Бесспорной версии нет (сборник)
– По Москве?
– По Москве. Дама одна жалуется – мужа ограбили.
– Так… Ну ладно, мы скоро встретимся, расскажете. Вот что: меня интересует Нижарадзе Гурам Джансугович из Гудауты, кличка Кудюм. Запишите. Позвоните в Абхазию, узнайте: что, как. Управитесь, захватывайте все с собой и подъезжайте к гостинице «Алтай». В гостиницу не заходите, ждите в машине. Все. До встречи.
Попрощавшись с Прохоровым, Иванов уже через полчаса остановил машину в Останкине, недалеко от гостиницы «Алтай». Долго ждать не пришлось, минут через двадцать сзади притормозила серая «Волга» с Хориным и Линяевым.
Прежде чем пересесть к ним, Иванов оглядел темневшую в стороне пятиэтажную гостиницу со слабоосвещенными окнами. Там все тихо.
Дверцу «Волги» открыл сидевший за рулем жилистый чернявый Хорин. Сев рядом, Иванов увидел кивнувшего с заднего сиденья Линяева. Если в худощавом Хорине, казалось, таится некая дрожь, как в туго натянутой струне, то Линяев, плотный невысокий блондин, в минуты покоя выглядит рыхлым, развалистым. Все это, конечно, видимость. В Линяеве были необходимые оперативнику качества, то есть и сила, и нужная резкость. Хорину же, при всей его кажущейся нервозности, никогда не изменяет спокойствие. В связи с особым характером преступления в его группу включены асы из асов. Но пока основная функция этих асов, увы, сводится к выполнению различных мелких поручений. В подобных случаях главная задача участников опергруппы находиться в состоянии повышенной боевой готовности. Пригодится ли она когда-нибудь, он не знает и сам.
– Достали. – Линяев вытащил из внутреннего кармана куртки конверт. – Три. Все, что удалось.
Иванов бегло просмотрел фотографии. Все три пересняты и увеличены, узнать Кудюма на них не так-то просто. Ничего, других нет, сойдут и эти.
– В управлении о Нижарадзе пока ничего не знают, – извиняющимся тоном сказал Хорин. – Я звонил абхазцам, те тоже в неведении. Розыск оформить нельзя, сами понимаете.
– Понятно. Что там с этой… дамой?
– Да вот, сообщили из одного отделения. В центре. Пришла к ним сегодня женщина, жена заведующего «Автосервисом». Фамилия – Гари…
– Гарибова, – подсказал Линяев.
– Да, Гарибова. Говорит, вчера у ее мужа какой-то неизвестный, угрожая оружием, отобрал двадцать тысяч рублей. Как сообщили из отделения, неизвестный, описанный этой дамой, похож на «кавказца». Высокий, южного типа, лет тридцати. С усами.
– Где она его видела?
– Он пришел к ним домой. Вместе с мужем. По ее показаниям, муж был бледный, не в себе. Сказал, что это его племянник. Попросил ее снять со своей книжки двадцать тысяч рублей. Якобы для больного родственника. Она, конечно, ничему не поверила. По ее словам, неизвестный правую руку все время держал в кармане.
– Сняла она деньги?
– Да. Сняла и принесла домой, хотя это не проверено. Муж передал деньги неизвестному, и тот ушел. После этого муж ей сказал, чтобы она никому ничего не говорила. Мы попросили ребят из отделения до вас мужа не трогать. Потом она чуть ли не на коленях умоляла их не выдавать ее, даже заявление не написала. Муж, мол, убьет. Все это они передали со слов. Мы вызвали ее повесткой, завтра в два будет у вас. Правильно?
– Правильно. Значит, пока так: ждите здесь. До упора. Но, в общем, я недолго.
Подойдя к гостинице, он толкнул входную дверь. Вошел в полуосвещенный вестибюль. Невысокий пожилой швейцар только покосился, ничего не сказав.
