Отшельник

Глава 13

В 4 часа он подъехал к кладбищу в Олеане и припарковался на противоположной стороне дороги. Наблюдал, как родные и близкие выходят из церкви. Маленькая процессия, много цветов. Обычно в очень богатых семьях хотят нести своих покойников как можно дальше, зато бедняки тратят огромные деньги на дорогие катафалки. Семья Хаджи внесла гроб в кладбищенские ворота и повернула на тропинку.

Издали гроб совсем не кажется легким. Может быть, туда все-таки положили несколько камней? За гробом шла Элинор; с одной стороны ее поддерживала высокая молодая женщина с челкой, которая падала ей на глаза. С другой шла пожилая женщина, возможно тетка. Напротив ворот стоял Берналь. Он в парадной форме, выглядел еще более усталым, чем в последний раз, когда Эрхард его видел. Берналь кивнул Эрхарду и влился в процессию.

– Это наказание Божие, – донесся до него женский голос. Женщина, которая произнесла эти слова, наблюдала за похоронами со своего балкона. – Наш остров слишком беден для такого содомита.

Глава 14

Ночью он лежал в постели, открыв один глаз, смотрел на телефон, похожий на коробку, из которой торчит перекрученный шнур. В таком состоянии, перед тем как заснуть, он воображал, как встает и берет трубку. Утром он смотрел на телефон, пока завтракал и снова представлял, что он звонит. Он решил позвонить сам. Прошло уже восемнадцать лет. Но он не смог этого сделать и поспешил к машине.

Зайдя в супермаркет, он первым делом обратил внимание на телефон-автомат в углу, в который надо бросать монеты. Проходя мимо магазина электроники – в Корралехо их много, – он сразу увидел на дальней полке автоответчик в выцветшей коробке. С тех пор как Аннет позвонила и прокляла его, он всегда так себя чувствовал в начале нового года. В тот раз он ничего ей не ответил, – понимал: она позвонила, чтобы выпустить пар.

Это случилось в 1997 году, сразу после того, как он начал посылать домой деньги. Аннет заявила, что не может их взять. Его проклятые деньги встанут ей поперек горла. Ей ничего от него не нужно. Ничего!

– Ты умер, ты уже умер! – крикнула она и бросила трубку. На следующий Новый год она снова позвонила. Тогда она не произнесла ни слова, только плакала двадцать секунд.

Тогда он слышал ее голос в последний раз. Но в этом году исполняется восемнадцать лет с тех пор, как он ее бросил. Он ждал звонка. Более того, надеялся, что она позвонит. Пусть даже просто поплачет в трубку. Но она не позвонила. Может быть, она забыла его номер – или его самого. Вполне возможно, она снова вышла замуж. От нее ни слуху ни духу.

Он подбирал всех пассажиров, какие попадались, работал весь день и весь вечер, пока от усталости у него не начали слипаться глаза. Потом он поехал в порт, купил первую подвернувшуюся под руку бутылку вина и выпил ее в одиночку, сидя на пирсе и глядя, как молодежь прыгает в воду. Последние лучи солнца исчезли с каменистого острова Лобос, море почернело. Тогда он заковылял на улицу Муэлье, к дому Рауля и Беатрис.

– Поднимайся, старина, – ответил Рауль в домофон.

Они вместе вышли его встречать. На Беатрис желтое летнее платье, которое выгодно подчеркивает ее длинные, загорелые ноги; на Рауле рубашка, расстегнутая наверху. Они так ему рады, как будто он их отец. Им приятно в его обществе, они все понимают, они рады. Пригласили его выпить мохито. Они втроем поднялись на террасу на крыше. Беатрис села к Раулю на колени, и они поцеловались. Эрхард рассказал о кайтерах, о Билле Хаджи и Монике, матери Мальчика-мужчины. Рауль сказал, что в жизни не встречал такого невероятного человека, как Эрхард, а Беатрис, предварительно смешав им еще коктейлей, а себе налив вина, наклонилась к Эрхарду и погладила его по редеющим волосам. Эрхард вдохнул аромат ее духов.

