Гридень. Из варяг в греки
– Назовемся волхвами, – развил я его мысль, чувствуя, как она захватывает меня, – а сами прогрессорами поработаем. Отгрохаем там заводики, станем оконное стекло выпускать, бутылки и стаканы – они там ценятся, ну, может, и не на вес золота, но на вес серебра – точно. Бумагу начнем делать, сукно ткать и лен – и на экспорт! Но прежде всего надо к Олегу в доверие войти, боярами стать, пусть даже не великими, а светлыми.
– Это непросто… – поскреб щетину Амосов.
– Ясное дело! – бодро сказал я. – Так ведь не сразу же, а постепенно. И этот год – самый подходящий. Судя по всему, там лето в разгаре. А будущей весной Олег в поход двинет – Смоленск брать, Киев… Вот и мы с ним! Тут ведь как? Вещий затеял не просто Киев брать, он хочет под себя подмять весь путь из варяг в греки. Киев – мелочь!
– Да? – оспорил мой вывод Яшка. – А чего ж он тогда Киев назвал матерью городов русских?
– А ты подумай! – парировал я. – Он же ведь сам править хочет Русью, а тут этот несмышленыш на руках. Вот Олег и сует Ингорю Киев – на, мол, играйся! Ничего из себя Киев не представляет, Ладога с Новгородом в разы важнее. Почему? Да потому что они стоят на важных торговых путях и их каждый год посещают арабские купцы, скупая меха и прочий местный товар. Если ты княжишь в Новгороде, то тебе перепадает изрядная доля серебряных дирхемов, а в Киеве ты будешь сыт, но и только, никакое богатство тебе там не светит. Вспомните Рюрика! Куда он Трувора с Синеусом поставил? В Изборск и Белоозеро – опять-таки это крепости на важных торговых путях. Куда он прочих посадников своих поставил? В Муром, где в Волгу впадает Ока, а это и вовсе стратегически важный пункт. Напротив Мурома – Булгария, по Волге тянется путь из арабов в варяги, а по Оке добираются на веслах и волоком к Днепру, где стоит Смоленск. Это и вовсе перекресток – туда по Западной Двине купцы из Европы добираются, с востока – арабы. Олег хочет и там своего человечка посадить, чтобы финансовые потоки мимо не проходили. Он даже в степи остроги строить будет, чтобы путь по Днепру уберечь от всяких там печенегов. Вот только всего ему не успеть и не смочь. Знаете, почему он решил отомстить неразумным хазарам? Потому что те обнаглели – с каждого арабского корабля, что вверх по Волге поднимался, десятину требуют! Хорошо устроились ребята. Вот и смотрите теперь – чтобы Русь была могуча, надо оседлать все важные коммуникации. Не только Днепр, но и Волгу на всем протяжении, и Дон, а это означает войну с булгарами, союзниками хазар, и с самими хазарами. Может Олег победить их без конницы? Ответ отрицательный. Вот мы ему и поможем! Никакой дружиной все племена не удержать в повиновении, тут армия нужна, регулярная, как у Чингисхана. Десятки собираем в полусотни и сотни, сотни в тысячи, тысячи – в тьмы. Тьма – это десять тысяч воинов. Вот и начнем со звания десятского! Глядишь, так мы и до тысяцкого дослужимся, а то и до темника.
Колька с Михой смотрели то на меня, то на Яшку.
– Вы что, охренели? – выдавил Ховаев. – Так же можно всю историческую последовательность порушить!
– А на хрена тебе такая последовательность? – сказал я агрессивно. – Чтобы князь Владимир, придурок, единую землю на уделы раздал? Чтобы нас потом монголы поимели? Чтобы продвинутый Новгород Москва одолела? Московскому царю ноги надо было целовать, подползая к трону, а новгородцы другие, они так говорили: «Мы только Богу кланяемся!» А чего хорошего в крепостном праве было? Почему Россия вечно должна кого-то догонять и перегонять? Может, давайте сейчас Олегу поможем, чтобы потом, в будущем, уже нас пытались догнать! История начинается сейчас, ребята. Вот выйдем мы в 881-й, ничего делать не станем, и у нас впереди будет блестящая перспектива – пятьсот лет грызни, пока Иван Грозный не соберет воедино раздробленные земли. Пятьсот лет! Чего удивляться нашим либерастам, что слюнки пускают по Европе? За те же пять веков европейцы университетами обзаведутся, цехами да гильдиями, каравеллы с галеонами станут слать в Африку и Америку. А мы? А мы будем догонять и перегонять! Да?