Иванов поднялся на второй этаж. В полутьме выделялся лишь столик дежурной. Женщина лет сорока, волосы завязаны узлом, поверх форменного халата толстая вязаная кофта. С видимым неудовольствием отложила раскрытую книгу:
– Слушаю.
– Вы – Грачева Вера Мелентьевна? – Вытянул краешек удостоверения.
Почувствовав, что разговор будет долгим, женщина аккуратно заложила страницу:
– Она самая.
– К вам, наверное, уже обращались – по поводу жильца из двести девятого?
– Обращались, а как же. Что это вы за него так, за двести девятого? Что он сделал-то?
– Вы его помните? Внешне?
– Н-ну… Вроде такой… – Дежурная потерла переносицу. – Как бы южный. Особенно-то я его не разглядывала, всех разглядывать – с ума сойдешь. Но вроде он был с усами… Крупный такой мужчина.
– Понятно.
Иванов достал из кармана три фотографии Кудюма:
– Посмотрите, не он? Не торопитесь, внимательно посмотрите.
Дежурная передвинула фотографии. Поменяла их местами у лампы:
– Вроде бы напоминает… Только… – подняла глаза, – только этот явный ведь уголовник? А?
– Вера Мелентьевна, вы меня не спрашивайте. Посмотрите еще раз и скажите: похожи эти фотографии на жильца из двести девятого номера? Который съехал примерно неделю назад? Нижарадзе Гурама Джансуговича?
Дежурная снова принялась рассматривать фотографии.
– Отдаленно вроде можно сказать.
– А не отдаленно?
– Вроде бы тот, из двести девятого, такой был… спокойный, солидный.
Любопытно, если Нижарадзе из двести девятого был не настоящий! Но, кажется, больше ничего определенного она ему не скажет. Что ж, теперь можно заняться горничной.
В крошечной комнате отдыха в конце коридора, усевшись на стул, горничная Лена Малахова долго рассматривала фотографии. Вернула, скептически сморщилась:
– Знаете, все-таки не он. Тот был весь какой-то округлый, надутый… А этот щуплый. Нет, не он.
Дежурная могла ошибиться, фотографии все-таки некачественные. Но вряд ли вместе с дежурной ошиблась еще и горничная. Похоже, здесь жил не Кудюм, а тот, кто использовал его документы. Если так, все меняется.
– Когда вы убирали, он каждый раз был в номере?
– Я его всего два раза видела. А так убирала без него.
– Ну а когда убирали при нем, что он делал?
– Ничего не делал. Сидел, и все. То ли считал что-то, то ли писал.
– Считал или писал? Почему вы так подумали?
– Он за столом сидел, спиной ко мне, пока я ходила. Я в его сторону вообще-то не смотрела. Но так, вроде у него плечи шевелились. Все время. Будто писал. Или переставлял что-то на столе.
– Переставлял? Вы не ошибаетесь? Именно переставлял?
– Ну да. Это я так сейчас думаю. Тогда-то мне все равно было, но сейчас… – Горничная помедлила. – Самой даже любопытно. Вообще-то, кто он такой, этот двести девятый? Уголовник, что ли?
– Если это тот, кого мы ищем, – уголовник. Теперь, Лена, вот еще что. Вы ведро из этого номера выносили. Мусорное. Постарайтесь вспомнить, что было в этом ведре.
– Что там может быть? Газеты смятые. Окурки, бумага грязная. Мусор. Ничего такого не было. Обертки, помню, от вафель были. Да, обертки.
– Обертки от вафель?
– Да. Он их много, помню, накидал.
– Ну а какие они, эти обертки?
– Вы что, оберток от вафель не видели? Бумажки такие, белые. Хрустящие. Мы их, знаете, сколько выгребаем.
– Понятно, Леночка. Вы о чем-нибудь с ним говорили?
– Чего мне с ним говорить? Спросила только: «Я у вас уберу?» Он: «Да, пожалуйста». И все.
– Вы не обратили внимания – он говорил с акцентом?
– Ой, не помню. Вообще-то… Нет, не помню. Может, с акцентом.
