Черная смерть. Морпех против Батыя

– Вот тебе и хозяин тайги, по-моему, у него от страха внезапная диарея началась.

Кирилл смех напарника не одобрил:

– Хорошо, что так получилось. Могло быть куда хуже, так что, Аркадий Александрович, валим отсюда подальше. Если он вернется, то у нас у самих может «медвежья болезнь» случиться.

День клонился к закату, Кирилл и Аркадий стали подумывать о ночевке. Перспектива провести ночь в лесу радовала мало, несмотря на то, что опыт в этом деле у Соколикова и Белозерова имелся и приемам выживания в подобных условиях они были обучены. К тому же, экипировка вполне позволяла провести темное время суток в лесу, но возможное появление хищников: волков, рыси, кабана или сородичей напуганного ими медведя – было чревато неприятностями. Лес таил в себе много угроз, и надо было найти надежное пристанище для ночевки. Получасовой поиск привел их в овражек, поперек которого лежал вековой в два обхвата ствол дерева. Под ним они обнаружили уступ, на котором и решили переночевать.

– Здесь и заночуем. Только спать придется по очереди, а то вдруг хищные представители местной фауны пожалуют, – Кирилл сбросил рюкзак, набрал веток, принялся разжигать костер, а Аркадий собрался нарубить еловых лап для подстилки. Он уже вытащил из ножен меч-катану, когда в десяти метрах от него хрустнула ветка, и из-за густой ели появилось нечто огромное буровато-черного цвета.

«Медведь!» – мелькнула в голове Белозерова пугающая мысль. Выставив перед собой меч, он стал пятиться в сторону их предполагаемого ночлега. Правая нога ступила рядом с кустом, из-под которого вдруг выскочил заяц-беляк. От неожиданности Аркадий шарахнулся в сторону споткнулся, приземлился на мягкое место, не спуская глаз с существа, которое скрывали еловые ветки. Существом оказался огромных размеров лось. Он, важно шагая, вышел из-за дерева, потянул воздух ноздрями, посмотрел на людей большими грустными глазами и с достоинством удалился в чащу. Белозеров обернулся. У рюкзаков, держась за живот, сидел Соколиков. Аркадий встревоженно спросил:

– Ты чего, Кирюха?

Ответом был звонкий смех Соколикова.

Белозеров покрутил указательным пальцем у виска.

– Ненормальный, у меня тут чуть медвежья болезнь не случилась, а ему весело!

Кирилл продолжал смеяться, его заразительный смех передался и Аркадию. Когда они успокоились, Белозеров указал на куст:

– Это все косой виноват.

– Ну, конечно, вали все на зайца, у него уши длинные.

– Наверное, у него там лежка была, пойдем посмотрим.

Белозеров подошел к кусту, раздвинул ветки. Он не ошибся. В небольшом углублении было сделано подобие гнезда из тонких веточек и сухой травы, в котором мирно спали четыре зайчонка.

– Понятно. Первый выводок – настовики.

– И откуда ты все знаешь.

– Мы с отцом и его друзьями частенько на охоту ездим.

– Ясно.

– Это, Кирилл, не заяц был, а зайчиха. Она пыталась увести меня от детенышей.

– А ты с испугу на пятую точку сел.

– Тебе бы так. Суток не прошло, а у меня впечатлений по самое не хочу. У меня, наверное, уровень адреналина в крови зашкаливает.

Когда костер был разожжен, а еловая подстилка готова, до них долетел лай собак. Кирилл, сидя на корточках, бросил взгляд на Белозерова.

– А не сделать ли нам, Аркадий Александрович, разведку в направлении собачьего лая? Кто знает, может, нам повезет встретиться с местным жителем, а может, даже и встретить ночь в уютном теплом жилище.

Белозеров шутливо приложил руку к виску.

– Так точно, товарищ старшина. Полностью с вами согласен.

Кирилл поднялся.

– Тогда пойдем. Только все наше имущество придется взять с собой, в противном случае им могут воспользоваться лесные обитатели. И костер потушить придется.