– Ох, не знаю… – скривился Белый.
– А мне нравится, – сказал Мишка с легкой улыбкой. – Тут же все можно! Даром, что ли, дед твой в князи тебя прочил? Знал, старый, чего тут и как!
– Ну, допустим, – дал Колька задний ход. – Но это же все наши мечты, наши хотелки. Вот придем мы к Олегу и начнем расписывать в красках, как хорошо иметь под своим началом регулярную армию. А он нас пошлет!
– Возможный вариант, – улыбнулся я. – Значит, надо сделать так, чтобы мы стали Вещему нужны.
– Как? – сощурился Белый.
– Как волхвы! – сказал я прочувствованно. – Подарим ему новенькие мечи из хорошей стали и расскажем, что еще много таких сделаем, ежели заводик выстроить пособишь. Насобираем здесь бутылок, стаканов – и продадим на торгу в Смоленске или Ладоге. Мигом разбогатеем!
– Верно! – подскочил Яшка. – А с богатенькими иной разговор – к ним прислушиваются.
– Ладно, согласен, – сдался Белый. – Но уговор – без анахронизмов!
– Никаких огнестрелов тамошним мы даже за большие деньги отдавать не должны, – согласился я, не подавая виду, что рад консенсусу. – Сами будем пользоваться! Авторитет наш такие девайсы поднимут мигом, нас станут бояться и уважать.
– Согласен! Только сначала надо на разведку сходить, все выведать. Вдруг там и вправду какое-нибудь сопредельное пространство? Кто пойдет?
– А кому ж еще, как не мне? – пожал я плечами. – Вы же говору местного не знаете, а я учил. Вот и попрактикуюсь…
– Решено! – воскликнул Амосов и вытянул руку, как тогда в детстве, на съемках «Трех мушкетеров».
В его пятерню впечатались моя, Мишкина и Колькина.
«Ставки сделаны. Ставок больше нет».
* * *Мы договорились, что машина времени, она же МВ, она же «эмвешка», будет включаться каждый день ровно в семь вечера. Часы у меня с собой, так что я буду знать, пора мне возвращаться или еще рано.
Если честно признаться, я немного трусил. Страшно было не встретиться с тамошним варягом, а затевать революцию в Древней Руси. Мы обрекали предков на великие перемены.
Спору нет, многие, очень многие выиграют от нашего «прогрессорства», но будут же и проигравшие. Хотя, конечно, такой расклад наметится в любом случае.
За всю историю человечества не существовало реформы, от которой становилось хорошо всем.
И знаете, что меня странно успокаивало? А я говорил себе: «Да успокойся! Все равно у нас ничего не выйдет!» Представляете?
Нет, ну правда же! Устроить переворот в средневековой экономике, в военном деле и так далее – это ж сколько времени займет? Да наших жизней не хватит, чтобы довести все до конца!
И не надо. Лишь бы запустить процесс, а потом все пойдет по нарастающей. Или заглохнет…
Впрочем, все эти умные рассуждения скользили над потоком моего сознания. Тех нескольких дней, после того как мы посетили тайную комнату, хватило, чтобы изменить нас.
Мы не привыкли к МВ, те чудеса, что она демонстрировала, пугали. Это было запредельным для нас, это взрывало реальность.
Вот представьте себе, что вы атеист, и вдруг вам является ангел. Какой-нибудь этот, шестикрылый серафим. Что вы будете чувствовать, когда все устои прошлого бытия рухнули? Как вести себя?
Вот и мы испытывали похожие чувства. Но таили их, занимаясь всякими нужными делами. Первым делом мы перевезли МВ на дедушкину дачу – мало было желания являться народу, как тот ангел. Волхвы должны приходить из дремучего леса, так и нам, и им, предкам то есть, спокойнее будет.
Перевезли, значит, подключили, активировали. У меня мелькнуло полуопасение-полунадежда, что ничего не выйдет, но нет, знакомая рамка открыла межвременной проход на крошечную поляну.
На нее-то я и шагнул. Найти подходящие сапоги, штаны, рубаху было нетрудно. Подумав, мы решили, что выходить к людям IX столетия в кольчуге и шлеме будет неправильно. Во-первых, странствующие рыцари там еще не прижились. Если уж ты вырядился воином, стало быть, входишь в дружину какого-нибудь светлого князя, допустим. Да и не о том речь. Мы-то волхвов будем изображать!
Значит, что? Значит, следует народ тамошний слегка удивить.