То, что и администратор, и швейцар не смогли опознать Нижарадзе по фотографии, особой ценности не представляло – в любом случае они вряд ли детально запомнили его лицо. И все же, отпустив Хорина и Линяева и разворачивая машину к Тимирязевской улице, к дому Ираклия Кутателадзе, Иванов был почти уверен: в двести девятом номере останавливался не Кудюм.
Дом на Тимирязевской
Кутателадзе жили в старом добротном доме, принадлежавшем Тимирязевской академии, на третьем этаже. Лифта не было. Дверь Иванову открыл сам Ираклий, в шлепанцах и в спортивном костюме. Сейчас, в свои сорок два, Ираклий был подтянут и худощав, как всегда. Конечно, с первого класса оба они менялись внешне не один раз – но только не друг для друга. Лицо Ираклия – зелено-карие глаза, в меру крупный, настоящий картлийский нос, подбородок с ямочкой – всегда казалось Иванову одним и тем же. Изначально.
Увидев Иванова, Ираклий улыбнулся:
– О, какие люди… Боря, ты ли это?
– Извини, я без звонка.
– Ты о чем. Перестань. Входи, не стой.
Они поцеловались. Ираклий подтолкнул друга на кухню, успев шепнуть:
– Тебе повезло, Манана приготовила кое-что… В комнату не зову, сам понимаешь – Дато, уроки…
– Ираклий, я ничего не хочу.
– Ладно, ладно, разберемся.
Проходя на кухню, Иванов успел увидеть восьмилетнего Дато, махнувшего ему из-за своего стола. Невысокая большеглазая Манана, стоявшая у плиты, молча обняла Иванова за плечи. Улыбнулась все понимающей улыбкой, повернулась к кастрюлям. Да, что бы ни случилось, здесь, в доме Кутателадзе, он всегда будет своим. Главное, он может ничего не объяснять, его здесь всегда поймут – ничего не спрашивая.
Ужин, который подала Манана, был таким, каким могут его сделать для друга только тбилисцы – с холодными и горячими закусками, с зеленью и свежими овощами, с домашним печеньем.
Потом, когда ушла Манана, они с Ираклием пили чай. Все вопросы, которые они могли задать друг другу, были уже заданы. Поэтому, коротко обменявшись последними новостями, они сейчас перебрасывались односложными замечаниями, смакуя и понимая каждое. Конечно, сейчас они были дальше друг от друга, чем, скажем, в школе. Зато теперь в дружбе каждого присутствовало то, что можно было бы назвать частью их детства и юности. Это значило многое, в том числе и то, что сейчас их дружба не требовала долгих разговоров. Сладостным могло стать даже короткое слово, даже просто молчание. Сладостным, потому что в этом коротком слове и в этом молчании жило ощущение всего, что тебе близко. Ощущение дружбы. Ощущение юности, ощущение Тбилиси, а значит, ощущение дома.
И все-таки, возвращаясь от Кутателадзе к себе домой, вглядываясь в мигающие ночные московские светофоры, Иванов понял: мысли его сейчас заняты только «кавказцем». Он должен, просто обязан найти убийцу Садовникова. И он это сделает. Хотя, если рассуждать реально, никаких надежд на это у него пока нет. Есть лишь небольшие достижения. Например, разговор с дежурной по этажу и горничной в гостинице «Алтай». Если вспомнить все, что связано с этим разговором, похоже, в двести девятом номере под фамилией Нижарадзе скрывался кто-то другой. Но что это ему может сейчас дать, он пока не знает.
Сопоставление
Прохоров, которому на следующее утро он изложил все эти соображения, долго вытирал пот со лба и шеи.
– Преждевременных выводов мы с вами, конечно, делать не будем. Но может быть, это действительно не Кудюм?
– Тогда кто же?
– Ну, допустим, «кавказец»?
– Может быть. Есть еще одна тонкость. Мы можем найти Кудюма и ничего не узнать.
– Понимаю. Этот паспорт Кудюм мог просто потерять?
