Во сне и наяву

Как я уже упоминала, единственным близким мне человеком была старуха-соседка. Вот почему явный и неприкрытый интерес партнера по игре к моей персоне вызвал болезненное стеснение.

Мне ужасно хотелось, чтобы наш разговор продолжался, но я совершенно не представляла, что нужно говорить и как вести себя. Поэтому я молчала как рыба, чувствуя себя полной и беспросветной дурой, отчаянно боясь, что беззубый плюнет на меня и найдет себе другую пару.

Однако тот не обратил на мою немоту ни малейшего внимания и принялся перечислять имена и фамилии всех участвующих в «ручейке» мальчишек и девчонок.

– Вот это Катька Анисимова, она тоже только недавно пришла, это Соня Голубева – у нее компрессионный перелом позвоночника, с велосипеда упала. Это Колька Зеленчук, у него что-то врожденное, а этот, в синей куртке, Митя Караманов. Он лучше всех в интернате в шахматы играет.

Я слушала, как он шпарит взрослыми и мудреными словечками вроде «компрессионного перелома», и потихоньку балдела от счастья.

Надо же, такой умный, осведомленный, и стоит здесь со мной, крепко держа за руку, явно не собираясь никуда уходить.

Только я об этом подумала, как смуглолицая девчонка с черной челкой, спускающейся на лоб из-под голубой шапочки, разбила наши сцепленные руки и уволокла беззубого за собой, в хвост шеренги.

Я осталась одна и стала растерянно озираться по сторонам.

– Води, води! – закричало сразу несколько человек. – Давай, не тормози.

– Тише, тише, – тут же вмешалась Анфиса Петровна, – не надо никого подгонять. Василиса, иди выбирай себе пару. Смелей, никто тебя не съест.

Я поколебалась и нырнула в «коридор».

– Выбери меня, пожалуйста! – умоляюще попросила белобрысая тощая девчонка, стоящая в паре с толстым, розовым, как поросенок, парнишкой. – Я не хочу стоять с этой бочкой!

Я покосилась на нее и прошла дальше.

– Эй, давай меня, – нахально потребовал пацан в синей куртке, кажется, тот самый, которого мой партнер назвал лучшим шахматистом, и грубо дернул меня за рукав.

– Обойдешься, – сквозь зубы пробормотала я, проскальзывая мимо.

Беззубый и девчонка с челкой стояли самыми последними. Я было протянула руку и вдруг замешкалась, застеснялась.

А вдруг он вовсе не хочет быть со мной в паре, ему нравится эта, в голубой шапочке, с красивым персиковым румянцем на высоких восточных скулах? Еще, чего доброго, станет смеяться надо мной, да и не только он один, но и все остальные.

Смуглолицая смерила меня тяжелым, пронизывающим взглядом, от которого сразу стало не по себе. Я уже хотела проскочить «коридор» насквозь ни с чем и начать поиск пары заново, как беззубый решительно шагнул вперед, едва не сшибив меня плечом.

– Ты… чего… – пролепетала я и тут же почувствовала, как мои пальцы сжала его теплая ладонь.

– О, я сегодня популярный! – весело заявил он смуглолицей и потащил меня прочь из «коридора».

Девчонка досадливо топнула ножкой и побежала вперед, к началу шеренги. Мы с Владом остались стоять последними.

– Ты всегда такая трусиха? – поинтересовался он, улыбаясь щербатым ртом.

– Почему это трусиха? – попробовала выкрутиться я.

– Побоялась меня выбрать. Я же видел, ты хотела, а в последнюю минуту испугалась. Так бы и прошла мимо.

Возразить было нечего. Я опустила голову и уставилась на ободранные носы своих ботинок.

– Да ладно, – тут же сжалился Влад. – Не переживай. Так даже лучше.

– Лучше? – не поняла я.

