Книга Пять столетий тайной войны - читать онлайн бесплатно, автор Ефим Борисович Черняк. Cтраница 7
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Пять столетий тайной войны
Пять столетий тайной войны
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Пять столетий тайной войны

Почему же Мария Медичи уклонилась от встречи с Жаклин д’Эскоман? У этой упрямой и взбалмошной женщины и особенно у ее фаворитов – супругов Кончини были свои причины желать устранения короля. Генрих сильно увлекся молоденькой Шарлоттой Монморанси, ставшей женой принца Конде. Этот бурный роман вызвал серьезные опасения флорентийки. Зная характер Генриха, она допускала, что он может пойти на развод с ней или приблизить принцессу Конде настолько, что она приобретет решающее влияние при дворе. В случае смерти Генриха Мария Медичи становилась правительницей Франции до совершеннолетия ее сына Людовика XIII, которому тогда было всего 9 лет. Фактическая власть досталась бы супругам Кончини, которые имели огромное влияние на Марию Медичи (так оно и произошло впоследствии, хотя герцог д’Эпернон в первые дни после смерти Генриха IV также стремился прибрать к своим рукам бразды правления).

В январе 1611 г. Жаклин д’Эскоман вышла из монастыря и попыталась опять вывести заговорщиков на чистую воду. Ее снова бросили в тюрьму и предали суду. Однако процесс над д’Эскоман принял нежелательное для властей направление. Слуга Шарлотты дю Тилли (которая была близка к маркизе де Верней и находилась в придворном штате королевы) показал, что не раз встречал Равальяка у своей госпожи. Это подтверждало свидетельство д’Эскоман, также служившей некоторое время у дю Тилли, которой ее рекомендовала маркиза де Верней. Судебное следствие прервали, «учитывая достоинство обвиняемых». Президент суда был заменен ставленником двора. Несмотря на давление со стороны правительства, требовавшего вынести смертный приговор д’Эскоман за лжесвидетельство, голоса судей разделились поровну. Подсудимая была приговорена к вечному тюремному заключению. Ее продолжали держать за решеткой и после падения Марии Медичи (1617) – так опасались показаний этой «лжесвидетельницы».

Жаклин д’Эскоман утверждала, что заговорщики поддерживали связь с мадридским двором. Об этом же сообщает в своих мемуарах Пьер де Жарден, именовавшийся капитаном Лагардом. Они были написаны в Бастилии, куда Лагард был заключен в 1616 г. Он вышел на свободу после окончания правления Марии Медичи. Лагард узнал о связях заговорщиков, находясь на юге Италии, откуда энергичный испанский вице-король граф Фуэнтос руководил тайной войной против Франции. Лагард, приехав в Париж, сумел предупредить Генриха о готовившемся покушении, но король не принял никаких мер предосторожности. В мемуарах Лагарда имеются не очень правдоподобные детали – вроде того, будто он видел Равальяка в Неаполе, куда ангулемец привез якобы письма от герцога д’Эпернона.

Показания д’Эскоман были опубликованы при правлении Марии Медичи, когда она боролась с мятежом крупных вельмож и хотела обратить против них народный гнев. Характерно, что эти показания не компрометировали королеву-мать. Мемуары Лагарда были написаны после падения Марии Медичи и явно имели целью очернить королеву и ее союзника герцога д’Эпернона. Таким образом, оба эти свидетельства могут внушать известные подозрения. Вполне возможно, что Генрих IV пал жертвой «испанского заговора», в котором участвовали какие-то другие люди. В пользу этого предположения говорят настойчивые слухи об убийстве французского короля, распространившиеся за рубежом еще за несколько дней до 14 мая, когда был убит король, а также то, что в государственных архивах Испании чья-то заботливая рука изъяла важные документы, относившиеся к периоду от конца апреля и до 1 июля 1610 г. Что французский король пал жертвой заговора, руководимого испанцами, впоследствии утверждали такие осведомленные лица, как герцог Сюлли, друг и первый министр Генриха IV, а также кардинал Ришелье.

«Английское дело» сынов Лойолы

Еще 25 февраля 1570 г. папа Пий V обнародовал буллу об отлучении Елизаветы от католической церкви, к которой она, впрочем, и не принадлежала, и, главное, освобождавшую англичан от присяги верности королеве. «Мы объявляем, – говорилось в булле, – указанную Елизавету еретичкой и подстрекательницей еретиков, и те, кто является ее приверженцами, также осуждаются и отделяются от христианского мира… Мы лишаем указанную королеву ее мнимых прав на королевство и всех остальных прав… Мы… запрещаем всем и каждому из ее дворян повиновение ее властям, ее приказам или ее законам». Правда, буллу никто не осмелился вручить надменной повелительнице Англии. Оригинал этого изъявления папского гнева так и остался в Ватикане, но его содержание не было пустой угрозой. Булла была издана при получении папой известий о католическом восстании на севере Англии. Правда, к тому времени оно уже было подавлено, но никто не мог предсказать, много ли англичан-католиков сохранят верность королеве, отлученной от церкви.

