Средневековая философия и цивилизация

I. Взаимосвязь философских аспектов в Средние века

В последнее время изучение средневековой философии подверглось значительным изменениям, и продвижения в этой области исследований были важны. Почва была перевернута со всех сторон, и точно так же, как и в археологических раскопках, таких, какие велись в Помпеях и Тимгаде[1], здесь тоже неожиданные открытия обильно вознаграждали наши поиски. Поскольку такие люди, как Иоанн Скот Эриугена, Ансельм Кентерберийский, Абеляр, Гуго Сен-Викторский, Иоанн Солсберийский, Александр из Гэльса, Бонавентура, Альберт Великий, Фома Аквинский, Дунс Скот, Сигер Брабантский, Теодорих Фрайберг, Роджер Бэкон, Уильям Оккам, являются мыслителями первого порядка, их труды заслуживают пристальных исследований.

Кроме того, существует множество других философов, чья мысль была представлена в истинном свете и чье значение становилось все яснее по мере прогресса исторических исследований.

Изучение средневековой философии, однако, до этого ограничивалось главным образом доказательством фактических доктрин и демонстрацией их развития или связи между одним философом и другим, в то время как историческому окружению в самой средневековой цивилизации этих доктрин уделялось мало внимания. Но в бьющей ключом жизни цивилизации существует взаимосвязь многочисленных и сложных элементов, ее составляющих. Таковы, к примеру, экономическое благосостояние, институты семьи и общества, политическая и юридическая системы, моральные, религиозные и эстетические устремления, научные и философские концепции, ощущение прогресса в развитии человека. Взаимозависимость этих различных импульсов, возможно, гораздо очевиднее в сфере экономики, политики и искусства, но она также обнаруживается и в проявлении интеллектуальных и моральных факторов.

С первого взгляда может показаться, что философия проявляет определенный иммунитет в отношении превратностей смены времен из-за проблем, с которыми она имеет дело; но при ближайшем рассмотрении оказывается, что и она тоже неизбежно застревает в сетях времени. Историки философии признают самим собой разумеющимся, что в трудах Платона и Аристотеля мысль этих философов отражает условия существования афинского общества их дней. Точно так же никто не претендует на точное понимание таких мыслителей, как Фрэнсис Бэкон и Гоббс, лишь в свете политических, экономических и культурных в широком смысле этого слова условий их века. Аналогично в нашем исследовании средневековой философии мы не можем должным образом считать Ансельма, или Фому Аквинского, или Уильяма Оккама людьми, чья мысль свободно плывет без какого бы то ни было якоря. Они тоже дети своего века. Более того, существует определенная философская атмосфера, которая создается коллективной мыслью многочисленных ученых; и она подвергается воздействиям, исходящим из духа века в его экономических, политических, социальных, моральных, религиозных и художественных перспектив. Более того, пока философская мысль подвергается таким образом воздействию извне, она в то же время оказывает влияние на общую культуру, с которой органично связана.

Для средневековой философской мысли настало время, когда мы должны принимать во внимание эту взаимную зависимость. На самом деле мы можем даже счесть полезным пример естествознания – музеи естествознания больше не выставляют экспонаты в виде множества безжизненных объектов в пустой коробке, наоборот, они представляют их так, будто они все еще живы в своих родных джунглях.

Поэтому точка зрения, которую мы выбрали для нашей трактовки в этих лекциях, – это принцип относительности в средневековой философии, исследование, которое соотносит философию с другими факторами в этой цивилизации, взятой как органическое целое. Следовательно, мы скорее будем иметь дело не с отдельными личностями, а с общей философской мыслью той эпохи, с тем, как она представляла себе жизнь и реальность.

II. Методы

Прежде чем указать хронологические рамки и общий план нашего исследования, чрезвычайно важно рассмотреть вопрос метода, который стоит перед нами с самого начала и правильное решение которого имеет далекоидущие последствия. Просто как можем мы понять средневековую цивилизацию, чтобы правильно судить о ней?

Для того чтобы понять средневековую цивилизацию, проникнуться ее духом, мы, прежде всего, должны избегать параллелей с ментальностью и обычаями нашей эпохи. Сколько исследований было загублено только потому, что их авторы не смогли устоять от этого соблазна! Средневековая цивилизация не такая, как наша. Ее особенности имеют другое значение, они предназначались для человека другого века. Чтобы выковать сегодня знаменитый меч Карла Великого, потребуется много усилий, а тяжелые железные рыцарские доспехи не годятся солдатам XX века. То же самое и со средневековой цивилизацией: в целом она не подходит под наши условия.

