Невеста без места
– Я тебе чего велел? – выдохнул князь.
– Прости, батюшка…
Пес зарычал, князь посмотрел удивленно и косу отпустил, бросил:
– Ступай в горницы.
Велька побежала во двор, пес за ней следом, а княжич с кметями своими остался говорить с князем. Обогнув столовую избу, она взбежала на гульбище, и пес – следом…
– Стой, Волкобой, – Велька поймала его за ошейник, – тебе со мной нельзя. Спасибо тебе, родной мой, – она крепко обняла собаку, – ничего, батюшка долго не сердится. Главное, ты меня от оборотней оборонил. Ох, боюсь я оборотней. Бабка столько меня в детстве оборотнями пугала! Боюсь. Хоть бы больше их не встретить никогда! Ну, ладно, ступай! – а сама все гладила, теребила мохнатую собачью шерсть, не отпускала. – Потом повидаемся, опять утащу тебе мяса с кухни! Не откажешься?
Судя по выражению на песьей морде, тот был на все согласен.
Скрипнула ближняя дверь, из-за нее выглянула Малка, Велькина сенная девка, всплеснула руками:
– Княженка! Ой, и псина эта! Не трогай, страсть какая! А ну как порвет тебя? Отойди, отойди!
– Не глупи, Малка, – отмахнулась Велька, – погляди, не рвет же? Зачем ему это? Сама отойди, если боишься.
Девка опасливо отодвинулась, зачастила:
– А мы тебя, княженка, обыскались. Княгиня велела в баню тебя сводить, да по-быстрому, все уж готово. А какую она тебе верхицу прислала, из зеленого шелку – глаз не оторвать! Говорит, тебе зеленый шелк всего лучше. К таким-то волосам. Только подол девки подошьют, как надобно. Да косу с перебором тебе заплести велено, и с жемчугом, и с лентами. Пойдем, княженка!
– Поняла я, Малка, не тараторь, – вздохнула она, – поесть сначала дай, хоть молока. Все, ступай, хороший мой! – махнула она Волкобою.
Тот послушно отошел. Вот же умный пес. Подарили бы Вельке такого, в придачу к ее Званке!
Не подарят. Такого пса да девке во владение – где видано?..
Глава 3
Четверо из ларца
Велька, по-праздничному причесанная и наряженная, так и просидела в своей горнице, с девками-челядинками – княгиня велела им ее не оставлять. Отец не звал, чтобы отругать, видно, занят был. Да Велька его и не боялась. Покричать князь мог, когда она своевольничала, но чтобы с настоящей злостью – никогда. Князь-батюшка вообще был человек незлой и отходчивый. А чтобы, к примеру, хворостиной – так Вельку только бабка учила уму-разуму, и то давным-давно, да и, прямо скажем, всякий раз за дело. Княгиня и подавно не сердилась, осмотрела падчерицу, нарядную, непослушные прядки на ее голове убрала под венчик, улыбнувшись. Сказала:
– Вот и хорошо. Тебя одеть, и такая девка получается, просто глаз не отвести. Где княжича кариярского встретила, почему вместе пришли?
– На ярмарке и встретила, – Велька потупилась, – он думает, что я челядинка здешняя…
– Вот как? – княгиня рассмеялась. – Челядинка! Ох, Велья! Ладно, челядинка, а что ему надо было от тебя?
– Ничего. Просто… веселый он.
– Просто веселый! Скажешь тоже. Ни дать ни взять дитятко малое, и понятия не имеешь, с чего бы это парням с девками веселиться и байки им сказывать. Понравилась ты ему?
– Нет…
– Нет? – теперь княгиня хмурилась. – Оно и понятно, что нет! Точно дитя! Не понимаешь, что если такой молодец заскучает да сенную девку с собой на лежанку уложит, то за это спрос невелик? Не тот, что за княжескую дочь?
Да какой там вообще спрос, с гостя-княжича да за сенную девку…
Велька только кивнула, голову опустила:
– Понимаю, матушка.