– Ну, что ты… это… застенчивая. Не люблю нахалок. – Он сказал это так запросто, совершенно по-взрослому, и почему-то мне сразу стало легко и спокойно. Я перестала дичиться и смущаться, почувствовала себя свободно и непринужденно.

К моему великому сожалению, в этот самый момент Анфиса Петровна хлопнула в ладоши и громко произнесла:

– Все, пора обедать.

Цепочка тут же распалась. Ребятня гурьбой повалила к зданию. Кто-то нечаянно толкнул меня, в полуметре от моей ноги проехала коляска. Я отпрянула в сторону, невольно вырвав ладонь из руки Влада. Его тотчас оттеснили. Он попытался приблизиться, но ничего не вышло – между нами мгновенно оказалось множество народу.

Тогда Влад помахал мне рукой и весело прокричал:

– Потом увидимся! После обеда! В общей игровой.

Я поспешно кивнула, следуя за потоком, увлекающим меня в помещение.

В вестибюле толпа разделилась: часть ее потекла налево, в узкий коридор первого этажа, часть на лестницу. Я поднялась по ступенькам, разделась вместе со всеми в гардеробной и сунулась было в столовую, но там стояла толстая тетка в белом халате и заворачивала всех обратно:

– Еще не время. Погодьте малость.

Ребятня быстро разбежалась по своим комнатам, и вскоре я осталась у дверей столовой одна. Толстуха глянула на меня с сочувствием:

– Что, проголодалась?

– Да нет. – Я пожала плечами. – Недавно уже ела.

– А коли ела, ступай к себе в палату. Через десять минут придешь, – велела тетка.

Я послушно направилась к своей комнате. Несмело толкнула дверь, осторожно заглянула внутрь. Комната была пуста, в окно весело светило неяркое зимнее солнце.

Я отчего-то на цыпочках пробралась к своей кровати, присела на ее краешек, погладила пальцами подушку в тугой нежно-голубой наволочке.

Соседние тумбочки были уставлены массой всяких безделушек: куколками, картинками в простых деревянных рамках, керамическими вазочками. Мне тоже захотелось, чтобы мою тумбочку хоть что-нибудь украшало, но осуществить свое желание я не могла. У меня не было с собой абсолютно ничего, что принадлежало бы лично мне, – я так и не попала домой с того самого злополучного дня, когда вышла на улицу просить подаяние для матери.

Я тихонько вздохнула, утешая себя мыслью: может быть, ко мне сюда приедет Макаровна и привезет какие-нибудь подарочки и гостинцы.

В это самое время дверь палаты распахнулась и на пороге возникла инвалидная коляска. В ней сидела бледная светловолосая девчонка, по виду моя ровесница, с большими печальными серыми глазами, опушенными длинными ресницами. За спинкой коляски стояла другая девчонка, румяная, скуластая и черноволосая, при взгляде на которую мне стало не по себе: я без труда узнала ту самую смуглянку, которая увела у меня Влада в «ручейке».

Девчонка тоже узнала меня, и миловидное личико скривилось в презрительной гримасе. Она толкнула коляску в палату и проговорила низким, надменным голосом:

– Ты глянь, Маринка, кого к нам принесло! Новенькую заселили, будь она неладна!

Светловолосая ничего не ответила. Ее огромные, потрясающе красивые глаза, казалось, смотрели сквозь меня куда-то вдаль.

– Девочка, а ты ничего, страшненькая! – с издевкой произнесла смуглая, морща аккуратный вздернутый носик. – Правда, Мариш, она уродина? Тощая, как вяленая вобла, и такая же бесцветная. Фу, меня сейчас вырвет!

Ее подружка едва заметно качнула головой.

– Ладно тебе, Свет, уймись. Она же не виновата, что ее сюда распределили. – Голос у нее был тихий-тихий, начисто лишенный обертонов, – невнятный шелест.

– Ага, не виновата! А чего лезет, куда ее не просят? – Черноволосая Света мрачно зыркнула на меня темными, слегка вытянутыми к вискам глазами и покатила коляску с подругой к окну.

