История России. Киевский период. Начало IX – конец XII века

Окружив город со стороны моря, русы высадились на берег и, по обычаю своему, начали насыпать вал вдоль стен, защищавших город с суши, чтобы тем легче завладеть ими. В то же время часть их рассеялась по беззащитным предместьям и окрестностям Константинополя; они с большою свирепостью принялись опустошать селения и монастыри, истребляя огнем и мечом нивы, жилища, людей и скот, не щадя при этом ни младенцев, ни стариков, не смягчаясь никакими воплями и мольбами. Между прочим, они захватили островок Теревинф с его монастырем, в который был сослан патриарх Игнатий, лишенный своего престола. Варвары разграбили здесь церковные сосуды и всю утварь; патриарх как-то спасся; но они схватили двадцать два человека из его монахов и слуг и всех изрубили топорами на корме ладьи.

В отчаянии своем жители Византии обратились к тому, о чем они легко забывали в дни мира и веселья, то есть к молитве, посту и покаянию. Духовенство совершало постоянные молебны и всенощные бдения; отверстые храмы были наполнены молящимся народом, причем наиболее кающиеся стояли на коленях, били себя в грудь, плакали и стенали. Особенно густая толпа стекалась в соборный храм Святой Софии. Патриарх Фотий в эту торжественную минуту явился вполне достойным своего сана и обнаружил замечательную силу слова. С софийской кафедры он яркими красками изображал варварское нашествие как кару, ниспосланную Господом за тяжкие грехи, в которых погрязло население. При этом, смотря по течению своих мыслей, он то называл варваров грозными и неодолимыми и иногда выражался словами Библии. Например: «Народ сей двинулся с севера с тем, чтобы дойти до второго Иерусалима, и люд сей устремился с конца земли, неся с собой стрелы и копья; он грозен и не милует; голос его как шум моря» и т. д. То отзывался о них с презрением, чтобы ярче выставить унижение и стыд, которым подверглась Византия. «О град, царь едва не всей вселенной! – восклицал он. – Какое воинство ругается над тобою, как над рабою: необученное и набранное из рабов! О град, украшенный добычею многих народов, что за народ вздумал взять тебя в добычу! Слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе крепость руки своей и хочет нажить себе славное имя». «Поход этих варваров, – замечает он, – схитрен был так, что и молва не успела оповестить, и мы услыхали о них уже тогда, когда увидели их, хотя и разделяли нас столькие страны и народоначальства, судоходные реки и пристанищные моря».

Патриарх призывал к покаянию, но не наружному только, а глубокому и искреннему. «Не вопите и не шумите. Перестаньте плакать, молитесь спокойно, будьте мужественны», – повторял он и обещал заступление Божие, если грешники имеют твердое намерение исправиться от своих беззаконий и поступать согласно с заповедями Господними. «Было что посмотреть тогда! – говорил после тот же Фотий. – Гордые смирились; сластолюбцы постились; у весельчаков и игроков слезы ручьями текли по щекам; ростовщики, копившие деньги, раздавали их бедным; жестокосердый стал милостив; преданный пьянству обещал не пить во всю жизнь; преданный чувственности добровольно дал обет целомудрия, и вообще каждый всеми силами давал знать, что он будет служить образцом добродетели, и обещался вперед исполнять все обеты чистосердечно и неуклонно». Каялись жители Византии также и в нарушении договоров с варварами и в обиде, им причиненной.

Между тем осада продолжалась; вал, насыпаемый неприятелями, постепенно возрастал, и близился час, когда они с этого вала могли перелезть на стены и ворваться в город. «Наконец, возлюбленные, – проповедовал Фотий, – настало время прибегнуть к Матери Слова, к Ней, единой надежде нашей и прибежищу. К Ней возопием: Досточтимая, спаси град твой, как ведаешь, Госпоже! Ее поставим ходатайницею перед сыном и Богом нашим. Ее сделаем свидетельницею и сподручницею обетов наших».

