Мрачный залив

4

Я возвращаюсь домой еще до рассвета, но Сэм уже на ногах; входя, я слышу, как он принимает душ. Кладу сумку, сбрасываю куртку и тихонько иду по коридору. Проверив, как там дети, обнаруживаю, что они все еще крепко спят, и тогда я прохожу в кабинет. Тревога Кец передалась и мне, и хотя я сильно устала, я не могу лечь и подремать еще полчаса. Я не могу удержать Ланни от глупого риска, но, может быть, если смогу хоть немного облегчить тяжесть, лежащую на плечах Кеции, то буду чувствовать себя не настолько беспомощной.

Открываю свой ноутбук и ввожу логин и пароль, подключаясь к рабочему серверу. Одна из сомнительных привилегий моей работы – возможность по номеру сотового телефона отследить его появление в радиусе действия той или иной вышки связи, а иногда – только иногда – проследить за его движением. Это не совсем законно, но подобные службы дают возможность воспользоваться лазейками в законодательстве, если ты знаешь, на какие кнопки нажимать. Это черный ход для таких людей, как я, – для тех, кто умеет им воспользоваться.

Кеция переслала мне текстовую транскрипцию звонка и аудиофайл. Я переношу то и другое на свой ноутбук и щелкаю по обоим файлам. Слушая запись, одновременно читаю транскрипцию.

– «Девять-один-один» слушает, что у вас случилось? – Меня всегда изумляет, сколько скуки и нетерпения одновременно звучит в голосе большинства операторов экстренной службы. И мужчины, и женщины – на этот раз я слышу низкий мужской голос – отвечают на звонки с отчужденностью, которой я иногда завидую. – Алло?

Второй голос слышится слабее, но мне кажется, что он тоже звучит достаточно низко. «Мужчина?» – думаю я.

– Нужна-а, чтобы кто-то приехал на пер’кресток Криз-роуд и Пожарной просеки двена-адцать, – говорит он. – Тут что-то творитсо.

Самое важное, что я выношу из этой фразы, – то, что акцент фальшивый. Очень фальшивый. Определенно плохая попытка изобразить сельский южный говор. Даже у Ви Крокетт, которая разговаривает с самым ужасным акцентом, какой я слышала, эта фраза не прозвучала бы так.

– Что происходит, сэр? – Судя по голосу оператора, ему абсолютно все равно. Но он, по крайней мере, спрашивает.

– Там машина оста-ановилась, я слышал крик. Если женщина за рулем тута одна, всякое может случитцо. Лучше прислать кого-нть.

Я напрягаюсь. До этого момента звонивший не упоминал о женщине. Да, он мог слышать крик. Но все равно в этой фразе есть что-то странное. Так же, как и в его тоне… почти безэмоциональном.

– Сэр, вы можете описать машину или водителя… – Возможно, оператор тоже что-то уловил, потому что в его голосе неожиданно прорезается заинтересованность и даже беспокойство.

Но звонивший уже вешает трубку. Я слышу, как оператор пытается перезвонить ему. Никто не отвечает. Но оператор все же сумел засечь номер, и я смотрю на запись в текстовой транскрипции. Есть. Кеция почти наверняка права: это, скорее всего, одноразовый телефон, но, по крайней мере, я смогу проследить, в радиусе действия каких вышек он отмечался, если звонивший не избавился от него немедленно.

Вхожу в поисковую систему, созданную по заказу Джи Би Холл, и вызываю частную программу; она подключена ко всем операторам в регионе и очень помогает в нашей работе. Как я и говорила: не совсем легальное ПО, но и не нелегальное. Это весьма темный оттенок серого, который рано или поздно будет полностью запрещен новыми законами, однако правительство работает слишком медленно, чтобы успеть за многочисленными инновациями в области информационных технологий. Частным детективам не нужны ордера и гарантии – хватает и пользовательских сообщений, раз уж мы платим за использование данных.

Я ввожу телефонный номер в нашу базу данных в другом окне, но, как и ожидалось, на этот номер не зарегистрировано ничье имя или адрес. Я снова переключаюсь на программу отслеживания и пробую задействовать ее.