В общем, мечом я опоясался, только вот панциря не надевал, даже кольчуги, прямо поверх длинной рубахи затянул перевязь – так, чтобы ножны находились на спине. Рукоятка меча выглядывала над плечом – выхватить легко, мечи в этом времени не шибко длинные. Шлема на мне тоже не было.
Да и зачем он волхву? Зато под рубахой хорошо сидел бронежилет из кевлара, а за кушаком прятался пистолет «ТТ» – старенький, но вполне пригодный к службе.
Это Яшка достал – нынче за деньги все купить можно, хоть атомную бомбу, только плати.
Спросите, зачем мне пистолет, когда меч есть? А вы пробовали когда-нибудь голову человеку отрубить? Или проткнуть его насквозь так, чтобы лезвие вышло из спины, дымясь кровью?
Скажете, что пристрелить человека тоже нелегко? Согласен.
Просто у меня были большие сомнения насчет моих умений в фехтовании. Спорт – это спорт, не надо его путать с реальным боем. А то насядет на меня какой-нибудь громила-викинг, и что я ему скажу? «Эт ву прэ?»[1]
Боюсь, он меня не поймет…
– Ну все, – выдохнул я. – Поехали!
Яшка молча включил МВ, и стена из бруса растаяла передо мной, открывая дремучий лес. Великанские дубы обступили поляну, а в тени виднелся покосившийся идол – довольно искусно вырубленное из древесного ствола изображение сидящего старика, сложившего руки на пузе. Нос крючком, рот брюзгливо распущен… Божество старперов.
Судя по тому как сей кумир затрухлявел, мало кто поклоняется ему. Тем лучше для конспирации. Плюс особая примета.
Ну все?
Пересиливая себя, я шагнул на траву и обернулся.
Друзья смотрели на меня из будущего.
– Ну, вы там готовьтесь, – бодро сказал я. – Пока!
Развернулся и пошел.
Глава 4,
в которой я знакомлюсь с местным населением
Признаюсь, страшно было оставлять поляну. А вдруг что случится с МВ? Или сработает… ну, не знаю, какой-то неизвестный пока принцип темпоральной неопределенности. И я не смогу вернуться обратно. И останусь один-одинешенек в чужом мире, в чужом времени. Бр-р!
Но это все правильные страхи, если можно так выразиться. Бояться – это нормально. Страх – это предупреждение об опасности.
Испугался? Ничего, главное – не дать раскрутиться панике.
Так что я шагал по лесу, поглядывал вокруг, под ноги и не забывал смотреть за спину, чтобы упомнить обратную дорогу.
В принципе, я так часто бывал на дедушкиной даче, что давно запомнил все ориентиры. Вот только здесь, в этом веке, они не всегда срабатывали.
Деревья росли совсем иные, да такие здоровущие, что оторопь брала. Даже ивы – и те в два обхвата. И речка, по берегу которой в том времени шла дорога, тоже выглядела незнакомой – более полноводной, шумливой. И берега иначе подмыты…
Ага! А вот и подлинный ориентир!
Я с удовольствием погладил шершавый бок громадного валуна. Эта каменюка была приметной и в будущем. За тысячу лет валун почти не изменился, только пуще в землю врос – там.
Около валуна я и встретил первого местного. Это был бодренький дедуся в домотканой рубахе с вышивкой у ворота, в портках того же серо-бурого колеру (не думайте, что грязь, просто ткань тогда не отбеливали) и в лаптях да онучах-обмотках. Длинные седые волосы его были собраны в пучок на затылке, а бородка аккуратно подстрижена.
И дедок был не прост. Лапотки – это так, временная обувка, лишь бы в лес сходить, а через плечо у старого висели добротные сапожки, мягкие и на завязках. Бережливый был дед.
Наряд его дополнял богатый ремень – широкий, с серебряными бляхами, круглыми, звездчатыми или изображавшими птиц со зверюгами. Это был настоящий воинский пояс, таким одаривали бойца при вступлении в дружину, а кого попало в гридь не принимали.
Для несведущих посторонних: гридь – это то же самое, что дружина, а рядовой зовется гриднем. Вот только воина из дружины нельзя называть дружинником. Дружинник – это, в наших понятиях, начальник ХОЗУ. Он следил за исправностью амуниции, оружия, щитов и броней всяких, закупал и хранил провизию, ну и так далее. Все ясно? Тогда продолжим.
В том, что первый встречный когда-то служил гриднем, сомнений у меня не было. И не потому только, что на поясе у деда висели ножны со здоровенным ножом, – воина выдавали повадки.