Главные византийские храмы изобиловали священными предметами; особым поклонением пользовались, конечно, те предметы, которые в народном веровании были связаны с земною жизнию Спасителя и Богородицы. Например, в Софийском соборе показывали верующим пелены младенца Христа, золотые сосуды, принесенные ему в дар волхвами, копье, которым он был прободен, и так далее. Во Влахернском храме хранились пояс Богоматери и ее риза, то есть какая-либо часть одежды. Эта святыня чтилась в особенности как надежная защита во время опасности, и вообще жители Царьграда почитали Богородицу главною заступницею и покровительницею своего города. Патриарх взял ее ризу и с молитвенными песнопениями обнес ее вдоль стен вокруг города. Вслед за тем неприятели поспешно сняли осаду, сели на свои корабли и покинули Боспор, обогащенные награбленною на его берегах добычею. Источники не дают нам ближайших объяснений этого поспешного отступления русов. Без сомнения, в это именно время достигло до них известие о приближении византийских легионов и кораблей; ибо Михаил III тотчас повернул назад, как только услыхал о нападении Руси на его столицу.

Русь ушла от Царьграда, но византийское правительство должно было озаботиться защитою от нее своих черноморских областей, особенно Херсонеса и других греческих городов, находившихся в Тавриде по соседству с таманскими и таврическими владениями Руси. В этой войне союзницей греков явилась христианская религия: греческие проповедники склонили часть варваров к принятию крещения. Тот же патриарх Фотий в своем окружном послании 866 года, обращенном к восточным епископам, извещает их, что не только племя болгарское переменило свое древнее нечестие на веру во Христа, но то же сделало и племя русское. «Народ, столь часто многими превозносимый, – пишет Фотий, – и превосходящий все другие народы своею жестокостию и кровожадностию, то есть россы, которые, покорив окрестные народы, возгордились и, имея о себе весьма высокое мнение, подняли оружие на Римскую державу, теперь и сами преложили нечестивое языческое суеверие на чистую и непорочную христианскую веру и ведут себя как преданные друзья; хотя незадолго перед этим тревожили нас своими разбоями и учинили великое злодеяние» (то есть нападение на самый Царьград).

Но Фотий, очевидно, преувеличивал размеры обращения и преданности со стороны Руси. Только новому императору, Василию Македонянину, который в следующем, 867 году воцарился на месте убитого им Михаила III, удалось богатыми дарами из золота, серебра и шелковых тканей склонить русских вождей к миру и возобновить с ними торговые договоры. Тогда и обращение варваров в христианство сделало еще более успехов, так что Игнатий, снова восстановленный на патриаршем престоле, назначил особого архиепископа для этой крещеной Руси.

Такому обращению варваров много способствовал пример их соплеменников болгар. Около этого времени Азовско-Днепровская Русь подчинила себе то болгарское племя, которое жило на устьях Кубани и в восточной части Крыма и которое Русь освободила от хазарского ига. Часть этих так называемых черных болгар уже исповедовала христианскую религию, проникшую к ним из соседних греческих городов, Херсонеса, Сугдии, Боспора и др. Крещеные таврические болгары уже имели Евангелие и некоторые другие священные книги на родном языке. От них-то, по всей вероятности, знаменитые солунские братья, Кирилл и Мефодий, заимствовали церковнославянское письмо и начатки переводов Святого Писания, которые и перенесли потом к славянам дунайским. То же церковнославянское письмо облегчило путь христианской проповеди и в среду русского народа, незадолго утвердившего свое владычество на берегах Киммерийского Боспора в городах Корчево и Тмутаракани; так у местных славян назывались древние греческие колонии, Пантикапея, или Боспор, и Фанагория, или Таматарха, откуда Русь вытеснила хазар. Итак, первое громкое предприятие Руси, заставившее говорить о ней другие народы, то есть нападение на самый Константинополь, это предприятие совпадает по времени с началом русского христианства. Но вообще только незначительная часть русского народа пока приняла крещение; а большинство хранило обычаи предков и продолжало ревностно приносить кровавые жертвы своим старым богам: Перуну, Волосу, Дажбогу, Стрибогу и прочим1.

