Голландское господство в четырех частях света. XVI— XVIII века. Торговые войны в Европе, Индии, Южной Африке и Америке

Согласно уставу, принятому Генеральными штатами для VOC в 1602 г., компании предоставлялось – на первоначальный период в 21 год – монопольное право торговли и судоходства восточнее мыса Доброй Надежды и западнее Магелланова пролива. Правление, или совет семнадцати директоров – Heeren XVII (буквально – «семнадцать господ»), был наделен правом заключать договоры о мире и сотрудничестве, вести оборонительные войны и строить в этом регионе «форты и крепости». Совет также мог нанимать гражданский, морской и военный персонал, который должен был принести клятву верности компании и Генеральным штатам. Таким образом, VOC практически являлась государством в государстве, однако ее основатели предусматривали ведение войны лишь в виде оборонительных действий против португальцев, которые заявили о своей монополии на европейскую торговлю в восточных морях посредством нескольких папских булл и бреве[18], изданных в XV и XVI вв. Тем не менее полномочий на ведение военных действий оказалось вполне достаточно, чтобы отпугнуть ряд ведущих инвесторов из компаний-первопроходцев, которые предпочли продать свои доли, вместо того чтобы перевести их в VOC, «поскольку они в качестве торговцев сами организовывали такие компании с единственной целью – честно заниматься мирной торговлей и не позволять себе каких-либо агрессивных или враждебных действий». Такие критики вполне справедливо предвидели, что VOC будет вынуждена использовать шпагу столь же часто, что и перо.

Организация Вест-Индской компании (WIC), устав которой Генеральные штаты утвердили 3 июня 1621 г., во многом копировала структуру VOC, хотя ее агрессивная роль в войне против Иберийской атлантической империи подчеркивалась с самого начала. WIC, которой предоставили монопольное право на все голландское судоходство и торговлю с Америкой и Западной Африкой, точно так же наделялась правом объявлять войну и заключать мир с местными властителями, содержать военно-морские и сухопутные силы и исполнять судебные и административные функции в тех регионах. WIC состояла из пяти региональных советов – в Амстердаме, Мидделбурге (Зеландия), Роттердаме, в северной четверти Нидерландов и в Гронингене с Фрисландией. Аналогом Heeren XVII в WIC стало центральное правление – Heeren XIX. WIC потребовалось больше времени для сбора оборотного капитала, чем VOC, – два года против двух месяцев, – однако внесенная сумма оказалась намного значительнее, более 7 миллионов флоринов. Создание Вест-Индской компании предлагалось значительно раньше в том же XVII в., но было отложено из-за заключения двенадцатилетнего перемирия между Испанией и Соединенными провинциями. Перемирие это стало результатом усилий Олденбарневелта и поддержавших его олигархов в правительстве. И заключено оно было вопреки желанию принца Морица, группы влиятельных торговцев Амстердама и кальвинистских экстремистов, известных как контрремонстранты[19]. В колониальном мире перемирие соблюдалось плохо, и официальное возобновление войны в 1621 г. – после суда над Олденбарневелтом и его казни по сфабрикованному обвинению в государственной измене – предоставило и VOC, и WIC значительно большую свободу для агрессивных действий. В отличие от ортодоксальных кальвинистов арминиане (основатель – богослов Я. Арминий) в учении о предопределении оставляли место свободе воли, выступали за политику веротерпимости. В 1610 г. они подали Генеральным штатам так называемую ремонстрацию (от позднелат. remonstro – заявляю, протестую), излагавшую основные принципы арминианства. Противники арминиан – гомаристы (по имени богослова Ф. Гомара) подали штатам в 1611 г. контрремонстрацию, в которой отстаивались догматы ортодоксального кальвинизма.

И хотя Испания являлась erf-vijand – заклятым врагом на территории соседней Фландрии, где война все больше увязала в малозначительных осадах и безрезультатном маневрировании, голландское наступление на иберийский колониальный мир было направлено на португальские, а не испанские владения. С того времени, как люди VOC, захватив в 1605 г. остров Амбон в Индонезии, перешли к наступательным действиям, они сосредоточили свое внимание на португальских крепостях и поселениях, будь то на Молуккских островах, на полуострове Малакка, на Цейлоне или в Индии. Когда они предприняли попытку напасть на испанцев на Филиппинах, им практически постоянно не везло. Упорные и плодотворные голландские блокады Малакки (1635–1640) и Гоа (1638–1644) резко контрастировали с позорными фиаско их экспедиций на Филиппины в 1610, 1617 и 1647–1648 гг. Голландцам даже не удалось выбить испанцев из их ненадежно защищенных крепостей на островах Тернате и Тидоре, где последние оставались еще более 10 лет после подписания Мюнстерского договора и откуда они попросту ушли, когда в 1661–1662 гг. Маниле угрожало вторжение Коксинги[20], китайского завоевателя Голландской Формозы (Тайваня).