Хотя он, как всегда, притворялся, будто ему все равно, иногда по ночам Беатрис появлялась в его сексуальных фантазиях. Ее ногти похожи на остро отточенные карандаши, они гладят его по голове. Очевидно, все было бы по-другому, будь они на самом деле его детьми: Рауль – сыном, а Беатрис – невесткой.

Но он знает, что они не его дети, и его член знает, что они не его дети, такие дела. И Раулю он совсем не завидует. Рауль есть Рауль, он всегда ведет себя как хозяин положения. Конечно, Рауль – сын своего отца и приятель Беатрис, но ни в чем нельзя быть уверенным. Раулю хочется всего, и в то же время он ни к чему и ни к кому не желает привязываться. У него есть все, но он ничем не хочет владеть. Рауль необычайно обаятелен, задирист и вечно пьян – либо в запое, либо с похмелья. Непонятно, почему он оказался самым внимательным учеником Эрхарда. Его единственным учеником. Вначале он был глуповатым молодым человеком, у которого в мозгах не было ничего, кроме дешевых развлечений и американских порнографических журналов. Кроме того, он всячески старался уклоняться от дополнительных проблем – с учителями, полицией, соседями, сердитыми на него молодыми женщинами, а также со своим отцом. Эрхарду пришлось научить его широте взглядов. Теперь Рауль стал беспечнее относиться к словам отца, равнодушнее воспринимать девичьи взгляды. Научился думать, воздвигать своеобразный буфер между своими неожиданными порывами и неуклюжими попытками к независимости. Короче говоря, он стал терпеливее. Все же Эрхарду удалось кое-что вложить в этого мальчишку, который успел превратиться в мужчину. В последнее время Рауль стал заметно спокойнее, не такой дерганый, не такой пугающий. Он выглядит более счастливым. Перемену в нем заметил даже его отец. Правда, Палабрас-старший сомневается в том, что за преображением сына стоит его дружба с Эрхардом. Не верит и в то, что Рауль уже много лет как остепенился, осел, и его банковский счет в порядке. В результате Рауль стал близким другом Эрхарда. Другом и собутыльником. Возможно, Рауль – его единственный друг. Рауль и Беатрис ценят Эрхарда, они признают за ним право голоса, он чувствует их восхищение. Они относятся к нему как к человеку, которым он является последние двадцать лет.

Но, по мнению директора-распорядителя «Такси Вентуры» Паули Баруки, их дружба ненормальна, неестественна. Дело в том, что Рауль входит в совет директоров конкурирующего таксомоторного парка. Поговаривают, что у их дружбы есть теневая сторона. Кое-кто считает, что Эрхард работает на Рауля, возит его бесплатно и решает его проблемы. Но они с Раулем в общем и целом не слишком участвуют в жизни друг друга. В основном они разговаривают о еде, спиртных напитках, о драках в «Желтом петухе». Эрхард делится анекдотами о жителях Корралехо. Иногда Рауль жалуется на «богатых свиней», как он их называет, и на то, что в его личной жизни «все сложно». Беатрис только смеется. Они не интересовались тем, что делает другой в свое свободное время. Рауль и слышать не хотел о работе таксиста; всякий раз, как Эрхард жаловался на диспетчеров или очередные новые правила для водителей, Рауль только отмахивался – совсем как его отец. Не интересовали его и книги, которые читает Эрхард. А Эрхард не спрашивал Рауля о «Таксинарии» или откуда у Рауля столько денег. Скорее всего, деньги дает ему отец, хотя Рауль неоднократно повторял, что хочет сам зарабатывать себе на жизнь. Только как-то давно, в деле с Федерико Молино и чемоданом, Эрхард ради Рауля зашел слишком далеко.

Он нарушил закон, но из благих побуждений. Вот как Эрхард сейчас относится к тому происшествию, о котором они с тех пор не говорили.

