Квест империя: На запасных путях. Наша девушка. Империи минуты роковые (сборник)

Над улицей витал ужас еще не закончившегося боя. Кричали женщины и мужчины, захлебывались сирены сигнализации, истошно вопил раненый, ползавший между трупами, салон джипа заполнял сизый дым, медленно вытекавший сквозь разбитые окна. Лика споткнулась, но Макс поддержал ее и толкнул вперед. За спиной раздался еще один выстрел. Она оглянулась на бегу и увидела Федора Кузьмича, догонявшего их. Раненый больше не кричал.

Влетев в переулок, они пробежали по нему метров сто, снова свернули и оказались вдруг прямо напротив какого-то общественного здания с небольшой парковкой перед ним. Лика не успела ни разглядеть толком здание, ни понять, что и как им теперь делать (куда бежать и где прятаться), когда Федор Кузьмич выскочил из-за ее плеча, опередив их рывком, ускорился еще больше, стремительно пересек улицу и оказался рядом с припаркованным на стоянке синим автомобилем. Он рванул на себя водительскую дверь, вырвал из глубины салона какого-то мужчину, вздернул его вверх (и все это одной рукой), коротко боднул головой в лицо и, отшвырнув в сторону сразу обмякшее тело, сам нырнул внутрь машины.

– В машину! – выдохнул на ходу Макс и толкнул Лику к задней дверце. Она дернула дверцу на себя и буквально влетела внутрь, получив нешуточный толчок сзади. Следом за ней, накрывая ее собой, в салон ввалился Макс. Машина уже ехала, так что устраивались и захлопывали дверь на ходу…

– Знаешь, Макс, я вот все думаю…

– А ты не думай. Думать вредно.

– А тебе не кажется?..

– Кажется, и я тоже думаю.

– Сопоставим?

– Попробуем.

Они ехали уже часа три. Швейцарско-германскую границу миновали спокойно (за рулем сидел Макс, Лика лежала на заднем сиденье под пледом и делала вид, что спит, а Федор Кузьмич, скрючившись в три погибели, прятался в багажнике) и теперь неслись по автобану к далекому еще Мюнхену. Теперь машину вел Федор Кузьмич, это был его, припрятанный на всякий случай в окрестностях Цюриха «опель».

– Это не гвардейские дознаватели, – сказал Макс.

– Так точно! Как-то они уж очень быстро сориентировались. – Федор Кузьмич перестроился в левый ряд и погнал машину еще быстрее.

– Куда спешим?

– Неспокойно как-то на душе. Надо бы с Олафом поговорить.

– И?

– Есть у меня в Мюнхене один контакт. Чтобы его вычислить, дюже умным надо быть.

– Да? – Макс поерзал, меняя позу. – А что за контакт?

– А тебе не все равно?

– Просто любопытно.

– А ты не любопытствуй, Макс. Не все мои ответы могут тебе понравиться.

– Ты что, с этими связался? – удивленно спросил Макс.

– Мы, коммунисты, люди не брезгливые. И никогда брезгливыми не были.

– А не кинут тебя твои нацики?

– Не мои. Не кинут, – хмуро отозвался Федор Кузьмич. – Я кое-кого крепко за яйца держу. Пардон, мадемуазель.

– Я врач, – сказала Лика.

– Врач? Вот это удачно! Будет, Макс, кому перевязывать наши боевые раны… Нет, Макс, Ходящий определенно сказал: дознаватели.

– Он мог не знать, – пожал плечами Макс.

– А ты знаешь?

– Я считаю, ревнители.

– Окстись, мон женераль. Это сказки!

– Не скажи. Были данные.

– Серьезно? Не знал. Ну да мне и не положено было. И что, они действительно такие крутые?

– Федя, ты можешь поверить, чтобы Гвардия, пусть даже в связке с Черной Горой, смогла так легко вырезать Легион? Ну пусть не легко, но так, чтобы захватить транспорт с настроенным навигатором, да еще получить наши «адреса и явки»…

– Ну, теоретически…

– Вот именно, что теоретически. А практически, даже чтобы решиться попробовать, надо быть очень уверенным в своих силах индивидом.

– А чем тебе не нравится герцог Рекеша?

– Он мне, Федя, просто не нравится, но объективно он не дурак.

– Думаешь, Курорт тоже ек?

– Что такое «ек»? Впрочем, неважно, смысл понятен. Не знаю, но хотелось бы верить, что нет. Если Курорт – как ты сказал? ок?

– Ек.

