Мы из Бреста. Путь на запад
В Пятигорске располагался штаб 1-й танковой армии, а в Прасковее штаб корпуса Особого назначения «Ф» генерала Фельми.
После нашего прошлогоднего рейда командование вермахта пересмотрело вопросы охраны своих штабов крупных соединений. Так, по данным разведки, штаб корпуса (армии) теперь охранялся минимум несколькими усиленными тяжелым вооружением батальонами, ротой средних танков и несколькими зенитными батареями. Все они располагались в хорошо укрепленных населенных пунктах рядом с крупными гарнизонами своих войск. Так, например, в Майкопе к 10 ноября 1942 года численность оккупационных войск вместе с различными полицейскими формированиями составила 20 тыс. чел.
Так что «орешки», предлагаемые нам, были очень крепкими, расколоть их силами одной бригады, пусть и хорошо подготовленной, было трудно. Поэтому от удара по штабам армий пришлось отказаться. Слишком губительным для бригады показался он мне, да и результат от этого был бы небольшим. Ну, грохнем мы пару сотен старших офицеров вермахта. Ну, на очень непродолжительное время армии лишатся управления, а толку-то – нет ничего. Погибших генералов быстро сменят на более молодых и перспективных, а это привело бы к неизвестным результатам.
Более эффектным мне показался удар по Прасковее, штабу корпуса Особого назначения «Ф», с последующим захватом Невинномысска. Почему туда? Все объяснялось довольно просто. Стоило только посмотреть на карту.
Фронт проходил по линии Малгобек – Ищерская – Ачикулак – Андреев Курган – восточнее нп Урожайное – Левокумское. Далее на север линия фронта практически отсутствовала. Лишь основные населенные пункты были прикрыты заслонами. Разрыв фронта составлял порядка 100 км. Тяжелые условия местности[28] не позволяли сомкнуть фланги Северокавказского и Южного фронтов. Поэтому советское командование над этим пространством ограничивалось лишь наблюдениями авиации, действиями кавалерийских разъездов, прикрывавших железную дорогу Кизляр – Астрахань, и небольших партизанских отрядов.
С другой стороны, был открыт левый фланг 1-й немецкой танковой армии, действовавшей против сил Северной группы войск Северокавказского фронта. Между левым флангом 1-й немецкой танковой армии севернее станицы Ищерская в степи, где находились части ее 3-й танковой дивизии, также образовался большой разрыв. Левый фланг противника прикрывался незначительными моторизованными отрядами и кавалерийским полком фон Юнгшульца. Гарнизоны немцев имелись в населенных пунктах Левокумское, Владимировка, Ачикулак. Именно здесь держал оборону и ждал своего «звездного» часа корпус особого назначения «Ф» генерала Фельми.
Он был полностью механизирован и располагал возможностью при наступлении германских армий на Ирак вооружить целую дивизию из «добровольцев» и перебежчиков. В нем имелись подразделения и части всех родов войск, что позволяло ему действовать совершенно самостоятельно, без помощи и поддержки других соединений. В соединение входили три усиленных моторизованных батальона, каждый из которых насчитывал до 1000 солдат и офицеров; 1-й и 2-й батальоны были укомплектованы исключительно немцами, солдатами и офицерами вермахта – бывшими солдатами французского Иностранного легиона; 3-й батальон состоял полностью из арабов[29].
Каждый моторизованный батальон по составу и вооружению, по своим тактическим и огневым возможностям приравнивался к полку. Кроме того, в корпус входили: приданный отдельный танковый батальон[30], авиационный отряд[31], рота связи, саперная рота, минометная рота, разведывательный отряд на бронемашинах и мотоциклах, кавалерийский эскадрон, взвод метеорологической службы, колонна автомобилей[32].
Артиллерия состояла из дивизиона пушек четырехбатарейного состава, приданной батареи 105-миллиметровых штурмовых орудий, тяжелого зенитного дивизиона трехбатарейного состава и легкого зенитного дивизиона 20-миллиметровых пушек.
Опознавательным знаком личного состава корпуса «Ф» было изображение «овального венка, в венке – склоненная пальма, восходящее солнце над желтым песком пустыни, а внизу изображение черной свастики».
