Сложные отношения
Он вызвался проводить Доротею до дома лишь потому, что стремился подольше побыть в ее обществе, но вовсе не хотел, чтобы кто-нибудь увидел их вместе. Ему было отлично известно, что это породит нежелательные слухи и досужие домыслы. Хейзелмер взял руку девушки, поднес к губам и поцеловал, наслаждаясь зрелищем ее сверкающих от гнева зеленых глаз и восхитительной краски смущения, вспыхнувшей на щечках от его улыбки.
– Не забывайте моего предупреждения! Если не хотите впасть у бабушки в немилость, не разгуливайте по Лондону без компаньонки. Молодые леди, которые так поступают, недолго остаются в одиночестве. Всего доброго, мисс Дэрент.
Доротея поспешила скрыться за воротами.
Она быстро шла по парку, впервые не замечая пьянящего аромата пышно цветущих вокруг цветов. На тропинке лежала длинная вечерняя тень, отбрасываемая старинной крышей Мызы. Доротея прошла в прихожую. Прохлада, царящая под тускло освещенными каменными сводами, приятно остужала разгоряченные щеки. В коридоре послышались торопливые шаги горничной. Открыв дверь, Доротея впустила ее.
– Отнесите, пожалуйста, ягоды кухарке, Дорис. А потом разложите таволгу[2] сушиться.
Взмахом руки Доротея указала на лежащую на скамье деревянную раму с растянутыми на ней муслиновыми полосками.
Тут в голову ей пришла еще одна мысль, и она добавила:
– А еще скажите, пожалуйста, тетушке, что я решила прилечь до ужина. Боюсь, длительное пребывание на солнце не пошло мне на пользу. – «Или, вернее, длительное пребывание с маркизом Хейзелмером», – раздраженно подумала она.
Ей удалось незамеченной миновать коридор и даже подняться по лестнице. Наконец, она осторожно закрыла за собой дверь своей спальни и забралась на подоконник.
Глядя на раскинувшийся внизу парк, Доротея пыталась привести мысли в порядок. Какая глупость! Из дома она вышла, будучи уверенной в себе и в окружающем мире двадцатидвухлетней девушкой, а вернулась, чувствуя себя так же, как, должно быть, чувствовала бы себя Сесилия, если бы сыну сквайра вдруг вздумалось строить ей глазки. И дело было вовсе не в том, что Доротею никто никогда прежде не целовал. Она гневалась на обладателя ореховых глаз. Очень внимательных ореховых глаз. Следующие десять минут Доротея провела, читая самой себе строгую лекцию о том, как неразумно завязывать отношения с распутником.
Подбодрив себя таким образом и призвав на помощь логическое мышление, она стала анализировать произошедшее. Несомненно, ей следовало бы, кипя от негодования, назвать маркиза сладострастным развратником, но, будучи честной с самой собой, она понимала, что частично винить в случившемся следовало ее неподобающий наряд. Более того, она подозревала, что молодой леди, внезапно оказавшейся в объятиях маркиза Хейзелмера, поступить нужно было совсем не так, как поступила она. В свою защиту она могла сказать, что, лишись она чувств прямо у него на руках, заставила бы его ждать, пока она очнется. Тогда ситуация была бы еще более печальной. Следуя этому ходу мыслей, Доротея убедила себя, что, после того как лорд Хейзелмер отпустил ее, между ними не произошло абсолютно ничего предосудительного. В действительности он даже снабдил ее ценными сведениями о ее собственной бабушке.
А вот события, имевшие место до этого, продолжали ее тревожить. Она провела пальцами по губам, слегка припухшим от поцелуев маркиза. Она до сих пор ощущала, как к ней прижимается его крепкое тело. Часы на лестнице пробили четверть четвертого. Доротея решительно загнала мысли о событиях нынешнего дня в самый дальний уголок сознания. Она была более чем уверена, что к завтрашнему утру Хейзелмер уже напрочь забудет о ее существовании.