Далее, чтобы понять Средние века, мы должны мыслить непосредственно в средневековой манере. Когда начинающий приступает к изучению иностранного языка, ему неизбежно советуют думать непосредственно на этом языке, вместо того чтобы старательно переводить слова и фразы с его родного языка.

Точно так же при исследовании цивилизации Средних веков должно понимать ее сущность, впитывать ее и брать с присущими ей внутренними составляющими и структурой, понимать изнутри. Для этого следует рассматривать и определять отдельно каждый фактор, как таковой, а также с должным уважением к его индивидуальной значимости в любую взятую эпоху.

Более того, некоторые факторы, которые составляют цивилизацию, следует рассматривать в собирательном значении и оценивать как единое целое, поскольку только так проявляется ее уникальная гармония. Такая гармония изменяется от одного периода к другому. Следовательно, нам понадобится нарушить самые элементарные принципы критического изучения источников, если потребуется подтверждать истины XV века, которые относятся лишь к XII и XIII векам, или приписывать периодам становления, таким как X и XI века, то, что подтверждено доказательствами только в центральном периоде Средних веков.

Если вышеназванные принципы внутреннего критического разбора необходимы для распознавания духа средневековой цивилизации, они не менее необходимы для того, чтобы правильно оценить этот дух. Несмотря на то что эта цивилизация отличается от нашей, ее не следует оценивать как худшую или лучшую, чем наша. Чтобы определить ее достоинства, мы не должны сравнивать ее институты с нынешними институтами. Несомненно, удручающе видеть историков, которые под воздействием особых симпатий провозглашают XIII век лучшим из всех веков истории человечества и предпочитают его институты нашим. Подобные laudatores temporis acti (восхвалители былых времен) в действительности наносят вред делу, которому они намереваются служить. Но в равной степени удручающе видеть других, более многочисленных, которые хулят цивилизацию XIII века и энергично осуждают неблагоразумного мечтателя, который захотел внести определенные его идеи и обычаи в наш современный мир. О возвращении в Средние века вопрос не стоит, такой поворот назад невозможен, поскольку прошлое навсегда останется прошлым. Предпочесть наши железные дороги, к примеру, долгим и рискованным поездкам верхом на лошади того века, конечно, абсурдно, но в то же время недооценивать Средние века, противопоставляя их во всем нашему современному образу жизни, мышлению или чувствам, мне кажется бессмысленным.

Это было бы равносильно воскрешению ошибок Ренессанса, который был ослеплен своим собственным миром и презирал все средневековое[2]. Эта ошибка на удивление часто повторяется и заслуживает рассмотрения из-за уроков, которые она повлекла за собой. Пренебрежение к прошлому порождает невежество, невежество порождает несправедливость, несправедливость порождает предубеждение.

Не имея возможности или не желая возвращаться к документам XIII века, критики XV и XVI веков судили обо всем периоде по ссылкам на позднюю и упадочную схоластику; золотой век был, таким образом, обречен на презрение, которого заслуживает лишь век упадка. Историки XVIII века и начала XIX века получили в наследство ошибочную оценку, сделанную представителями Ренессанса и Реформации, они приняли ее, не подвергая сомнениям и критике, и передали эту ошибку в неизменном виде и дальше. Вот вкратце история увековечивания позора, связанного со Средними веками[3].

Исключительный пример ущерба, связанного с такой неудачной попыткой оценить достоинства прошлого, – это неприкрытое презрение к «готической» архитектуре, как из-за ее средневекового происхождения, так и из-за того, что этот термин стал синонимом к слову «варварский». Определенно, можно понять, как по причине неосведомленности, заведенного порядка или образования культурные умы периода Ренессанса отказывались открывать пыльные манускрипты и толстые фолианты; то, что они отдавали предпочтение гуманистическим трудам, таким как труды Вивеса, Агриколы, Ницоли или других еще более поверхностных философов, сухим тонкостям современных «терминистов» было вполне понятно.