Численность корпуса[33] первоначально составляла около 6 тысяч солдат и офицеров. После переброски корпуса на Кавказ он был развернут в еще большее соединение; ему были дополнительно приданы танковый батальон, кавалерийский полк и другие подразделения.
Личный состав корпуса «Ф», помимо военной и политической подготовки, занимался изучением географии и истории стран Ближнего и Среднего Востока (особенно Ирана и арабских стран, а также Индии). За короткий срок солдаты изучили рельеф и природные условия этого региона, начиная от советско-иранской границы и кончая Индией. Солдаты и офицеры были обучены турецкому, персидскому, арабскому и другим восточным языкам; кроме того, они знали французский и английский, а солдаты – выходцы из ближневосточных стран (кроме студентов) были обучены немецкому языку.
Первоначально корпус особого назначения «Ф» должен был выступить как ударно-штурмовое соединение и политический центр похода германских войск на Кавказ и страны Ближнего и Среднего Востока. Личному составу корпуса вменялось в обязанность проводить разведывательно-диверсионную, пропагандистско-агитационную работу, заниматься подготовкой антисоветских восстаний на Кавказе.
По имеющимся данным, Верховное главное командование вермахта поставило перед командиром корпуса генералом Фельми двойную задачу:
1) двигаться под строжайшим секретом вслед за группой армий «А» на Иран двумя путями – через Баку и по Военно-Грузинской дороге, в зависимости от того, где быстрее обозначится успех;
2) оказать помощь 1-й танковой армии, встретившей упорное сопротивление советских войск Северной группы Закавказского фронта и двух гвардейских казачьих кавалерийских корпусов (Кубанского и Донского) генералов Кириченко и Селиванова.
15 октября 1942 года корпус особого назначения «Ф», спешно усиленный 1-м танковым батальоном 201-го танкового полка, впервые вступил в бой на северном фланге 1-й немецкой танковой армии и севернее Ачикулак с частями 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса. Здесь против корпуса «Ф» сражался также сводный Ставропольский партизанский полк под командованием Однокозова.
Вплоть до 31 октября 1942 года части 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса, не имевшие в своем распоряжении танков и достаточной артиллерии, храбро сражались с превосходящими танковыми и моторизованными соединениями корпуса «Ф». Эти бои показали, что корпус «Ф» не смог осуществить против 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса сколько-нибудь эффективных боевых действий.
После тяжелых боев командование 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса, учитывая неспособность конницы в силу ее специфики прорывать сильно укрепленные позиции и имея в виду труднейшие условиях степного – безводного и полупустынного – театра военных действий, решило отвести части корпуса в район населенных пунктов «Махмуд-Мектеб», «Тукуй-Мектеб» и «Березкин». Впоследствии части корпуса были отведены в район «Терекли-Мектеб» (Дагестанская АССР), откуда планировалось прикрытие им Кизлярско-Астраханской железной дороги.
Своими активными боевыми действиями 4-й гвардейский казачий кавкорпус сорвал наступление корпуса «Ф», который имел цель перерезать железную дорогу Кизляр – Астрахань, и германское командование уже не стремилось к осуществлению поставленной фюрером важной задачи стратегического значения. Корпус «Ф» понес столь большие потери, что продолжать свое наступление уже не мог и перешел к обороне. По данным разведки, корпус «Ф» в течение ноября получил подкрепления и восстановил свой боевой потенциал.
Главными пунктами сосредоточения «степной» группировки генерала Фельми и их опорными узлами были укрепленные населенные пункты Ага-Батырь, Нортон, Сунженский, Иргакли, Ачикулак.
30 ноября войска ударной группы нашей 44-й армии перешли в наступление в направлении на Моздок и южнее нп Ищерская. Целью этого удара было ослабить корпус особого назначения «Ф» и другие соединения и части 1-й танковой армии на направлении главного удара наших войск и создать благоприятные условия для дальнейших наступательных операций.
С первых дней наступления бои носили ожесточенный характер. Группе противника, которой командовал командир корпуса «Ф» генерал Фельми, из резерва Главного командования вермахта были дополнительно приданы еще три дивизиона артиллерии.
Для усиления правого фланга Северной группы войск Северокавказского фронта и наращивания сил при развитии наступления на северный берег реки Терек 1 декабря 1942 года были выдвинуты 320-я и 233-я азербайджанская стрелковые дивизии. С этой же целью из 44-й армии была переброшена в район станции Терек 409-я армянская стрелковая дивизия. Однако это не смогло переломить ситуацию. Прорвать оборону противника не удалось.