– Вот именно. Или украли, такое бывает. Кто, Кудюм и понятия не имеет.
– Резонно. Но все-таки, Борис Эрнестович, я очень хотел бы спросить у Кудюма, когда мы его найдем: как было дело? И послушать, что он ответит. Согласитесь, это будет интересно.
Договорившись, что он будет звонить Прохорову, если узнает что-то новое, Иванов спустился вниз и сел в машину. Включил зажигание, развернулся, выехал на улицу Горького.
Он вдруг впервые попытался представить себе, кто же такой «кавказец» на самом деле. Что это может быть за человек? Странно, ничего особенно интересного придумать он не смог. Все, что он вспоминал, как неясное облако ползло сейчас в его воображении, по существу ни о чем не говоря. Высокий, темный, южного типа, надутый. Рисовалось что-то безликое, расплывчатое. Ничего конкретного. Уже подъезжая к знакомому зданию на Октябрьской площади, он мысленно вернулся к Кудюму. Откуда у «кавказца» чужой паспорт? Что, Кудюм отдал ему паспорт сам? Не похоже. Вряд ли фармазонщик по своей воле свяжется с убийцей. Значит, передача паспорта «кавказцу» с ведома Кудюма маловероятна. Но маловероятно и то, что опытный мошенник-профессионал потерял паспорт. Или что его у него украли. Потом, сам «кавказец» тоже не простачок. Конечно, то, что он, поселившись в «Алтае», использовал паспорт уголовника, могло быть простым совпадением. Но в этом мог быть и какой-то скрытый смысл. Мог.
Именно с этой мыслью Иванов остановил машину у Министерства внутренних дел и поднялся наверх, в свой кабинет.
Проработка
В его кабинете, если сравнивать, допустим, с тбилисскими условиями, все было на высшем уровне. Стены покрывали деревянные панели, зимой и летом работал кондиционер. Но главное, здесь не было того, что постоянно присутствовало в Тбилиси. В тесноватой приемной замнача РОВД, которую он занимал последние два года, постоянно стояла сутолока. Не было никаких гарантий, что в кабинете вдруг не окажется самый неожиданный посетитель.
Он часто вспоминал неповторимый аромат тбилисской зелени. Ему казалось: даже солнце в Тбилиси и то пахнет по-особому. Такого запаха он не встречал ни в одном другом городе. Все пять лет он убеждал себя, что в конце концов назначение в Москву, новая работа, переезд – все это было нужно для дела. Конечно, постепенно он узнал Москву и привык к ней, но от Тбилиси так и не освободился.
Воспоминания о Тбилиси вызвали взгляд в окно, на расстилающуюся внизу Октябрьскую площадь. Прервала их запись на перекидном календаре: «14.00. Гарибова». В два должна зайти женщина, по показаниям которой человек, похожий на «кавказца», отобрал позавчера у ее мужа двадцать тысяч рублей. Мельком глянул на часы. Двадцать пять второго. Гарибова должна скоро быть.
Позвонил. Вошли Линяев и Хорин.
– Борис Эрнестович, абхазцы сообщили: Нижарадзе Гурам Джансугович в декабре обращался в Гудаутское РОВД по поводу утери паспорта, – доложил Хорин.
– Все-таки обращался…
– Да. По оформлении документов там же, в Гудауте, ему выдали новый паспорт. В настоящее время Нижарадзе в Гудауте нет. По сведениям РОВД, по месту прописки он появляется крайне редко.
– Где он потерял паспорт?
– По его заявлению, паспорт Нижарадзе потерял в поезде Москва – Сухуми, возвращаясь из Гагры. Гостил у родственников.
– Подтверждения есть?
– Проездной билет, согласно устному объяснению Нижарадзе, он выкинул. Абхазцы обещали связаться с родственниками. А также найти поездную бригаду, чтобы выяснить о билете.
– Вы спрашивали у абхазцев, куда мог запропаститься Нижарадзе? Ведь наверняка он что-то говорил? Ну там жене, родственникам, соседям?