Они смотрели на город и на пляж. Вода была похожа на марципан. Рауль показал ему ссадину на костяшке пальца:

– Немного повздорил с моряком в «Желтом петухе». – Он хихикнул. – Он кое-что сказал о моей подружке.

Беатрис раздраженно отвернулась.

– Я тебя не просила его бить, – сказала она.

– Неужели другого выхода не было? – спросил Эрхард, хотя искренне считал: грубых деревенских парней, которые приезжают в Корралехо и затевают там драки, необходимо проучить.

– Ты его не знаешь, – ответил Рауль. – Он заслуживал наказания. Он надоедает мне давно, не первый месяц и даже не первый год… Ладно, хрен с ним. Не нужно больше об этом говорить, ладно, Би? Салют! – воскликнул он и выпил.

Они обсуждали вино, закат, а позже – рассвет и новые яхты, которые встали на якорь в марине, Петру и ее дочь – Рауль тоже считал, что она идеально подойдет Эрхарду. Раулю смешно из-за того, что Эрхард ни разу не видел саму девушку, только ее фотографию на стене салона.

– У тебя проблемы с женщинами? – спросила Беатрис.

Рауль посерьезнел.

– Эрхард не говорит о своем прошлом.

– Для этого может быть много причин, – заметила Беатрис.

– Аккуратнее, Би, – предупредил Рауль.

– Ты боишься любви? – не сдавалась она.

Рауль поднял левую руку Эрхарда, чтобы она видела недостающий палец.

– У любви много лиц, но только одна задница, – сказал Эрхард.

– Как поэтично! – воскликнул Рауль. – Лучше скажем: жениться опасно.

Беатрис толкнула его в бок:

– Что тут смешного? Почему ты так об этом говоришь?

– Расскажи Беатрис о дочке парикмахерши, – предложил Рауль. – Пять или шесть раз он собирался с ней познакомиться, но каждый раз сбегал.

Скорее четыре раза. В том числе в канун Нового года. Но Эрхарду не хотелось рассказывать о последней попытке.

– По-моему, это было в прошлом году. Или в позапрошлом. Когда весь январь шли дожди.

– В позапрошлом, – уточнила Беатрис.

– Я припарковался, решил отдохнуть от пассажиров и пошел к дому Петры и ее мужа. Дочка тогда жила еще с ними. Их сын учится в школе-интернате. С улицы я услышал голос Петры. Ты, кстати, знаешь, что она говорит с сильным йоркширским акцентом?

Покачав головой, Беатрис засмеялась.

– Муж отвечал ей – он наполовину марокканец, владеет, среди прочего, сетью магазинов электроники в Пуэрто. Они ссорились из-за комнаты сына в общежитии. Я спрятался в подъезде дома напротив и смотрел на их окна, стараясь хоть краем глаза увидеть дочку, которой меня все время дразнит Рауль. Наверное, я простоял там целый час. Стоял, следил за каждой тенью на потолке, рассмотрел всю белую лепнину. И мне все время казалось, что я увижу ее на балконе или в большом окне рядом с балконом.

– Ты прямо Гамлет какой-то, – ухмыльнулся Рауль.

Беатрис шикнула на него.

– Хочешь сказать – Ромео, – поправил Эрхард и продолжил: – И вот я настолько поглощен своими мыслями, что даже не замечаю фигуру, которая проходит мимо меня по улице, оставляя за собой шлейф медового аромата. Она входит в дом напротив. И только когда хлопнула дверь квартиры, ссора резко прекратилась и Петра заплетающимся от вина языком говорит: «Луиса, милая», – я понимаю: та самая дочка только что прошла мимо.

– А потом? Потом что? – нетерпеливо спросила Беатрис.

– Ничего, – ответил Рауль. – Вот почему все так прекрасно. Это же Эрхард. Ничего не происходит, черт побери! Ни-че-го!

– Что? – удивилась Беатрис. – Ты не поднялся к ним?