Меня не слишком ранили ее обидные слова. За свою недолгую жизнь я натерпелась насмешек и издевательств, привыкла к ним и переносила с завидной стойкостью, без лишних эмоций.

К тому же я сочла, что черноволосая абсолютно права в оценке моей внешности. Конечно, в сравнении с ней я настоящая замухрышка: жиденькие белесые волосенки, невыразительное, лишенное красок лицо, нескладная худая фигура. Куда мне до ладной, гладкой и румяной смуглянки!

Светка, ожидавшая другой реакции, еще больше разозлилась из-за моего молчания.

– Смотри, – ехидно проговорила она, с размаху плюхаясь на свою кровать, – на твоей постели раньше Танька спала. Она у нас каждую ночь матрас мочила. Ты понюхай – вот вонища-то должна быть! – Светка весело захохотала, брыкая стройными ножками, обтянутыми черными шерстяными колготами.

Я снова промолчала. Мне показалось, что десять минут, оставшиеся до обеда, уже миновали и можно покинуть палату с недоброжелательными соседками.

Я встала и, ни слова не говоря, направилась к двери.

– Вот и правильно, топай отсюда, – прокомментировала Светка и ласково обратилась к подруге: – Мариш, тебе обед сюда нести или в столовку поедешь?

– Сюда, – еле слышно прошелестела та, на секунду прикрыв глаза. – Хотя, вообще-то… я не голодна.

– Ерунда! – строго произнесла Светка. – Тебе надо питаться, иначе вовсе копыта отбросишь. Я сейчас схожу, через пять минут. Пусть только сначала эта мымра отвалит.

Она, конечно, имела в виду меня. Я не стала более искушать судьбу и скрылась в коридоре.

По правде сказать, я надеялась встретить в столовой Влада, но почему-то, сколько ни присматривалась, не смогла его увидеть.

Обед оказался таким же восхитительно вкусным, как и недавняя манная каша: наваристый жирный борщ, легкое воздушное пюре и котлеты. Вдобавок ко всему на третье был клюквенный кисель, кисло-сладкий, с плавающими на поверхности розовыми шкурками от ягод.

По дороге из столовой меня окликнули:

– Василиса, постой-ка.

Я обернулась. Позади стояла Анфиса Петровна, в темном глухом свитере под самое горло и длинной, тоже темной, старомодной юбке. Волосы ее были собраны на макушке в тяжелый тугой узел.

– Нам с тобой надо подобрать одежду и обувь. – Она окинула озабоченным взглядом мою мосластую фигуру. – Пойдем.

Анфиса Петровна свела меня вниз по лестнице в кладовку. Это была довольно большая комната, полная разнообразных коробок и чемоданов. У стен стояли длинные вешалки, и на них были аккуратно, как в магазине, развешаны платья, юбки, брюки, а также пальто и куртки.

– Повернись-ка, – приказала воспитательница. Я послушно встала к ней боком, затем спиной. – Ой, какая худышка! Да тебе одежка нужна на восьмилетнюю, а то и еще меньше. – Анфиса Петровна ласково тронула меня за плечо. – Ты-то ведь постарше будешь? Сколько тебе?

– Десять. Скоро одиннадцать.

– Ну ничего. – Она ободряюще улыбнулась. – Мы тебя откормим. На вот, примерь это. – Ее руки ловко и проворно стащили с вешалки одно из платьев, трикотажное, синее, в тонкую белую полоску. – Не стесняйся.

Я сняла свою штопаную водолазку и натянула то, что велела воспитательница. Платье было совершенно новым, мягкая ткань с теплым ворсом приятно облегала тело.

– Тебе хорошо. – Анфиса Петровна одобрительно кивнула. – Это будет домашнее. А для учебы вон то. – Она вытащила из коробки модную кофточку и приталенный джинсовый сарафан. – Как, нравится?