Как посреди ночной мглы иногда внезапный блеск молнии прорезывает тучи и на мгновение озаряет окрестность, так нападение 860 года на Константинополь является для нас ярким лучом света на горизонте начальной русской истории, покрытой густым туманом. Басни и домыслы наших старинных книжников только усилили этот туман и дали ложное направление тем позднейшим исследователям, которые пытались разъяснить древнейшие судьбы русского народа. Нападение 860 года и современные о нем свидетельства неоспоримо указывают на многочисленное воинственное племя русь, которое издавна обитало в Юго-Восточной Европе, именно в странах приазовских и приднепровских, появляясь в истории предыдущих веков под именами россолан и антов, а иногда скрываясь под более общими названиями скифов и сармат. Много перемен испытало это племя, много борьбы и усилий должно было оно вынести, прежде нежели успело окрепнуть и создать могучее ядро, из которого развилась русская государственная жизнь и русская национальность. Народы пришлые и туземные, чуждые и родственные попеременно теснили славяно-усское племя, иногда подчиняли его себе, отрывали от него ту или другую ветвь, но никогда не могли его сломить. Немецкие готы, финские угры, славянские гунны и болгары, черкесские авары и хазары одни за другими или в союзе друг с другом наступали на антов-русь и угнетали ее. Но все вынесло, все преодолело это упругое племя, пока пробилось на широкую дорогу своей исторической жизни. Эта трудная и долгая школа закалила его характер и подготовила его к последующим испытаниям.

Из всех способностей, которыми природа щедро оделила славяно-русское племя, наиболее драгоценными являются, конечно, его предприимчивость, мужество и способность созидательная. Последняя в особенности необходима для самобытного развития, и передовые исторические народы обыкновенно обладают ею в высокой степени. Нужно иметь значительный запас изобретательности, трудолюбия и терпения – особенно жителю северных стран, – чтобы устроить свое жилище и оградить себя от суровых влияний климата, промыслить пропитание и т. и. Но еще в большей степени требуются те же качества, чтобы устроить свой общественный быт и охранить его от врагов внешних и внутренних. История показывает, что славянские народы далеко не были лишены способности сосредоточивать свои силы и созидать государства; но в их характере были и другие черты, которые много мешали прочности таких созиданий. Это излишняя впечатлительность, излишняя подвижность; она обусловливала даровитость славянского племени; но она служила также источником некоторого непостоянства, некоторой неустойчивости. Можно смело сказать, что даровитостью своею славянское племя, например, превосходит племя немецкое; но оно уступает ему в качестве более драгоценном: в устойчивости и сосредоточенности, в том, что называется силою характера. К счастию, россоланское, или русское, племя в этом отношении заметно выдвигается из своей славянской семьи; уже с самого начала своей истории оно обнаруживает терпение и твердость, с помощью которых его творческая способность могла получить широкое развитие на поприще общественного и государственного быта. Этими чертами, то есть сравнительно меньшею степенью впечатлительности и непостоянства, оно обязано как влиянию окружающей природы, так и своей исторической школе, и отчасти перекрещению с другими народностями, а именно с готскими и финскими племенами, которые издревле обитали рядом с ним в Восточной Европе. Главная его ветвь издавна утвердилась на среднем течении Днепра, к северу от порогов, в краю, обильном цветущими полями, рощами и текучими водами, в стороне от южных степей, слишком открытых вторжению кочевых народов. В этом краю оно построило себе крепкие города и положило начало государственному быту с помощью своих родовых князей. Здесь русь развила свою способность к государственной жизни. Отсюда посредством своих дружин она постепенно распространила свою объединительную деятельность на родственные ей племена восточных славян. Как одно из наиболее даровитых и предприимчивых арийских племен, русь с одинаковым успехом предавалась мирным и воинственным занятиям, грабежу и торговле, сухопутным и морским предприятиям; дружинники русские с одинаковою отвагою владели конем и лодкою, мечом и парусом. Их смелые судовые походы по рекам и морям в IX и X веках сделали громким русское имя на востоке и на западе.