Белозеров хмыкнул. Соколиков спросил:

– Ты чего? Медведя вспомнил?

– Нет, представил себе лося с рюкзаком на горбу.

– Лось ушел, так что рюкзаки придется тащить нам.

Через две сотни шагов Белозеров остановился, втянул носом воздух.

– По-моему, дымком запахло.

– Чую, жилье где-то рядом.

Жилье показалось еще через сотню шагов. Добротная приземистая рубленая изба с сараем и конюшней, крытая древесной корой, подслеповато взирала на путешественников во времени узкими щелками-оконцами, затянутыми бычьим пузырем. Встреча была недружелюбной. Еще на подходе к огороже, сделанной из жердей, навстречу им со злобным лаем выбежали две похожие на лаек собаки серого окраса. Собак остановил старческий голос:

– Волчок! Зубок! Цыц! Пойдите ко мне!

Из приоткрытой двери избы вышел седовласый старик в заячьем треухе на голове, посконных портах и сероватого цвета ветхой рубахе, поверх которой была надета медвежья безрукавка мехом наружу. Собаки послушно прекратили лаять и, виляя закрученными крендельками хвостами, подбежали к хозяину, не переставая при этом настороженно поглядывать на чужаков. Некоторая настороженность чувствовалась и во взгляде старика. Когда они подошли к дому, он спросил:

– Куда путь держите, люди добрые? И как вас в глушь лесную, к моему жилищу, занесло?

Старику ответил Аркадий:

– Издалека идем дедушка, из чужих земель. Ищем дорогу к Вязьме.

– Путь я вам укажу. Только до дороги путь не близкий, а в лесу вскорости темнеть начнет. Вы у меня переночуйте, а с зорькой пойдете.

– Благодарствуем, дедушка. С превеликим, так сказать, удовольствием.

– Тогда пожалуйте в избу. Давненько гостей у меня не бывало.

Соколиков и Белозеров, минуя сени, вошли во чрево жилища. Пахнуло теплом, дымком, травами. За ними в избу проворно забежали бдительные псы. Полутемная комната освещалась воткнутой в светец сосновой лучиной, пропитанной льняным маслом. При тусклом обманчивом свете гостям удалось разглядеть обстановку. Слева от входа, ближе к углу, стояла печь, на которой примостились многочисленные глиняные горшки и горшочки. Тут же выстроились в ряд ухваты, кочерга и лопата. У подножья аккуратной стопкой лежали поленья, рядом топор и кадушка с водой, на краю которой висел резной ковш-черпак. Тут же расположились и собаки. Справа от печи стоял длинный и широкий грубо сколоченный деревянный стол, вдоль закопченных бревенчатых стен расположились лавки, над ними деревянные полки с корзинками, туесками и пучками трав. В углу емкий обитый железными полосами сундук. Над ним, на полке, стояла закопченная, написанная на деревянном полотне икона святого Николая Чудотворца, без оклада. Старик тихо кашлянул, перекрестился на икону, покосился на гостей.

– Вы что же, не крещеные?

– Крещеные, дедушка, крещеные! – поспешил заверить Белозеров и перекрестился, за ним последовал Соколиков. Старик почесал затылок, подозрительно спросил:

– Что-то я не уразумею, молвите вы вроде бы по-русски, а одеты иначе и креститесь по-иному, тремя перстами. Из греков вы или из иного народа?

Аркадий старика успокоил:

– Русские мы. Меня Аркадием зовут, а друга моего Кириллом кличут. Только воспитывались мы далеко, на чужбине.

– Оно и видно. Ну да Бог с вами. Проходите. А меня Федором величают. Пойдемте, попотчую вас, чем Бог послал.

Соколиков и Белозеров скинули поклажу сложили на одну из лавок оружие, сняли головные уборы, бронежилеты, верхнюю одежду. Старик указал на кадку с водой.

– Чего стоите? Вона на печи ковш, на стене рушник, черпайте воду из кадки, мойте руки да садитесь к столу.