Я даже ответить не смогла, только кивнула, с восторгом глядя на красивую, чистенькую одежду. Как в сказке о Золушке, которую мне давным-давно читала Макаровна! А Анфиса Петровна и есть та самая фея-крестная.

Видно, физиономия у меня сделалась презабавная – воспитательница снова улыбнулась, потрепала меня по щеке и мягко проговорила:

– Ты меряй, меряй, вдруг не подойдет. Я тогда заменю. – Она помолчала немного, покусывая губы, а потом произнесла, понизив голос: – Как ты на Валюшку мою похожа, одно лицо, ей-богу. И возраст такой же… – Она хотела что-то добавить, но внезапно, точно захлебнулась воздухом, сделала судорожный вдох, махнула рукой и отвернулась к маленькому низкому окошку.

Я ощутила неловкость. Мне показалось, Анфиса Петровна плачет и хочет скрыть это от меня. Но нет: она обернулась, и лицо у нее было совершенно сухим и спокойным.

– Забирай одежду и ступай к себе, – проговорила она все так же мягко и ласково, – сейчас у нас тихий час, ложись, отдохни. А после полдника можешь заняться чем хочешь, почитать, поиграть. Игровая на третьем этаже, попроси девочек, они тебе покажут. Ты в какой палате?

– В пятой.

Воспитательница нахмурилась.

– Это где Караваева и Слуцкая, – произнесла она вполголоса, словно обращаясь к самой себе, – хорошая компания, ничего не скажешь!

Было абсолютно ясно, что ни Света, ни Марина не пользуются любовью Анфисы Петровны.

– Ладно, – она коротко вздохнула, – надо будет переселить тебя при первой возможности, да только сделать это непросто, от нас редко уезжают. Ты вот что, Василиса: будут обижать – не стыдись, жалуйся. Мне, Жанне, Анне Николаевне – это другая воспитательница. Поняла? – Выражение ее лица сделалось суровым и требовательным.

– Да.

– Ну, иди тогда.

Я сгребла в охапку ворох вещей и вышла из кладовки.

Знакомый трехцветный кот был снова на месте, лежал себе, развалившись на коврике, и щурил на меня зеленые глаза. Я решила, что принесу ему с ужина что-нибудь вкусненькое.

Не очень-то мне хотелось возвращаться в палату, особенно после слов Анфисы Петровны о моих соседках. Однако делать было нечего, и я, прижимая к себе новые вещи, снова взобралась на второй этаж, прошла узкий коридор и толкнула дверь с табличкой «5».

К моей радости, на меня больше никто не обратил внимания. Светка лежала на покрывале и лениво листала какую-то растрепанную книжонку, Марина, сидя в коляске, старательно расчесывала щеткой длинные волнистые волосы. Обе молчали.

На ближней к двери кровати сидела еще одна девчонка, с узеньким мышиным личиком и маленькими, испуганно бегающими глазками. В руках у нее был засаленный газетный кулек. Девочка вороватыми, суетливыми движениями доставала семечки, лузгала их с хрустом, а шелуху сплевывала в стакан, стоящий на тумбочке.

– Здравствуй, – поздоровалась я с ней. Она ничего не ответила, глянула затравленно и боязливо и снова полезла в кулек.

Мне вдруг стало до чертиков обидно, даже губы задрожали. Почему, за что они все сговорились против меня? Что я им такого сделала? Не виновата же я, что меня поселили в эту проклятую пятую палату!

Светка внезапно оторвалась от книжки, поглядела на меня и произнесла вполне миролюбиво:

– Да что ты с ней разговоры разговариваешь? Не видишь разве, она тю-тю, с приветом? Только и делает, что семечки свои трескает, аж за ушами хрустит.

Удивленная и ободренная столь неожиданно пришедшей поддержкой, я добралась до своей кровати и принялась расстилать ее. Мне пришла в голову спасительная мысль: может быть, черноволосая Светка не такая уж стервозина, если познакомиться с ней поближе. В конце концов, воспитательница вовсе не обязательно должна быть права в своих симпатиях и антипатиях. Вот и усатая инспекторша оказалась хорошим человеком, а выглядела сущей ведьмой.