– Ну если это, тогда шансов у нас нет. Ни у кого.

– Сколько им понадобится, как думаешь? – тихо спросил Федор Кузьмич.

– Двадцать лет – минимум, пятьдесят – максимум. От этого и пляшем, – уверенно ответил Макс.

– Всего ничего.

– Ну это как посмотреть…

Номер в гостинице она сняла сама. Сама прошлась по магазинам, покупая что-то тут и что-то там, сама нашла парикмахерскую, где на пальцах объяснила, что ей надо, и фотоателье тоже нашла сама. А ближе к вечеру, переодевшись в туалете многоэтажного торгового центра и надев парик, купленный днем, она отправилась в заранее присмотренную гостиницу и сняла там номер. Волосы у нее теперь были опять длинные (а под париком, напротив, еще короче, чем утром), темно-русые (на самом деле, обесцвеченные), кожаная юбка – короткая (ну очень короткая), а розовая блузка открывала больше, чем закрывала, такой в ней был вырез. Ну и лифчика на ней тоже не было. Портье рассматривал ее с огромным интересом. Его взгляд она чувствовала даже спиной. Вернее, тем, что ниже спины.

Выйдя из гостиницы в сумерках, она добралась до центра на метро, минут сорок погуляла вокруг Мариенплаца, выпила кофе в итальянском кафе и уже хотела отправиться на второй круг, когда к ее столику подошел Макс. Если бы не ждала его, она бы его, пожалуй, не узнала. Очки-хамелеоны, сивая борода и неопределенного цвета короткие волосы в сочетании с тяжелыми чуть ли не армейскими башмаками, черными джинсами и кожаным пиджаком практически скрыли его истинный возраст и изменили внешность. Теперь это был здоровенный арийский мужик лет сорока пяти или пятидесяти, из тех, что потребляют сосиски килограммами, а пиво литрами и самой глубокой мыслью которых является мысль, что при Гитлере был порядок. Макс наклонился к Лике и что-то громко сказал по-немецки. Лика ответила по-английски в том смысле, что не знает немецкого языка. Но, как оказалось, ее собеседник английский знал, хоть и плохо. Подсев к Лике, Макс провел с ней стандартный, вполне ожидаемый в такой ситуации разговор, и через пару минут они уже вышли вместе и отправились искать пивную. По дороге Лика передала Максу фотографии, а в пивной, отправившись в туалет, Макс передал их Федору Кузьмичу, которого в этот вечер Лика так и не увидела.

Из пивной они вышли поздно и, поплутав по городу с полчаса («Вроде чисто», – сказал наконец Макс), взяли такси и отправились в гостиницу к Лике.

– Устал, как собака, – сказал ей тихо Макс. – Все-таки возраст не детский.

В гостинице никто не удивился. Да и с чего бы? Обычное дело. Но и удивляться было практически некому. Час ночи, и, кроме дежурной за стойкой, они никого не встретили.

В номере Макс быстро принял душ («Второй день мечтаю», – извинился он), завернулся в покрывало и лег с одного края широкой кровати, оставив Лике одеяло и достаточно места с другого края. Может быть, в другое время, хотя бы день-два назад, Лика и подумала бы о чем-нибудь, кроме как о желании лечь и вытянуть ноги, но сегодня, после боя в Базеле, бешеной гонки по ночным дорогам Центральной Европы и целого дня, проведенного на ногах и на нервах, она просто легла на свой край кровати и сразу отключилась.

Утром повторился сценарий прошедшего дня. Они снова разделились, и Лика провела и этот день одна. Расплатившись в гостинице, она, одевшись несколько практичнее, отправилась пешком на вокзал, где оставила в камере хранения свою сумку, только накануне купленную тут же в Мюнхене, и пошла осматривать достопримечательности. Перед расставанием Макс шепнул ей, что если она любит Кандинского, то стоит сходить в муниципальный музей. Кандинского Лика не то чтобы не любила, она его плохо знала. Идея посмотреть картины Кандинского (она с трудом вспомнила несколько его картин, висевших в Эрмитаже) показалась соблазнительной, и она поехала в музей. В маленьком муниципальном музее оказалась великолепная коллекция Кандинского, и Лика вдруг вспомнила, что он здесь, в Мюнхене, жил и, кажется, здесь же и умер.