Взгляд цепкий, бесстрастный, не бегающий, как могло показаться, – это старец заросли глазами обшаривал, вычисляя, один ли я или кто еще есть.
Дед нес лукошко в правой руке – и переложил его в левую, чтобы не мешало клинок выхватить да вражину почикать. Впрочем, никакой агрессии – старому гридню было даже любопытно, что это за тип по лесу шатается.
Рубаха проста – а не огнищанин[2], меч за плечами – а не воин.
– Здрав будь, отче, – поклонился я.
– И тебе поздорову, – степенно откликнулся старик.
Несмотря на возраст, голос его сохранил силу – такой у нашего сержанта был. Как заорет, бывало: «Рота, подъем! В ружье!», так легко с сиреной перепутать.
– А верной ли дорогой иду, попаду ли к Новогороду? – спросил я нараспев (такая уж мелодика у старорусского).
Дед усмехнулся.
– Если с тропы не свернешь, аккурат к Новому городу выйдешь, – проговорил он, – а ежели левее возьмешь, у стен Городища окажешься.
– Слыхал я, в Городище том князь ваш проживает с дружиной своею… – проговорил я с самым невинным выражением.
Надо же как-то сведения выпытать! А то не знаю до сих пор, туда я попал или не туда.
– Не соврали тебе люди добрые, – молвил дед серьезно, – правду сказали.
– А как зовут князя? – выпалил я.
Глаза дедовы обрели колючесть.
– А сам-то кто будешь, человече?
– Волхвы мы, – наметил я скупую улыбку (давно хотел так написать, штрих такой мужественный добавить к своему портрету).
Эге! А статус-то я верный себе назначил! Ишь, с какой опаской глянул старый. Отступил даже на полшага, и руку правую подальше от истертой рукоятки убрал – во избежание.
– Не боись, отче, – сказал я снисходительно. – Зла людям не чиним, а о князе спросил, лишь бы убедиться, туда ли попал. Не Олегом ли наречен князь ваш? Не Вещим ли прозван?[3]
– Так и есть, – приободрился старик.
– Добре! – обрадовался я, хоть и виду не показал. – А имя мое – Ингорь.
Надо сказать, что в те времена люди просто так не представлялись – опасались, что нечистая сила услышит имя и пакостей понаделает. Тогда слово считалось равным деянию, люди не то чтобы верили в заклинания – убеждены были в их силе. А если колдун или злой дух узнавали имя твое, то обретали над тобою власть. Поэтому люди, хоть и представлялись друг другу, но с замысловатыми оговорками, лишь бы нечисть запутать.
И тут еще один момент – коли уж я спокойно назвался, стало быть, не боюсь всяких виев да упырей с вурдалаками, сильней я их. Настоящий волхв.
Помолчав, дед сказал осторожно:
– Люди называют меня Гюрятой, сыном Полюда из рода Мирошкиничей.
– Мир тебе, Гюрята!
– Мир и тебе, Ингорь!
Старец поклонился, и мы разошлись. Гюрята прошел совсем рядом, и я решил, что не так уж он и стар, как кажется, – лет полста, от силы.
Встреча эта меня изрядно взбодрила – я понял, что попал в «правильное» время и что язык мой до Новгорода точно доведет, а потом и до Киева.
Дальше тропка пошла глухая, и тут я дал маху – потерял бдительность. И IX век тотчас же напомнил о себе.
Пичуги, только что распевавшие, затихли – явный признак чьего-то присутствия, а я не обратил на это внимания. Занят был приятными переживаниями, полон позитива.
Сильнейший тычок в спину едва не свалил меня. Пошатнувшись, я заметил оперение стрелы, воткнувшейся мне в спину. Если бы не бронежилет, тут бы «волхв» и врезал дуба.
Оглянувшись, я увидел заросшего, лохматого мужика, затянутого в кожаную куртку и штаны охотника. В руках он держал лук – не боевой, от которого меня не спас бы никакой кевлар, а охотничий.
Стрела с граненым острием, выпущенная из лука, усиленного костяными накладками и оленьими жилами, при попадании сносит человека с места.
А этот… леший выпустил в меня, наверное, срезень – это такая стрела, наконечник которой больше всего смахивает на топорик. Если обычная стрела как бы затыкает собой рану, то срезень позволяет литься крови, ослабляя жертву.