Сняв свое старенькое платье, Доротея облачилась в тщательно отглаженный муслиновый наряд с мелким цветочным рисунком, предназначенный специально для теплого вечера. Мысленно она прикидывала, велики ли ее шансы встретить маркиза снова. Будучи отлично осведомленной о привычках местного общества, она заключила, что в деревне этого не случится ни при каких обстоятельствах. А из его собственного признания следовало, что он не привык задерживаться в Мортон-Парке надолго. Доротея пыталась убедить себя, что ее это обстоятельство очень радует. Также она решила, что в дальнейшем во время своих вылазок на природу будет брать с собой сестру, чего бы ей это ни стоило.
Схватив расческу, девушка принялась яростно водить ею по своим длинным локонам, после чего собрала их в простой узел на затылке. Бросив быстрый взгляд в висящее над комодом зеркало, Доротея удовлетворенно кивнула. Поздравив себя с тем, что достойно справилась с последствиями проникновения в свою жизнь маркиза Хейзелмера, она отправилась ужинать.
Две недели спустя маркиз вернулся в Хейзелмер-Хаус, свой городской особняк на Кэвендиш-сквер, расположенный почти напротив Мерион-Хаус. Дома его ожидала большая пачка корреспонденции. Быстро просматривая поступившие на его имя письма и приглашения, он направился в библиотеку. Он извлек из пачки один конверт ярко-фиолетового цвета и, держа на расстоянии вытянутой руки, чтобы исходящий от него сильный запах духов не слишком раздражал обоняния, достал монокль. Узнав цветистый почерк своей последней любовницы, очаровательной особы с солидным состоянием, маркиз нахмурил черные брови. Вытащив из конверта записку, состоящую всего из нескольких строк, он быстро пробежал ее глазами. Теперь его черные брови удивленно взлетели вверх, а на выразительных губах появилась улыбка, совершенно незнакомая Доротее Дэрент. Бросив и записку, и конверт в огонь, Хейзелмер сел за свой письменный стол.
Лакей, явившийся десять минут спустя на звон колокольчика, застал своего хозяина запечатывающим письмо. Заслышав звук открываемой двери, Хейзелмер поднял голову и помахал конвертом в воздухе, чтобы воск скорее застыл, затем протянул послание лакею:
– Доставьте это лично, и как можно скорее.
– Да, милорд.
Наблюдая за удаляющейся спиной слуги, Хейзелмер пытался вообразить, как будет воспринято его вежливое и одновременно грубое письмо. Вот и подошла к концу еще одна affaire[3]. Протянув длинные ноги к огню, Хейзелмер задумался о непрерывной веренице своих амбициозных любовниц. Его интрижки уже долгое время исправно снабжали высшее общество темами для сплетен, но эта однообразная игра начинала ему надоедать. Десять лет вращаясь в свете, он вкусил почти все модные людские пороки, и собственное поведение стало казаться ему утомляюще-предсказуемым.
Мысленно он снова обратился к только что брошенной им Чериз, сравнивая ее зрелую красоту со свежестью зеленоглазой девушки, чье лицо преследовало его повсюду. Недовольство своим нынешним состоянием во многом происходило от той встречи в лесу Мортон-Парка. Хейзелмеру было некого винить в случившемся, кроме самого себя.
Марк Сен-Джон Рэлтон Генри, пятый маркиз Хейзелмер и один из самых состоятельных пэров королевства, принялся вспоминать разговор, во время которого впервые услышал имя мисс Дэрент. Разговор этот состоялся у него с двоюродной бабушкой ночью накануне ее смерти. Удивительно прямолинейная пожилая леди, она пронзила его взглядом стальных глаз и без обиняков поинтересовалась, когда он собирается связать себя узами брака.
