– Ш-ш-ш. Не шевелись. – Она поманила его с дорожки.
Олени не были редкостью в этой части штата, но всегда захватывало дух от вида оленят с большими сияющими глазами. Олениха стояла на открытой поляне, малыши прижимались к матери, пока она щипала листья и траву. Лолли и Коннор замерли на краю поляны и завороженно смотрели.
Лолли жестом показала Коннору, чтобы он сел с ней рядом на упавший ствол. Она бесшумно вытащила бинокль из своего рюкзака и протянула ему.
– Это потрясающе, – сказал он. – Я никогда раньше не видел оленя в дикой природе.
Она спросила себя, откуда он. Нельзя сказать, чтобы олени были редкостью.
– Олененок съедает пищу, равную весу своего тела, за двадцать четыре часа.
– Откуда ты знаешь?
– Читала в книге. Я в прошлом году прочитала шестьдесят книг.
– Круто, – сказал он. – А для чего?
– Потому что пришло время читать больше, – сказала она с высокомерным вздохом. – Трудно поверить, что люди охотятся на оленей, да? Я думаю, они такие прекрасные. – Она сделала глоток из фляжки. Эта сцена перед ними была словно древняя картина: молодая трава, нежная и зеленая, колокольчики и дикие водосборы кивали на ветру. Паслись олени.
– Я могу ясно видеть другую сторону озера, – сказал Коннор. – Хороший бинокль.
– Мой папа подарил его мне. Подарок вины.
Он опустил бинокль:
– Что за подарок вины?
– Это когда твой папа не может прийти к тебе на концерт, чувствует себя виноватым из-за этого и покупает тебе по-настоящему дорогой подарок.
– Ха-ха. Есть вещи куда хуже, чем то, что твой папа пропускает концерт. – Коннор снова посмотрел в бинокль. – Это что, остров посредине озера?
– Ага. Он называется остров Спрюс. Там они устраивают фейерверки Четвертого июля. Я пыталась доплыть до него в прошлом году, но не сумела.
– Что случилось?
– На полпути мне пришлось звать на помощь. Когда они дотащили меня до берега, я вела себя как утопленница, так, чтобы они не могли обвинить меня в притворстве. Они позвонили родителям. – Это было то, чего Лолли хотела все это время. Она уже пожалела, что упомянула об этом случае, но раз уж она начала говорить – не могла остановиться. – Мои родители в прошлом году развелись, и я надеялась, что они оба приедут и заберут меня. – Признание отозвалось болью в горле.
– Сработало? – спросил он.
– Ни капельки. Мысль о том, чтобы делать что-то всей семьей, оказалась безнадежной. Они послали меня к психологу, который сказал, что я должна переосмыслить мою концепцию семьи и мою роль в ней. Так что теперь моя работа состоит в том, чтобы хорошо приспособиться к ситуации. Мои родители ведут себя так, словно развод – обычная вещь и не такое большое дело в наши дни, и я должна это понимать в моем возрасте. – Она поджала колени к груди и смотрела на оленей, пока ее глаза не наполнились слезами. – Но для меня это громадное событие. Это словно тебя волной смывает в море, но никто не верит, что ты тонешь.
Поначалу ей показалось, что Коннор не слушает, потому что он ничего не сказал. Он оставался тихим, словно доктор Шнайдер во время их сессий психотерапии. А потом он сказал:
– Если ты тонешь по-настоящему и никто тебе не верит, лучше научиться плавать.
Она огрызнулась:
– Да, я так и подумала.
Он не смотрел на нее, словно понимал, что ей надо собраться. Он продолжал смотреть в бинокль и насвистывать сквозь зубы. Лолли подумала, что она узнает мелодию – «Хватит придавать значение» «Толкинг Хедз», – и по какой-то причине она почувствовала себя хрупкой и уязвимой, такой, какой ее тогда вытащили из воды. Хуже того, она плакала. Она не заметила, когда это началось, но ей потребовались все ее силы, чтобы успокоиться.
– Нам нужно идти, – сказала она, чувствуя себя идиоткой, натягивая бандану на лицо. Почему она говорит все эти вещи мальчику, который ей даже не нравится?
– Хорошо. – Он отдал ей полевой бинокль и двинулся по тропинке.
Если с этим мальчишкой все было так неловко с самого начала, то теперь ее срыв и слезы означали, что им стать друзьями совершенно невозможно.
В отчаянии желая сменить тему, она сказала:
– Знаешь ли ты, что каждый вожатый в лагере – бывший скаут?
– Нет.
Она намеревалась поделиться с ним слухами об управлении лагеря, чтобы произвести впечатление.
– У вожатых тайная жизнь. Не все знают, но они по ночам устраивают вечеринки. Море выпивки, танцы и все такое.
– Большое дело. Расскажи мне что-нибудь, чего бы я не знал.
– Хорошо, постараюсь. Например: главная кухарка, Трети Романо, была участницей конкурса на звание мисс штата Нью-Йорк, но забеременела и вынуждена была отказаться от состязания. Джина Палумбо – мой банкир – сказала мне, что ее отец настоящий босс мафии. А охранник Терри Дэвис, похоже, сильно пьет.
Коннор хлестнул палкой по траве и посмотрел на нее. От резкого движения его рубашка соскользнула на землю. Она подняла ее.
– Вот, ты уронил.
На рубашке было пятно от кетчупа, а под воротником маленькая бирка, на ней было написано: «Коннор Дэвис».
– Дэвис, – произнесла она, понимая, что поторопилась схватить рубашку. – Это твоя фамилия?
– Ты суешь нос не в свое дело, тебе не кажется? – спросил он, сгребая рубашку и набрасывая ее на голову. – Конечно, это моя фамилия, гений, иначе там не было бы этой бирки.
Лолли не могла вздохнуть. О, вот те на! Дэвис. Как Терри Дэвис. О, вот те на еще раз.
– Значит, мистер Дэвис, охранник, твой родственник?
Коннор шагнул от нее, его уши пылали.
– Да, это мой отец. Тот, который сильно пьет.
Она бросилась за ним.
– Эй, подожди, – сказала она. – Эй, извини меня. Я не знала… я не поняла… о, прости. Я не должна была говорить этого. Это просто слухи.
– Ты настоящий комик.
– Нет. Я ужасная. Я чувствую себя ужасно. – Ей пришлось бежать, чтобы поспевать за ним. Она покрылась виной, словно потом. Больше того, никто не должен обсуждать родителей другого скаута. Она ведь знает это. Ее родители не подарок, но она была бы вне себя, если бы кто-то сказал так.
Но откуда ей было знать? Все говорили, что у Терри Дэвиса нет семьи, как она могла догадаться, что у него есть сын. И тем не менее ей следовало держать язык за зубами.