Государственная способность русского племени с особою силою выразилась в его объединительных стремлениях, в постепенном и неуклонном собирании воедино своих широко раскинувшихся ветвей. Объединение совершалось под предводительством того княжеского рода, который утвердился в Киеве. В Киевской области сосредоточилось наиболее энергичное, наиболее предприимчивое россоланское племя поляне, или рось в тесном смысле. Оно продолжало сохранять свою любовь к судоходству и свои связи с берегами Азовского моря, бывшими колыбелью этого племени. Там еще жили значительные его поселения. Известно, что равнина Европейской России обладает замечательною речною сетью, которая представляла самые удобные пути сообщения, и русское племя превосходно воспользовалось ею для своих объединительных стремлений. Дружины полян-руси ходили почти во все стороны вверх и вниз по течению рек, налагая дани на своих соседей. На восточной стороне Днепра они объединили ближайшую свою ветвь – россоланское племя северян, сидевших по Десне и имевших своим средоточием города Чернигов и Любеч. Подвигаясь к северу, пользуясь Днепром и его притоками, они подчинили себе на одной стороне племя радимичей, на другой – дреговичей. На верхнем Днепре они утвердились в Смоленске, городе кривичей. Постепенно углубляясь далее на север, Русь перешла волоки; спустившись по Ловати, завладела берегами озера Ильмень и водворилась в главном средоточии ильменских славян, в знаменитом Новгороде, при истоке реки Волхова. Отсюда по Волхову, Ладожскому озеру и по реке Неве она открыла себе путь для сношений с народами Скандинавии. Другой водный путь в Балтийское море пролегал по Западной Двине. Ключом к этому пути служил город Полоцк, и он к началу X века находился уже во владении русских князей.

Русь не довольствовалась днепровскими и ильменскими славянами. Она проникла на Оку и верхнюю Волгу, где посреди племен славянских (вятичи) и финских (меря и мурома) основала свои поселения и свое владычество, укрепясь преимущественно в Муроме на возвышенном берегу Оки и в Ростове на низменных берегах Ростовского озера. Но между тем как распространение русского господства на севере принимало такие обширные размеры, на юге и юго-западе оно подвигалось с трудом. Здесь в области Днестра, Буга и нижнего Днепра жили хотя и родственные народы, но уже другой славянской отрасли, не россоланской, а болгарской: угличи, тиверцы и отчасти волыняне. Покорить эти народы было не легко, и у русских летописцев мы находим отголоски упорной борьбы, кипевшей когда-то между ними и властолюбивою Русью. Перевес остался за последнею, которая успела сосредоточить и развить свои силы в то время, как означенные народы были раздроблены на многие владения и общины. Легче подчинилась Руси та часть тиверцев, или тавроскифов, которая обитала в древних своих жилищах на устьях Кубани и в восточной части Крыма и называлась иначе черными болгарами. С VI по IX столетие эти болгары были угнетены владычеством хазар. Последние представляли народ смешанный из пришлых турок-завоевателей с покоренными туземцами, хазарами или черкесами. Русские князья вступили в деятельную борьбу с турко-хазарскими каганами, мало-помалу освободили от их ига черных болгар и утвердили собственное владычество на берегах Боспора Киммерийского, то есть в Корчеве и Тмутаракани, следовательно, в самом средоточии прежнего Боспорского царства. Таким образом, постепенно, в течение нескольких столетий, киево-русские князья распространили свое господство от Ильменя до Тамани.

Дружины русские приходили на устье Кубани из Киевской области следующим судовым путем: из Днепра в его приток с левой стороны Самару; из Самары – в ее приток Волчью Воду; а отсюда небольшим волоком или вешнею полою водою ладьи входили в реку Миус (может быть, и Калмиус) и таким образом достигали Азовского моря. Разумеется, подобное господство не установилось раз и навсегда: нередко подчиненные племена, пользуясь обстоятельствами, восставали и отказывали в дани; потом приходилось покорять их вновь и принимать более действенные меры, чтобы удержать в покорности, то есть строить в их земле укрепленные городки или занимать русскими дружинами кремли главных туземных городов. Владея берегами Киммерийского Боспора, Русь имела возможность развивать свое судоходство и по самому Черному морю, то есть посещать берега его в качестве торговцев и пиратов, и даже, как мы видели, сделать набег на самый Царьград.