– Мне не суждено ее увидеть.

– Что?! – взволнованно вскричала Беатрис. – Глупости! Ну признайся, ты ведь сам себе не веришь!

– Я умею распознавать знаки.

– Но с чего ты взял, что тебе был знак?

– Я вижу. Вижу шаблон.

– Здоровье Луисы. – Рауль поднял бокал.

– Ты сам себе не веришь, – повторила Беатрис, выпивая.

В глубине души Эрхард надеялся, что Луиса – слегка состаренная версия Беатрис с губами как у Кирстен – женщины, с которой он трахался в подсобке бара в Хорсенсе, в Дании, несколько десятилетий назад, – а задница как у одной из тех девиц, что играют в пляжный волейбол. Такую девицу он недавно подвозил в «Спорт Фуэрте». Но, по правде говоря, она, скорее всего, довольно заурядная и милая девушка в платье в цветочек, с белой кожей и острыми, как у матери, английскими грудками.

– Салют! – Эрхард, шумно хлюпая, высосал остатки рома с сахаром со дна бокала и выковырнул листья мяты, застрявшие между зубами.

– Скоро это превратится в одержимость, – заявила Беатрис. – Через десять лет ты не сможешь думать ни о ком другом и начнешь безостановочно говорить о ней. Вот погоди, и увидишь. Будешь как те рыбаки, которые наконец-то дорвались.

– Не настолько она прекрасна, – возразил Рауль.

Беатрис ткнула его локтем в бок.

– Как-то живу без подружки, наверное, проживу и еще немного.

– Семнадцать лет. – Рауль покачал головой. – Все потому, что ты живешь в пещере.

– Все не так просто, как у тебя получается.

– Ну да, ну да. А если ты будешь посылать домой всего половину того, что ты зарабатываешь… или четверть? Тогда у тебя будут деньги на что-нибудь еще.

Об этом Эрхард говорить не хотел.

– Бывший муж в раю, – обратился Рауль к Беатрис. – Все свое состояние он отсылает ей в Данию.

– Очень мило с твоей стороны, – усмехнулась Беатрис.

– Спасение стоит дорого. Разве не так ты сам когда-то меня учил? Мудрые слова, старина! – Рауль засмеялся. – А по-моему, здесь у тебя не слишком бурная общественная жизнь. Тебе нужно вылезать, встречаться с людьми.

– Если мне суждено с кем-то встретиться, так и произойдет.

– Только прошу тебя, не надо нести чушь насчет кармы и прочего. Если тебе надоело прозвище Отшельник, почаще вылезай из своего черепашьего панциря.

– Может, это его доспехи? – предположила Беатрис.

– Да какая разница? Знакомься с новыми людьми, знакомься с женщинами.

– Эй, я тоже хочу знакомиться с новыми людьми. Почему мы никогда не знакомимся с новыми людьми?

– Знакомимся. На яхте и так далее.

– Да, со стариками, владельцами «старых денег». Я имею в виду – с интересными людьми, как в Барселоне.

Рауль считал, что Беатрис говорит так нарочно, потому что она злится. Ей не на что жаловаться, сказал он, задрав на ней платье. Эрхард сидел тихо и смотрел вперед. Его взгляд бродил по крышам, которые как будто вибрировали, сползая вниз; антенны словно пробовали воду. Чтобы прогнать ненужные мысли, он закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на террасе, кроме него, никого не было. Никто не сидел на стульях; со стола было убрано. Его укрыли легким одеялом, рядом горела свеча. Небо тяжелое, темное, безжизненное. Из-за огней города не видно звезд.

Глава 15

Он подвозил женщину. Посадил ее в машину возле порта в Корралехо; волосы у нее растрепались после поездки на пароме. Они ехали в «Спорт Фуэрте», но она никак не могла найти адрес квартиры, в которой она будет жить. Ей около шестидесяти. Пальцы у нее длинные, уже побуревшие. Кольца нет.