Слежу, как программа подсвечивает путь звонка. Ничего удивительного в том, что он идет через вышки вблизи озера Стиллхауз, но интересно другое: когда звонок поступает, телефон уже движется прочь от того пруда, где была обнаружена машина, – и совсем по другой дороге, чем та, возле которой находится пруд. Логично предположить, что автомобиль звонившего сделал как минимум один поворот, удаляясь от места преступления… если он вообще был на той дороге. Человек продолжает двигаться, но не в сторону Стиллхауз-Лейк и не в сторону Нортона. Он придерживается узких проселочных дорог, потом сворачивает на восток.

У меня возникает неприятное предчувствие, когда я вижу, как объект целенаправленно движется вперед. Я знаю, куда он направляется, – и, конечно же, сигнал засекается вблизи от крупной автострады.

Потом я полностью теряю след. Звонивший наверняка выключил телефон и вытащил аккумулятор; он должен был сделать это перед тем, как выехать на шоссе. Направился он на север или на юг? Я никак не могу это узнать, если он не включит телефон снова.

«Если только он уже не выбросил его», – думаю я. Представляю, как он опускает окно и швыряет телефон на обочину дороги. Я отмечаю координаты последнего сигнала. Возможно, следует взглянуть на это место. Если Кец сможет найти сам телефон, в нем могут оказаться логи звонков, фотографии, текстовые сообщения, другая интересная информация – и, может быть, на нем остались следы ДНК, не говоря уже о старомодных отпечатках пальцев.

Этот человек явно развлекался – так мне кажется, – и по коже у меня пробегают мурашки. Он сказал вполне достаточно, чтобы подразнить экстренные службы, но недостаточно, чтобы выдать что-то полезное. Честно говоря, я искренне удивлена, что оператор 911 вообще выслал патруль или что окружному копу повезло засечь утонувшую машину. Господь желал, чтобы этих детей нашли? Но что насчет водительницы машины? Я представляю, как мать, связанная, с кляпом во рту, извивается на заднем сиденье другой машины, полузадушенно крича от страха за своих дочерей. Надеюсь, она не знает, что с ними случилось… хотя не ведаю, что мучительнее: быть в курсе, какая судьба постигла ее детей, или понятия не иметь об этом. Я не могу себе этого представить – и не хочу представлять. Это слишком близко мне. Я искренне думала, что когда мои дети вырастут и станут более независимыми, я буду меньше тревожиться о них. Вместо этого я обнаружила, что без конца перелистываю в уме каталог всевозможных несчастных случаев, и теперь он стал намного обширнее, чем прежде, потому что я не могу защищать своих детей так, как защищала раньше.

Может быть, я ошибаюсь насчет похищения. Есть другая, более жуткая вероятность: что сама эта женщина направила свою машину в мутную воду пруда и смотрела, как ее дети страдают и умирают. А потом уехала прочь на другой машине, которая уже ждала ее поблизости…

Не хочу даже думать, какой из вариантов хуже.

Но в таком случае – зачем звонить в 911?

Я прикладываю к электронному письму всю информацию, которую мне удалось добыть, и пересылаю его Кеции – с примечанием, что если ей что-нибудь понадобится, я всегда на связи. Пока ответа нет, но я и не жду его. Надеюсь, что она закончила с обследованием места преступления и смогла хоть немного отдохнуть… но знаю, что это маловероятно. Если совершено убийство, следователям нужно действовать быстро.

Я вздыхаю, встряхиваюсь и собираюсь закрыть ноутбук, но мое внимание привлекает сигнал о поступившем сообщении. Оно пришло с незнакомого адреса, но я время от времени получаю что-нибудь от других детективов – обычно это клиентские запросы или данные; в последнее время таких сообщений стало больше. Я смотрю на сообщение, и оно меня не особо беспокоит; тролли, которые преследовали меня и детей, похоже, переключились на другие объекты, хотя некоторые из них время от времени все равно норовят потыкать в меня палочкой.

Я слишком поздно понимаю, что это сообщение – не клиентский запрос. Не от коллеги или другого детектива.

Теперь уже слишком поздно останавливаться и не читать его, поэтому я продолжаю.

Ты всегда в моих мыслях. Хотя, на самом деле, не в первых строках этого списка. Какое странное совпадение, что наши пути пересеклись сейчас… Это делает все куда более сложным и куда более интересным.