Утром 4 декабря после мощной авиационной и артиллерийской подготовки 2-я румынская горнострелковая дивизия, усиленная немецкими танковыми и пехотными подразделениями, под прикрытием дымовой завесы переправившись через реку Баксан, ударила по стыку наших 295-й и 392-й стрелковых дивизий и перешла в наступление общим направлением на Нальчик. Немецкий удар здесь ждали. (Ой, не зря я об этом Иосифу Виссарионовичу писал! Совсем не зря!) Оборона города и этого направления была усилена танковой бригадой, дивизией НКВД и противотанкистами. Второй день на подступах к городу шли упорные бои.
В связи с угрозой прорыва нашей обороны был усилен и внешний контур обороны Орджоникидзе (Владикавказа). Сюда были направлены силы 10-го стрелкового корпуса.
По сообщению разведки, части 3-го танкового корпуса вермахта в районе Майское, Котляревская готовились нанести свой удар в направлении Орджоникидзе (Владикавказ). Для этого немцы сосредоточили здесь свои наиболее боеготовые силы – 13-ю и 23-ю танковые дивизии, имевшие в своем составе до 200 танков.
Так вот мое предложение о нанесении удара было обусловлено послезнанием истории и фактическим положением дел на фронте. Я предложил нанести удар по Невинномысску – крупной железнодорожной станции снабжения всей группы войск, действующей на Кавказе, в том числе и на Нальчико-Орджоникидзевском (Владикавказском) направлении. Обосновывал свое предложение тем, что для обеспечения продвижения своих частей группы армий «А» противник для доставки грузов, в том числе и ГСМ, вынужден использовать автотранспорт и верблюжьи караваны. Коммуникации врага настолько удлинились, что автоколонны, подвозившие горючее, тратили в пути большую часть груза. Поэтому доставляемых с ж-д станций ГСМ войскам не хватало, из-за этого значительная часть авто – и бронетехники врага стояла на приколе. Перехватив линии снабжения даже на небольшое время, мы могли рассчитывать на остановку наступления противника и практически полную утрату подвижности ударных подразделений врага. Если действия моей бригады будут поддержаны ударами с фронта и флангов 1-й танковой армии вермахта, то врагу не останется ничего другого, как снимать подразделения с Майкопского направления или брать их из корпуса «Ф» и бросать против нас. В первом случае это даст возможность Черноморской группе войск ударить на Майкоп. Во втором ослабит фронт обороны корпуса генерала Фельми, что позволит нанести по нему удар нашими подвижными соединениями. Например, Донским и Кубанским казачьими корпусами или кем еще. Целью этого удара будет обход корпуса «Ф», освобождение Ворошиловска (Ставрополя), ну и помощь нам. В случае успеха можно будет рассматривать вопрос об окружении сил 1-й танковой армии врага. В случае неудачи таких ударов мы будем держаться как можно дольше, а затем уничтожим мосты через Кубань и отступим в горы.
– Что ж, стоит признать, Владимир Николаевич ваше предложение более интересно, чем мы задумывали, – после некоторого раздумья признал Судоплатов.
– Согласен с вами, Павел Анатольевич. Когда вы можете быть готовы к проведению операции? – спросил у меня представитель Генштаба.
– В течение суток можем выслать группу разведки и корректировки. К исходу вторых суток начать переброску подразделений бригады.
– Участие в операции примет вся ваша часть?
– Нет. Мы не сможем быстро сменить подразделения на заставах в горах и снять батальоны, задействованные в обороне Орджоникидзе, а также самоходно-артиллерийские и бронетанковые подразделения.
– То есть у вас будет всего один-два батальона?
– Если говорить точно, то я бы хотел задействовать следующие свои подразделения – два штурмовых батальона, те, что стоят сейчас в Орджоникидзе. Батальон автоматчиков из Грозного, отдельный минометный дивизион[34]. Плюс разведрота, рота противотанковых ружей, взвод ПВО[35], отдельный батальон связи, саперная рота, медико-санитарная рота, комендантский взвод, подразделения боевого и материального обеспечения. Было бы неплохо забросить к нам наши артиллерийские подразделения – истребительно-противотанковый[36] и артиллерийский[37] дивизионы, батальонные батареи 45-мм орудий[38] и минометные роты[39].