Я даже испугаться не успел, зато разозлился страшно. Терпеть не могу, когда на меня наезжают! А уж если покушаются…
Нет, если бы «леший» умотал с перепугу, я бы плюнул и ушел. Так нет же, этот придурок выхватил из колчана-тула новую стрелу, молниеносно снарядил лук и вскинул, намереваясь добить.
Именно ярость помогла мне преступить заповедь «не убий» – я выхватил пистолет и нажал на спуск. Прогрохотал выстрел, а промахиваться меня еще на заставе отучили. Правда, целился я в голову, а попал в шею, разорвав сонную артерию.
«Леший» только и успел, что руки вскинуть, обронил свой лук да и выстелился. Но это был не конец.
Из-за дерева выскользнул еще один тип в коже, тоже нестриженый и нечесаный. Этот с ходу замахнулся метательным топориком, но ему помешал Гюрята – старикан бесшумно возник за спиной лешего № 2 и всадил тому нож в спину без особых церемоний. Лезвие вышло спереди, прободав насквозь печенку, а с такими травмами долго не живут.
Нумер второй упал на колени, раззявив рот, и по клочковатой бороде его хлынула темная кровь. Гюрята выдернул клинок, и мужик мягко завалился на бок. Готов.
– А ты силен, волхв, – с уважением сказал старик. – Я шел за тобой, хотел проверить, правду ли баешь, а тут эти. Силен, однако…
– Он меня разозлил, – сказал я, заводя руку и выдергивая стрелу. – Что за дурные манеры – стрелять в спину?
Гюрята хмыкнул. Подойдя к убитому, он осмотрел тело и ножом выковырял пулю, застрявшую у «лешего» в хряще позвонка. Полюбовавшись ею, старик покачал головой:
– Однако… Стрелой без древка убил, с огнем и громом… Силен!
Я скромно потупился.
– А насчет этих, – Гюрята небрежно кивнул на трупы, – не беспокойся. Никто с тебя виры не стребует – это же братья Твердославичи, оба изгои. Позволь стрелу твою себе взять!
– Дарю! – сделал я широкий жест.
И мы расстались, если не друзьями, то добрыми знакомцами.
Нападение здорово меня взбудоражило – сердце колотилось, губы пересохли, во рту кисло от адреналина, но никаких мук совести я не испытывал.
Напротив, злое торжество переполняло меня.
Они первыми начали – и получили свое. Тем более – изгои, изверги. Изверг в буквальном понимании этого слова – человек, изгнанный, извергнутый из рода. Гнали таких за гнусные преступления, и это было серьезным наказанием – судьба изгоев была печальна. Они же вне закона! Любой может убить изверга или чужака-одиночку. И ничего ему за это не будет.
Но не дай вам боги учинить насилие над обычным свободным человеком, не рабом! Тогда за него вступится весь его род, и горе вам! Хорошо, если родичи согласятся на выкуп – ту самую виру, а ведь могут и кровную месть объявить. И тогда не только вас кончат, но и весь ваш род вырежут.
Жестоко? Еще как. Зато действенно – ни один дурак не решится на умертвие, уж слишком это чревато. Здешние законы не знают смертной казни – зачем? Не Европа, чай…
Чужак-одиночка… Я усмехнулся. Во-во… Это про меня. Наверное, братцы Твердославичи не зря именно меня «мочить» решились – я же тут никто! А местных они всех знают – в теперешнем Новгороде едва ли тысяча человек проживает. Большая деревня.
Так что бди, чужак! Нет, до чего ж мы умные оказались, возведя себя в волхвы! У этих «кудесников, любимцев богов», как и у воинов, особый род. Если ты убьешь гридня, то будешь иметь дело со всей дружиной. Нападешь на волхва – обидишь богов. А уж эти высшие существа устроят тебе веселую жизнь!
Глава 5,
в которой я ночевал не дома
Перейдя ручей Жилотуг по добротному мосту, сложенному из бревен, я вышел на опушку леса. Опушка эта была искусственной – попросту деревья были вырублены в широкой полосе между чащей и крепостной стеной, дубовые бревна которой лишь начинали чернеть – год или два как выставлены.
Стена шла по верхушке высокого вала, скатывавшегося в глубокий ров. Вот уж где работенки хватило! Попробуй-ка без экскаватора такую массу земли перелопатить!
Правда, тут раньше ручей протекал, так что строители всего лишь расширили русло. И получилась полуречка-полуканал, Славенская Копань.