Единственное, что меня удерживает, это сомнение – сомнение, действительно ли ты виновна и действительно ли помогала Мэлвину Ройялу совершать те ужасные преступления. Но у меня есть достаточно причин считать тебя виновной. Я знаю, что один раз тебе все сошло с рук. Проверим, действительно ли ты невиновна, Джина Ройял. Раз и навсегда.

Надо отдать ему должное – он красноречив. Правильные, грамотные обороты речи, что весьма необычно для таких посланий. В письме нет фетишизации, которой грешит большинство других троллей; он не рассказывает мне, как намеревается мучить меня, убить меня, убить моих детей. В этих строках есть некая взвешенная рациональность, которая тревожит меня сильнее, чем все стандартные фантазии об убийстве и мести.

Я смотрю на его протокол отправителя, но это лишь безликий набор букв и цифр. Большинство троллей весьма беспечны в том, что касается поведения в Интернете. Они используют свои не особо хитрые фальшивые идентификаторы – полностью или частично – в других, более обычных местах. Я так поймала одного, который просто поменял две цифры в конце своего сетевого псевдонима и писал под ним на хоккейных форумах, используя обычный протокол; по этим данным я смогла отследить его настоящее имя, адрес и место работы. Я ничего не делала с этой информацией, просто сохранила ее… на тот случай, если дальше будет хуже.

На данный момент я выследила примерно шестьдесят процентов своих преследователей. Остальные сорок умнее, хитрее и лучше умеют троллить. Но в конце концов они или тоже облажаются, или соскучатся и переключатся на что-то еще. Я играю в игру, занимающую много времени.

Но не уверена, что этот конкретный тролль такой же, как остальные. Он тревожит меня на совершенно иной лад. Он оригинален. И умен. Мне нужно воспринимать его всерьез. И еще мне нужно сказать Сэму и предупредить полицию Ноксвилла.

Я распечатываю послание на принтере и закрываю ноутбук. Остается еще полчаса до того времени, как мне нужно будет готовить завтрак и будить детей – а это всегда нелегко, учитывая, что все они «совы». У меня отличные дети, они очень любят друг друга, но сейчас находятся в том возрасте, когда каждая мелкая обида кажется смертельной раной, и в последние несколько дней посещают школу еще более неохотно, чем прежде. Мне казалось, что они хорошо приспособились к новому месту жительства, новым школам, новым друзьям… но я постоянно беспокоюсь – не упустила ли я чего-нибудь?

Уделяю минуту на размышления об этом, потом тянусь за телефоном и набираю номер.

– Офис доктора Кэтрин Маркс, чем могу вам помочь? С вами говорит ее секретарь.

Конечно же, еще слишком рано для того, чтобы доктор Маркс была у себя на работе. На миг я чувствую себя глупо, но потом понимаю, что просто туплю от усталости. Я слишком мало спала, и мне нужно больше кофе.

– Здравствуйте, – говорю я. – Мне просто нужно записаться на прием к доктору Маркс для семейной консультации на этой неделе. Гвен Проктор, я уже клиент доктора Маркс.

– Хорошо, могу вас записать. Это срочная необходимость, мэм?

– Нет.

«Надеюсь».

– В среду в четыре часа подойдет? Кто из ваших родных, кроме вас, будет присутствовать?

– Я, Сэм Кейд и наши дети Ланни и Коннор Прокторы.

Мне кажется, будет лучше, если мы сделаем это вместе. У меня ощущение, будто между нами пролегают трещины – тонкие, почти незаметные. Я хочу не дать им разрастись. У детей уже есть свои терапевты, но мы с Сэмом посещаем Кэтрин Маркс довольно регулярно, чтобы попытаться справиться с нашими глубоко укоренившимися травмами.

Никто из нас не отрицает эти травмы.

К тому моменту, как я подтверждаю время назначения, Сэм выходит из ванной, обмотавшись полотенцем, на его мокрых волосах блестят крошечные капельки воды. Честно говоря, выглядит он невероятно, и я, сидя на кровати, бесстыдно глазею на него, пока он сбрасывает полотенце и протягивает руку за одеждой. Сэм это замечает.