После музея она снова бродила по городу, который ей скорее понравился, чем наоборот; пообедала в маленькой домашней кухмистерской (у этих заведений было какое-то немецкое название, но его Лика не запомнила); сходила в Старую пинакотеку (классика, она классика и есть, хоть в Питере, хоть в Нью-Йорке, хоть в Мюнхене); пару раз выпила кофе и так дотянула до вечера. Самое трудное оказалось быть одной. Даже не так. Самым страшным казалось остаться в одиночестве. Страх, что вечером в условленном месте никого не окажется и Лика останется одна, сжигал ее весь день.

«Если он не придет…» – думала она и не могла додумать. Страх не давал ей закончить мысль. Но Макс пришел. Вернее, приехал. Притормозил рядом с ней (у нее сердце готово было выскочить из груди, когда она узнала грузного водителя темной «тойоты»), дал ей короткую секунду, чтобы сесть рядом, и поехал дальше, легко влившись в поток машин…

За окном шел дождь, а в доме было тепло и сухо. В камине горел огонь, потрескивали поленья, и языки пламени, по временам набиравшие силу, бросали багровые отсветы на стены. Кроме камина горела только небольшая лампа у стола, так что в гостиной особнячка, прятавшегося среди деревьев собственного парка в одном из ухоженных пригородов Мюнхена, царила полумгла.

Они сидели вокруг стола с круглой дубовой столешницей, пили чай и обсуждали перспективы.

«Заговорщики, – подумала Лика. – Ну прямо тебе сцена из трагедии «Заговор Фиеско», Шиллера, кажется».

Их было четверо теперь. Высокая стройная женщина средних лет («Их что, по росту, что ли, отбирали, как в кавалергарды?»), в строгом английском костюме цвета беж и кружевной белой блузке с бриллиантовой брошью, прибыла уже ночью.

– Виктория. – По-русски она говорила с сильным английским акцентом. – Для вас просто Вика («Эх, гулять так гулять! – встрял Федор Кузьмич. – Тогда и меня называй Федей»).

– Стремные дела, – сказал Федор Кузьмич («Федя, Федя, конечно, Федя»). – Обложили нас, товарищи коммунары, как волков позорных, а теперь еще наши викинги в ересь троцкистскую впали.

– Не расстраивайся, Федя. Чему быть, того не миновать. Хотят переговоров, будут им переговоры. – Макс закурил и отложил в сторону сигареты и зажигалку.

– Мне это не нравится, – сказала Вика. Было видно, что не нравится ей не только идея, но и форма ее изложения. – Федя, налей мне виски, пожалуйста.

– Не понимаю! – Федя взял бутылку, плеснул в Викин стакан и вернул на место. – Не понимаю. У них-то что за блажь? Лев хоть был прав, хоть и лев, а эти-то…

– Федя, ты что, латентный троцкист?

– Я реалист, а латентным только сифилис бывает. Чего они хотят, я не понимаю!

– Я бы не пошла на встречу. Прорвемся за Порог, отдохнем – и в дорогу. А они пусть живут как хотят. За Порог им не пройти, я понимаю правильно?

– Правильно.

– Ну и славно.

– Не славно. Я не могу не пойти к ним на встречу.

– Почему?

– Потому что это дело чести. Спроси Макса!

Вика посмотрела на Макса, и тот ей кивнул.

– У меня тоже сердце не лежит, но идти надо.

– Значит, пойдем. – Вика была царственно спокойна.

Дело было вот в чем. Прилетевшая на арендованном ею частном самолете, Вика (леди Виктория Маргарет Хаттингтон, гражданка Соединенного Королевства, постоянно проживающая где-то на греческих островах) сообщила, что Олаф и Хельга, ушедшие к таинственному Порогу («Что еще за Порог, черт его побери!»), вернулись позавчера и объявили, что их дальнейшие действия определятся только после личной встречи с Федором Кузьмичом и Максом. Все. Конец связи.

– Суки! Я с ними встречусь, я с ними так встречусь! – процедил Федор Кузьмич сквозь зубы. – Я…

– Не горячись, – попросил Макс. – Мы уже все решили.

– Ты привезла, Вика? – успокаиваясь, спросил Федор Кузьмич.

– Да. – Вика встала, подошла к своей небрежно брошенной на диван дорожной сумке и, открыв ее, извлекла на свет божий маленький кожаный кофр, очень старый и потертый.

– Вот, Федя, твой клад. – Она вернулась к столу и поставила кофр на столешницу меж чашек и стаканов. – Одну Маску я, извини, взяла себе, а остальное не трогала.

– Там еще ящик оружейный был и коробка, – сказал Федор Кузьмич, открывая кофр.