Ее-то силой на лежанку не уложишь, и княгиня об том знает. Бабка давно заклятью простенькому научила, еще когда и для поневы время не пришло[9]. Непросто силой взять внучку старой Аленьи. У княжича, к примеру, не выйдет. А у тех, оборотней? Какая-то пугающая мощь, власть непонятная чудилась Вельке в их взглядах, в самом их странном, чужом облике. Сможет ли она им противиться, чужакам этим, которые чего-то от нее хотят? Она им нужна. А зачем?
– Жди, – сказала княгиня, – как понадобишься, за тобой придут. Готова будь, и вниз из горниц ни ногой, поняла?
Зря Велька прождала, за ней не пришли. Без нее отец с ближними и гостями отполудничал в трапезной избе, народу нынче там собралось столько, что столы, один за другим поставленные, продолжались и за широкими дверями трапезной, чуть не до конюшен. Помимо бояр, воевод с женами, ближней дружины и гостей княжьих, купеческие старшины еще пришли, и купцы именитые самые, и мастеровые старшины с женами, а кто и с сынами и дочками. Как всегда в такие дни, народу набрался полон двор. Княжна Чаяна, конечно, пошла за те столы, с матерью и боярынями, чары с медом подавать будет самым почетным гостям. Может, женихов своих хоть рассмотрит толком, наконец.
В другой раз вовсе была бы не прочь и Велька там посидеть, да кариярскому княжичу теперь на глаза попадаться не хотелось. Не увидит он ее – и не поймет, кто такая. Вот то бы и хорошо.
Жалко, бабки Аленьи нет больше. Она бы все толково объяснила, и про кариярцев, и про тех оборотней с ярмарки. Недоговорила бабка чего-то в свое время, скрыла важное. Как Велька ни силилась думать, вспоминать, мелькало что-то в памяти, как отдельные огоньки, но ясным не становилось. Ведь ее ни много ни мало за робу приняли, за холопку! Из-за бабкиных оберегов? А если эти трое сунутся к князю права свои неведомые предъявлять? Конечно, отец ее не отдаст и не продаст, но что не обрадуется он – точно.
Но что же не так с бабкиными оберегами? Ведь невольничий знак мудрая волхва, всю жизнь прожившая на чужой стороне, носить бы не стала. Да и не бывают волхвы невольницами, не бывают, это всякий, кто хочешь, подтвердит! Значит, врут оборотни?
А что она им так вдруг в жены понадобилась – этому Велька и на капельку не поверила. Не глупая же она, в самом деле…
Кончилось застолье, вернулась Чаяна. Веселая. Порывисто обняла Вельку, шепнула:
– Видела княжичей? Тебе который показался?
Велька только головой покачала, хмыкнула. Так ей и позволили хоть глазком взглянуть…
– А тебе уже какой-то и показался?
– Да все неплохи. Но я, кажется, знаю, кто старший. Догадалась. Княжич Ириней. И еще там один, Велемил – может, он? Велемил – он вечно насупленный какой-то, что ли? Может, глупый малость? Ириней бы лучше, – глаза у княжны-сестрицы блестели этак загадочно, и в голосе что-то появилось, томное, зовущее.
Ириней, значит. И вокруг Вельки кружит, и сестре успел понравиться. Только по-разному он на них смотрит…
– А проклятье? – напомнила Велька. – Ничего странного не разглядела? Может, метка какая – нет? Родинка большая, к примеру…
– Нет, – тут же скисла Чаяна, – не видно ничего ни на ком.
Велька только рукой махнула:
– Вот что, сестрица, нынче ночь особая, проклятье себя проявить может, метки невидные видными делать… ненадолго, но заметить успею. Могу попытаться. А не боишься? Может, лучше и не знать?
– Нет уж, лучше знать! – упрямо тряхнула головой Чаяна. – Если сумеешь, Велюшка, век перед тобой в долгу буду!
– Не нужна ты мне в должницах ни на век, ни на день! – буркнула Велька. – Я и так… не сомневайся.