– В самом деле? – спрашивает он с поощрительной ноткой. – Ты же знаешь, что я не могу опаздывать. Частный клиент, деньги на счету…

– Знаю, – отвечаю я. – Просто наслаждаюсь зрелищем.

Мы отлично понимаем друг друга – по крайней мере, в большинстве случаев. Иногда возникает непонимание, это неприятно, но не в таких же мелочах? Мы уже давно миновали эту стадию. Это мило и даже весело.

– Как дела у Кец? – спрашивает Сэм, натягивая через голову синюю футболку. – Обычно она не звонит тебе в такое время.

– На нее свалилось трудное дело, – отвечаю я ему. – Ты, наверное, услышишь об этом в новостях. Погибли две маленькие девочки – они были пристегнуты на заднем сиденье машины, утонувшей в пруду. Водитель так и не найден.

Сэм медлит, прежде чем надеть поверх футболки фланелевую рубашку.

– Его – или ее – похитили? Или ты считаешь, что это был несчастный случай? Или что еще?

– Бог знает, – говорю я. – Звонок в «девять-один-один» был, несомненно, подозрительный. Жутковато даже слушать его.

– И Кец попросила тебя помочь?

Я пожимаю плечами и не отвечаю, потому что не знаю, насколько глубоко окажусь втянута в это дело. Сэм присаживается, чтобы зашнуровать ботинки.

– А какие у тебя планы на день? – спрашиваю я.

– В восемь тридцать частный урок. Клиент обучается нормально, неожиданностей быть не должно. После обеда – занятия на симуляторе для «А-триста двадцать».

Я знаю, что симуляторы сильно выматывают, но Сэм по большей части наслаждается ими. Стресс создает тот факт, что все занятия записываются в его личное дело и влияют на его возможность добиться того, к чему он стремится. Однако я знаю, что он упорен и хорош в своем деле. У него все будет в порядке.

Размышляю, не рассказать ли ему о новом опасном тролле, но, честно говоря, не хочу отравлять Сэму весь день. Лучше поговорить об этом вечером, когда мы оба будем дома, отдыхать от дневных хлопот.

Я направляюсь в кухню. Сегодня моя очередь готовить завтрак, и я делаю яичницу с беконом и тосты. Сэм быстро ест и уходит. Дети, как обычно, не желают просыпаться, но я заставляю их встать и одеться, а потом удостоверяюсь, что они съели достаточно, чтобы им хватило сил на долгий день в школе. Слава богу, они почти не упрямятся.

Дети еще не заканчивают завтракать, когда раздается звонок в дверь, и мне приходится отключить сигнализацию, чтобы впустить Ви Крокетт. Она одета в пижаму, на ней огромные и нелепые домашние тапки в виде ступней «снежного человека»; бог весть, как она добралась сюда, потому что наш дом находится в пяти кварталах от ее маленькой дешевой квартирки. Вероятно, пришла пешком. Ви плевать хотела на то, что думают люди. Эта мрачная защитная манера присутствовала у нее всегда: с того момента, как я впервые увидела ее в Вулфхантере, когда Ви была неправедно обвинена в убийстве собственной матери. По мере взросления эта черта ее характера только усилилась. Теперь она уже почти взрослая.

Взрослая девушка, которая носит на улице огромные, потрепанные домашние тапки в виде лап йети…

– Завтрак? – спрашиваю я ее. Она зевает и кивает. На ее лице все еще видны следы блестящего макияжа после ночной тусовки в клубе. Ланни, по крайней мере, полностью смыла свою раскраску. – Тебе повезло, что хоть что-то осталось.

– Я не привереда, – отвечает Ви и подмигивает Ланни. – Сойдет что угодно.

– Скажи мне, что ты не шла всю дорогу вот в таком виде, – просит Ланни, когда Ви придвигает к столу стул Сэма, а я ставлю перед ней чистую тарелку. Вид у моей дочери неподдельно обеспокоенный, но Ви не отвечает, только набрасывается на яичницу с беконом, словно изголодавшаяся волчица. Кое-какие хорошие манеры у этой девушки есть, но обычно она не утруждается их показывать. И, честно говоря, есть что-то приятное в том, чтобы наблюдать за человеком, настолько полно живущим в настоящем – в этом конкретном моменте. Это, однако, не значит, что я не тревожусь о ней и о ее влиянии на мою дочь.