В 1580 г. Рим объявил, что всякий, убивший Елизавету «с благочестивым намерением свершить божье дело, не повинен в грехе и, напротив, заслуживает одобрения».

Иезуитский орден продолжал подготовку к обращению англичан в свою веру. Один за другим высаживались на английский берег иезуитские лазутчики, тайно проповедовавшие против еретички-королевы и, главное, занимавшиеся сколачиванием всех сил католической партии, подготовкой заговоров в пользу Марии Стюарт и мятежей, которые помогли бы намеченному вторжению испанской армии. По подсчетам ученых, до 1600 г. более тысячи молодых английских священников были посланы Римом в Англию.

Признанным руководителем заговоров был отец Роберт Парсонс, в 1580 г. лично возглавлявший иезуитскую «миссию», которая тайно посетила Англию. Спутник Парсонса Кэмпион был схвачен и повешен, Парсонсу удалось бежать. С тех пор в течение многих лет он был, по существу, главным противником Уолсингема в тайной войне, неутомимо плетя из Рима все новые и новые сети заговоров. Иезуитам удалось даже печатать подпольно в Англии памфлеты против королевы. Парсонс занялся составлением плана будущего государственного устройства Англии после победы Филиппа и иезуитов. Католические епископы должны были получить право назначать членов палаты общин английского парламента, вводилась инквизиция.

Другими видными руководителями католических заговоров были кардинал Аллен (подобно Парсонсу, английский эмигрант) и уэльсский дворянин Хью Оуэн. По слухам – быть может, и неверным, – еще в 1571 г. Оуэн принял участие в «заговоре Ридольфи». Его роль была, правда, скромной: он должен был обеспечить бесперебойную замену лошадей на всем протяжении пути, по которому предполагала бежать Мария Стюарт. Эмигрировав, Оуэн, совместно с Парсонсом и Алленом, разработал детальный план вторжения в Англию испанских войск. В течение нескольких десятилетий скупое испанское правительство аккуратно выплачивало Оуэну значительную пенсию. И недаром. Дом Оуэна в Брюсселе, неподалеку от рынка сыров, стал шпионским центром католических держав, боровшихся с Англией. Отсюда уезжали люди, чтобы в другом платье и под другим именем появиться в лондонской таверне или дворянской усадьбе где-нибудь в Шропшире или Нортумберленде и там приняться за выполнение порученного дела. Они везли с собой письма, спрятанные в отверстии, выдолбленном в изящной трости, или в подошвах ботинок. Письма были написаны на тонкой бумаге – не раз агенту уже после ареста удавалось быстро сжевать и проглотить компрометирующий документ. Впрочем, случалось и так, что человек, покидавший под покровом ночи брюссельский дом около рынка сыров, через пару дней входил в лондонскую резиденцию сэра Френсиса Уолсингема. И наоборот. Теперь, почти через четыре столетия, уже невозможно разобрать, на кого в действительности работали многие из агентов, числившихся одновременно в списках сотрудников секретной службы и Англии, и противостоявших ей католических держав.

Борьба шла без пощады. Оуэн и Парсонс однажды едва не попали в руки отряда английских войск, сражавшихся во Фландрии. В этом случае их участь была бы быстро решена – выдачи Оуэна правительство Елизаветы требовало еще со времени «заговора Ридольфи». В другой раз Оуэну и его агентам удалось побудить к дезертирству отряд, состоявший из солдат-уэльсцев, который вдобавок без боя сдал испанцам крепость Девентер. Командир отряда Уильям Стенли стал полковником испанской службы. Его полк, действовавший во Фландрии, пополнялся за счет эмигрантов-католиков, и заговорщики в течение многих лет рассчитывали опереться на него в случае государственного переворота и свержения Елизаветы.

В начале 80-х гг. иезуиты подготовили очередной заговор (названный ими «английское дело») с целью убийства Елизаветы и возведения на престол Марии Стюарт. А узнал об этом заговоре Уолсингем на сей раз скорее благодаря счастливой случайности – находке небольшого зеркальца. Его владелец – лазутчик нового испанского посла дона Мендосы – был в 1582 г. задержан английскими властями. При обыске у него и обнаружили зеркальце, за задней крышкой которого были спрятаны важные бумаги.

Вскоре были получены дополнительные сведения из Шотландии. Там был арестован Джордж Дуглас – романтический поклонник Марии Стюарт, на которого она возложила выполнение различных поручений. Под пыткой в Эдинбургском замке он признался в том, что шотландская королева ведет переписку с католическими державами с помощью французского посла Кастельно де Мовиссьера или людей из его свиты. После этого разведчик Уолсингема Генри Фагот сумел поступить на службу в штат французского посольства и, кроме того, подкупить Шереля – доверенного секретаря посла.

Через Фагота Уолсингем узнал, что главным организатором нового заговора стал Фрэнсис Трокмортон. При его аресте были обнаружены списки участников заговора, планы вторжения.