Легко сказать. Слово-то она знала, но и только. А знание, бывает, уменья не заменяет. Но попытаться ей и самой хотелось.
А время подходило. Опустели улицы Верилога, горожане собирались на высоком берегу реки Верилы, там вокруг берез девки уже завели хороводы, пели, славили Ярилу с Лелей – близилась великая ночь божьей свадьбы. Сегодня вечно юная Леля-красавица, богиня-дева, уйдет к супругу Яриле в дальние чертоги, а власть над миром получит Лада, всему земному мать и хозяйка. Кончилось время девичьего цветения и веселья, наступает пора растить и собирать плоды.
Один хоровод распадался, и девушки разбредались по ближнему лесу, набрать трав и цветов, которые вплетут в венки из березовых и дубовых веточек, но тут же рядом начинались другой хоровод и другая песня.
Купальские костры только готовили, их зажгут с закатом, сам князь с волхвом вместе огонь выбьют. И расстелют тут скатерти повсюду, выставят припасы: пирогов и блинов будет без счета, сыра и сметаны, и медов хмельных самых разных. Минувший год удался урожайным, сытым, и люди истово надеялись, что и нынешний случится не хуже, а для этого праздновать следует широко и щедро, чтобы боги остались довольны.
А Леля вернется будущей весной. И далеко не все девицы из нынешних хороводов встретят ее, некоторые уже назавтра спрячут волосы под женский повой, уйдут молодыми женами в мужний род. А кто-то отдаст свои девичьи обручья и станет поджидать сватов. А кто-то, может, в свою семью принесет дитя, зачатое дивьей купальской ночью – семья не попрекнет. Дети купальской ночи – дети самого Ярилы, его божье благословение, им радоваться положено.
Только все по доброму согласию должно быть, иначе Леля осерчает и накажет. А оскорбленная богиня-краса, богиня-весна злее и мстительнее самой Мары – Марены, хозяйки смерти и зимы. Никто не рискнет обижать Лелю, в такой-то день, а рискнет – пусть не жалуется.
За Чаяной прислали от княгини, и она ушла. А Велька сбросила нарядную одежду, сняла серьги-гроздья и венчик с подвесками, нырнула в простую рубаху, огляделась в поисках прочего, чтобы понеказистее, да попадалось на глаза только нарядное и ее русалья рубаха, уже разложенная на сундуке.
– Дай свою поневу, быстро, скоро верну, – велела она какой-то из горничных девок, та подчинилась без возражений.
Велька небрежно затянула поневу поверх рубахи. Ей бы только спуститься да по двору пройти, не привлекая внимания. Огляделась, поманила Малку:
– Пойдем, княжичей кариярских мне покажешь, всех четверых.
Та за голову схватилась:
– Ой, княженка, да как же… Да где же? Не в гостевых же палатах? Да они, поди, и ушли со двора!
– Вот и пойдем, поглядим, ушли ли…
Обещание, данное сестре, бессмысленно, если не знать в лицо всех княжичей. Ей ведь надо на них проклятую метку поискать, да еще во время праздника. То, что они у отца важные гости, упрощало дело: по ходу праздника отец непременно посадит их рядом с собой, чтобы лично угостить чаркой меда и пирогом. Но не их ведь одних, и вместе ли, и когда именно – кто знает, да ночь еще, праздник, толпа народу кругом мельтешить будет.
– Княженка, княженка! – вбежала еще горничная, всплеснула руками. – Не готова? Скорее раздевайся… одевайся! Уж ждут…
– Подождут! – отрезала Велька. – А вы тут готовьте все! – И, схватив за руку Малку, выскочила поскорее из горницы и почти что сбежала с лестницы вниз. Малка только охала, стараясь поспевать за неугомонной княженкой и при этом устоять на ногах.
По пути Велька и повод придумала прийти в гостевой терем. Ради этого забежала в кухню, кинулась к старшей стряпухе:
– Веруня, ладушка моя, не откажи, дай того меда, что ты с одолень-травкой варила? Налей в ковш, угостить кое-кого ну просто очень надо!