– Я знаю, что твоя матушка не говорила с тобой на эту тему, поэтому решила воспользоваться случаем. Раз я все равно умираю, тебе не удастся послать меня к дьяволу.
Умеющий с легкостью разоблачать разного рода интриги, Хейзелмер признался, что никаких планов на этот счет у него нет, после чего почтительно выслушал последовавшую проповедь бабушки. Будь на ее месте кто-то другой, он ни за что не стал бы этого делать.
– Не могу сказать, что осуждаю тебя за нежелание брать в жены одну из этих жеманных барышень, из года в год появляющихся в свете. – Она насмешливо фыркнула. – Я и сама терпеть не могу этих дурочек. Но почему бы тебе не расширить сферу поиска? Имеются множество девушек, по той или иной причине не приезжающих в Лондон.
Заметив появившееся на лице племянника скептическое выражение, пожилая дама продолжила:
– Только не надо думать, будто живущей в деревне девушке ни за что не справиться со светским церемониалом. Возьмем, к примеру, Доротею Дэрент. Она молода, красива, состоятельна и, как и ты, родом из хорошей семьи. Единственная причина, по которой она не была представлена в обществе, заключается в том, что последние шесть лет ей приходится управляться с поместьем овдовевшей матери. Дать бы Синтии Дэрент хороший нагоняй за то, что не вывела свою дочь в свет несколько лет назад! – Тут бабушка Этта замолчала, вероятно, чтобы как следует поразмышлять о грехах покойной леди Дэрент. – Что ж, теперь уже слишком поздно, потому что она мертва.
– Кто? Прекрасная Доротея? – озадаченно спросил Хейзелмер.
– Нет же, болван! Синтия! Она скончалась несколько месяцев назад, а девочки переехали в Дэрент-Холл. Какая жалость. Как бы мне хотелось снова увидеть Доротею. Она совсем не похожа на всех этих сентиментальных барышень!
– Как же так случилось, что этот образчик добродетели до сих пор не замужем? Куда смотрят деревенские джентльмены?
Бабушка Этта хмыкнула.
– Подозреваю, что ни одному джентльмену до сих пор не удалось представить ей ни единой достойной причины вступления в брак! Посмотри на мир ее глазами. У нее есть положение в обществе и деньги, и она очень ценит свою независимость. Зачем ей выходить замуж?
В глазах пожилой дамы засверкали веселые искорки, и Хейзелмер усмехнулся в ответ.
– Я мог бы выдвинуть несколько предположений.
– Уж ты-то точно бы мог! Но это все к делу не относится, потому что тебе едва ли посчастливится познакомиться с этой девушкой. Если, конечно, Гермиона Мерион не возьмет дело в свои руки. Я ей уже написала, поэтому она может проявить участие. Не стоит забывать и о Сесилии тоже. Это младшая сестра Доротеи и тоже очень красивая, хотя и по-иному. Но Сесилия способна и святого из себя вывести. А так как ты к разряду святых не принадлежишь, эта девушка точно тебе не подходит. Но довольно уже о сестрах Дэрент. Я рассказала тебе о них просто в качестве примера, – подытожила она и перевела разговор на другую тему.
Вскоре после встречи с Доротеей Дэрент Хейзелмер вспомнил слова бабушки Этты и в самом деле стал обдумывать возможность того, чтобы сделать эту весьма примечательную молодую леди своей женой.
На протяжении десяти лет он стойко отказывался воспринимать всерьез многочисленных легкомысленных юных особ, которых ему представляли в «Олмаке» и на приемах, устраиваемых светскими дамами. Своим поведением маркиз приводил в ужас прочих членов своей семьи, особенно двух старших сестер, Марию и Сьюзен, которые постоянно подсовывали ему своих подружек. Однако мать и бабушка Этта были на его стороне. Обе они понимали, что даже непродолжительный разговор с глупо улыбающимися пустоголовыми юными леди навевает на него ужасную скуку. Матери Хейзелмера очень хотелось бы, чтобы ее сын наконец женился, но, как она призналась одной своей знакомой, этого не случится до тех пор, пока не изменится мода на жеманных дебютанток. Что же до двоюродной бабушки Этты, то она вообще не заговаривала с внуком на эту тему до той последней ночи.