– Я их там и оставила. Не везти же с собой через всю Европу целый арсенал. У меня, на борту, в тайниках, есть кое-что…

– Ну ладно тогда. – Федор Кузьмич достал маленький металлический цилиндрик, свинтил крышку и вытряхнул себе на ладонь темно-красную таблетку овальной формы. – Вот, Макс, держи. Это тебе.

Макс протянул руку, взял таблетку, покатал на ладони и вдруг бросил в рот. Федор Кузьмич с интересом следил за тем, как Макс всухую глотает таблетку, а потом, уже проглотив, запивает несколькими глотками виски.

– Спасибо, – сказал Макс. – Очень своевременно.

– Да на здоровье! Только я бы на твоем месте не стал запивать это алкоголем. – Федор Кузьмич вытряхнул на ладонь еще одну таблетку, положил ее в рот и, поморщившись, проглотил, запив чаем. Потом он аккуратно завинтил цилиндрик, вложил его в кофр, а оттуда достал другой цилиндр, который был гораздо крупнее первого. Он поставил цилиндр на стол перед Ликой и сказал:

– Это тебе.

Лика вопросительно посмотрела на Макса, а тот, в свою очередь, посмотрел на Федора Кузьмича:

– А где остальное?

– А, черт! – Федор Кузьмич хлопнул себя ладонью по лбу. – Ну чисто склеротик. – Он снова залез в недра кофра, достал оттуда плоский металлический пенал и протянул его Максу. – Вот, получите и распишитесь.

Макс взял пенал и цилиндр и кивнул Лике:

– Пойдем, Лика, я тебе все объясню.

Пожав плечами, Лика встала и пошла за Максом. Они поднялись на второй этаж, вошли в одну из спален, и здесь Макс поставил цилиндр на прикроватный столик, а сам сел на кровать, предоставив Лике сесть в небольшое креслице, стоявшее напротив кровати. Пенал он положил рядом с собой.

– Это Маска, – сказал он, кивнув на цилиндр. – Сейчас я тебе объясню. Ты знаешь, что такое стимуляторы?

– Знаю, естественно.

– Это тоже стимулятор, только другой по форме и содержанию. Он даст тебе не только силу – большую силу, можно сказать, мощь, – но и боевые рефлексы высочайшего уровня, и соответствующие умения.

Лика удивленно посмотрела сначала на Макса, потом на цилиндр. Макс перехватил ее взгляд и улыбнулся:

– Не удивляйся. Такой технологии на Земле нет, и долго еще не будет. А может быть, не будет никогда. Очень сложная и дорогая вещь. За нее в империи немереные деньги платят. Редкость страшная. Но у нас, как видишь, есть целых две штуки. Одну взяла Вика, вторая твоя. Тут ведь еще вот в чем дело. Маска – это не просто стимулятор, она и подскажет, и предупредит, и убережет, когда надо. Это как компьютер, который в тебе, и часть тебя, и как вторая ты внутри себя. Точнее не объясню. Почувствуешь, поймешь. С Маской ты, Лика, будешь даже сильнее, чем мы с Федором сейчас. Ну а ваши спецназы и зеленые береты будут для тебя, как дети. Супервумен, в общем.

– А почему ты или Федор?.. – Она недоговорила, но вопрос был ясен и так.

– Организм не принимает, – просто объяснил Макс. – Отторжение.

– А Вика?

– Вика может. – Лике показалось, что интонация Макса таила в себе что-то еще, недосказанное, но связанное с Викой.

– Я должна это принять? – спросила она, кивнув на цилиндр.

– Маску не принимают, а надевают. – Макс явственно колебался, но в конечном счете ответил в свойственной ему манере: – Не должна. Не обязана, но я бы рекомендовал надеть Маску.

– Вам нужен еще один боец?

– Дело не в этом. Так вышло, что ты впуталась в это дело. Я тебя впутал. Прости.

– Макс!

– Подожди, девочка. Впутал. Тут нечего обсуждать. Случайно, конечно, но впутал. А теперь ты тоже мишень. Никто ничего выяснять ведь не будет. Понимаешь? – Макс дождался ее кивка и продолжил: – С Маской ты выживешь. Во всяком случае, у тебя будет шанс. Сильный шанс. А потом можно будет что-нибудь придумать. Документы другие или…

– Макс! – перебила его Лика. – Я спросила, вам нужен боец?