Та тоже переполошилась:
– Ох, княженка, что задумала? А княгиня что скажет? Натворишь ведь дел, наведешь беду…
– Ничего не наведу, все хорошо будет, Матушка Макошь послухом! Помоги, Веруня! А я зато… – привстав на цыпочки, Велька прошептала кое-что стряпухе на ухо.
Старшая стряпуха неплохо смыслила в травах и лекарских снадобьях, хоть и не могла волхвовать, потому Вельку, тоже в этом деле знающую, уважала и отказала бы вряд ли. Она и не отказала, тем более что и обещание получила взамен заманчивое: секретами бабкиных травок Велька мало с кем делилась, но самими травками – почему же нет.
– Налить-то налью, – согласилась Веруня, – хоть самый большой ковш, да хоть два! Только кого же ты в такой-то день одолень-травой поить собралась? Она же силу только назавтра придаст, а сегодня мало что с ног не свалит!
– Главное, что не свалит, – буркнула Велька. – Все потом объясню, а сейчас налей!
– Ну, ладно! – качая головой, стряпуха ушла, но долго не возилась, скоро вынесла Вельке большой резной ковш-утицу с крышкой, доверху полный душистого хмельного меда. – Ну, гляди, княженка…
Мед с одолень-травой стряпуха готовила каждый год, отбивая ягодами характерный, узнаваемый вкус этой дорогой и редкой чудо-травки, что и впрямь дивно прибавляла силы – на следующий день. А сегодня княжичи бегать за девками не захотят, а может, и подремать прилягут где-нибудь в кустах, тогда рассмотреть их вообще труда не составит. А завтра, если и догадаются, что к чему, то ничего. Волков бояться – в лес не ходить.
Поблагодарив, Велька подхватила ковш, махнула Малке – идем, дескать, показывай. Сойдя с крыльца, чуть не споткнулась об Волкобоя. Он вольготно растянулся на травке и, казалось, дремал, но при виде Вельки встрепенулся, вскочил на лапы. Ждал?
– А ты не поможешь ли, друг любезный? – коротко рассмеялась девушка. – Покажи мне твоих княжичей, отведи к ним. Угостить их хочу, поблагодарить.
Пес недовольно рявкнул.
– Ай, княженка! – опять заволновалась горничная. – Что ты задумала? С псом страшенным разговоры говорить! А это не оборотень, случаем? Ох, страсти!
Теперь пес рыкнул, явно адресуя это Малке.
– Да какой оборотень! – рассердилась Велька. – Вот же дура, молчи лучше! Не слушай ее, Волкобой! И гляди, если меня не отведешь к твоим княжичам, сама пойду их искать и найду! Нужны они мне, понимаешь?
Пес повернулся и потрусил по двору, только не к гостевой палате, а в другую сторону.
Пришли к конюшне. И впрямь там были Ириней и еще парни, около коня привязанного стояли что-то обсуждали. Увидев подошедшую компанию – двух девок и Волкобоя, все разом умолкли и удивленно уставились.
Велька низко поклонилась, протянула ковш.
– Здоровы будьте и простите дерзкую. Вы меня спасли сегодня, так вот я благодарить пришла. Этот мед, он особый, такого где попало не найдете – голову проясняет, силу придает…
Пес тем временем не торопясь подошел к одному, дернул за полу, потом к другому и тоже дернул, потом еще к одному, что стоял чуть подале прочих…
Кариярцы переглядывались, а Велька, конечно, примечала указанных. Это княжичи, выходит? Пес тем временем вернулся к Иринею и задрал ногу над его сапогом…
Нет, до конфуза не дошло – Волкобоюшка, видать, шутить изволил. Но Ириней отскочил, возмущенно крикнул и даже ногой топнул. Остальные парни не то что засмеялись – заржали конями.