Принимая во внимание, что эта пожилая дама знала Хейзелмера столь же хорошо, как и родная мать, вполне вероятно было предположить, что она намеренно решила привлечь его внимание к мисс Дэрент. Бабушка никогда не стала бы говорить об этом прямо, понимая, что в таком случае внук вежливо, но холодно заявил бы, что эта девушка его совершенно не интересует. Она же упомянула о мисс Дэрент вскользь, заметив, однако, что, по ее мнению, та вполне ему подходит, и оставив последнее слово за ним. Как это похоже на бабушку Этту! «Что ж, бабуля, – мысленно обратился к ней Хейзелмер, улыбаясь про себя, – я познакомился с Доротеей, причем так, как вы не смели даже мечтать!»
Глава 2
Заслышав громкий стон, Доротея резко повернула голову и посмотрела на свою сестру, забившуюся в полумраке в противоположный угол экипажа. Хотя глаза Сесилии были закрыты, она не спала, о чем свидетельствовала залегшая между светлыми бровями складка. Ее голова беспокойно металась по спинке сиденья. Копыта лошадей поскользнулись на обледенелой дороге, и экипаж занесло в сторону. Доротея схватилась за свисающую с потолка лямку, чтобы не упасть. Затем экипаж выровнялся и медленно покатился дальше. Доротея бросила еще один взгляд на сестру. Та сжалась в комок и сидела, отвернув голову.
Доротея снова стала наблюдать за проплывающим за окном унылым пейзажем, полускрытым голыми ветвями деревьев и заборами, тянущимися вдоль дороги. Приближался к концу еще один серый февральский день. Накрапывал мелкий дождь, стуча в стекла экипажа. Это был единственный звук, нарушающий царящую внутри тишину. Внезапно из темноты выросло похожее на замок здание постоялого двора «Три пера», стоящее на вершине холма в окружении высокого черного забора. От Мызы девушки ехали по Батской дороге и сейчас находились на полпути к Лондону, поэтому Доротея решила заночевать на постоялом дворе. Будь она одна, проделала бы весь путь за день. Но Сесилия была никудышным путешественником, которому требовался ночной отдых, чтобы прибыть на Кэвендиш-сквер в более или менее сносном состоянии.
Кроме сестер в экипаже находилась всего одна пассажирка, их горничная Бетси, женщина средних лет, которая ухаживала за ними с самого рождения. Закутавшись в шерстяную шаль, она дремала на сиденье напротив Доротеи. После долгих размышлений было решено не брать с собой тетушку Агнес. В пригласительном письме леди Мерион о ней не говорилось ничего определенного, и это подразумевало, что пожилая дама должна также явиться на Кэвендиш-сквер, чтобы продолжать присматривать за своими подопечными. Однако о ревматизме Агнес ходили легенды, и Доротее вовсе не хотелось обременять себя присутствием горячо любимой, но чрезвычайно ворчливой тетушки сначала в экипаже, а затем и в Лондоне, куда они, как предполагалось, ехали развлекаться. Кроме всего прочего, тетушка Агнес была невысокого мнения о мужчинах, поэтому Доротея опасалась, что она может воспрепятствовать поискам мужа для Сесилии. Как бы то ни было, в вежливой ответной записке к леди Мерион, сообщая об ожидаемой дате приезда, она ни словом не обмолвилась о тетушке Агнес.