Кроме всего прочего, его пассажирка – шведка. Она была чем-то сильно расстроена и напугана.

В общем, они, наверное, могут понять друг друга, разговаривая на своих родных языках. Правда, Эрхард почти позабыл шведский, который когда-то знал. Пассажирка спросила его о цепочке, которая болтается на зеркале заднего вида: маленькая, позеленевшая подвеска из серебра. Здесь так темно, сказал он, и она засмеялась. У нее чудесный смех. Она поблагодарила его за прекрасную поездку, потом медленно и методично опустила монеты в его ладонь, и он почувствовал ее пальцы. Вот чего ему недоставало.

Но ни к чему это не приведет. Он достал ее чемодан из багажника. Озадаченная, она долго рылась в сумке. Она не дала ему номер своего телефона – как ему вначале показалось – и оставила его визитку на заднем сиденье, вместе с билетами на паром. Эрхард воспринял все произошедшее как знак. Конечно, знак, что же еще? Он слишком старый и слишком уродливый.

Во время сиесты он поехал домой завтракать.

Вынул палец из кармана. Он светло-коричневый и скрюченный; его собственные пальцы розовые, только ногти черные. Здесь, на острове, ногти быстро чернеют. Черная пыль, которая висит в воздухе, оседает на все и забивается под ногти. Он оттер их обувной щеткой и вымыл в саду. Кроме ногтя Билла Хаджи.

Потом он приклеил палец к своей левой руке. Серебристая лента закрыла сустав, и кажется, будто кисть у него как у всех, с пятью пальцами. Он стоял перед зеркалом и любовался собой – рука болтается сбоку, рука подпирает подбородок… Он скрестил руки на груди, потом сунул большой палец в карман брюк. Перемена небольшая, но она ему идет. Новый мизинец… Он чувствовал себя почти нормальным. Выходя из дому, он не убрал палец в карман, а так и оставил на левой руке.

У перекрестка с круговым движением на выезде из Пуэрто его остановила парочка. Эрхард повез их в центр аренды велосипедов на улице Панитта. Переключал передачи и ритмично барабанил пальцами по рулевому колесу. Ни один из пассажиров не сказал ему ни слова. Они не обратили никакого внимания на его левую руку. Болтали обо всем на свете. Потом Эрхард поехал в «Оливу»: мужчина вез собаку к ветеринару. Собака, старая овчарка, сидела почти неподвижно и тяжело дышала. Эрхард боялся, что собака учует оторванный палец, но она, похоже, больше интересовалась пустым местом под ручником, где валялась оставшаяся от завтрака салфетка. Хозяин вздохнул: животное, скорее всего, усыпят. Сделать уже ничего нельзя, несколько раз повторил он.

Час спустя он повез их домой. Собака по-прежнему тяжело дышала, но ее хозяин был счастлив.

– Получилось! – шепнул он собаке.

Глава 16

И вот пошел первый в году дождь. В дождливые дни ему больше всего хотелось остаться дома и пить «Лумумбу». Здесь мало кто умеет смешивать этот коктейль. Если Эрхард заходит в бар при каком-нибудь отеле, – ему нравятся тихие отели с кондиционером и полупустым баром, где бармен тихо стоит между сигаретами – итак, если он заходит в бар при отеле, ему часто приходится учить бармена, как готовить «Лумумбу».

В отеле «Феникс» в Корралехо он однажды сам встал за стойку, чтобы показать новичку-бармену, как подогревать какао той же насадкой, какой взбивают молоко для кофе.

Сегодня он остался дома. В чулане на верхней полке у него есть какао-порошок, сухое молоко и коньяк. Насколько ему известно, сезон дождей обычно начинается весной, но здесь по этому поводу существуют разные мнения. Он взбил сливки вилкой, приделанной к дрели. А потом, не надевая рубашки, сел на стул под брезентом и стал смотреть на гору. На дождь.