Но нам трудно представить, как соборы Парижа, Реймса, Амьена, Шартра, Кёльна и Страсбурга не смогли найти благосклонности у людей с утонченным вкусом и как их могли включить в число того, что было достойно общего порицания всего средневекового. Ведь эти чудеса в камне не были спрятаны в укромных библиотечных уголках. Наоборот, они вздымали свои шпили, арки, силуэты высоко над городами – и воистину в качестве героического протеста против человеческой несправедливости. То, что возрождение греческой архитектуры могло вызвать энтузиазм, легко можно понять, но трудно представить, как Монтескье, Фенелон[4], Гёте, которые ежедневно проходили мимо подобных готических соборов, могли отворачиваться от них, говорить пренебрежительно и даже отказываться переступать их порог, считая их пережитками упаднического века. Признание Гёте по этому поводу действительно полно смысла. Он рассказывает нам, что в начале своего пребывания в Страсбурге имел обыкновение безразлично проходить мимо собора, но однажды вошел туда и, как только он это сделал, был очарован красотой, которую до этого не замечал, после чего Гёте не только отказался от своего предубеждения к готическому искусству, но и влюбился в прекрасный собор, красно-коричневые шпили которого возвышаются над равнинами Эльзаса. «Воспитанный среди клеветников на готическую архитектуру, – пишет он, – я лелеял свою антипатию к этим перегруженным, замысловатым орнаментам, которые одной своей причудливостью создают эффект мрачности религии… Но здесь я, кажется, вдруг увидел новое откровение, то, что было предосудительным, оказалось восхитительным, и, наоборот, понимание красоты во всей ее привлекательности отпечаталось в моей душе»[5].

Недоверие, с которым относились к средневековому искусству, теперь определенно уступило более справедливой оценке. Готика прекрасна совершенно по-своему и, уж во всяком случае, не имеет ничего общего с архитектурой XX века. И также мы признаем достоинства фресок Джотто, просвечивающихся витражей Шартра, не оценивая их по современным стандартам живописи.

Точно так же никто сегодня не будет связывать себя предубеждением, не столь уж и древним, что до Руссо природу не понимали и что XIII век был несведущим в ее красоте. Все те, кто знаком со скульптурами в соборах и с рукописями, украшенными цветными рисунками, или те, кто прочел «Божественную комедию» Данте и произведения святого Франциска, знают, как несправедлив такой упрек, и они никогда не станут сравнивать интерпретацию природы в XIII веке с интерпретацией наших современных писателей.

Столь явный контраст между нашим восприятием средневекового искусства и презрительным отношением к нему в XVI и XVII веках показывает нам критерии, которых следует придерживаться, чтобы достичь верного суждения о прошлом.

Попросту говоря, чтобы понять ценность всего средневекового, мы должны прибегнуть к помощи стандартов, отличных от установленных условий нашей собственной жизни. Ведь то, что верно для искусства, верно и для всех остальных факторов цивилизации.

Тогда, если мы правильно хотим оценить цивилизацию XIII века, мы должны соотнести ее с такими непреложными нормами, как достоинство и ценность человеческой натуры. С этим легко согласятся все те, кто считает, что человеческая натура, по существу, не меняется, несмотря на исторические перемены; и конечно же это было общепринятой средневековой доктриной[6].

В соответствии с этим стандартом, цивилизация находится на высокой стадии развития, когда достигает присущего ей сильного и согласованного выражения необходимых стремлений индивидуума и коллективной жизни; когда она также предоставляет адекватную степень материального благосостояния и основывается на рациональной организации семьи, государства и других групп, дает возможность для дальнейшего широкого развития философии, науки и искусства и когда ее мораль и религия воспитывают свои идеалы на основе благородных отношений и утонченных эмоций. В этом смысле цивилизация XIII века должна рассматриваться среди тех, что преуспели в достижении высокой степени совершенства, ведь определенные уникальные функции и стремления человека здесь проявляются, действительно, в редкой и поразительной форме. Следовательно, она обеспечивает нас документами первостепенной важности для нашего понимания человеческой природы, и по этой причине она может научить и наше сегодняшнее поколение, и грядущие поколения тоже. Homo sum, nil humani а те alienum puto[7].

С этой, и только с этой точки зрения мы можем должным образом назвать хорошими или плохими – давайте не будем говорить «лучшими или худшими» – определенные элементы в нашем наследии от Средних веков. Хвала или хула, которые могут относиться к Средневековью в нашей работе, будут происходить не от сравнения средневековых условий с условиями нашего века, а скорее от сравнения их гармонии или отсутствием таковой с неотъемлемым благородством человеческой натуры. Мы можем тогда говорить о благе и красоте, которые были достигнуты Средневековьем, ведь они являются человеческими реалиями, даже несмотря на то, что окутаны историческим прошлым. «Fioretti»[8] святого Франциска, «Божественная комедия» Данте, соборы, феодальные добродетели – вот искры человеческой души, scintillae animae, чей блеск нельзя погасить, – они имеют свою миссию для всего человечества. И если определенные доктрины схоластической философии сохранили свою ценность, как, допустим, определенные доктрины Платона, Аристотеля, Августина, Декарта, Лейбница и других, то это, должно быть, потому, что они имели глубоко гуманистическое значение, которое всегда остается извечной истиной.