Когда они сели за стол, на нем уже лежали деревянные ложки, стояли деревянные же миски с вареным мясом дикой птицы и зверя, рыбной ухой, солеными грибами, политой медом клюквой, чаши с квасом и сытой, а также три кусочка ржаного хлеба. Старик тихо прочитал молитву, перекрестился, сел за стол, отхлебнул из миски ухи, взялся за хлеб.

– Вы уж не обессудьте, хлебца у меня маловато. Одному землю орать тяжко.

Аркадий не преминул спросить:

– Дедушка Федор, вы что же это, один в лесу живете?

– Один.

– Не страшно.

– А чего мне, сынок, бояться? Зверя? Так он не страшнее человека. Да и человек худой что мне сделает? Богатства я не нажил. Жизнь свою, почитай, отжил. Одно плохо, помру, похоронить некому будет.

– У вас что же, и родственников нет?

Старик тяжело вздохнул, подтянул гайтан на портах, грустно вымолвил:

– Были родовичи. В деревеньке на болотах, неподалеку от града Смоленска. Батюшка, матушка да еще брат Иван. Батюшка мой в той деревеньке священником был. Не знаю, живы ли теперь.

Аркадий встрепенулся:

– Ага, значит, Смоленск уже есть?

– А куда же ему деваться.

Белозеров, желая прояснить ситуацию, задал следующий вопрос.

– А какой сейчас год?

– Эх, паря! Да разве же я знаю. Много зим минуло с той поры, когда я в лес подался.

– А когда это случилось, помните?

– И этого не помню. Одно могу сказать. В то время князь новгород-северский на половцев ходил, был бит, в полон попал.

– Так, значит, получается, что это тысяча сто восемьдесят пятый год.

Старик, не обращая внимания на рассуждения Белозерова, продолжал:

– И мой брат Иван с ним был. Из полона только через три года возвернулся. Родители сосватали его. Нашли девицу из нашей деревеньки. Только мы с той девицей любились. Я родителям и брату о том не сказал, а вскоре случилось так, что брат застал нас в лесу… Пошли мы друг против друга. Я грех совершил, за топор взялся. Хотел брата убить. За грехи мои родители и брат от меня отвернулись, а селяне изгоем нарекли и из деревеньки прогнали. Я же вернулся, любушку свою от позора забрал, да подался с ней в лес, в места глухие. В лесу вода для питья, деревья для строительства, зверь, птица, рыба, мед, грибы да ягоды. Чего еще надо? Опять же, тишь, благодать. Нам с любушкой лепотно вдвоем жить было. Потом дети рождаться начали. Первые девицами были, померли в малолетстве. Потом сыновья народились. Один сын утонул в отрочестве. Еще один ушел от нас в люди. Приспособился. Хорошо зажил. Сказывал, что в дружине у князя. Каждое лето являлся. Подарки нам привозил, посуду, соль, зерно, потом коровенку привел, следом лошадь, кур для нас прикупил. На ней, с третьим сыном, землю орать стали, рожь сажать.

– Где же жена? Сыновья?

– Елисей, тот, который в дружине был, уже пятое лето не является. Что с ним, не ведаю. Как сгинул. Может, полег в битве, а может, от хворобы какой помер. А последнего сына медведь на охоте поломал. Вскоре жена богу душу отдала. С тех пор и живу здесь один. Вернее, доживаю свой срок. Что вокруг творится, не ведаю. Места здесь глухие. За все время только два раза охотники сюда забредали. Зато жили в спокойствии, сами по себе и дани никому не давали.

– Как же вы один будете?

Старик грустно улыбнулся беззубым ртом.

– Я не один. Со мной Волчок, Зубок да кобылка Сивуха, да коровка Пеструха, да кур десяток.

– Сами же говорили, похоронить вас некому будет.

– Оно верно. Я и сам о том думаю. Может, и соберусь обратно в свою деревеньку. Глядишь, поможет Господь, и простят люди и родовичи мне мои прегрешения.

– Простят, обязательно простят.

– Это мы еще поглядим, а вы лучше ешьте. Вот медвежатники отведайте.

– Нас самих сегодня медведь чуть было не отведал.