– Ты что, спать собралась? – Светка смерила меня насмешливым взглядом и отложила книжку на тумбочку.

– Да, – простодушно подтвердила я, – мне велели лечь в постель.

– Кто велел? Анфиса? – Светка пренебрежительно фыркнула. – А ты и рада стараться. Спокойной ночи, малыши, да?

Я перестала разбирать кровать и уставилась на нее в недоумении.

– Разве можно не слушаться?

– Нужно, детка, – пропела Светка издевательски сладким тоном. – Нужно. Иначе так прижмут к ногтю, не вздохнешь. Вон как ее, – она кивнула на съежившуюся на постели любительницу семечек.

Я растерянно молчала, потрясенная ее словами. Неужели добрая, рассудительная Анфиса Петровна может давить на воспитанников, желать им зла, относиться враждебно? Нет, ни за что.

– Что зыришь? – грубо поинтересовалась Светка. – Не веришь? У Маринки спроси. Скажи ей, Мариш! Всю правду! – Она взглянула на подругу с ожиданием.

Та перестала расчесываться, на лице у нее возникло странное, какое-то потустороннее выражение.

– Зачем ты, Свет, перестань, – проговорила она чуть слышно, с трудом шевеля губами.

– Нет, не перестану! – неожиданно громким, истерическим голосом выкрикнула вдруг та. – Не перестану! Не хочешь, я сама скажу. Все скажу! Как нас тут травят лекарствами, записывают в специальную тетрадь все прегрешения и потом докладывают Базарихе! А она потом…

– Све-ета! – протяжно, навзрыд перебила ее Марина. – Я прошу, не надо! Ну пожалуйста! – Левая щека ее задергалась, губы скривились, лицо стало белым и страшным, как у покойника.

Светка посмотрела на нее с тревогой и нехотя кивнула.

– Ладно. Не буду. Успокойся. – Она нервным, судорожным движением схватила с тумбочки книжку и нарочито сосредоточенно уставилась в нее.

Я постояла еще немного, не зная, как быть, затем все-таки расстелила кровать, разделась и залезла под одеяло. Девчонка с мышиным личиком доела семечки и тоже легла, подсунув под голову сложенные лодочкой ладони.

Светка читала. Маринка давно закончила причесываться и теперь сидела в коляске неподвижно, уставившись глазами в одну точку. Возможно, она так спала. Смотреть на нее было жутковато, и я отвернулась к стенке.

Вскоре веки мои начали тяжелеть и слипаться, я задремала.

Разбудили меня громкие голоса, о чем-то весело переговаривающиеся. Я вскочила на постели, ошалело глядя перед собой.

– Прошнулась, шоня! – произнес знакомый шепелявый голос.

Я обернулась: за столом сидел Влад, напротив него Светка. Сбоку пристроилась в коляске Маринка. Перед всеми троими лежало по кучке карт, а в середине стола красовалась колода с подсунутым под нее червонным королем. Как видно, компания дулась в «дурака».

– Ну ты и спать! – Влад улыбнулся своим щербатым ртом. – Два часа прошло. Поднимайся, пойдем в игровую.

– Не ходи, – тут же попросила его Светка. – Лучше еще сыграем.

– Нет, надоело. – Он вылез из-за стола.

Теперь, когда Влад был без куртки и шарфа, я увидела, что из-под рубашки у него выглядывают все те же «рыцарские доспехи», именуемые директрисой корсетом. Это меня обрадовало: значит, не одна я буду ходить как дура, закованная в гипс до кончиков ушей.

– Я пошел. – Влад направился к двери, на ходу бросив мне: – Давай быстрей.

