Обреченные стать пеплом
Осознав, что моё и без того жалкое существование теперь ещё и обременено неосознанным, и совершенно неконтролируемым чувством белой зависти, я, как только доктор Аддерли ушёл, в который раз сжалась под одеялом в сморщенный комок боли.
Шёл второй день моей болезненной менструации, ежесекундно напоминающий мне о моей внезапно приобретённой ущербности. Оставалось подождать ещё чуть-чуть, и станет легче. Определённо станет. Так вновь наступившей ночью говорил мне Робин, четыре часа просидевший у моей койки, до тех пор, пока я, проснувшись в половину четвёртого от зова мочевого пузыря, не отправила его спать.
Я верила Робину, хотя и не была уверена в том, что он это осознавал. И если он говорил мне, что скоро мне станет легче – я ни на секунду не подвергала сомнению это его заключение. Значит, действительно станет. Значит, действительно скоро. Иначе не может и быть. Ведь так говорил мне Робин.
Глава 11.
Менструация закончилась спустя трое суток, а вместе с ней прекратились и боли. Все три ночи Роб приходил ко мне и проводил со мной несколько часов, пока я не начинала его прогонять, но лишь потому, что желала, чтобы он выспался, а не потому, что действительно желала, чтобы он ушёл. Он по прежнему приходил по ночам, не желая сталкиваться с моими родственниками, и я, сама того не понимая, с какого-то момента начала ожидать скорейшего наступления ночи. Сегодня, после трёх ночей безвылазно проведённых в постели, я планировала уговорить Робина на маленькую диверсию и прогуляться с ним не на нашем этаже, а этажом ниже, поэтому сегодня я особенно сильно ожидала его прихода.
Часы показывали десять часов – слишком рано для Робина, но, услышав звук открывающейся двери, я почему-то ни на секунду не усомнилась в том, что это пришёл именно он. Прежде, чем он успел войти в палату, минув короткий коридорчик, я, улыбаясь, оторвала взгляд от новостной колонки Лондонского журнала моды:
– Ты как раз вовремя… – заулыбалась я, но вдруг, подняв взгляд, осознала свою ошибку.
Это был не Робин. Это был Дариан. Моя улыбка моментально рассыпалась в прах.
– Кого-то ожидаешь? – невозмутимо поинтересовался он, продолжая приближаться к моей койке. В руках у него был бумажный белый пакет, из которого торчали свежие фрукты, на него я и перебросила свой взгляд, чтобы не смотреть на нежданного гостя. – Явно не меня. Насколько я помню, я всегда появлялся на твоём горизонте в самый неподходящий момент… Так кого ты ждёшь? – поставив пакет на тумбочку, Дариан сел на стул справа от койки и невозмутимо посмотрел мне прямо в лицо.
– Чем был занят? – сдвинув брови, я перевела взгляд на свои сцепленные пальцы рук.
– Да так… Были дела…
Это было неожиданно, но Дариан явно не хотел отвечать на мой вопрос не меньше, чем я на его. Именно поэтому моё внимание на этом, казалось бы незначительном, вопросе и зациклилось. Так чем же он был занят?..
Дариан достаточно быстро вернул меня в реальность.
– Как себя чувствуешь? – продолжил совершенно невозмутимым тоном он, но я вдруг поняла, что совершенно не представляю, как поддерживать с ним разговор.
– Нормально, – скупо выдавила я, машинально отведя взгляд в сторону.
На несколько секунд я задумалась над тем, что бы я могла ему ещё сказать, но достаточно быстро поняла, что на самом деле мне больше нечего добавить.
– Говорят, у тебя была болезненная менструация, – немного помолчав, вдруг решил продолжать Дариан.
Точно, он ведь не знал об этом… Ему об этом рассказали. Так где он был, когда меня разрывало от боли? Где была я или, например, Робин, я знала, но где был он?.. Я сжала зубы крепче.
– Ничего сверхъестественного, – с трудом пересилив себя, наконец выдавила я.
Наступила тишина.
Мы промолчали пару минут, и всё это время, пока я смотрела в одну точку своих скрещённых пальцев рук, Дариан внимательно рассматривал моё сосредоточенное лицо. Я готова была промолчать так целый час, если бы это помогло мне выпроводить его, но, по всей видимости, к этому не был готов Дариан.
– Таша, нам многое необходимо обсудить, но не думаю, что это должно произойти в стенах этого заведения. У нас всё обязательно наладится, нам просто необходимо время.
Странно, но я ему не верила. Раньше, возможно, верила, но сейчас… С какой стати я вдруг могла бы ему поверить? Он не был Робином. А тот, кем он был, всегда ставил свои желания и волю выше моих.
Я резко повернула голову и взглянула Риордану в глаза, чтобы сказать ему что-то подобное, но моё сердце внезапно кольнуло и слова запнулись на стадии их формирования. Огромные сине-голубые глаза, так часто смотревшие на меня с неприкрытым желанием, злостью, вызовом, огнём, сейчас топили меня своей нежностью, в которой я не нуждалась, если только не хотела утонуть захлебнувшись собственными слезами.
– Уходи, – резко отвернувшись, неожиданно осипшим от боли голосом произнесла я, вновь уставившись на свои сцеплённые пальцы.
– Почему ты меня постоянно прогоняешь? – откинувшись на спинку стула, тяжело вздохнул он.
– Потому что ты постоянно делаешь мне больно, – я всё ещё находила в себе силы, чтобы говорить достаточно ровно, хотя и делала это приглушённо.
– Как будто ты всё это время не делала больно мне, – спокойно отвечал Дариан. – Тебя вообще возможно сделать счастливой, перед этим не сделав тебе больно? Расскажи мне как, и я это сделаю.
– Не нужно пытаться сделать меня счастливой, если не знаешь как, – я сглотнула комок боли.
– Ах ты… – Дариан вспыхнул в резко возникшем в нём порыве злости, но именно в этот момент входная дверь скрипнула, что не позволило Дариану продолжить откровенничать со мной в своих эмоциях.
На сей раз это был Робин. Он вошёл в палату непринуждённым шагом, сжимая в руке свёрнутую в трубочку газету. Встретившись взглядом с Дарианом, рука которого лежала в сантиметре от моего бедра, он перевёл взгляд на меня и, совершенно спокойным тоном произнёс:
– Что ж, пожалуй я зайду позже.
Таким же непринуждённым шагом, каким и вошёл, Роб вышел из палаты, оставив за собой шлейф душащей тишины.
– Парень, который вытащил тебя из машины? – спустя несколько секунд, бесцветным тоном поинтересовался Дариан, что могло означать, что он недоволен тем фактом, что меня посещает некто, с кем он не знаком. Старанно, но он, словно так же, как и я, не узнавал в яркой внешности этого “парня” звезду английского футбола. Я не нашлась, что ответить, поэтому просто продолжила молчать. – И часто он к тебе заходит? – на последнее слово в своём вопросе Дариан сделал слишком заметное ударение.
Я хотела ему ответить, что Робин навещает меня куда чаще, чем он, но побоявшись того, что мои слова побудят Дариана посещать меня чаще, скупо выдавила:
– Впервые, – солгала я, и Дариан это сразу же заметил, поэтому я мгновенно приняла защитную стойку. – Я больше не собираюсь перед тобой отчитываться. Пусть этим занимается медицинский персонал или просто прохожие, не имеющие ко мне никакого отношения, – я специально сделала акцент на последних, пытаясь ввести Дариана в заблуждение относительно Робина. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы эти двое столкнулись в диалоге. – Это был долгий день. Я устала и хочу спать, – коротко подытожила я.
Ещё несколько секунд испепеляя меня взглядом, Дариан наконец поднялся и, настолько неожиданно и крепко поцеловал меня в макушку, что я не успела хоть как-то на это отреагировать. Он вышел из палаты шагом, красноречиво говорящим о его недовольстве и о том, что он обязательно вернётся за реваншем. Но не сегодня. На сегодня я была свободна. Поэтому, подождав ещё пару минут, я выскользнула из-под одеяла и, прихрамывающим шагом, направилась в палату Робина. Он меня ждал.
Робин ни слова не спросил у меня о Дариане. Вместо этого он предложил мне чашечку настоящего чая, а не того, что мы иногда выпивали из аппарата горячих напитков. Выпив целых три чашки, я словно наполнила свои вены свежим кислородом и даже слегка приободрилась, но ненадолго.
– Ты читала утреннюю колонку Лондонского обозревателя? – с любопытством посмотрел на меня Роб, и я машинально бросила взгляд на газету, лежащую на журнальном столе в виде свернутой трубочки. Именно с этой газетой Робин сегодня пришёл ко мне и застал меня в обществе Дариана, я была в этом уверена.
– Случилось что-то важное? – без единой беспокойной мысли предположила я.
– Возможно только для некоторых… В частности, для тебя, – Робин протянул мне газету.
Фотография Стивена Эртона на весь разворот страницы ввела меня в оцепенение, поэтому я не сразу прочла крупный заголовок статьи: “Разорившийся акционер компании *** Стивен У. Эртон найден застреленным неподалёку от аэропорта Рио-де-Жанейро”. Всё, что я поняла из длинной, тяжеловесной статьи, никак не желающей проникать в мой распалённый мозг, это то, что предполагаемая версия смерти С. У. Эртона: расправа. Вот только речь шла о расправе со стороны наркодилеров, с которыми Эртон, предположительно, был как-то связан. Версия шитая белыми нитками. Это можно было заметить даже невооруженным взглядом, не то что моим, замыленным на фоне происходящего сейчас в моей жизни хаоса.
– Дариан ничего тебе об этом не говорил? – вдруг поинтересовался Робин, когда я положила газету себе на колени.
До сих пор я не понимала, что всё это время Роб пристально наблюдал за моей реакцией. Значит, Робин был в курсе Эртона. Откуда?.. Не важно… Это могло всплыть где угодно и когда угодно: так же, как он узнал и о моём имени.
Правда заключалась в том, что Дариан ничего не сказал мне о летальном исходе Эртона в этой истории. Ни единого словечка или хотя бы намёка. Тишина.
Не в силах сказать об этом Робину, я, сглотнув комок из боли и напряжения, лишь отрицательно покачала головой…
Вместо того, чтобы быть со мной рядом, Дариан выбрал месть. Причём жестокую…
Что ж, он отомстил, и теперь я не сомневалась в том, на что он способен. Как и в том, что он выбрал не меня… В его списке срочных дел нашлось нечто более важное, чем моя жизнь, и этим “чем-то” оказалась смерть Стивена Эртона.
К глазам начали подступать слёзы, и я в очередной раз сглотнула комок, вставший поперёк моего судорожно сжимающегося горла. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, и Роб, всё это время внимательно наблюдавший за мной, любезно предоставил мне это время.
Наконец, окончательно придя в себя, я отложила противную мне газету на стол и приняла предложение Робина прогуляться по коридору. В момент, когда мы поднялись, чтобы покинуть палату, он проницательно посмотрел на меня сверху вниз и вдруг произнёс:
– Мне сегодня сказали, что я с “феноменальной скоростью” иду на поправку. Возможно, меня скоро выпишут.
То ли я всё ещё не отошла от новостей о судьбе Стивена Эртона, то ли я всё ещё была слишком зациклена на мыслях о Дариане, а может быть дело было совсем и не в этом, только, услышав новость о скорой выписке друга, я почему-то совсем не обрадовалась. Мало того, ещё чуть-чуть, и я бы даже, наверное, огорчилась, но вдруг передумала.
– Что ж, я рада за тебя, – улыбнулась я максимально неискренней улыбкой, чего совершенно не осознала. – Прогуляемся сегодня подольше, а-то вдруг завтра уже не увидимся?
Что за день-то сегодня такой?!..
Робин согласился прогуляться подольше, но я вдруг словила себя на мысли о том, что на самом деле единственное, чего я хочу – это лечь в постель. Поэтому не прошло и часа нашей “прогулки”, как я отпросилась у него спать. В итоге эта наша встреча получилась самой короткой на протяжении всего нашего знакомства.
Робин шёл на поправку, и я с этим ничего не могла поделать, и даже если бы могла, точно не пожелала бы ему вреда, лишь бы только он каждую ночь приходил гулять со мной по сумрачным коридорам больницы.
Жизнь вокруг меня продолжалась, и она, определённо, когда-нибудь продолжится и у меня. Жду не дождусь…
Хотя это и есть самая откровенная ложь всей моей жизни. Ничего я на самом деле не жду.
Глава 12.
В июне неизменно ровно тридцать дней: ни днём меньше, ни днём больше. Тридцатое число – последний день первого месяца лета. И всё равно я напрочь забыла о встрече, назначенной мной немногим больше четырёх месяцев назад. Поэтому, когда Миша вошла в мою палату, я сначала испугалась, на мгновение решив, будто у меня начались галлюцинации, и я начала сама себе мерещиться. Впрочем, Миша, не смотря на внешне заметные изменения в положительную сторону, всё ещё выглядела похуже меня, так что я быстро осознала, что ко мне явилась вовсе не миссис Паранойя, жена Маразма, а моя сестра.
– Хреново выглядишь, – криво ухмыльнулась она.
– Обычно эти слова говорила тебе я, – улыбнулась в ответ я, и мы вдруг совершенно неожиданно, словно по какому-то наитию, и совершенно непринуждённо, словно проделывали это при каждой нашей встрече, обнялись.
Наконец отстранившись, Миша обошла мою койку, поставила пакет с угощениями рядом с тумбочкой и, сев на стул, посмотрела на меня.
– Принесла фрукты? – решила для начала уточнить я.
– Фрукты тебе будет носить Пандора или Пени. Я принесла тебе шоколад.
– Шоколад? – я едва ли не впервые за долгое время своего общения с кем-то из родственников улыбнулась так искренне. – Это и вправду что-то новенькое. Мне только фрукты и приносят.
– Бельгийский, – заигрывающе задвигала бровями Миша, достав из пакета золотистую коробочку трюфелей.
– Жаль, что я к тебе не была так добра…
– Замолчи, – резко оборвала меня Миша, после чего неожиданно положила мне руку на голову. – Ты малявка. Если ты и позволила себе забыть о том, что ты младшая, так я вернулась, чтобы напомнить тебе о твоём месте.
– Ты старше меня всего на две минуты, – стряхнула её руку со своей головы я.
– И всё же этих двух минут мне хватило, чтобы стать старшей, – удовлетворённо ухмыльнулась Миша, после чего отстранившись на спинку стула, и её улыбка вдруг начала таять. – Таша, я чиста… Полностью. Впервые за последние девять лет.
Я помолчала несколько секунд, после чего попыталась максимально аккуратно спросить:
– Мы ведь избежим рецидива?
– Избежим, – слишком самоуверенно ответила Миша, на что я не смогла не обратить её внимание.
– Ты так в этом уверена?
– У меня есть гарантия…
– Гарантия? – мои брови удивлённо поползли вверх.
– Об этом я расскажу тебе позже, – Миша сдвинула брови, точь-в-точь как иногда это делала я, после чего посмотрела на меня моим же внимательным взглядом. – Ты когда-нибудь слышала о Паскале Фримане, учёном-астрономе, благодаря трудам которого недавно в Австралии создали сверхмощную базу для изучения космического пространства? Недавно сороколетие отметил, но, боюсь, в одиночестве, так как всю свою жизнь посвятил науке, случайно или специально забыв обзавестись семьёй.
– Слышала о нём, но только однажды, так что ничего не могу тебе о нём сказать, – спокойно пожала плечами я.
– А помнишь Трумана Торнтона?
– Торнтоны жили на соседней улице, – сдвинула брови я, не понимая, к чему сестра ведёт весь этот странный разговор. – Труман был средним из трёх сыновей? Все голубоглазые, смазливые блондины, копии своего отца. Если не ошибаюсь, Труман был старше Джереми на два года… Если честно, ничего о Торнтонах не знаю, мы ведь даже толком не общались. Да и они пару лет назад продали свой дом и перебрались куда-то в Юго-Западную Англию, если я не ошибаюсь. С тех пор я о них ничего не слышала.
– Что ж, я тоже…
– И как же Паскаль Фриман и Труман Торнтон связаны между собой? – я заинтересованно посмотрела на сосредоточенное лицо сестры.
– Первый – отец Жасмин, второй – Мии, – невозмутимо произнесла Миша.
От услышанного я растерялась. Лишь спустя секунд тридцать взяв себя в руки, я вспомнила, что должна что-то ответить, поэтому произнесла первое, что пришло мне в голову:
– Все убеждены в том, что ты не знаешь, кто отцы твоих детей, но я всегда подозревала, что ты попросту скрываешь эту информацию.
– На самом деле я знаю наверняка. Фриману было тридцать три, для него я была ещё девчонкой, но он не смог устоять перед моей красотой, тебе ли не знать её силу, – красноречиво посмотрела на меня сестра. – Это произошло между нами всего лишь трижды, после чего он вынужден был уехать в Австралию, чтобы руководить постройкой той самой космической базы, которую он успешно открыл полгода назад. На момент зачатия Жасмин у меня больше не было других половых партнёров, так что с вопросом её биологического отца у меня не возникло сомнений. С Торнтоном же всё оказалось ещё проще. Мы это сделали всего один раз и без предохранения. Конечно, до рождения Мии у меня ещё могли быть сомнения. Вдруг это не Труман Торнтон, а Шедоу Джеймс или Роувер Барджман, у которых могли порваться презервативы, но после рождения девочки у меня не осталось сомнений. Голубоглазая блондинка не могла родиться ни от темнокожего Джеймса, ни от черноглазого брюнета Барджмана. Только от голубоглазого блондина Торнтона.
– Логично, – продолжала хмурить лоб я. – Теперь понятно, почему IQ Жас шкалит, и почему Мия такая миленькая на мордашку. Но почему ты вдруг решила мне об этом рассказать?
Прежде чем ответить, Миша немного подождала.
– Я кипела в чане боли, – начала она. – Ты даже не представляешь, через что я прошла. Моя рука дрогнула раньше, чем это сделала твоя, но ты этого, слушая мою скрипку, до сих пор не слышишь. Я никогда для тебя не фальшивила. По крайней мере в игре. Но не потому, что это правда, а потому, что это правда только для тебя. Таша, ты не могла мне помочь. Я этого не хотела. Как сейчас не хочешь ты, чтобы тебе помогла я или кто-либо другой. Я просто хочу тебе кое-что напомнить. Обещание, которое я дала тебе о том, что больше так не будет. Что бы ни случилось, я пообещала, что каждый день буду сильнее тебя и ты меня не победишь. Помнишь, что ты мне на это ответила?
– Вызов принят, – коротко и твёрдо отчеканила я.
– Что ж, я напоминаю тебе, что ты приняла вызов. Теперь ты просто не можешь позволить мне выиграть, а я не могу позволить себе проиграть. Играем.
– Играем, – уверенно посмотрела в огромные зелёные глаза старшей сестры я.
Глава 13.
Миша.
Неидеальный, зато только мой, супергерой.
В мой второй день пребывания в реабилитационном центре я в одном купальнике сидела на шезлонге напротив бассейна и жмурилась от солнечных зайчиков, отражающихся от воды и бегающих по моему лицу. Мы находились в крытом помещении, и всё равно день был слишком солнечным и тёплым, чтобы вспоминать о том, что до лета ещё далеко.
Тогда я впервые его заметила. Он сидел всего в каких-то паре метров от меня на таком же шезлонге. Поняв, что он наблюдает за мной, уже спустя полчаса я не выдержала и, постаравшись максимально невозмутимо подняться, покинула пределы искусственного пляжа.
В этом месте все были странными и измученными одновременно, но этот персонаж показался мне более странным, нежели измученным.
Вечером следующего дня мы вновь повстречались, на сей раз у барной стойки. Он исполнял роль бармена, хотя им не был. Я уже хотела пройти мимо, но он заметил меня.
– Сегодня у нас большой и неизменный ассортимент безалкогольных коктейлей, – произнёс он, продолжая спокойно протирать стеклянные бокалы белоснежным полотенцем. – Советую “Шмель” или “Сейдж романс”, только если ты не предпочитаешь милкшейки. Тогда лучше взять “Алые паруса” в кувшине.
– Выбираю “Шмель”, – уже садясь за барную стойку, ответила я.
– Брэм Гир, – представился мужчина с недельной щетиной, протянув мне руку, которую я спокойно пожала. – Тридцать лет, алкоголизм.
– Миша Палмер. Двадцать четыре года, алкоголизм, токсикомания, наркомания, банальное курение.
– И как ты только дожила до двадцати четырёх?
– Сама удивляюсь. А ты как докарабкался до третьего десятка?
– Если я и мог сдохнуть, то только от трудоголизма.
– А как же алкоголь?
– Думаю, полтора года запоя едва ли могут убить взрослого мужика.
– Полтора года… У меня стаж побольше, – поморщилась я, вдруг осознав, что мне здесь придётся куда тяжелее, чем моему новому знакомому.
Явно не обделённый внешними данными, голубоглазый с карамельными волосами средней длинны, он мог быть алкоголиком лишь непродолжительное время, но не более того. Слишком крепкий физически и, судя по взгляду, достаточно волевой, он просто не мог оставаться рабом хотя бы одной вредной привычки. Очевидно, что в его жизни, как и в моей, что-то когда-то сломалось, вот только его путь к принятию своей “сломанности” и её лечению оказался короче, чем мой. Повезло.
С этого вечера мы стали общаться. Долго, упорно, каждый день. Брэм попал сюда на две недели раньше меня, и тот факт, что за две недели он не почувствовал особого облегчения, меня не воодушевлял, но не долго. Вскоре я поняла, что банального воодушевления, даже если бы оно исходило со стороны, мне будет недостаточно.
Во второй половине марта я отказалась от встреч с родными. У меня началась настолько тяжёлая, невообразимо болезненная ломка, что кроме своего лечащего врача и Брэма Гира я больше не могла выносить чьё-либо общество.
…Накануне меня трижды стошнило и я перенесла вновь резко поднявшуюся, и сбитую медикаментами температуру. Сил на прогулку в первый день апреля, солнечный и тёплый, отчего болеть было ещё обиднее, у меня попросту не осталось. Всё утро я провалялась в постели в позе эмбриона, в обед так и не смогла затолкать в себя больше пяти ложек куриного бульона, которые к вечеру я успешно извергла из себя вместе с медикаментами, которые мой организм отвергал, словно опасную заразу. Ощущение, будто я умираю, стало ещё более явным, когда я услышала, как одна из медсестёр сообщила моему лечащему доктору о том, что мой организм стоит на грани истощения, и они ничего не могут с этим поделать. Моя воля была достаточно сильна, чтобы я могла бороться со своей ломкой, но я начала умирать не от ломки, а от голодовки, которую объявил мне мой организм в ответ на моё нежелание поставлять ему наркотические вещества. Это было ужасно.
Ночью ко мне пришёл Брэм. Он предложил мне прогуляться и, не смотря на то, что у меня, казалось, не осталось сил даже на ходьбу, я согласилась.
Было начало одиннадцатого, пациенты, поголовно страдающие от различных степеней ломки, мучались в своих отдельных апартаментах, и только пара человек из медицинского персонала делала вид, будто не присматривает за нашим с Брэмом передвижением. Этакое подобие богатого санатория, а медсёстры здесь – вожатые.
Мы остановились напротив светящегося бассейна, у барной стойки, у которой произошёл наш первый диалог. Придерживая меня за руку, Брэм помог мне забраться на барный стул, а сам занял место бармена.
– Итак, – с напускной веселостью начал он, и я почему-то сразу вспомнила о том, что у меня не вымыта голова. – Сегодня у нас особое меню, – с этими словами он поставил передо мной огромную тарелку, завёрнутую в блестящую фольгу.
– Что это? – повела бровью я.
– Самое жирное, что я только сумел придумать, – ответил Брэм, сняв фольгу с тарелки и начав меня консультировать. – Стейк из баранины, картофель фри, салат заправленный оливковым маслом, панированные куриные ножки, три вида соуса, а на десерт я тебе предложу ванильно-клубничное мороженое с шоколадной крошкой и кленовым сиропом. Как тебе? Оцени, – Брэм заглянул в меня своими светло-голубыми глазами.
– Вау, – только и смогла вяло выдавить я. – Это невозможно не оценить…
– Давай, детка, ты должна это съесть. Можно не всё, но обязательно всего по чуть-чуть. И тебя не должно стошнить. Поняла?
В ответ я уныло кивнула головой, после чего взяла с тарелки одну соломинку картофеля.
– Ты, случайно, не младшая в семье? – наблюдая за тем, как я медленно таскаю из тарелки по одной соломинке картофеля, вдруг спросил Брэм.
– Нет, – криво ухмыльнулась я, – я предпоследняя. Младшая, Таша, оказалась более волевой, чем я.
– Миша и Таша? – ухмыльнулся Брэм, словно не заметив моего разочарования в своей воли. – Прямо идеальные имена, как для близнецов.
– Мы тройняшки, – довольно улыбнулась я, заранее предугадав реакцию собеседника на данную информацию. – Старший брат Хьюи, я и Таша.
– Ничего себе! Значит, ты средняя.
– Нет, я ведь сказала, что я предпоследняя, – продолжала улыбаться я, не замечая, как в процессе разговора начинаю активно орудовать вилкой. – Помимо тройняшек у моих родителей было ещё трое старших детей.
– Тоже тройняшки? – с сарказмом ухмыльнулся Брэм.
– Нет, там всё обошлось без дубликатов, – с иронией отозвалась я. – Мальчик, девочка, ещё один мальчик и потом – бац! – мы, тройня.
– Хах! – задорно усмехнулся Брэм, а я потащила в рот первый кусок мяса. – И что же с тобой произошло? Расскажешь?
Я замерла, перестав жевать. Сначала я сверлила взглядом свою тарелку, затем резко взглянула на собеседника и начала сверлить взглядом его.