вижу, как он тяжело вздыхает, хотя и не слышу этого.
Он размашисто открывает дверь спальни и хлопает ею изо всех сил. С другой стороны двери раздается глухой удар. Я зажмуриваюсь и сжимаюсь в комок. Еще один удар.
И еще.
Я слушаю, как он пять раз ударяет в дверь с другой стороны. Слушаю, как он вымещает свою боль и обиду на деревяшке, потому что он знает, что больше ему некуда деться. Когда все смолкает… я больше не владею собой.
7
Прошлое
Забыть Итана оказалось непросто. И дело даже не в нем самом. Гораздо тяжелее, чем потерять Итана, было утратить отношения. Когда так долго не мыслишь себя без другого человека, трудно снова стать самим собой.
Прошло несколько месяцев, прежде чем я наконец полностью удалила его следы из своей квартиры. Избавилась от свадебного платья, фотографий, подарков, которые он дарил мне на протяжении нескольких лет, одежды, которая мне о нем напоминала. Я даже сменила кровать, но скорее потому, что просто хотела новую кровать, чем из-за напоминания об Итане.
Прошло уже шесть месяцев, и единственной причиной, по которой я пришла на второе свидание с этим парнем по имени Джейсон, послужило то, что первое не было полной катастрофой. И еще меня уговорила Ава.
Как бы сильно моя мама ни любила Итана – ей до сих пор хочется, чтобы я простила его, – думаю, Джейсон понравился бы ей еще больше. По идее, это должно было бы меня воодушевить, но ничего подобного. У нас с мамой очень разные вкусы. Я только и жду, чтобы Джейсон сказал или сделал что-то, что не понравилось бы маме. Может быть, тогда он стал бы для меня привлекательнее.