– И такое бывает. Вы снедайте, стемнело совсем, ко сну пора. На лавках ляжете, а я на печь полезу, кости старые греть, – старик встал из-за стола, взял из миски два куска мяса, кинул собакам, шаркающими шажками поплелся к печке.

Перед сном Белозеров порылся в рюкзаке, вытащил оттуда баллончик, протянул Соколикову.

– Держи, Кирюха.

– Что это?

– Это особо эффективное средство для борьбы с паразитами.

– Зачем?

– Затем, чтобы на твое атлетически сложенное тело, которое так нравится моей несравненной сестрице Анастасии, не посягнули всякие там клопы, вши, блохи и, не дай бог, энцефалитные клещи.

С печи раздался голос старика Федора, который слышал их разговор:

– Ты, молодец, не страшись, в моей избе, окромя Волчка и Зубка, другой живности не водится. Травы, женой моей собранные, их давно прогнали. Так что спи, милок, спокойно. Ляг, опочинься, ни о чем не кручинься, – старик закряхтел, перевернулся на другой бок, и вскоре путешественники во времени услышали его громкий храп. Под храп деда Федора Аркадий быстро заснул, а вот сон Соколикова был недолгим. Натопленная печь источала жар, который и вернул бывшего морпеха в зной восточной страны. Он снова, сжимая в руках автомат, шел со своими товарищами по улице полуразрушенного города, мимо сожженных, помеченных пулями и осколками автомобилей, оборванных проводов электропередач, груд мусора и разбитого стекла руин многоэтажных домов. Те, что уцелели, печально взирают на морпехов пустыми глазницами окон, из которых в любой момент может прозвучать выстрел. На крышах некоторых из них большие пластиковые бочки, в них на солнце греется драгоценная вода для мытья и стирки, которая по шлангам поступает к жителям. Взгляды морских пехотинцев внимательно обшаривают все вокруг. Неожиданно из здания полуразрушенной школы выбегает шумная толпа местных детишек. С криками «Русие!» они обступают российских военных, что-то лопочут по-своему. Черноволосые, большеглазые, улыбчивые, с искренними радостными лицами, они тянут ладошки, чтобы хлопнуть ими по твердым ладоням морпехов. Кирилл улыбается, замечает у одного из детей пластиковую бутылку с водой. Сейчас бы попить. Духота и жара изматывают, в горле пересохло… Соколиков открыл глаза, недоуменно осмотрелся: «Где я?» Память быстро вернула события минувшего дня. Кирилл встал, подошел к кадушке с водой, напился. Голос старика Федора заставил вздрогнуть.

– Что, сынок, не спится? Оно так завсегда на новом месте. Ну, ничего, ты ложись, во второй раз крепко уснешь.

Старик оказался прав. Стоило Соколикову приклонить голову, как он тут же уснул.

Остаток времени до утра путешественники во времени отоспали крепко, сказались пережитые впечатления минувшего дня. Они даже не заметили, как проснулся и слез с печи старик Федор. Он-то их и разбудил:

– Вставайте, молодцы! Перекусите да в путь собирайтесь. До дороги путь не близкий. Как идти, я вам расскажу.

За столом сидели в полумраке, солнечный свет едва пробивался сквозь окна-щели, обтянутые бычьим пузырем. Завтрак состоял из миски с мясом, вареных яиц, крынки молока и трех кусков хлеба. Его Аркадий и Кирилл, памятуя о скудных запасах старика, есть не стали, да и по вкусу он не был похож на то, что пекли в их времени, а больше напоминал сыроватую, из грубого помола ржаной муки пресную толстую лепешку. Кроме того, Аркадий достал из рюкзака пачку галет, открыл, высыпал галеты перед стариком.

– Это вам, дедушка, подарок от нас. Можно есть вместо хлеба.

Старик взял одну галету.

– Боюсь, суховата будет. Зубов-то у меня, почитай, не осталось, потому и жевать нечем, – старик макнул галету в миску с молоком, потом сунул в рот, пошамкал, довольно проговорил:

– Скусно, однако.