Он вышел из комнаты. Я поспешно натягивала на себя вещи, боясь встретиться взглядом со Светкой, но все же мне пришлось это сделать. Она смотрела на меня в упор с нескрываемой ненавистью.

– Ну чего тормозишь? Беги, он же тебя ждет. – Она одним махом сгребла со стола карты.

– Погоди убирать, – остановила ее Маринка, – давай еще разок в «дурака».

– Ну давай. – Светка безнадежно махнула рукой и принялась сдавать.

Я крадучись вышла в коридор. Влад стоял возле нашей двери.

– Молодец, – обрадовался он, увидев меня, – не копаешься. Идем, покажу тебе нашу игровую.

Мы поднялись на третий этаж. Коридор там был гораздо просторнее, слева шли такие же палаты, пронумерованные цифрами, а справа на дверях красовались таблички: «Библиотека», «Кабинет музыки», «Изо».

Игровая находилась в самом конце коридора. Влад толкнул дверь, и мы очутились в небольшом уютном зальчике, заставленном стеллажами со всевозможными играми и игрушками. В центре зала в два ряда стояли столы. За ними сидела детвора и увлеченно сражалась в шашки и шахматы. Кое-кто читал, кто-то старательно вырезал фигурки из цветной бумаги. Вокруг царили тишина и спокойствие.

Влад остановился у ближнего к нам стеллажа.

– Умеешь в шахматы? – Он глянул на меня вопросительно.

Я помотала головой.

– А в шашки?

– Нет.

– Понятно. – Он улыбнулся и снял с полки здоровенную деревянную коробку, расчерченную на черно-белые квадраты. В ее брюхе что-то перекатывалась с глуховатым стуком. – Пойдем, научу. – Влад потянул меня за руку к столу. – Вот, гляди. Это доска. – Он раскрыл коробку и вывалил из нее на столешницу черные и белые деревянные кругляшки. – А это – шашки. Их ставят вот так, в два ряда. Видишь?

Я с любопытством следила, как руки Влада проворно и ловко расставляют кругляшки на черных клетках.

– Ты делай то же самое, но со своего края, – приказал он мне.

Я послушно принялась за работу. Вскоре кругляшки стояли строем друг напротив друга, точно две роты солдат перед боем, у меня белые, у Влада – черные.

– Отлично, – похвалил он. – Теперь нужно ходить. Нет, нет, не прямо, а по диагонали. Ну, наискосок, ясно?

– Ясно. – Я кивнула и двинула кругляшок навстречу противнику. Влад в ответ повел вперед свою шашку.

Пару ходов мы проделали молча, затем он перескочил своей шашкой через мою и произнес:

– Видишь, я тебя съел.

– И что теперь? – испугалась я.

– Да ничего. – Он усмехнулся. – Постарайся тоже съесть меня. Подумай, что лучше для этого сделать.

Я тупо смотрела на доску, ничего не соображая. Ясно, мне никогда не научиться этой диковинной игре. Да и вообще никакой, кроме «дурака» – в него-то мы резались с Макаровной почти каждый вечер.

Влад заметил мою растерянность и решительно смахнул шашки с доски.

– Ты чего? – удивленно проговорила я.

– Ничего. Заново начнем. – Он уже опять расставлял фигурки. – Твой ход. Давай.

Я несмело двинула шашку – ту же самую, что и в первый раз. Влад также повторил свой ход. Однако теперь я не просто переставляла шашки, а пыталась следить за действиями своего противника. В какой-то момент мне стало отчетливо видно, что одна из моих фигурок находится под угрозой, и я двинула вперед другую шашку.

– Молодец, – Влад одобрительно кивнул, – думал, не заметишь.

Мне стало весело, я почувствовала нечто вроде азарта.

Эту партию Влад у меня все равно выиграл, как и пять последующих. На шестой у нас вышла ничья, а седьмую он продул.

Лицо у него вытянулось, кончик носа забавно сморщился. Влад стал похож на сердитого взъерошенного воробья.