В этих границах будет неправильно, да и невозможно воздерживаться от похвалы и критики. Ведь историк не регистрационная машина, которую не трогают любовь и ненависть. Наоборот, он не может быть безразличным к добру и злу, упадку и возвышенным устремлениям, и, следовательно, он не в состоянии воздерживаться от одобрения или порицания.

III. Значение XII и XIII веков в средневековой цивилизации

Этот метод исторической реконструкции и оценки особенно необходим в изучении XII и XIII веков, – возможно, более, чем для любого другого периода Средневековья. По определенным причинам, которые мы можем теперь рассмотреть, мы ограничим наше исследование этим периодом, как самим сердцем Средневековья.

Прежде всего, это период, когда средневековая цивилизация обретает определенную форму с очертаниями и чертами, которые характеризуют уникальную эру в жизни человечества.

К концу XI века средневековый темперамент еще не сформировался, он находится лишь в процессе развития. Новые расы, кельты и тевтонцы[9] (тевтонцев составляют главным образом англы, даны, саксы, франки, германцы и нормандцы), пассивно восприняли кое-что от культуры греко-римского мира: определенные элементы организации, юридические и политические, а также некоторые фрагментарные научные и философские идеи. На протяжении IX, X и XI веков эти новые расы сопротивлялись тому, что получили, и все переделывали на собственный лад.

Они отдавались этому со своими достоинствами и недостатками, и результат породил новый порядок вещей. Христианство управляет всей этой работой, но смягчить грубый менталитет варваров – задача не из легких. Эта работа была почти закончена на рассвете XII столетия, и период передвижения ощупью истек. Таким образом, мы имеем три фактора в процессе формирования средневековой цивилизации: наследие Древнего мира, противодействие новых рас и руководящая и направляющая роль христианства.

С началом XII века начали появляться результаты этого продолжительного и постепенного процесса формирования. Это был весенний период. И точно так же, как время весны в природе не исключает ни одного растения из своего призыва к жизни, так и весна цивилизации дает почки в каждой области деятельности человека: в политике, экономике, семье и общественном строе, в морали, религии, изящных искусствах, науке, философии – во всех этих возвышенных эманациях человеческой души, которые образуют цивилизацию и определяют ее прогресс, – теперь проявляет свою бьющую через край жизнеспособность и расцветает обильными цветами. Из этих факторов политическая организация зреет первой, что вполне естественно, в то время как философия достигает зрелости самой последней. Первая, так сказать, тело, последняя принадлежит к сложной душевной жизни. А поскольку цивилизация – это, по существу, выражение физических сил, истинный средневековый человек должен проявляться в его религиозных чувствах, моральных устремлениях, в его художественных произведениях, в его философской и научной деятельности.

В XIII веке мы, определенно, достигаем высшей точки развития, то есть периода зрелости. На этой стадии общий комплекс средневековой цивилизации проявляет свои поразительные и неотразимые черты.

Есть и еще одна причина, чтобы сконцентрировать наше внимание на XII и XIII веках. К тому же именно в эти века определенно сформировался философский темперамент Запада.

Все историки согласны с тем, чтобы приписать французскому гению лидерство в мире на протяжении этого периода. Именно во Франции формировалось феодальное мышление. Традиции морали, искусства и религии начали появляться на земле французских провинций. Рыцарство, феодализм, организация бенедиктинцев, монастырские и религиозные реформы, романское и готическое искусство – вот примеры многочисленных плодов, порожденных французским темпераментом, и они распространились по всему западному миру благодаря тогдашним путешествиям и торговле, Крестовым походам и миграции религиозных орденов. Из Франции распространились идеи новой цивилизации в соседние страны, словно искры от пылающего костра. XII и XIII века были веками французской мысли, и это лидерство Франции сохранялось до Столетней войны. Естественно, поэтому такое же лидерство сохранялось и в области философии, как мы увидим далее.

Более того, XIII век – это период, когда как неолатинская, так и англо-кельтская мысль стали явно отличаться от германского типа. Если кто-то доискивается происхождения этих различий в ментальности, обнаруженных у наций Запада, он неизбежно вынужден вернуться в XIII век. Этот век был свидетелем формирования великих европейских наций, рассвета более определенной концепции patria, решительных наметок этических черт народов, которые с тех пор наполняют историю своими альянсами и соперничеством. XIII век характеризуется объединительными и космополитическими тенденциями, но в то же время он представляет собой огромное плато, с которого берут свое начало различные потоки, они позднее побегут, словно многоводные реки, в разных и даже противоположных направлениях. Многие особенности в средневековом постижении индивидуальной и общественной жизни, а также многие средневековые философские концепции мира вошли в современные понятия и, несомненно, многие доктрины, которые теперь противоположны друг другу, можно проследить до их возникновения в XIII веке.