Экипаж медленно катился вперед в тумане, успешно разгоняемом дождем к вящей радости кучера Лэнга. Поездка в Лондон по недавно расчищенной дороге всегда была предприятием опасным. Кутаясь в ворсистое пальто, он с большим облегчением направил экипаж в арочные ворота постоялого двора. Это была одна из крупнейших почтовых станций в округе, обслуживающая преимущественно путников, желающих переменить лошадей или остановиться на ночлег. Громыхая, большой дорожный экипаж проехал в еще одни арочные ворота и оказался на каретном дворе. Конюхи бросились распрягать лошадей, а хозяин постоялого двора помог сестрам выбраться наружу.
Тут возникла проблема. Девушки грелись у весело ревущего огня в уютном общем зале с низким потолком, когда к ним с извинениями подошел хозяин, мистер Симмс.
– В деревне проходят кулачные бои, мисс, – обратился он к Доротее, – поэтому у нас все занято. Комнату я для вас приготовил, а вот на отдельную гостиную, боюсь, рассчитывать не приходится. – Хозяин постоялого двора, румяный мужчина средних лет, у которого были свои дочери, с беспокойством посмотрел на сестер Дэрент.
Доротея глубоко вздохнула. Целый день перемещаясь со скоростью улитки, она старалась не задумываться о том, что ждет их впереди, надеясь, однако, что они с Сесилией смогут устроиться на ночлег. Машинально она похвалила опрятный, без единого пятнышка общий зал. По крайней мере, в этом доме им не придется спать на грязных простынях и есть плохо приготовленную пищу. Доротея решила, что не стоит расстраиваться из-за отсутствия отдельной гостиной. Выпрямившись в полный рост, она кивнула встревоженному Симмсу:
– Что ж, хорошо. Раз ничего нельзя поделать, я понимаю. Проводите нас, пожалуйста, в нашу спальню.
Из письма, которое Доротея заранее отправила мистеру Симмсу, чтобы забронировать спальни и гостиную, хозяин сделал верные выводы о социальном положении сестер Дэрент. Он редко позволял себе критиковать своих постояльцев, но на этот раз счел вопиющим упущением, что две молодые красивые леди путешествуют в сопровождении всего лишь одной служанки и кучера. Мистер Симмс проводил их в приготовленную для них спальню. Опасаясь, как бы ночью чего не случилось, он отвел сестрам большую комнату в северном крыле постоялого двора. Это была самая старая часть беспорядочно выстроенного здания, изолированная от остальной части дома. Попасть сюда можно было только по отдельной лестнице, находящейся недалеко от комнат, в которых жил сам хозяин.
Тяжело отдуваясь, мистер Симмс поднялся по ступеням и распахнул прочную дверь.
– Я приготовил для вас вот эту комнату, мисс, потому что она, как бы это сказать, находится далеко от всех прочих. Постоялый двор скоро будет полон под завязку молодыми джентльменами, приехавшими посмотреть бои. Моя жена просила передать вам, чтобы сидели в комнате, заперев дверь, и носу наружу не казали. Она сама и моя дочка принесут вам ужин и что еще будет нужно. Даст бог, минуют нас всяческие напасти. Сию секунду доставлю ваш багаж, мисс. – С этими словами Симмс поклонился и ушел, оставив хмурую Доротею и бледную Сесилию в тревоге смотреть друг на друга.
– Бог ты мой! – воскликнула Бетси, опускаясь в одно из стоящих у камина кресел. Глядя на Доротею круглыми от испуга глазами, она добавила: – Может, лучше поедем дальше, мисс? Вашей бабушке не понравилось бы, узнай она, что вы ночевали на постоялом дворе, где полно буйных, шумных шалопаев, мисс!
– Боюсь, в округе нет другого постоялого двора, Бетси. Хозяин верно заметил: если мы запрем дверь и будем сидеть здесь, никакого вреда с нами не случится, разве нет? – ответила Доротея спокойным тоном. Сняв перчатки и дорожный плащ, она небрежно бросила их на спинку стула. Ее минутное беспокойство, вызванное, несомненно, усталостью, уже прошло, и она снова стала самой собой.