– Ну и дела, – хмыкнул Ириней, когда смех утих, – наш блохастый, красавица, как видно, нас тебе представить желает. Ну, гляди: меня ты знаешь, вот это братья мои Велемил и Горибор, а вон то – Яробран, – каждого из парней он хлопал при этом по плечу. – Все мы братья, но кому-то княгиня не родная матушка, а кому-то князь наш Вереней Горятыч – не отец, а добрый дядюшка…
– Спасибо за честь! – Велька опять низко поклонилась, и Малка за ее спиной, которая тряслась как осинов лист и то и дело в сторону теремов поглядывала, тоже.
Конечно, княжичи им, простым девкам, по именам назвались. Еще бы не честь.
А все лицами вроде немного схожи и статью: все высокие, крепкие, широкоплечие – ну на подбор просто. И разницы в летах между ними большой нет, даже непонятно, кто самый молодой, вот разве Яробран? А раз они не одних отца и матери сыновья, то старшим княжичем может быть вовсе не старший по возрасту…
– Тебе-то княгиня точно родная матушка, да? – не удержалась Велька, чтобы не попробовать одним махом определить среди княжичей первого наследника кариярского князя.
Жен у князя может и несколько быть, но княгиня одна, она обычно и мать наследника. Княгинин сын, скорее всего, и есть наследник, потому как ясно, что князю он тоже сын. Если, конечно, князь этот в свое время не женился на вдове с ребенком, что Вельке было неведомо. Или у князя с княгиней не один сын. Нет, одним вопросом тут не обойдешься…
А Ириней рассмеялся.
– Ишь любопытная! Тебя не княгиня ли прислала расспрашивать, а, лиса рыжая? Ей-то точно очень интересно, кто из нас старший княжич!
Велька только отрицательно замотала головой. Ишь ты, уже лиса! В прошлый раз не белка ли была?
– А от тебя-то нам почему чести нет? – настаивал княжич. – Скажи и свое имя, уважь!
Он приблизился, взял из ее рук утицу, передал Велемилу, склонился – Велька отпрянула. А он просто поймал в руку ее косу, за спину отброшенную, и разглядывал, точно диковину.
– Ну, надо же! Как князь вериложский своих сенных девок наряжает…
Велька даже застонала сквозь зубы. Ох и растяпа же она! Все украшения до последнего сняла, а забыла, что в косе у нее ленты шелковые изумрудной зелени, поверх которых нить жемчужная пущена, длинная. Богатое украшение. Долго княгинина горничная с их косами возилась, с ее и с Чаяниной, а вышло – докука одна.
Прошлой весной богатые эти жемчуга отцу купцы иноземные преподнесли, а он тут же дочерей и одарил, для добавочка каждой в шкатулку.
– Это… княжна баловалась, а я забыла совсем, – нашлась Велька, – не привыкла я к такому. Пусти, княжич, недосуг мне, дел много, – и посмотрела умоляюще, – и княжне не говори! – зачем-то добавила, разом смутившись, покраснев и искренне пожелав сквозь землю провалиться прямо сейчас, на этом самом месте, только бы исчезнуть отсюда скорее.
Как будто и не княжья дочка. Недаром княгиня Дарица то и дело ей выговаривает да советы дает, как говорить, да как что делать, чтобы честь отцовскую не ронять. Чаяна бы небось не смущалась и глаз не опустила! А она, Велька, еще и волхва огненная, силу имеет, пусть и невеликую, но все же…
– Пущу, пущу, не бойся! Ох, хороша ты, лиса! – он косу выпустил, нагнулся и быстро поцеловал ее в щеку, под громкий смех остальных и лай Волкобоя.
Это он зря…
На какой-то миг окончательно потеряв самообладание, девушка дернулась, пальцы сами сложились, а уж как слова нужные в голове мелькнули – и не заметила, а целый сноп искр вспыхнул и пронесся между ней и Иринеем. Тот отскочил, вытаращив глаза, чуть не упал, а Велька, пользуясь случаем, как коза, прыгнула в сторону и, схватив за руку Малку, помчалась к хоромам.