Палец он положил в стакан с формальдегидом. В стакане палец казался длинным и тонким. Палец фараона. Таким пальцем можно вызвать грозу. Вблизи он бурый и скрюченный. Кольцо теперь сидит свободно; его можно повернуть, но оно по-прежнему не снимается. Это начало его раздражать. Если он стащит кольцо с пальца, палец будет казаться больше его собственным. Но нельзя допустить, чтобы он пересох. Тогда он сломается. Или развалится. Как раздавленная палочка корицы.

Капли такие крупные и падают так часто, что кажется, будто ворчит сама земля. Дождь заглушает все остальные звуки. Эрхард думал о крыше из рифленого пластика над туалетом и кухней – по ней дождь барабанит особенно громко. Целых семнадцать лет он собирался от нее избавиться. Пластиковая крыша не подходит к его дому по стилю и торчит как гнилой зуб. Правда, на самом деле ему все равно. Пластиковая крыша раздражала его, только когда хлопала при южном ветре, а он лежал все утро в постели, ругая ветер, крышу или себя самого, потому что много лет назад не заменил этот старый лист пластика или, по крайней мере, не придавил его камнями, чтобы так не хлопал. Но, когда он вышел посидеть перед домом, увидел гору и серебристое небо, уже ни о чем не думал.

Когда кто-нибудь восклицал: «Как чудесно жить в таком месте, где никогда не идет дождь!» – он обычно соглашался. Но, по правде говоря, четыре или пять дождливых дней в году нравятся ему больше всего. Они разбивали монотонность солнечного света; они были похожи на внеочередные выходные, неожиданно свалившиеся с неба. В дождливые дни весь остров замирал. Все смотрели на небо или бегали по округе, подбирая вещи, забытые на дорожке, под окном или на террасе. В дождливые дни Эрхард не водил такси. Когда идет дождь, пассажиров не счесть, но ему жаль напрасно растрачивать хороший дождливый день. Машина стоит у дома, а он сидит под брезентом и пьет «Лумумбу», пока не заканчивается теплое какао в термосе. Потом он заснул. Если в такой день он предпочитал напиться в каком-нибудь отеле, то после снимал там номер. Он знаком с администраторами многих отелей. Войдя в номер, он, не раздеваясь, бросался на постель. После «Лумумбы» у него не бывает похмелья.

Вот чем ему так нравится «Лумумба».

Глава 17

Что-то хлопает. Наверное, крыша на ветру. А может, это гром. Кто-то постучал в дверь.

– Эрхард! – Голос перекрывал сильный, проливной дождь. Гром тоже гремел… и кто-то стучал в дверь. Потом тишина.

Эрхард сбросил одеяло, встал и пошел к двери. Промокнуть он не боялся. Ему нравится чувствовать на коже холодные капли; они уводят его все дальше и дальше от размышлений или сна, в который он провалился. Он узнаёт машину с откидным верхом и фигуру, которая сидит в машине, за запотевшим стеклом. Рауль барабанит в дверь.

– Я знаю, что ты дома! Допивай «Лумумбу» и выходи!

– Диос мио, парень, ты мне весь дом разнесешь!

Рауль повернул дверную ручку и приложил ладонь козырьком ко лбу. Разглядев в темноте Эрхарда, он расхохотался и, весь мокрый, обнял его, от этого Эрхард тоже сделался мокрым.

– Пошли! – сказал Рауль и потянул друга к машине. – Мы едем на маленькую экскурсию.

Эрхард уже привык к таким выходкам Рауля, поэтому нисколько не возражал.

– Минутку, – сказал он. – Я сейчас. – Он вбежал в дом, схватил стакан с пальцем и отнес его в кладовку. Поставил его на верхнюю полку, между консервными банками и пачками какао. Какое-то время смотрел на палец. Потом клещами вынул его из стакана и осторожно переложил в пакет для заморозки. Завязал пакет тугим узлом. Сверточек удобно поместился в кармане его шортов цвета хаки и не торчал наружу. Никто не догадается, что там.