– Нужен. – Макс сказал это как будто против воли. – Нам нужен еще один боец, но я не прошу и тем более не настаиваю. Ты в этой истории оказалась случайно, и…

– Макс, мы должны объясниться. – Лика не ожидала от себя такой твердости, тем более сейчас, и, еще более, в таком вопросе. Макс, однако, ее понял и от вопроса, главного вопроса, не ушел. Он посмотрел ей в глаза, и Лика увидела там, в его глазах, такую тоску, такое одиночество, такую боль, что впору было выть, но он только спросил ее тихо:

– Ты знаешь, сколько мне лет?

– Я читала твою историю болезни.

– Глупости! Все это глупости, Лика. Я родился в Праге, в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году.

Лика недоверчиво посмотрела на Макса. Перед ней сидел самый старый человек на Земле, но поверить в это было невозможно. За прошедшие дни он сильно изменился. Дело было уже не только в вернувшейся к нему еще в Нью-Йорке силе. Он действительно помолодел. Ну все относительно, конечно, но сейчас перед ней сидел старый, но крепкий мужчина, лет семидесяти максимум.

– Тогда тебя надо записать в Книгу Гиннесса, – сказала она, усмехнувшись.

– Можно, но не нужно, – ответил Макс.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Макс смотрел на нее долгую секунду, но на этот раз с ответом не замедлил.

– Да, – сказал он. – Я буду счастлив, если ты пойдешь со мной. Подожди! Ты должна знать. Будет непросто. То, что уже случилось, это, как вы говорите, цветочки.

Лика кивнула, принимая его слова, показывая: поняла и приняла.

– Я пойду с тобой.

Макс взял ее руку и быстро поднес к губам. При этом он наклонился, и Лика не успела рассмотреть выражения его глаз. Потом он отпустил ее руку, и они секунду сидели друг против друга, просто глядя один на другого, и ничего не говоря. Лика поняла, что бросаться к нему в объятия сейчас не время; что все, что должно было произойти между ними сейчас, все, что могло произойти сейчас, уже произошло; и, подавив вздох, спросила снова:

– Вам нужен боец?

– Нам нужен боец.

– Значит, у вас будет боец. – Она улыбнулась ему и потянулась к стоявшему рядом с кроватью цилиндру.

– Подожди. Я тебе не все сказал. – Макс вздохнул, достал сигареты, закурил и, выпустив дым первой затяжки, продолжил: – Я тебе все еще многого не могу рассказать. Просто не могу. Тут, – он постучал указательным пальцем по виску, – тут стоит блок. Ни добровольно, ни под пыткой. Никак. Не могу говорить об определенных вещах с тем, у кого нет кода доступа, а код есть только у тех, у кого у самого стоит блок. У тебя блока нет. Пока. Поэтому…

Лика уже ничему не удивлялась. Устала удивляться.

– Я потерплю, – сказала она.

– Хорошо, – кивнул Макс.

– Теперь о Маске, – сказал он. – Запомни, Маска позволяет сделать больше, чем может выдержать организм. Она, конечно, сделает все, что можно, чтобы спасти организм, она предупредит, когда ты подойдешь к границе возможного, но она всего лишь машина и подчиняется воле человека. Поэтому запомни: ни в коем случае не повторять идиотизма Икара. Поняла?

– Да.

– Запомнила?

– Запомнила.

– Обещаешь быть хорошей девочкой и не делать глупостей?

– Обещаю.

– Хорошо. Тогда вот еще что. Маска – это, в первом приближении, прибор. После боевого применения ее необходимо снять и подзарядить. Сейчас Маска заряжена, но снова зарядить ее мы сможем только, когда доберемся до своего корабля, а это непонятно когда еще будет. Смысл в чем? Это как фонарик: будешь много светить, быстро посадишь батарейку. Старайся по возможности не пережимать. Понимаешь?

– Да.

– Хорошо. Теперь как ее надевать…

Лика приняла горячий душ и стояла теперь распаренная перед зеркалом. На столике рядом с ней стоял цилиндр и лежал раскрытый пенал. Оставалось только выполнить инструкции Макса, и она станет кем-то другим. Или чем-то другим. Вот этот последний шаг сделать оказалось не так уж и просто. Это не то же самое, что плыть по течению. Сейчас у нее была возможность выбора. Свобода воли, так сказать. Но… «Ты ведь все уже решила», – сказала она себе и взяла лежащую в углублении пенала узкую ампулу, наполненную чем-то прозрачно-голубым. В углублении рядом лежала еще одна ампула с непрозрачной бурой массой внутри. Ампула была пластиковая (или из чего-то похожего на пластик), и головка ее сломалась легко и без осколков. Лика помедлила секунду (всего одну коротенькую секунду) и выпила содержимое ампулы залпом. Вкус оказался ожидаемо (Макс предупредил ее заранее) отвратительным, но терпеть было можно. От выпитого по телу разлилось слабое, но вполне ощутимое тепло. Теперь наступила очередь второй ампулы. Она сломала головку и, нажав на ампулу пальцами (ампула оказалась мягкой), выжала себе на ладонь бурую пасту и начала натирать ею тело («Мазать надо везде, – сказал ей Макс – но равномерность соблюдать необязательно, и если пропустишь где-то, тоже не страшно»). Закончив с растиранием, от которого по коже пополз холодок, она подождала пару минут, пока не почувствовала, что вся поверхность кожи охвачена этой странной, чуть покалывающей прохладой.