– Есть сведения, что Нижарадзе мог уехать ближе к Пскову или Новгороду, – сказал Хорин. – Я связывался уже и с теми, и с этими.
– Еще что-нибудь из новостей? Начальство не тревожило?
– Пока нет.
– Насчет Гарибовой вы помните? Будет к двум. Не мешало бы знать выходные данные ее и мужа. Точные имена, фамилии, возраст, прочее.
– Сейчас. – Хорин достал записную книжку. – Гарибова Светлана Николаевна, домохозяйка. Тридцать восемь лет. Муж – Гарибов Георгий Константинович, директор станции автообслуживания в Тушине. Пятьдесят два. Проживают оба в центре, на улице Рылеева. Дом девять, квартира сто пятьдесят один. Детей нет.
– Не проверяли, этот Гарибов сейчас на работе? Он мог взять бюллетень, уехать, мало ли?
– Я звонил, на проходной сказали – директор на месте.
– Хорошо. Будьте у себя. Если появится Гарибова, сразу направляйте ко мне.
Оставшись один, Иванов позвонил Прохорову и сообщил новость о Кудюме.
Гарибова вошла в кабинет ровно в пять минут третьего.
Светлана Николаевна Гарибова
Это была пепельная блондинка, из тех, про которых говорят: «Она еще красива». Сероглазая, с маленьким прямым носом и пухлыми губами. Войдя, Гарибова осторожно положила на стол пропуск, села, сцепив руки. На чем, на чем, но на привычке разных женщин по-разному украшать себя Иванов взгляд набил еще в Тбилиси. Эти сухие мягкие руки и открытые прической красивые уши наверняка привыкли к золоту и бриллиантам. Сейчас украшений нет – здесь, в этом кабинете, золото и бриллианты были бы не к месту. Одета хорошо и со вкусом: вязаное, без сомнения дорогое платье, агатовое ожерелье, платиновые часики. Взгляд невидящий, бессмысленно-стеклянный.
– Борис Эрнестович, умоляю вас – вы должны обещать мне не говорить мужу. Раз я пришла, я все равно все вам расскажу. Но если муж узнает, что я была в милиции… Все. Он не простит. Вы можете это понять?
Конечно, многое она наигрывает. И все-таки сейчас в глазах у нее самое настоящее отчаяние.
– Светлана Николаевна, если меня не заставят крайние обстоятельства, самые крайние – а я надеюсь, они не заставят, – муж о вашем приходе сюда не узнает.
Некоторое время она внимательно изучала его взглядом.
– Спасибо. И… не милиции мой муж боится. Ясно же, он боится этого человека. Понимаете, в общем, мой муж очень приличный человек. До «Автосервиса» он работал на заводе главным инженером. А когда позавчера… Когда он пришел с этим… Я сразу поняла – никакой это не племянник. Все выглядело глупостью с самого начала. Племянник… Хорош племянник. Вы, наверное, уже знаете все? Вам рассказали?
– Рассказали, в общем. Кстати, когда точно это случилось?
– Позавчера. Днем. Двенадцати еще не было. Сначала позвонил муж. Говорил он вроде спокойно. Но я сразу поняла – у него что-то с голосом. «Света, пожалуйста, будь сейчас дома. Я зайду, и не один. С родственником». Я попыталась выяснить, с каким родственником. И вообще, что это за визит, в середине рабочего дня. Но на все вопросы он только повторил: «Я тебе сказал: будь дома. Это очень важно. Мы скоро будем». Ну, я кое-как прибрала. Потом слышу, минут через тридцать открывается дверь. Входят, Георгий и этот… племянник. Верзила, на голову выше мужа. Борис Эрнестович, если бы вы видели это лицо! Если бы вы его видели!
– Что в нем было особенного?