– Ну, лиса! – крикнул вслед Ириней, – поймаю тебя на шапку, вот увидишь! Как тебя все же звать-то?!
Остальные поддержали его смехом, но не так охотно, как недавно.
Глава 4
Купала
Время поджимало.
Старая нянька, завидев княженку с Малкой, только руками всплеснула:
– Где же вы? Скорей уж…
– Да-да… – закивала Велька, резво взбегая по лестнице в горницы, – мы скоро, скоро…
Она уже успокоилась. И чего всполошилась, спрашивается? Подумаешь, парень в щеку поцеловал. Грозит поймать на шапку – видали таких! По всему выходило, что теряться, волноваться вообще было не надо. Ну, запамятовала про ленты с жемчугом, нехорошо, так следовало ловчее врать, а не теряться. А она до того забылась, что волшбу огненную показала чужакам, будто и впрямь была нужда! Хоть и мелкую волшбу, простенькое заклятье, бабка такое истинным пустяком считала, но люди непривычные пугаются, еще как. Когда, давно уже, Велька впервые показала Чаяне эти искорки, а еще как она лучину без огнива зажигать может, просто пальцами – так княгиня Дарица в ужасе была, чуть ли не под замок посадить Вельку хотела! Обошлось, князь-батюшка уладил, княгиня смирилась. Велела, правда, девкам ведра с водой держать возле Велькиной горницы, первое время так и делали, пока княгиня не успокоилась, не поняла, что никакого пожара падчерица не устроит…
А тут и не заметила, как искры бросила. Не то беда, что сестрины женихи видели, а то, что она забылась, волю потеряла! Бабка все твердила, что хуже нет, как волхве волю потерять!
Пусть бы уехали они быстрее, кариярцы эти.
Чаяна вон уже млеет от Иринея! И хорошо, и славно…
– Ох, прости, княженка! – Малка, расплетя Велькину косу и отложив в сторону ленты с жемчугом, теперь торопливо расчесывала ей волосы березовым гребнем.
Русалки кос не носят…
– Как он на тебя смотрел, княженка. Княжич этот, кариярский.
– Забавлялся, что ему, – уронила Велька равнодушно, – а если повезет, мы найдем среди них старшего нынче ночью.
– Ох, княженка! Старший – он же проклятый!
– Вот и узнаем, который проклятый. А точно ли один проклятый, не все? – усомнилась она вслух, пока горничная раздирала гребнем ее буйные кудри, – да осторожнее ты…
– Прости, княженка! А проклятый точно один. Нянька вчера сказывала у печки. Проклятье на самом князе и на наследнике. А что за проклятье, никто того не знает.
– Слушай, ну странно это, – Велька задумчиво потерла нос, – все знают про проклятье, но не знают, в чем оно! Все его боятся, говорят, что злое, родниться с кариярцами не хотят. Так?
– Так, княженка. Только роднятся с ними все равно. Кариярское княжество богатое, говорят, большое…
Те четверо красивых и веселых парней не казались ни несчастными, ни хоть как-то удрученными судьбой.
– Может, болезнь какая? Смерть ранняя? Так князь их человек немолодой, верно. А что тогда? Какой-нибудь запрет? Что еще нянька говорила, а, Малушка?
– Еще говорила… А вот: на войну и даже в полюдье их князь сам не ходит! И наследник его тоже. Как надо вести войско, так воеводой кто-то из княжьих братьев идет или из бояр. Это только странно, а остальное по-обычному. Так нянька сказывала, княженка.
– Гм… – вздохнула Велька, – и сидит, выходит, князь в Карияре безвылазно? Но так не бывает, какой же он тогда князь. Может, просто сам князь хворый, а наследник… ведь неизвестно, кто он. Откуда известно, что наследник с войском не ходит?
– Так свои-то не могут не знать, княженка, – понизила голос девка и, нагнувшись к уху Вельки, вовсе зашептала: – Князь наш, батюшка твой, вечор[10] бояр собирал ближних, да не в палате, а в своей горнице. И будто бы боярину Вуйко Мареничу поручил к себе в гости зазвать того боярина кариярского, что с княжичами приехал, подпоить его да вызнать про проклятье.
– И что?..
– Да ничего, княженка, больше не знаю! И про это… так, шепоток слышала, уж ты меня не выдай!
– Ясно, что не выдам. Ты вот что, Малушка, когда мне нянька чашку с отваром подаст, отвлеки ее. Мне отвара нынче не надобно. Сделаешь? – Велька сняла шнурок с оберегами, положила в шкатулку.
Не положено русалке людских оберегов.
И рубаха ее чистая, без вышивки, белая как морозный снег, потому что на том снегу и белили полотно для нее в прошлую, на редкость злую, зиму.
– Как же можно, княженка?! – вскинулась девка.
– А так, – отрезала Велька, – если я под русальим дурманом буду, как смогу волхвовать? Да не бойся. Думаешь, поймают меня? Ни за что не дамся. Давай, садись, я тебе волосы расчешу, быстрее будет, – она вскочила, усадила горничную на свой табурет и принялась расплетать той косу…
Все уже ушли со двора, остались только девушки в русальих рубахах, несколько старух и совсем дряхлый дед, которому ходить было невмочь. И так в любом дворе, весь город, почитай, собрался на высоком речном берегу. На Купалу добрые люди дома не сидят.
Чаяна молча стояла у гульбища, дожидалась, когда волхва из Ладиного капища с помощью старух закончит готовить отвар. Как все, босая и в белой русальей рубахе, с гладко расчесанными волосами, в которых – ни нитки, не то что ленты, и переплетенными длинные пряди быть не должны. Кругом нее толпились девки, не только с княжьего двора, а со всей улицы и переулочков, не в каждом же дворе русалий отвар варить. У всех белые рубахи, гладко стекающие на спину волосы. Шума-гама не было, но многие переговаривались, пересмеивались, хоть и тихонько – праздник же, да какой! Грустить вроде причины нет. На княжну поглядывали. Княжна и боярышни мало отличались нынче от собственных сенных девок, разве что руками маленькими и слишком белыми. Русалкам это безразлично. Главное – ни оберега, ни даже малой бусины и ни одной цветной нитки! А то не вселится в девку русалий дух, другие русалки заметят чужую, защекотать могут, разума лишить, а то и побить. Старухи так говорят…
Русалок в реках и озерах видимо-невидимо, а воплощаться не каждая из них способна. Потому и приходят девушки-невесты к речке, ничем не защищенные, чтобы на короткое время дать русалкам тела, принять в себя русалий дух, надеть подаренный людьми венок и побегать по зеленой траве, подышать пряным воздухом купальской ночи, полностью отдаться нечеловеческому, исступленному неистовству – потому что в последний раз в этом году дано Даждьбоговым дочкам погулять на земле. Так всегда было, так предками заповедано. Погуляют и спокойно уйдут, а вернутся с Лелей будущей весной.
Говорят, если какая-то девка не выйдет к реке, не захочет отдать себя русалке, то и какая-то из русалок не сможет или не захочет покинуть человечий мир, останется больше срока, а с ней и другие. Или, того хуже, все захотят вернуться, а им оставаться нельзя, их время прошло.
Говорят еще, что однажды, когда мор страшный пришел из низовий Верилы и прокатился много выше Верилога, не отпраздновали Купалу как должно. Хоть волхвы из капища и старались, огни жгли и жертвы принесли, а не ушли русалки. Тем летом на каждом поле находили потоптанное жито, и урожай собрали совсем маленький. Русалки это не со зла, не могут они иначе, живут они так, по-своему, не по-человечьи. А отчего да почему? Этого Велька не знала, да и мало кто взялся бы объяснять. От бабки Аленьи ничего добиться не удалось, только что в том краю, где она родилась, русальих игрищ на Купалу не было. Стало быть, иной какой-то ряд был в тех местах у людей с водяными и лесными девками.