На другом краю света WIC, хоть и основанная в основном с прицелом на Испанскую Америку и серебро Мексики и Перу, на самом деле сконцентрировалась на сахаре из Португальской Бразилии и золоте, слоновой кости и рабах Португальской Западной Африки. Впечатляющий захват Питом Хайном[21] мексиканского «серебряного флота» в кубинской гавани Матансас (в 1628 г.), как правило, заслоняет тот факт, что его современники и преемники на службе WIC добились сравнительно малозначительных успехов в войне с испанцами. Их слава, их победы и добыча были приобретены в основном за счет португальцев в Южной Атлантике. Иоханнес де Лаэт, директор и летописец деяний WIC того времени, заканчивает в 1644 г. свои Iaerlyclt Verhael – Анналы на триумфальной ноте, подробно перечисляя корабли и добычу, захваченные компанией между 1623 и 1636 гг. силой оружия «у короля Испании». Внимательное прочтение этого списка открывает, что подавляющий ущерб от этих потерь понесли владения и суда португальской короны – за исключением испанского «серебряного флота» в 1628 г. В 1636–1648 гг. нападения WIC на Испанскую Америку были еще менее значительными, за исключением экспедиции Брауэра в Чили в 1642 г., да и та оказалась безрезультатной. В свое время голландцы отобрали у Португалии половину Бразилии и Анголу, не говоря уже о Золотом Береге и Кабо-Верде, однако единственным стоящим их завоеванием в Карибском бассейне стал захват Кюрасао в 1634 г. По сравнению с огромными усилиями, приложенными ради продвижения в Южной Атлантике, попытки Вест-Индской компании обрести «Новые Нидерланды» на острове Манхэттен и на берегах реки Гудзон увенчались весьма скромными результатами.

Не вызывает сомнения, что восстание португальцев Пернамбуку, штата на востоке Бразилии, в 1645 г., которое получало более или менее тайную помощь с родины, за пять лет до этого освободившейся от власти Испании, заставило голландцев укрыться за стенами Ресифи и нескольких других городов вдоль северо-восточного побережья Бразилии. Несомненно и то, что через несколько месяцев после провозглашения Мюнстерского договора Португало-Бразильская экспедиция – частично снабженная амуницией и корабельными припасами из Амстердама – вернула Луанду и изгнала голландцев из Анголы в тот самый момент, когда те, вместе со своими негритянскими союзниками, были на грани уничтожения последних остатков португальцев в данной местности. Тем не менее положение голландцев в Бразилии не казалось безнадежно утерянным, и по Мюнстерскому договору король Филипп IV недвусмысленно признал право Голландии захватывать и удерживать все португальские колониальные территории, на которые заявляли свои права обе великие индийские компании.

Во многих отношениях Мюнстерский договор знаменует собой высшую точку золотого века Соединенных провинций. К 1648 г. голландцы, бесспорно, являлись величайшей в мире торговой нацией, со своими торговыми аванпостами и укрепленными факториями, разбросанными от Архангельска в России до Ресифи в Бразилии и от Нового Амстердама[22] до Нагасаки в Японии. Если некоторые места удерживались с трудом, то другие приносили обнадеживающие прибыли. Одни лишь описания голландских достижений в европейских водах представляют собой увлекательнейшее чтение. «Благодаря невероятным предприимчивости и деловитости, – пишет К. Уилсон, – им удалось захватить около трех четвертей перевозок зерна на Балтике, от половины до трех четвертей строевого леса и где-то между третью и половиной шведского металла. Три четверти соли из Франции и Португалии, отправлявшейся на Балтику, перевозилось в голландских трюмах. Более половины тканей, вывозимых в Балтийский регион, были произведены или обработаны в Голландии».

Такие беспрецедентные достижения обязаны в основном динамичной энергии и предприимчивости, рожденным в морских гаванях Голландии и Зеландии, что позволило, благодаря ресурсам, извлеченным из судоходства и заморской торговли, перенести финансовые тяготы войны против Испании и развить колониальную экспансию. Таким образом, вполне логично, что ведущие торговцы и судовладельцы городов этих провинций должны были завладеть руководством новой республикой и использовать свое влияние в городских советах и провинциальных штатах для продвижения собственных интересов. Как мы уже видели, когда возникал конфликт интересов отдельных провинций, победу одерживали Голландия и Амстердам – если только они находились в согласии. Подтверждением этому является Мюнстерский договор, имевший большое число могущественных противников. Среди них были приверженцы Оранских, настроенные на сохранение союза с Францией и упрочение династических интересов штатгальтеров по завоеванию Южных Нидерландов и поддержке Стюартов[23]; провинция Зеландия, недовольная неадекватной помощью государства WIC в ее проигрышной войне с португальцами в Бразилии; провинция Утрехт и город Лейден по целому набору религиозных и политических мотивов. И все же правители остальных городов Голландии, и прежде всего Амстердама, смогли протолкнуть договор вопреки оппозиции такого множества своих соотечественников, причем не уступая королю Испании ни в одном из его самых настойчивых требований, таких как открытие для судоходства устья реки Шельды и официальная терпимость к католицизму в Соединенных провинциях. Голландская неуступчивость в перекрытии Шельды проистекала не только из боязни Амстердама, что в результате возобновления судоходства по ней Антверпен может во многом вернуть себе значение торгового перевалочного пункта, но из опасения некоторых портов юга Голландии и Зеландии (Роттердама, Мидделбурга, Флиссингена), что их собственная транзитная торговля точно так же пойдет на убыль.