– Просто что-то страшное. Так вроде с виду молодой парень, лет тридцать, не больше. Но лицо… Знаете, ноздри какие-то торчащие, щеки надутые, глазки маленькие. Усищи такие черные, волосы тоже черные, челочкой на лоб. И все время правая рука в кармане. Не знаю даже, что у него там было. Но руку из кармана он не вынимал. Как вспомню, страшно делается.
– Как он был одет?
– В таком костюме, пуховом, спортивном.
– Белом?
– Темно-синем. Куртка, брюки. Такой, знаете, модный. Марочка слева на груди – «Адидас». Сейчас такие носят.
Если это в самом деле «кавказец», любопытно. Темно-синий костюм по аналогии с белым. Только тот «Карху», этот же – «Адидас».
– Когда они вошли, муж его как-то представил?
– Сказал: «Познакомься, Света, это мой племянник». Они прошли в комнату. Георгий сел, племянник остался стоять. Я сразу поняла – тут что-то не то. Меня просто стало колотить. Знаете, колотит, и все. Георгий сам не свой, бледный весь. Я смотрю на него, а он говорит: «Света, у нас случилось несчастье. Тяжело больна моя родственница, тетя. Нужны деньги на операцию. Сейчас ты возьмешь книжку, паспорт и снимешь со счета двадцать тысяч. И принесешь сюда». У меня в глазах потемнело. Мы ведь такой суммы вообще никогда не снимали. И все это, знаете, таким металлическим голосом. Таким, что ясно – никакой больной родственницы нет. Я открыла было рот, хотела что-то сказать, но тут муж на меня зарычал: «Молчи, слышишь, молчи! И делай, что сказал! Бери книжку, паспорт и снимай деньги! Пойми, это вопрос жизни и смерти!» Как он сказал «жизни и смерти», я все поняла. А он тут еще добавил: «И торопись, слышишь, торопись! Если ты до часу не принесешь деньги, будет плохо!» Племянник сразу же посмотрел на часы. Я запомнила – было ровно десять минут первого. Ну, после этих слов меня всю как обварило. Я поняла: никакой это не племянник. Поняла – убийца. Вот он сидит, держит руку в кармане. И ясно стало: если я не принесу сейчас этих денег до часу, он Георгия просто убьет. Тут, честное слово, в голове заметалось: до часу еще долго. Может быть, выйти и позвонить в милицию? Начала искать паспорт, книжку, пока все нашла, пока оделась – смотрю, уже двадцать минут первого. Думаю: «Успею, не успею?» Говорю: «Смотрите, уже двадцать минут первого. У нас только до сберкассы идти минут десять». «Племянник» усмехнулся: «Захотите – успеете. И вот еще: когда выйдете, за вами неподалеку пойдет один молодой человек. Так что не удивляйтесь. Для надежности, все-таки сумма большая». Все, думаю, никакой милиции. Вышла, иду к сберкассе, боюсь оглянуться. Сердце колотится, встречных почти не вижу. В сберкассе очереди не было, два человека. Контролер и кассирша у меня знакомые. Сначала говорят: «Надо было предупредить, такой суммы может не найтись». Я им говорю: «Решили дачу покупать». В общем, наскребли. Назад шла тоже как в тумане.
– Никого не видели?
– Вы что?! Я не только молодого человека, я вообще ничего не видела. Из лифта вышла, дверь открываю – руки трясутся. Что, если он возьмет сейчас деньги и нас убьет? Чтобы свидетелей не было. Потом думаю: «Мы ведь даем деньги, зачем нас убивать?» Да и обратного пути нет – там Георгий. Все мысли в какую-то кучу. В общем, вхожу – они там. Георгий в той же позе сидит. «Племянник» рядом. Только я вошла, он сразу на часы. Муж спрашивает: «Все в порядке?» Я говорить даже не могу, протягиваю сумку. Муж отдал «племяннику». «Считайте». Тот: «Пересчитайте сами». Муж пересчитал – ровно двадцать тысяч.
– В каких купюрах были деньги?
– Около двух тысяч было сотнями. Еще около трех тысяч полсотнями. Остальные – десятки и пятерки. В брикетах.