И зря в будущем фыркали глупые небрежители родной земли – дескать, из дерева только варвары строят, а вот в Европах…
А что в Европах? Там сейчас такая же тайга кругом, как и здесь, и замки рыцарские больше всего напоминают большие бревенчатые избы с утоптанным земляным полом, посыпанным соломой, в которой роются куры. И ходит тамошний «лыцарь» босиком, пинает несушек и собак, чтоб не лезли, дует кислое пиво и стряхивает с себя сереньких вошек – просвещенные европейцы отродясь не мылись.
Это раньше, еще при римлянах, были термы с горячей и холодной водой, а ныне там полная антисанитария.
Что же касается крепостной стены, срубленной из дерева, то проломить такую куда сложнее, чем выложенную из камня. Таран не возьмет ее, отскакивать станет – древесина упруга. Да и стена-то толста! Строили так: возводили две стены из бревен, а между ними засыпали землю, глину да камень. Поди-к, возьми!
Замучишься штурмовать.
Я вышел к строящемуся городу с юго-востока, к Славенскому концу. А вообще вся эта сторона Новгорода, по правобережью Волхова, будет называться Торговой – потом, лет через двести, когда Торг перенесут сюда. Пока же продавцы и покупатели шумят на противоположном берегу, в южной части Детинца, новгородской цитадели.
Воротная башня находилась ближе к Волхову. К ней вел мост без перил, не подъемный, обычный, но крепкий – телега с сеном по нему проехала, а он даже не загудел.
Я двинулся следом. Стражи у ворот бдели, но мне особого внимания не уделили. Часовые были молоды, с редкими бороденками, отчего смахивали на дьячков, в кожаных доспехах и с копьями. Шлемы у них тоже были из нескольких слоев толстой кожи, возможно, турьей, с нашитыми крест-накрест полосками бронзы.
Дороги тут латы, даже кольчугу отец передает в наследство сыну, а вооружаются в основном копьями да секирами. Мечи редки, клинок – это статус. Да и попробуй его купи!
Хороший меч приличной ковки, дамасской или харалужной стали, стоит полтора кило золота, по весу, и даже обычный клинок обойдется в цену доброго коня. Это где-то пятьдесят-сто дирхемов. Иначе говоря, от полутора до трех золотых динаров[4]. Круто.
Наверное, братишки-лесовики потому и соблазнились, что меч мой разглядели. Решили, что раз уж с мечом, стало быть, и с деньгами. Ну, правильно в общем-то решили.
Я зашагал по главной улице – Большой Пробойной Славенской. Ее пересекали Кончанская, Варяжская, Нутная и Виткова. Несколько усадеб уже были выстроены, кое-где участки домовладений были огорожены частоколом, но за воротами наблюдался «нулевой цикл» – работяги копали фундамент, укладывали камни, а то и зачинали первые венцы будущего терема. Но чаще всего попадались пустыри, где торчали пеньки да несрубленные кусты – заходи и стройся.
И строились – стук топоров, визг пил, скрип тёсел доносились отовсюду. Ударная феодальная стройка.
Покрутившись, я выбрался на берег Волхова. Детинец на том берегу не внушал особого почтения – крепостца как крепостца.
И базар при ней, то бишь Торг, также не выглядел очень уж оживленным. Да оно и понятно, Новгороду всего несколько лет исполнилось, не все еще и слыхивали о нем. Основное торжище расположено на другом конце Волхова, возле устья, в Ладоге. Ее еще Альдейгой называют.
Ладоге уже больше ста лет. Тут я усмехнулся – не прошли даром дедушкины штудии, все в памяти держится!
Углядев торговца, разносчика снеди, я мигом ощутил голод. А тут и запахи такие накатили, что я чуть слюной не захлебнулся. Достав из кошеля дирхем, я призадумался.
На лотке у торгаша румянились кулебяки, пирожки, расстегаи, а то и просто куски отварного мяса, завернутые в лепешку. Вкуснятина, конечно, но за дирхем я легко куплю десяток кур или шкурку куницы. Или нож.
Короче, надо разменять.
– Кулебяку мне, два расстегая и… Пирожки с чем?
– С ягодой и медом! – залучился представитель местного фастфуда.
– Четыре давай!
И протянул дирхем. Торговец довольно кивнул и вытащил нож. Прямо на ближайший пень положил мою серебряную монету и приставил к ней нож. Поднял голову, молчаливо спрашивая: так пойдет?
– Если кусок холста найдешь, чтобы завернуть, и хороший кусок мяса, да с хлебом, – сказал я, – то режь пополам.
– Найдем!
И протянул мне сдачу – половинку разрезанного дирхема. Аккуратно завернув мой заказ в чистую холстинку, вручил узелок мне.