Мюнстерский договор показал, что движение, начавшееся 80 лет назад со взрыва народного гнева, закончилось формированием свободно объединенной федерации – республики под управлением группы купцов-олигархов. Перед тем как более подробно обсуждать этих бюргеров, стоит задаться вопросом, насколько сильно эволюционировала нация под их руководством. Если принять критерий Ренана о понимании национальной принадлежности: «…совершать вместе великие поступки, желать их и в будущем…», то победители 1648 г. будут соответствовать обоим этим показателям. Они могли с гордостью припомнить такие боевые подвиги, как осада и освобождение Лейдена, победные компании принцев Морица и Фредерика Генриха, захват «серебряного флота» Питом Хайном, разгром Испанской армады близ Гибралтара (1607) и еще один разгром у Даунса (1639). В этот последний год не имевшую себе равных голландскую торговую экспансию «в далекие и диковинные земли, так далеко, как только светит солнце» нидерландский поэт и драматург Йост ван ден Вондел восславил в своей оде, отразившей чувства не только самого поэта и Heeren XVII – семнадцати директоров VOC, но и множества голландцев: «Куда ни завела бы нас за прибылью погоня, в любое море иль к любому побережью, мы рыщем в гаванях всего земного шара – к выгоде любви». Если «великие поступки» Ренана включают в себя образованность, литературу и изобразительное искусство, то, упоминая о достижениях молодой республики, достаточно вспомнить имена Гуго Гроция, Христиана Гюйгенса, Питера Хофта, Йоста Вондела, Франса Хальса (Гальса) и Рембрандта. Что же касается будущего, то голландцы могли смотреть – и с уверенностью смотрели – на свою экспансию в Восточные Индии; и хотя их положение в Бразилии было явно ненадежным, возможность создания собственной империи в Южной Атлантике все еще существовала.

По этим и другим причинам многие из жителей Соединенных провинций Свободных Нидерландов с гордостью осознавали, что они являются действительно свободной и самостоятельной нацией. Но имелось и много других, кого непрестанно терзали сомнения, или те, у кого не было особых поводов радоваться Мюнстерскому мирному договору. Воинствующие кальвинисты требовали – и часто получали – признания своих заслуг в формировании нации с благословения Божия и при Его активной поддержке, однако они рассматривали своих все еще многочисленных соотечественников-католиков в качестве граждан второго сорта и потенциальных предателей. Они косо смотрели даже на многих инакомыслящих протестантов, как на более слабых и, следовательно, нижестоящих собратьев. Такое презрение самозваных «избранных» к столь многим своим соотечественникам не могло не вызвать широкого недовольства среди последних. Отсутствие короля или иного полновластного правителя вызывало смешанное с сожалением замешательство среди некоторых слоев населения, хотя не обязательно по одним и тем же причинам. Тот факт, что мятеж был изначально направлен против их законного принца, не так легко изгладился в памяти – как на родине, так и за границей. Даже такой непреклонный республиканец, как Ян де Витт, позднее выражал свою обеспокоенность по этому поводу. В некоторых отношениях соперничество между провинциями усугублялось и самими успехами голландской заморской торговли, которая только усиливала превосходство провинции Голландия. Брабантцы, фламандцы и валлоны, эмигрировавшие из Южных Нидерландов в первые десятилетия Восьмидесятилетней войны, к 1648 г. по большей части ассимилировались, хотя зависть к наиболее удачливым из них и их потомкам все еще тлела в Амстердаме. Однако в Голландской республике имелось еще много иностранцев и лишь наполовину ассимилировавшихся эмигрантов, которые могли стать источником слабости, особенно в военное время, и с армией, состоявшей в основном из иностранных наемников.

И наконец, как отнеслись более старые европейские нации к выскочке – буржуазной республике, впервые добившейся общего признания в 1648 г.? Критическая оценка коронованных особ и торговых конкурентов должна всегда приниматься с некоторой долей скептицизма, и неудивительно, что Яков I весьма неблагоприятно отзывался о голландцах в 1607 г.: «Пусть они оставят это тщеславное стремление называться свободным государством». Куда более важно то, что через 100 лет после заключения Мюнстерского договора и после того, как Великобритания и Соединенные провинции поочередно становились то врагами, то союзниками, английский посланник в Мадриде снисходительно написал о своем недавно прибывшем голландском коллеге: «Он весьма молод, но благороден и дружелюбен, и в нем столько же – если не больше – от джентльмена, сколько я когда-либо видел в представителях его нации – если она заслуживает права таковой называться».

Примечания