– Номера купюр не переписали?
– Вы что?! Не в том была состоянии. Потом, за мной же следил молодой человек.
Молодой человек мог за ней и не следить. Но мог и следить.
– Значит, ваш муж пересчитал деньги. Дальше?
– Сложил в сумку и отдал этому… «племяннику». Тот к двери подошел. В одной руке держит сумку. Смотрит на нас и слушает. Долго стоял, минут, наверное, десять. А другая рука все в кармане. На лестнице тихо было, лифт только один раз проехал. Он подождал, пока лифт остановился. Наверху где-то. Потом улыбнулся, улыбочка у него такая мерзкая. «Спасибо». Дверь открыл и вышел. Все.
– Что вы стали делать дальше?
– А что мне оставалось делать дальше? Сначала кинулась к мужу. Трясу его, кричу: «Георгий, что случилось?» Кричу в голос, а он сидит с закрытыми глазами. Я кричу, а он сидит. Потом говорит тихо: «Света, хочешь, чтобы у нас с тобой все было в порядке?» Сначала я что-то говорила ему, а он только одно: «Хочешь?» Наконец я говорю: «Жорочка, ну что ты, милый, конечно хочу…» – «Так вот, очень тебя прошу, об этом случае никому не говори. Никому. Ни родственникам, ни подругам, ни знакомым. Но главное, не вздумай обращаться в милицию. Слышишь? Если ты это сделаешь – все. Считай, между нами все кончено. В ту же секунду». – «Хорошо, – говорю, – Жорочка, хорошо, но ты мне хотя бы объясни, кто это был?» – «Не важно, кто это был. Был, и все, тебя это не должно касаться. О деньгах не волнуйся, заработаем. Все, я поехал на работу». Он уехал, а я сижу и не понимаю, что со мной. Просто не понимаю. В одну секунду кому-то отдать двадцать тысяч. Борис Эрнестович, поймите меня правильно. Я не мещанка, не стяжательница, не накопительница. Но вы понимаете? У нас были какие-то расчеты, планы. И вот в какую-то секунду все рухнуло. Ну что я буду объяснять. – Она долго молчала. – Нельзя это оставлять безнаказанным! Нельзя. Вы понимаете?
– Светлана Николаевна, вам придется написать подробное заявление. Вот бумага, ручка. Садитесь и спокойно пишите. Обязательно укажите подробности. По возможности точное время. Местонахождение и номер сберкассы. Номер вашего счета. И не бойтесь, укажите все данные вашего мужа. Место работы, должность. Место и год рождения. Короче, все данные. Сделать это все равно необходимо. Не бойтесь. Обещаю: договор, что ваш муж ничего не узнает, остается в силе.
После ухода Гарибовой Иванов некоторое время сидел, пытаясь понять свои ощущения. Похоже, это «кавказец». Само собой, надо еще проверить, насколько искренней была Гарибова. Многое будет зависеть и от разговора с самим директором «Автосервиса». Но даже если Гарибова что-то и скрыла, того, что он от нее узнал, хватит, чтобы они начали заниматься «племянником».
Отправив Линяева в сберкассу на Арбате, проверить точность показаний Гарибовой, Иванов тут же поехал с Хориным в Тушино, в «Автосервис».
Посетитель
Белесое и веснушчатое лицо оперуполномоченного районного ОБХСС Байкова, сидящего за баранкой, выражало сейчас то, что и должно было выражать. Ему позвонили «сверху» и попросили оказать содействие двум работникам министерства. И вот сейчас он это содействие честно оказывает.
После вопроса о Гарибове Байков на секунду повернулся:
– Н-ну… что вам рассказать о Гарибове… Директор «Автосервиса» есть директор «Автосервиса». На посту около года. Вообще-то, товарищ подполковник, материалов на Гарибова в нашем отделе пока нет.
На след «племянника» они напали довольно быстро. Первым о проникновении на территорию «Автосервиса» высокого человека с черными усами, в костюме спортивного типа вспомнил вахтер.