– Тебе, может, и все равно, Тея, а я бы предпочла остаться здесь и не ехать дальше, – произнесла Сесилия тоненьким слабым голосом.
Доротея тут же догадалась, как плохо сейчас ее сестре. Быстро подойдя к кровати, она откинула покрывало. Простыни оказались чистыми и сухими. Приглашающим жестом она похлопала по подушке.
– Так и сделаем, милая. Почему бы тебе не прилечь, пока нам не принесли ужин? Продолжив путь прямо сейчас, мы лишь усложним себе жизнь. Лучше уж останемся здесь.
Тут послышался несмелый стук в дверь.
– Кто там? – спросила Бетси, поднимаясь на ноги.
– Это я, мэм, Ханна, дочка хозяина.
Открыв дверь, Бетси увидела стоящую на пороге крепкую девушку в домашнем чепце, обрамляющем миловидное лицо.
– Матушка скоро подаст вам ужин. Она послала меня узнать, не нужно ли вам еще чего, мэм?
Ханна внесла в комнату сумки сестер и остановилась, вопросительно глядя на Доротею.
– О да! Принесите нам немного теплой воды, а еще раскладную кровать для нашей горничной. Я хочу, чтобы она ночевала с нами.
Девушка кивнула:
– Вы и глазом моргнуть не успеете, как я все сделаю.
Пять минут спустя Ханна вернулась с кувшином воды, такой горячей, что от нее шел пар, и раскладной кроватью. Пока они с Бетси пытались установить это хитроумное приспособление, Доротея и Сесилия умылись. Избавившись от дорожной пыли, они почувствовали себя значительно лучше. Справившись наконец с непокорной кроватью, Ханна вытерла руки о фартук и обратилась к Доротее:
– Через полчаса принесу вам ужин, мисс. Не забудьте запереть за мной дверь.
Бормоча слова благодарности, Доротея задвинула засов. Сесилия сонно опустилась на кровать, а Бетси устроилась с шитьем у огня, чтобы скоротать время.
Теперь, когда ее потребности были удовлетворены, Доротея принялась беспокойно расхаживать по комнате, испытывая приступ удушья. После целого дня, проведенного в экипаже, ей отчаянно хотелось глотнуть свежего воздуха, прежде чем лечь спать в тесной спальне, где совершенно нечем дышать. Тут она вспомнила о Лэнге. Так как с ними была Сесилия, они должны были тронуться в путь ближе к обеду. Однако даже ее скудных познаний в деревенских кулачных боях и тем, что за этим следует, хватило, чтобы рассудить, что выезжать лучше с раннего утра. Она посмотрела в окно, но оно выходило на задний двор. Не услышав никакого шума и гама, Доротея решила, что любители поглазеть на состязания еще не прибыли.
Она быстро подошла к Бетси:
– Я спущусь вниз повидаться с Лэнгом. Завтра нужно уехать пораньше, чтобы ни с кем не столкнуться. – Понизив голос, девушка добавила: – А ты оставайся здесь, присмотри за Сесилией. Я скоро вернусь.
Не давая Бетси возможности запротестовать, Доротея накинула свой старенький дорожный плащ и выскользнула за дверь. На лестнице она на секунду задержалась, чтобы застегнуть пуговицы. Услышав приглушенный взрыв грубого смеха, девушка подумала, что он доносится из пивной. Бесшумно спустившись по лестнице, она зашагала по коридору в противоположном направлении. Ей удалось отыскать дверь, выходящую на каретный двор. Повсюду сновали конюхи, ведя лошадей под уздцы. Остановившись в тени, Доротея осмотрелась по сторонам, пытаясь отыскать глазами Лэнга, но его нигде не было. Вспомнив, что господские конюхи часто помогают конюхам с постоялых дворов, когда у тех выдается особенно много работы, она миновала арочные ворота и оказалась на главном дворе.