Для сношений с Византией и дунайскими болгарами существовал другой путь в Черное море, именно Днепром до самого его устья; он был очень затруднителен по причине целого ряда огромных порогов; но Русь умела преодолевать препятствия. Этот более прямой путь особенно предпочитали торговые караваны. Обыкновенно зимою жители лесных мест, прилегавших к верхнему и среднему Днепру, валили большие деревья и приготовляли из них лодки-однодеревки, которые при весеннем половодье сплавляли по Днепру в Киев. Сюда собирались торговцы из разных русских городов: из Новгорода, Смоленска, Любеча, Чернигова, Вышгорода и других. Они покупали однодеревки, оснащивали их, снабжали всем нужным для плавания, нагружали товаром и выступали в путь. У города Витичева, лежавшего на Днепре немного ниже Киева, караван останавливался дня на два, на три, чтобы дать время собраться всем судам. Затем он направлялся к порогам2.

К югу от устья Самары Днепр на пространстве нескольких десятков верст отчасти запружен рядами огромных камней, которые скрываются под водою или чернеют над ее поверхностью; отчасти стеснен в своем течении крутыми берегами и множеством каменных островов. Река шумными, кипящими волнами стремится сквозь пороги и делает плавание чрезвычайно опасным. Достигнув какого-либо большого порога, – а их в те времена насчитывали до семи, – русские принимали разные предосторожности и употребляли разные способы. Где это было возможно, они просто пускали свои ладьи по быстрой волне; на иных порогах гребцы сходили в воду и проводили лодки подле самого берега по мелкому каменистому дну; а где высокое падение воды и острые камни представляли неизбежную гибель, там они выгружали товары, высаживали невольников, предварительно связав их друг с другом, и на расстоянии нескольких тысяч шагов тащили ладьи берегом. Так поступали они, достигнув четвертого и самого опасного порога, который назывался по-славяно-русски Айфар, а по-славяно-болгарски – Неясыть; это название дано было ему по множеству неясытей, или пеликанов, гнездившихся в скалах этого порога. Миновав пороги и вступив в область тихого, широкого течения, усеянного островами, русы приставали к одному днепровскому острову и здесь под огромным дубом совершали благодарственные жертвоприношения своим богам. Между прочим, они по жребию приносили в жертву живых птиц и съедали их жертвенное мясо, а тех, которым выпадал счастливый жребий, отпускали на волю. Под дубом они втыкали свои стрелы и раскладывали куски мяса, хлеба или другие вещи, которые оставляли в дар богам. Затем караван продолжал плавание до Днепровского лимана и приставал к острову Св. Евферия. Здесь русы останавливались дня на два или на три: исправляли снасти, ставили мачты, паруса и вообще снаряжали свои ладьи для морского плавания. Из лимана они выходили в море и, держась берегов, направлялись к устью Днестра, потом к устью Дуная и так далее до самого Царьграда. Сюда Русь привозила на продажу невольников и разные сырые произведения своей земли, каковы: меха, кожи, воск, медь и т. и. А из греческих областей она вывозила различные ткани, вино, плоды, дорогое оружие, посуду и другие металлические изделия. Понятно, что русские князья весьма дорожили торговлею своего народа с греками и для ее обеспечения охотно вступали в договоры с греческим правительством. Последнее, как видно из договоров, ценило мирные сношения с Русью и старалось привязать ее разными льготами, которые предоставляло русским послам и гостям в своей столице. Когда начались подобные договоры, мы не знаем в точности: по крайней мере, они уже существовали до 860 года, ибо и самое нападение Руси в этом году имело своим поводом их нарушение со стороны греков. Первые дошедшие до нас договоры относятся к началу X века, то есть к совместному царствованию Льва VI Философа и его брата Александра; именно, мы имеем договорную грамоту 911 года и отрывок из такой же грамоты 907 года. Эти договоры представляют и первые письменные славянские источники для русской истории, потому что дошли до нас не в греческом подлиннике, а в славянском переводе. Любопытно их содержание.

Примечания