IV. Обзор этих веков

Теперь мы можем набросать в общих чертах план нашего труда. С общей точки зрения XII век, возможно, имеет наиболее решающее значение. Но с точки зрения философии XIII век гораздо важнее и, следовательно, потребует больше нашего времени и внимания. Это различие существует благодаря тому факту, что цивилизация всегда развивается быстрее, чем философия, последняя – это нежный плод, который созревает с опозданием и лишь тогда, когда достигается общий рост.

XII век – это креативная и конструктивная эра, и развитие мысли и жизни происходит чрезвычайно быстро во всех направлениях. Все силы кипят, словно в тигле. Наследие греко-римского мира, реакция новых рас, руководящая роль христианства – эти три фактора в формировании средневековой цивилизации теперь находятся в процессе смешения, и результатом явилась концепция жизни, индивидуума и общества, sui generis (единственная в своем роде). Новый дух пропитывает политику королей. Партикуляризм местных землевладельцев вступает в различные конфликты с устремлениями центральной власти, в то время как сельские слои приветствуют рассвет свободы, а городское население пробуждается к возможностям многочисленных коммерческих предприятий. Люди находятся в поисках форм правления, в которых все социальные слои смогли бы найти свое место и сыграть свою роль. Крестовые походы, однажды начатые, повторяются с короткими интервалами, сводят вместе различные народы и направляют их внимание на Восток; в то же время они воспитывают в манере до сих пор беспримерного идеала великого человеческого братства, основанного на христианской религии. Церковь охватывает все круги через своих монахов, духовных лиц, епископов. Папство, ставшее центральным с дней папы Григория VII Гильдебранда, обретает международную значимость и постепенно преобразуется в теократическое правительство. Как характерная черта этой эпохи возникают феодальные обычаи и традиции рыцарства. Человек раннего Средневековья развивался; он мог доходить до излишеств в добродетелях и пороках, но под своей грубой внешностью взлелеивал христианские идеалы, и зачастую ценой своей жизни. Возникают новые формы искусства, которые находят своих самых ревностных пособников в церковниках. Другие церковники отдаются культивированию науки и письма и таким образом закладывают фундамент того самого внушительного философского монумента, схоластики, который веками руководит и направляет мысль. Так, философия лишь один из элементов в этой новой цивилизации. В действительности она получает больше, чем отдает. Некоторые из факторов воздействия, которые управляли ею из окружающей среды, мы рассмотрим в свое время[10]. Но сначала мы сделаем быстрый обзор французского средневекового общества и типа ментальности, который переходит от него в интеллектуальные круги Запада[11]. Завершая настоящую главу, давайте кратко рассмотрим XIII век.

В XIII веке средневековая цивилизация порождает свои плоды. Феодальная монархия получает в свое органичное бытие все те социальные силы, которые составляют жизнь нации. Материальное благосостояние увеличивается, и отношения между нациями быстро развиваются. Искусство торопится по своему триумфальному пути. Готическая архитектура появляется рядом с романской, возникает живопись, а литература начинает обретать крылья в полете, который заканчивается гуманизмом.

Религия больше, чем когда-либо, способствует единению, она входит во все отношения и жизнь той эпохи. Папство достигает вершины своей власти, и, господствуя над королями и императорами, оно оказывает влияние на каждый аспект общественной деятельности. Повсюду преобладает некое стабильное равновесие. Люди горды тем, как они организовали человеческое существование. В изобилии появляются философские идеи и системы, проявляющие роскошь, непревзойденную с эллинистической эпохи[12]. Среди этих многочисленных систем схоластика в наибольшей степени находится в гармонии с веком и, как их самое радикальное выражение, становится господствующей философией. Ее корни повсюду находятся в цивилизации XIII века. Во-первых, потому, что схоластика проявляет те аспекты отношений, которые объединяют ее со всеми другими сферами деятельности[13]. Во-вторых, потому, что многие из ее доктрин носят отпечаток характерных средневековых идей, как социальных, так и моральных[14]. В-третьих, потому, что схоластика, прежде всего, философия тех людей, которые находятся во главе культурного движения XIII века[15]. В последующем мы постараемся подтвердить эти заявления.