Вот теперь настала очередь Маски. Лика взяла цилиндр и отвинтила крышку в торце. Та поддалась легко, и через секунду цилиндр был открыт. Помедлив мгновение, Лика опустила правую руку в цилиндр и вытащила из него небольшой, сантиметров пять-шесть в диаметре, плотно скрученный клубок тонких серебристых ниток. Подняв клубок на раскрытой ладони, она попыталась понять, что это такое. Присмотревшись, Лика увидела, что нити очень тонкие, гладкие и имеют цвет старого темного серебра. Неожиданно ей показалось, что нити, скрученные в клубок, чуть шевелятся. Или они начали шевелиться только теперь, когда клубок оказался в ее руке? Прошла секунда, и она увидела, что тонкие ниточки-усики вытянулись из клубка и поползли вдоль ее ладони. Только теперь она поняла, что почти ничего не чувствует. Даже сам клубок она ощущала так, как если бы ее рука была одета в плотную перчатку. Движение же ниточек-усиков она не ощущала вовсе. Между тем нити стремительно оплетали ее ладонь и пальцы и уже тянулись к запястью. Как зачарованная, следила Лика за тем, как разматывается клубок и как серебряная нить, уверенно и быстро двигаясь вдоль руки, то и дело раздваиваясь, делясь, порождая новые и новые все более тонкие нити, продвигается вверх по руке. Прошла минута. Вся ее правая рука была уже оплетена тонкой паутиной из нитей матового серебра, таких тонких, что каждая в отдельности казалась почти невидимой. Пока Лика с удивлением и страхом рассматривала руку, нити добрались уже до горла и груди, стремительно и неуклонно продвигаясь все дальше и дальше.

Все закончилось максимум минут через пять. Клубка больше не было, но зато все ее тело было покрыто тончайшей серебристой сетью. Прошла еще минута, и, как и обещал Макс, исчезла и сеть. Она как бы растворилась, растаяла, ушла в кожу или под нее. Лика прислушалась к своим ощущениям. Ничего. То же ровное приятное тепло внутри и уже почти неощутимая покалывающая прохлада снаружи. Пожав плечами, она начала одеваться, и в тот момент, когда она застегивала лифчик, это пришло. Мир изменился. Свет стал ярче, детали предметов отчетливее, звуки контрастнее, тело наполнило искрящееся, кипящее тепло, мгновенно сменившееся жаром, но жаром не испепеляющим, а напротив, животворным, дарящим силу и уверенность. В ее сознание как будто проник кто-то посторонний, но не чужой, а близкий, такой, на которого вполне можно положиться в любой ситуации. Волна судорог неожиданно прошла по ее телу, так, что Лику на мгновение скрючило едва ли не в три погибели, но когда волна схлынула, она ощутила, что мышцы ее тела стали упругими, и поняла, что ее тело теперь сильно, как никогда. Все это было странно и ново, необычно настолько, что не предупреди ее Макс заранее, она бы наверняка ударилась в панику.

Переведя дыхание, Лика завершила туалет и вышла в спальню. Макс ждал ее там. Он встал навстречу, внимательно вглядываясь в ее лицо. Лика улыбнулась, и он ответил ей улыбкой. Потом он протянул ей красный российский паспорт:

– Держите, госпожа Суворова, Анжелина Николаевна, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения. Вы забыли тут свой паспорт, а между тем наш вылет в половине шестого утра.

Эту последнюю она все-таки достала, но сил почти уже не осталось, и, если бы не Вика, обрушившая стеклянную стену, разделявшую лобби и пассаж, и взметнувшаяся птицей вверх, на второй этаж, эта тварь убила бы Лику. А так умерла она. Но вслед за тем кровь в жилах Лики стала расплавленным свинцом…