Соколиков и Белозеров улыбнулись, глядя на довольное лицо старика. Он глянул на Аркадия, обеспокоенно спросил:

– Ты чего молоко не пьешь? Ужель не понравилось? У моей пеструхи молоко вкусное, утром надоил.

– Боюсь, дедушка. Молоко во мне не держится. Как выпью, живот крутить начинает, по кустам бегаю, а нам путь дальний предстоит.

– И то верно, не надо. Я тебе сыты и кваса налью.

– Квас, конечно, не кофе, но тоже сойдет.

Старик сходил в сени и вернулся с крынкой кваса, который поставил перед Аркадием.

– Вот, попей кваску, разгони тоску.

– Спасибо.

– Это еще не все, – старик взял с печи туесок, поставил на стол. – Это вам в дорогу медвежатины да вепрятины вяленой.

Сборы были недолгими. Прошли чуть больше пятнадцати минут, а Соколиков и Белозеров стояли рядом с избой в полной готовности продолжать путь. Из избы в сопровождении верных псов Волчка и Зубка вышел старик Федор. Подошел, поглядел на них добрым ласковым взглядом, дребезжащим голосом произнес:

– С Богом, сынки! Доброго вам пути!

Аркадий кивнул.

– И вам не хворать, дедушка.

Кирилл приложил ладонь к груди.

– Спасибо за гостеприимство! До свидания.

Путешественники во времени зашагали к лесу. Они не видели, как старик перекрестил их вслед и смахнул набежавшую слезу На миг ему показалось, что он провожает в дорогу своих сыновей. Теперь он точно решил, что вернется в родную деревню.

Шли долго, следуя ориентирам, указанным стариком Федором. К полудню достигли густо заросшего кустарником овражка и, минуя его, пробрались через бурелом к дороге. Здесь у обочины перекусили и передохнули. Отдыхали недолго. Сиди не сиди, а идти надо. Встали, взвалили на спины рюкзаки, взяли в руки оружие, зашагали в сторону Вязьмы. Уйти далеко не удалось. Через десяток шагов заметили впереди пятерых всадников. У каждого из них по одному заводному. На русских людей они были похожи мало. Когда незнакомцы подъехали ближе, Аркадий определил, что это монгольские воины.

– Похоже, мы попали в неудачное время, если по русским дорогам спокойно степняки разъезжают.

Может, нам лучше скрыться. По бурелому и оврагу им нас догнать тяжело будет.

– Поздно. Если они не догонят, догонят стрелы, а нам травмы без надобности.

Всадники подъехали, окружили их со всех сторон, с интересом разглядывая необычно одетых незнакомцев. Один из всадников, в металлическом шлеме и пластинчатом доспехе, восседая на чалой лошадке, гортанным голосом выкрикнул приказ. Трое из воинов спешились, бросились к Кириллу и Аркадию, стащили с их спин рюкзаки. Один из них вытащил нож, собираясь разрезать рюкзак, который нес Белозеров. Испортить свое имущество Аркадий позволить не мог. Удар ребром ладони по горлу заставил кочевника отказаться от своих намерений. Он выронил нож, схватился за горло. Аркадий быстро подобрал оружие противника и кольнул им заднюю ногу лошади воина в пластинчатых доспехах. От боли лошадь взбрыкнула и помчалась в обратном направлении. Ее хозяин едва удержался в седле. Он сумел обуздать животное и повернуть назад, чтобы посчитаться с обидчиками, но увиденное заставило монгола отказаться от своих намерений. Трое подчиненных лежали на земле, конь четвертого нес раненого в бедро ножом хозяина в его сторону. За ним увязались остальные лошади. Предводитель отряда решил за благо не испытывать судьбу, а отступить и вернуться с большим количеством воинов, которые следовали за ними на некотором удалении. Что он и сделал…

Путешественники во времени разоружили и связали поверженных противников арканом, взятым у одного из монголов. Аркадий достал из кармана телефон, протянул Соколикову.

– Кирюха, сфоткай меня с ними, а то ведь не поверят, что мы их в плен взяли.