– Ого! Кто это у нас здесь? Красотка, иди сюда, отпразднуй с нами!
Доротея ахнула, почувствовав, как чьи-то руки хватают ее за талию. Казалось, ее сердце перестало биться, когда вместо ореховых глаз на нее лениво уставились голубые несфокусированные глаза. Их владелец много выпил, но все же еще не был мертвецки пьян.
Он поволок отчаянно отбивающуюся Доротею за угол, где поджидала развеселая компания из семи полутрезвых мужчин. Довольные исходом состязаний, они намеревались кутить всю ночь, празднуя успех. Доротея слишком поздно поняла, какую ужасную ошибку совершила. Главный двор был до отказа заполнен людьми. Один из мужчин протянул руку и сдернул с ее головы капюшон, открыв лицо, которое было отлично видно в свете, льющемся из главного входа в здание. Доротея изо всех сил пыталась высвободиться, но удерживающий ее молодой человек лишь крепче вцепился ей в руку. Доротея поморщилась.
Тут раздался протяжный голос, перекрывший царящий вокруг гул:
– Отпусти леди, Тремлоу. Это моя знакомая, и я не позволю тебе и дальше причинять ей беспокойство.
Доротея тут же узнала этот голос и отчаянно пожелала, чтобы земля разверзлась и поглотила ее.
Однако слова неожиданно выступившего из мрака маркиза Хейзелмера возымели немедленный эффект – Доротею оставили в покое.
– Ох, извини, Хейзелмер. Откуда мне было знать, что она леди?
Последнее замечание, произнесенное sotto voce[4], заставило Доротею покраснеть. Она поспешно накинула капюшон, не дав мужчинам возможности рассмотреть получше, кого именно защищает Хейзелмер.
Маркиз неспешно зашагал к ней. Подойдя совсем близко, он заслонил ее от любопытных взглядов и, повернувшись к мужчинам, тем же нарочито медленным голосом добавил:
– Как мне кажется, вам всем очень хочется извиниться перед дамой, которой вы непреднамеренно нанесли оскорбление.
За этим смелым замечанием тут же последовал нестройный хор голосов:
– Да, конечно!
– Определенно!
– Извините, мэм!
– Мы же не со зла!
Симмс, слишком поздно заметивший, что что-то случилось, поспешил к группе, чтобы услужить одному из своих самых ценных клиентов. Заметив его, маркиз произнес:
– А, Симмс! Налейте-ка джентльменам по кружке эля, чтобы загладить это маленькое недоразумение!
Хозяин тут же понял намек:
– Да, милорд! Разумеется. Не соблаговолите ли, джентльмены, последовать за мной? У меня имеется бочонок отменного эля. Уверен, он придется вам по вкусу.
Посулив угощение, Симмсу без труда удалось увести всю компанию в пивную.
Тут к Хейзелмеру подошел его приятель Энтони, лорд Фэншоу. На его лице застыло удивленное выражение. Только что они шли от конюшни по двору, направляясь на ужин, как вдруг Марк остановился, а в следующую секунду, вполголоса выругавшись, бросился к сбившейся в кучу группе гуляк. Энтони был почти таким же высоким, но все же ему не удалось рассмотреть, что привлекло внимание его друга. Подойдя ближе и увидев, что Марк ведет себя нарочито небрежно, Энтони догадался, что тот защищает какую-то женщину, успешно закрывая ее собой от присутствующих.
Хейзелмер повернулся к нему:
– Убедись, что все они зашли внутрь, Тони. Я присоединюсь к тебе в общей гостиной через несколько минут.
Хейзелмер уже отбросил наигранную небрежность и говорил своим нормальным голосом. Кивнув, Фэншоу развернулся и, не говоря ни слова, зашагал к зданию постоялого двора. Одного взгляда на своего друга детства ему было достаточно, чтобы понять, что тот пребывает в ярости.