– Запросы у тебя, Седов. Как у Наполеона.
– Уж какие есть. Без тяжелого вооружения и значительного запаса боеприпасов мы не сможем долго удержать город в своих руках.
– Придется задействовать всю транспортную и бомбардировочную авиацию 4-й и 5-й воздушных армий для доставки личного состава и необходимых грузов. В Невинномысске есть аэродром, построенный для приема наших бомбардировщиков. По сообщению разведки, аэродром врагом не используется. Если это так, то значительную часть бригады можно будет высадить посадочным способом, – задумчиво склонив голову над листом бумаги и что-то там чиркая, сказал генерал-майор Штеменко. – Где вы собираетесь собрать личный состав бригады?
– В Грозном. Там уже стоит один из моих батальонов, есть группа авианаводчиков и егерей, способных провести необходимую разведку.
– Что ж, место действительно удобное. Тем более что на авиаузле «Грозный» сейчас находится 219-я бомбардировочная авиадивизия. У нее на вооружении «Пе-2» в 366-й бап и «Бостоны» в 244-м и 859-м бапах, – просматривая свои записи, сказал Штеменко.
– Насколько я знаю, использовать «Пе-2» и «А-20» «Бостоны» в качестве транспортных смысла нет. Нам бы лучше подошли «ТБ-3» или «ПС-84». Первый может взлетать с перепаханных полей, садиться в снег глубиной до метра. Возит на внешней подвеске тяжелые негабаритные грузы, в том числе грузовики «ГАЗ-АА», артиллерию, танкетки. Между стойками шасси в собранном виде могли уместиться зенитное орудие. Второй берет несколько большее количество бойцов и груза.
– Понятно. Я этого не учел. Самолетами «ПС-84» оснащен 325-й полк авиации дальнего действия.
– По опыту прошлого года, для того чтобы высадить все подразделения, потребуется около 40 «ПС-84» и 22 «ТБ-3». На переброску личного состава и вооружения им потребуется четверо суток при двух-трех вылетах в день. Для доставки остальных грузов можно использовать «Бостоны» и СБ. Парашюты потом можно будет возвращать с транспортниками.
– Вы сможете столько времени удерживать город?
– Постараемся. Все будет зависеть от того, кто на нас навалится – пехота или танки. И главное – будет ли для нас воздушное прикрытие. Кубань прикроет нас с юга, ну а атаки с севера постараемся отразить. В любом случае, уничтожив автомобильный и железнодорожные мосты через Кубань и Большой Зеленчук, мы минимум на месяц сорвем поставки войскам врага. Нам желательно иметь проводников, хорошо знающих город и окрестности, а также подробные карты местности.
– Проводников мы вам найдем. В том районе Ставрополья действует небольшой партизанский отряд. В городе есть наши люди. Кроме того, часть бойцов 66-го полка НКВД, державшего оборону города, сейчас находится в Орджоникидзе. Их тоже можно использовать в качестве проводников. Картами, я надеюсь, вас снабдит товарищ генерал-майор.
– Сделаем. Приготовьте список всего, что вам необходимо, и выезжайте к себе в часть. Начинайте сбор личного состава и готовьте разведгруппу к заброске. Я доложу ваши предложения Военному Совету фронта и Генштабу…
Глава 6
Из дневника ефрейтора Вилли Вольфзангера (реал. ист.)
…В начале декабря 1942 года рота прибыла на Кавказ. Так началось наше боевое крещение. Впервые мы услышали свист снарядов, треск пулеметов, рев минометных установок и разрывы гранат. И это уже была не игра. До этих пор, кроме сожженных деревень, подбитой техники, могил и пожаров на нашем пути, мы не видели настоящей войны. Правда, она уже тогда показала нам свое лицо. Однако теперь на наших глазах атакующие солдаты, сраженные пулями, падали на сырую землю. Лилась кровь, и брели по дорогам раненые. И если ранее мы не сделали из наших винтовок ни одного выстрела, то сейчас они уже пошли в дело.
В первый же день, выйдя на линию фронта, мы атаковали одну из деревень. Защищавшие ее русские быстро оставили свои позиции и бежали. Впрочем, и я потерял мою роту. Когда мы выходили из грузовиков, которые оставались в укрытии, я увидел плачущего солдата, который сидел в снегу. Он отморозил ноги и был не в силах идти дальше. Лошадь, которую он вел, упала. Я с трудом поднял ее, вывел на улицу и по следам добрался до деревни. Замерзший, постучался в первый же дом и попросил дать мне чего-нибудь поесть. Я не знал, что несколькими домами дальше ночевали русские солдаты, которых разбудили выстрелы нашей атакующей роты.
На следующее утро я присоединился к своим. Вскоре нас обстрелял показавшийся у станции бронепоезд, и мы зарылись по шеи в снег. Ничего другого не оставалось, как только молиться. Но мы не молились о спасении своей жизни, мы просили у Бога только того, чтобы он придал нам мужества, которое позволило бы нам сохранить гордость мужчины, а не труса. Трусость была хуже смерти, и даже я, мирный человек, презирал каждого, который дрожал за жизнь и хотел избежать своей судьбы. Я был готов к любым испытаниям. Таков был смысл нашего существования в то время. И в душе среди всего этого ужаса и хаоса продолжало оставаться чувство какой-то детской бравады.
Наши орудия ничего не могли сделать с этим стальным чудовищем, которое, однако, вечером ушло вслед за отступающими русскими войсками. В полночь мы уже шли по улицам занятой деревни мимо горящих домов и изб, нарушив мирный сон местных жителей. Голодные солдаты входили в уцелевшие дома, и крестьяне выносили им хлеб и молоко. Но этого военным было недостаточно. Солдаты хотели меда – и находили его, разоряя ульи, – муки и сала. Крестьяне умоляли оставить им хоть что-нибудь на пропитание, женщины плакали. В страхе перед голодной смертью один из крестьян попытался отнять у солдата награбленное, но тот размозжил ему череп прикладом винтовки, застрелил женщину и в ярости поджег дом. Шальной пулей он был убит в ту же ночь. Впрочем, мы не искали божьего суда на войне.
На второй день русские упорно оборонялись. Только шаг за шагом наши части продвигались вперед. Я оставался в обозе с пулеметом, защищая машины с боеприпасами. Бесконечные часы стояли мы в снегу и ледяной каше на сильном ветру и ели замерзший сотовый мед. Хлеба и воды нам не хватало. Я уже не чувствовал ног. Солдаты отморозили пальцы ног, уши и руки, когда носили ящики с боеприпасами. Они порой не замечали, как кровь застывала в конечностях. Часами должны были они лежать неподвижно в снегу, в то время как снаряды противника со свистом пролетали над ними. Сначала мы были злы и чрезмерно раздражительны, но потом становились безразличными ко всему и тупыми. Наконец нашим войскам удалось продвинуться. Был захвачен небольшой хутор, но русские сожгли его перед своим отступлением. Мы нашли солому, расстелили ее в овражке, положили плащ-палатки и заснули, прижавшись друг к другу. Ноги были ледяными, но сон оказался сильнее холода. Но те, кто приходил с передовых позиций, не решались ложиться. Они видели наши побелевшие лбы и справедливо опасались тотального обморожения. В конце концов они растолкали нас. Зажгли костры, сгрудились вокруг и время от времени бегали, не отходя от огня, ожидая наступления дня. Тьму ночи прорезывали кроваво-красные огни горящих вокруг деревень, лишь холмы оставались невидимыми. Над ними звучал беспрерывный гром разрывающихся снарядов. Эта обстановка приводила меня к какому-то странному безразличию.
Поступил приказ к дальнейшему продвижению. Мы вышли и вскоре заняли первые высоты без какого-либо сопротивления русских. Я, нагруженный пулеметом, отстал вместе с двумя приятелями, так как мы очень ослабли во время ночевки в деревне и не могли выдержать темпа марша. С холмов был виден маленький город в долине и ряды домов на высотах вокруг него.
Мы лежали в снегу среди группы пехотинцев из другой части. Русские вели беспорядочный стрелковый огонь, который в любой момент мог накрыть нас. Мы вынуждены были лежать неподвижно, не предпринимая никаких действий, и были совершенно беззащитны. Не что иное, как пушечное мясо.
Внезапно один из нас поднялся. Никто не давал такой команды, но мы вскочили вслед за ним, облегченно вздохнув. Этот поступок был совершенно неосознанным и вовсе не свидетельствовал о нашей храбрости. Просто мы уже не могли лежать в снегу, измотанными от холода и безделья, в каком-то напрасном ожидании. Нас охватило безумие, радость от возможности двигаться, какое-то воодушевление и скорее даже опьянение. Мы не боялись ни смерти, ни опасности, хотя действия наши были бессмысленными.
Некоторые из нас падали, сраженные пулями. Раздавались крики раненых. Но мы ни на что не обращали внимания и как одержимые бросились в атаку на врага. В конце концов, несмотря на пулеметный огонь и снаряды, ложившиеся вокруг нас, достигли окраины города и вломились в первые же дома. Безжалостно расстреливали жителей и спешно нагружали вещевые мешки легкой добычей: медом, салом, сахаром, свежим хлебом. В это же время в соседнем доме русские оказали решительное сопротивление нашим солдатам и не оставили никого в живых.
В конце концов русские оставили город. Наступила ночь. Наши части занимали горящие фабрики и элеваторы. Мосты взлетали на воздух, минометы еще продолжали обстреливать нас, но мы уже не заботились об этом.
Мы заходили в дома и погружались в сон, даже не выставляя часовых.
На следующий день мы увидели руины горевших домов. Улицы были покрыты мусором, битым кирпичом, осколками стекла и обугленными балками. Мы наслаждались днями отдыха.
В первую ночь простые люди отнеслись к нам радушно. Они угощали нас, стирали мундиры, одалживали свои подушки и одеяла, как в хорошем лагере. Мы относились к этому с пониманием и безгранично доверяли им. Эти дни проходили как во сне. Если мы и вспоминали о боях, то чувствовали какую-то смесь ужаса и разочарования. Борьба, опасности и близость смерти теперь уже не пугали нас, и мы не думали об ужасах войны. Она не потрясала и, пожалуй, даже увлекала, хотя ужас преследовал нас повсюду. Мы не знали, ожидали ли нас жестокие сражения, разочаровала ли быстрая победа. И все же какой-то внутренний голос утверждал, что для нас было бы лучше попасть в плен или получить ранение. Не бои заставляли нас страдать, а морозы и ожидание чего-то неизвестного. Лишь после того, как мы долго пробыли на войне, ужас стал охватывать нас при виде множества убитых и умирающих вокруг.
В то время я сумел быстро преодолеть себя. Старался по возможности оставаться в одиночестве, пребывал в бескрайней апатии и старался, чтобы меня ничего не задевало…
Мы остановились в доме, где жили две молодые женщины, которых мы называли дочерьми мировой революции. Их гордость вопреки простоте обращения производила на нас большое впечатление. Они как будто бы чувствовали союз, который связывал их ровесников, в то время как война разделяла их. У нас с ними было много сходного в их желаниях, настроениях и умении находить с чужими людьми общий язык. Некоторая таинственность не мешала нам жить с ними в мире. Мне даже хотелось бы встретить их в конце войны.
С нашим реквизированным медом, хлебом и картофелем мы готовили с ними совместный праздничный обед, весело болтая о чем попало.
Последний вечер в Стешигри мы провели в семье землевладельца, которая всю свою жизнь занималась жилищным строительством. Хозяин показывал нам альбом фотографий дореволюционного времени. Сильный здоровый старик дворянского происхождения и патриархальных взглядов представил своих дочерей, нежных, простых девушек, которых он держал в своих руках, как будто бы они все вместе нашли убежище в этом чуждом для них мире и старательно оберегали свое прошлое, свою ушедшую молодость. Он сначала насмешливо спел «Интернационал», а затем сквозь слезы Царский гимн, песню о Стеньке Разине и духовные песнопения.
С его женой я говорил на французском языке. Знала она его неважно и говорила с робостью. Ее лицо все еще было прекрасно, однако сильно увяло от пережитого горя. От нее я узнал об экспроприации в Советской России, нелюбимой работе и растущей нужде. Сына ее сослали в Сибирь, об участи своей дочери в Одессе, состоящей там в браке, она не знала. Фотографии, сохранившиеся от лучшего для этой семьи времени, вызвали наше любопытство. Мы выражали свое сочувствие этой семье. Мы еще не понимали, как с установлением нового порядка и новой жизни Россия могла отказаться от такого ценного прошлого.