Кирилл исполнил просьбу Белозерова, отдал телефон, с сожалением произнес:

– Жалко, что лошади ускакали. Придется и дальше идти пешком, а на своих двоих от погони не уйдешь, если степняки опять появятся, – Соколиков кивнул на пленных кочевников. – Эти парни опаснее медведя будут.

Идти не пришлось. Для спасения понадобился быстрый бег. Завидев, что монгол в железном шлеме возвращается с подмогой, путешественники во времени предпочли как можно быстрее ретироваться. Бежали, не оглядываясь, перемахивая пни и валежины. Везение было на их стороне, от преследования им удалось избавиться. Бурелом и густо заросший кустарником овражек остановили всадников и помогли Соколикову и Белозерову скрыться.

Выйти к дороге снова удалось ближе к вечеру. Они уже собрались остановиться на ночевку, когда вдруг услышали впереди голоса и ржание лошадей. Не раздумывая, оба пошли на звук. Через три десятка шагов вышли к лесной дороге, залегли недалеко от обочины. Рисковать не хотелось. Можно было снова угодить в лапы кочевникам. Мимо шла вереница людей с пожитками, некоторые ехали на повозках со скарбом. Кто-то нес в корзине гуся, кто-то гнал худую коровенку, кто-то вел за руку малое дитя.

Аркадий подсунулся к Кириллу, прошептал:

– Слышь, похоже, что я не ошибся, мы реально в средневековье. Насколько я разбираюсь, на них одежда времен Киевской Руси. Прямо переселение какое-то. Куда это они все идут?

– Беженцы, – кратко ответил Кирилл. На миг память бросила его в восточную страну, где он проходил военную службу по контракту. Снова контрольно-пропускной пункт, покрытый слоем серой пыли бронеавтомобиль «Тигр», мешки с песком, шлагбаум, два бетонных блока, между которыми течет поток беженцев, выходящих с территории, подконтрольной боевикам. Медленно проплывают в знойной полуденной ряби арафатки, хиджабы, тюрбаны, платки, бейсболки, нечесаные бороды, немытые головы и глаза… Настороженные, изредка недружелюбные глаза мужчин, среди которых несколько инвалидов – искалеченных войной молодых мужчин, испуганные глаза женщин, потухшие и безразличные глаза стариков, по-взрослому серьезные и голодные детские взгляды. Тогда их отделение морской пехоты срочно бросили на помощь военной полиции и местным бойцам правительственных войск. Не зря. В этот день напичканный взрывчаткой пикап «шахид-мобиль», управляемый фанатиком, выехал со стороны позиций боевиков и попытался на скорости врезаться в колонну беженцев, но был уничтожен. Пользуясь паникой и прикрываясь беженцами, боевики пошли в атаку В скоротечном бою их удалось отбросить, однако избежать жертв не удалось. Трое беженцев было убито, четверо ранено. Понесли потери и военные. Один из местных был убит, двое ранено. Зацепило полицейского и двух морских пехотинцев. Боевики оставили убитыми не меньше десяти человек…

Тихий голос Белозерова вернул его в настоящее:

– Похоже, от монголов бегут, которых мы на дороге повстречали.

В подтверждение его слов мимо проехала повозка с ранеными людьми. Стоны, окровавленные повязки – все это снова вернуло Соколикову воспоминания о недавней службе. Бывший морпех отвел глаза от повозки. Теперь его взгляд, впрочем, как и взгляд Белозерова, привлекла девушка в длиннополой, отороченной беличьим мехом шубке. Белкой оторочена и зеленая шапочка, поверх которой надет полотняный белый платок убрус. На ногах девушки были коричневые сапожки. Но не старинные наряды привлекли к ней внимание путешественников во времени, а красота, стать и нечто знакомое в ее облике. Красиво изогнутые брови, обрамленные длинными ресницами васильково-синие глаза, тронутые румянцем щеки невольно притягивали их взгляды. Естественная природная красота, куда там размалеванным фотомоделям из их времени. Аркадий не удержался, посмотрел на Кирилла, тихо сказал: