– Проводи.
Тот запер входную дверь и обшарпанными коридорами повел меня в глубь служебных помещений. Вскоре я окончательно потерялся в лабиринте путаных переходов, а вот провожатый здесь прекрасно ориентировался и через пару минут блужданий уверенно свернул в неприметный закуток. Там он отыскал на связке нужный ключ, отпер дверь и посторонился, освобождая проход:
– Проходите.
Я переступил через порог; дверь немедленно захлопнулась, скрипнул замок.
Говорю же – исполнительные.
Опустившись на скамейку, я вытащил из-за голенища шило с трехгранным клинком в пол-локтя длиной, стянул грязные сапоги и уже босиком прошел к массивному шкафчику, сколоченному из потемневших от времени дубовых досок. Убрал на верхнюю полку заточку, туда же кинул перчатки, а камзол аккуратно расправил и повесил на плечики.
После отцепил от пояса чехол с коротким, загнутым наподобие звериного когтя ножом и не удержался, чтобы не обнажить его и не полюбоваться обоюдоострым клинком, черным и недобрым, словно осенняя полночь.
Традиционное пахартское оружие мне лет пять назад подарил тамошний деловой партнер, и нож этот, как ни удивительно, показал себя в деле с самой лучшей стороны. Изогнутое лезвие не только пугало своей необычностью, но и позволяло контролировать глубину реза, а это бесовски важно, когда собираешься пустить кровь без риска отправить жертву к праотцам.
Игрушка? Вот уж не сказал бы. При некоторой сноровке такой игрушкой ничего не стоило в мгновение ока разделать человека, будто сельдь; и к тому же моей вотчиной был пахартский квартал, и ритуальный клинок туземного божка смерти одним своим видом наводил на местных обитателей самый настоящий ужас.
Но полюбовался – и будет.
Чехол с клинком отправился к шилу; я стянул рубаху и брюки, избавился от исподнего и встал напротив ростового зеркала, с задней стороны, как знал доподлинно, помеченного печатью-благословением ордена Изгоняющих. Глянул на собственное отражение и лишь покачал головой.
Наружность худощавого господина средних лет с холодными глазами и соломенного оттенка волосами можно было бы счесть даже неприметной, кабы не впечатляющая коллекция шрамов, белыми рубцами расчертивших все тело.
Какая общая помывочная, о чем вы?
Я криво ухмыльнулся, обмотал вокруг бедер банное полотенце и толкнулся во внутреннее помещение. Слегка разбухшая дверь распахнулась с резким скрипом; двое сидевших за столом парней смерили меня подозрительными взглядами, но сразу успокоились и вернулись к прерванной игре в кости.
Ну да – без верхней одежды спутать меня с кем-то другим довольно проблематично.
Откинув перегородившую проход тяжелую занавесь, я распахнул следующую дверь и очутился в просторной комнате с накрытым столом. В одном из хрустальных бокалов на донышке уже алели остатки вина, поэтому задерживаться там я не стал, привычной дорогой прошел мимо бассейна, от которого так и тянуло холодком ледяной воды, и шагнул в парную.
Горячий, насыщенный влагой воздух немедленно окутал со всех сторон, при малейшем движении он обжигал кожу, и по спине, плечам и груди заструились капельки воды.
Ух, хорошо!
Хорошо – да, но где же гостеприимный хозяин?
Господин заместитель главы дворцовой Охранки обнаружился в небольшой нише, где он полулежал на каменной плите, откинувшись спиной на облицованную мрамором стену.
Слегка погрузневший за последние годы, с ярко-рыжей шевелюрой и унизанными многочисленными перстнями пальцами Джек Пратт обыкновенно походил на преуспевающего жулика. Обыкновенно – но только не в термах.
Все его тело от пяток и до шеи покрывали затейливые татуировки, свободными от цветных наколок оставались только лицо и кисти рук. Цитаты из Святых писаний, символы веры, пентакли и совсем уж непонятные закорючки сплетались в единую картину и производили на неподготовленного зрителя впечатление просто неизгладимое. Да и мне от них, честно говоря, всякий раз становилось не по себе.
Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что столь вызывающая нательная роспись не была личной прихотью моего рыжего приятеля, а являлась вынужденной мерой, если не сказать служебной необходимостью.
В обязанности Пратта как заместителя главы Охранки входила защита от потустороннего воздействия дворцовой челяди и придворных, а скверна прилипчива донельзя – сам не заметишь, как в душе бесы гнездо совьют. Поэтому все татуировки Джека имели вполне утилитарное предназначение: одни защищали от гипноза, другие предохраняли от сглаза, третьи не давали навести порчу. «Нательные знаки как защита от Скверны».
– Падай, рыжий! – поприветствовал меня Джек шлепком ладони по мраморной плите рядом с собой.
Я осторожно опустился на теплый камень и сообщил:
– Канцлер умер.
– Мне доложили, – кивнул Пратт и нервно потеребил вислый ус.
Джек был одним из двух людей, кто доподлинно знал о моем сотрудничестве с Малькольмом Паре, потому я спросил у него напрямую:
– И что теперь будет?
– Похороны, вестимо, – отшутился рыжий пройдоха, поднялся на ноги и предложил: – Пойдем, помянем его светлость.
Выйдя из парной, мы окунулись в ледяную воду бассейна, наскоро обтерлись и расположились за столом. Там Джек разлил по рюмашкам крепленое красное вино, традиционное для закатных провинций Драгарна, пригубил сам, выжидающе посмотрел на меня.
Я отхлебнул рубинового напитка, и на языке будто цветок расцвел. Наслаждаясь богатым насыщенным вкусом, маленькими глотками допил вино и напомнил:
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Не ответил, – подтвердил старинный приятель и с задумчивым видом взял с тарелки тонюсенький ломтик сыра. Отправил его в рот, прожевал и вздохнул: – Не знаю, Себастьян, что теперь будет. Просто не знаю.
– Все так запущено?
Пратт неопределенно пожал плечами и вновь наполнил бокалы.
– Идем? – спросил он после.
Я потер неровный шрам, тянувшийся от левого запястья и до локтя, и поднялся из-за стола:
– Идем.
Мы вернулись в парную, уселись на разогретую мраморную плиту и какое-то время просто наслаждались накатившим со всех сторон теплом. Зная своего рыжего приятеля как облупленного, я разговор возобновлять не спешил и в итоге не прогадал: Пратт пригубил вино и вдруг с нескрываемой горечью произнес:
– Знаешь, герцог Гастре относился к придворным как к колоде карт. Тасовал их по своему усмотрению, и никто даже пискнуть не смел. – Джек сделал глоток и устало вытянул ноги. – А теперь на смену железному старику в канцлеры метят кронпринц Иоанн, которого готовили-готовили к вступлению на престол, да так и не подготовили, и его желчный дядюшка, полагающий, будто его плешивая макушка станет куда лучше смотреться с короной!
Я задумчиво кивнул, принимая услышанное к сведению.
Кузен его величества принц Августин никогда своих притязаний на трон особо не скрывал, но при жизни канцлера никаких активных действий в этом направлении не предпринимал, лишь изредка шокируя высший свет резкими, явно провокационными заявлениями. Официальный же наследник Грегора Четвертого – его племянник кронпринц Иоанн – полагал свою будущую коронацию делом решенным и участию в государственных делах предпочитал разгульную жизнь в фамильном охотничьем замке.
Поговаривали, правда, будто сбежал он туда вовсе не от политики, а от оставленной в столице супруги. Ладно, хоть наследников перед этим настрогал…
– И они еще будут указывать мне, как надо работать! – продолжил распаляться Джек Пратт. – Они! Мне!
– Указывают, да? – про себя посмеиваясь, округлил я глаза.
– Да что с тобой разговаривать! – влет раскусил мою игру Джек, который до перехода в Охранку работал шпиком надзорной коллегии и видел людей насквозь. – Тебе, Себастьян, только бы позубоскалить, а у меня голова от них пухнет! Орут и приказывают! Приказывают и орут! И все – невпопад! – Пратт вздохнул и махнул рукой: – Ай, да что я распинаюсь, один бес, тебе не понять!
– На меня не покричишь, да, – подтвердил я, сделав очередной глоток вина.
Приятель задумчиво глянул на свой бокал, потом неопределенно хмыкнул и опрокинул в себя его содержимое.