– Слушай, миз[4] Пи, – произносит Ви, – у вас нет кетчупа к яичнице?

Я протягиваю ей кетчуп, пытаясь подавить содрогание.

– Ви, что ты делаешь сегодня?

– Ничо. – Она сует в рот порцию яичницы, политой кетчупом. – Воюю с патриархатом.

– Воюешь тем, что нигде не работаешь? – замечает Коннор. – Нормально.

– У меня есть работа, – отмахивается она от его слов. – По крайней мере, подработка.

Если это правда, то для меня это новость. С тех пор, как Ви добилась эмансипации, она пытается устроиться на ту или иную работу… спорадически. Мы дали ей денег, чтобы внести депозит за квартиру, и она сама добывает арендную плату – по счастью, невысокую. У нее вроде бы все в порядке. Я ей не мать и достаточно хорошо знаю ее, чтобы понимать: ей не понравится, если я буду давить на нее и расспрашивать ее. Вместо этого я наблюдаю. Не похоже, чтобы она была под воздействием алкоголя или наркотиков, и это хорошо. Я не могу удержать ее от того, что она намеревается делать, но должна дать ей понять, как я за нее беспокоюсь. И Ви действительно меня слушает. Она уже не то дикое, злобное, временами жутковатое дитя, с которым я познакомилась в Вулфхантере, – по крайней мере, отчасти.

Я рада прогрессу, пусть даже он идет мелкими шажками.

– Я получила письмо, – неожиданно объявляет Ви, достает из кармана пижамы упомянутое письмо и подталкивает его ко мне по столу. – Наверное, тебе надо его увидеть.

– Настоящее бумажное письмо, – замечаю я. – Ух ты, как старомодно!

– А то. – В ее выражении лица сквозит какая-то мрачность. Я смотрю на конверт; на нем аккуратно выведены имя и адрес Ви, но адреса отправителя нет. Достаю тонкий тетрадный листок и разворачиваю его.

Дорогая Вера Крокетт!

Не позволь себя обмануть. Они не те, кем ты их считаешь.

И все. Как и следовало ожидать, подписи нет. И штампа на конверте тоже.

– Он пришло к тебе на дом?

– Угу. Этот козел знает, где я живу, и прицепил свою писульку к той ржавой штуке на двери, где вешают квитки о просрочке платы и все такое.

– Как ты думаешь, о ком он говорит?

Ви возводит глаза к потолку.

– Что, обязательно надо это проговаривать? У меня тут не так-то много друзей. По-моему, все ясно.

– Ты считаешь, что это о нас? Обо мне и детях?

– Ясен перец.

Я откладываю письмо и конверт в сторону. Они пойдут в мой архив. Я знаю, что это проблема, но пока не знаю, насколько серьезная.

– Ви, ты знала, что такое может случиться. Ты постоянно приходишь к нам, гуляешь с Ланни. Ты засветилась в новостях. Рано или поздно кто-то из троллей должен был заинтересоваться тобой. Хорошая новость в том, что девяносто пять процентов этих людей – трусы, которые не осмеливаются что-то предпринять. Они чувствуют себя храбрыми и крутыми, угрожая издали. – Это правда. Но я хорошо понимаю: это письмо не было прислано издали. Оно было прикреплено к ее двери. – Если ты хочешь, чтобы я отнесла это в полицию…

Хотя я отлично знаю, что ноксвиллская полиция просто отмахнется. В письме даже нет никаких угроз и каких-либо прямых утверждений. Просто расплывчатые фразы.

– Нет! – резко выпаливает она, как я и предполагала. – Сама разберусь.

Ви слишком много общалась с полицией за свою недолгую жизнь, а в Вулфхантере копы были такими же сволочами, как и преступники – а то и похуже. Она не поверит человеку с жетоном, разве что в совершенно безвыходной ситуации. И, честно говоря, на этот раз подобное обращение было бы совершенно бесполезным.

Ланни берет Ви за руку и сжимает, успокаивая куда эффективнее, чем могла бы сделать я. Ви широко ухмыляется ей и складывает измазанные кетчупом губы, как для поцелуя. Ланни отшатывается.

– Фу! – восклицает моя дочь. – Какая гадость! Нет.