– Вот это да! – Он смотрел на меня одновременно с насмешкой и уважением. – А говорила «не умеет»!

– Я правда не умела, – пролепетала я. – Сейчас только научилась.

– Так я тебе и поверил, – Влад весело хмыкнул и начал заново расставлять шашки. – Еще хочешь?

– Хочу!

Я выиграла еще три партии.

– Все, хватит, – Влад шутливо поднял руки, – сдаюсь. В следующий раз буду учить тебя в шахматы. Думаю, получится. – Он собрал фигурки в коробку и закрыл крышку. Помолчал немного, потом спросил другим, серьезным тоном: – Как тебе у нас, нравится?

Этот вопрос мне сегодня уже задавали, и я отвечала на него утвердительно. Но сейчас вдруг вспомнила злую и ехидную физиономию Светки, пустые русалочьи глаза Маринки, их слова про Анфису Петровну, и мне стало до жути тоскливо и одиноко. На глаза сами собой навернулись слезы.

Все-таки, несмотря ни на что, я была домашним ребенком, и казенная атмосфера действовала на меня угнетающе.

– Чего ты? – обеспокоенно произнес Влад. – Может, болит что?

Я отчаянно замотала головой.

– По родителям скучаешь, – догадался он. – Так ты не реви, в воскресенье родительский день, они приедут, навестят тебя.

– А можно? – поинтересовалась я сквозь слезы, имея в виду вовсе не мать, а Макаровну.

– Конечно, – Влад пожал плечами. – Тут ко многим приезжают. Марина Ивановна отпускает хоть на целый день.

– И к тебе приедут?

Он коротко вздохнул и покачал головой:

– Ко мне – нет.

– Почему? – с ходу ляпнула я и тут же пожалела о своих словах.

Лицо Влада стало неподвижным, будто каменным, глаза сузились, подбородок напрягся.

– Некому приезжать, – произнес он коротко и жестко. – Мама и папа погибли.

Я смотрела на него во все глаза, ошеломленная услышанным. Надо было, наверное, что-то сказать, но я не знала, что, и потому трусливо молчала. Тогда Влад заговорил сам, тихо, спокойно, практически без эмоций:

– Это было два года назад. Мы с дачи возвращались. Наша «Волга» столкнулась с «КамАЗом». Там водитель выпивший был, уснул за рулем. Родителей сразу убило, на месте. А меня на асфальт выбросило. Руки, ноги целы остались, а вот позвоночник… – Он задумчиво потрогал выглядывающий из-под воротника корсет. – …короче, перелом верхнего отдела. Полгода ходить не мог, потом потихоньку начал, сначала с палочкой, после так.

Я вспомнила, как резво он бежал за Светкой по «ручейковому» «коридору», и не поверила собственным ушам. Мне показалось странным, что Влад рассказывает обо всем с таким удивительным спокойствием. Мелькнула мысль: может, его родители были не такими уж хорошими, вроде моей матери.

И тут мой взгляд случайно упал на его руки: они сжимали коробку с шашками, давили на нее с такой силой, словно хотели проломить насквозь расчерченную на квадраты крышку.

Я поняла, что спокойствие Влада лишь внешнее, умело сыгранное, достигнутое невероятным напряжением воли. Мне стало стыдно за свои слезы, за то, что Влад пытается вести себя как взрослый, утешает меня, а я выставляюсь маленькой, беспомощной дурехой.

Я решительно шмыгнула носом и произнесла:

– Прости.

– За что? – не понял он.

– За глупые вопросы.

– Ты же не знала. – Влад расцепил руки и отодвинул от себя доску.

– Ты дружишь со Светкой? – вырвалось у меня неожиданно.

– Со Светкой? – Он глянул на меня с недоумением. – Да так. Можно сказать, дружу. А что?

– Ничего, – проговорила я тихо, сквозь зубы.

Влад усмехнулся.

– Понятно. Значит, не приняли они тебя. Так?