Это был человек крепкой закалки. Из окна своей камеры в Тауэре Трокмортону удалось выбросить игральную карту с несколькими наспех написанными фразами. Он извещал своих сообщников, что будет все отрицать, несмотря ни на какие пытки. Однако Трокмортон переоценил свои силы и мужество. Он с негодованием отверг предложение о помиловании, если добровольно сообщит все подробности заговора. Уолсингем приказал подвергнуть его самым жестоким пыткам, мрачно заметив в одном из своих писем: «Я видел, как удавалось сломить людей не менее решительных, чем Трокмортон». Пытка и обман (узнику обещали помилование взамен письменного признания) сделали свое дело: в руках правительства оказались нужные данные. В частности, выяснилось активное содействие заговору со стороны Гизов – родственников шотландской королевы.

А за спиной заговорщиков снова виднелась тень испанского посла дона Бернардино де Мендосы. Уолсингем попытался окружить его сетью своих людей. Среди них был и секретарь посла Боргезе. Даже агенты самого Мендосы, вроде врача Родриго Лопеса, приставленного подсматривать за фаворитом Елизаветы графом Лейстером, были не очень надежны. Родриго Лопес, опытный интриган, знаток ядов (полезные знания для придворного), был явно шпионом-двойником.

Дона Мендосу попросили встретиться с членами Тайного совета. В их присутствии Уолсингем подробно рассказал пораженному и разъяренному испанцу о его участии в заговоре Трокмортона. Послу Филиппа II было предложено в 15 дней покинуть Англию. В очередной схватке непрекращавшейся тайной войны Елизавета снова одержала победу.

Но и после раскрытия заговора секретарь французского посла Шерель с хорошо оплачивавшимся усердием продолжал снимать копии с переписки, которую все еще вела через французское посольство Мария Стюарт со своим главным агентом в Париже Томасом Морганом.

Заговор бабингтона

Заговоры Ридольфи и Трокмортона были католическими заговорами против Елизаветы. «Заговор Бабингтона» был правительственной провокацией, внешне носившей форму католического заговора. В этой «эволюции» сказывалось укрепление позиций елизаветинской Англии в борьбе против Испании и ее союзников.

Может возникнуть законный вопрос: зачем при избытке действительных заговоров английскому правительству надо было фабриковать еще и мнимые? Ведь нет никакого сомнения, что в Европе была создана целая организация с центром в Мадриде, пусть неслаженная, нечетко работавшая, как и все начинания Филиппа II, но тем не менее постоянно возобновлявшая попытку избавиться от Елизаветы путем убийства, дворцового переворота или нового католического восстания.

Чего же больше даже для Берли и Уолсингема, которым было выгодно, чтобы народ считал Елизавету подвергающейся смертельной угрозе со стороны испанского короля и его союзников и соглашался поэтому ради обеспечения безопасности страны безропотно нести бремя налогов? Кроме всего прочего, Берли и Уолсингему нужно было запугивать Елизавету постоянными заговорами – это был единственный способ заставить раскошелиться скаредную королеву, не раз урезывавшую ассигнования на секретную службу. К тому же действительные заговоры разыгрывались не так, как этого хотелось бы режиссерам из Уайтхолла. В них непосредственно могли не участвовать как раз те, от кого английское правительство считало особенно необходимым избавиться под предлогом их содействия испанским интригам. Участники реальных заговоров далеко не всегда попадались в сети Уолсингема. Вдобавок это были, как правило, мелкие сошки. Их примерной казнью трудно было поразить воображение народа, привыкшего к постоянным кровавым зрелищам на лондонских площадях и к выставлению на обозрение отрубленных голов, отрезанных ушей и языков на эшафотах и на стенах Тауэра. В этом отношении «свой», продуманный и осуществленный в соответствии со сценарием, составленным в Уайтхолле, заговор имел большие преимущества перед реальными заговорами.

Берли и Уолсингем считали совершенно необходимым разделаться наконец с «гадюкой» – Марией Стюарт. Ведь случись что с Елизаветой, шотландская королева заняла бы английский престол (недаром многие проницательные придворные, в том числе любимцы Елизаветы граф Лейстер и Хэттон, пытались сохранять в тайне и какие-то связи с опасной узницей). Со смертью Марии Стюарт исчез бы источник постоянных католических интриг. Но подвести под топор палача пленницу, которая как-никак формально оставалась королевой Шотландии и добровольно отдалась в руки своей родственницы Елизаветы, можно было не иначе как добыв безусловные, неопровержимые доказательства ее участия в заговоре, и притом непременно в заговоре, ставящем целью убийство приютившей Марию Стюарт Елизаветы. А как получишь такие доказательства, если пустить этот заговор на волю волн? Завлечь Марию Стюарт в заговор собственного производства, решили Берли и Уолсингем, значительно вернее и надежнее. Дело оставалось за техникой, и за нее взялся Уолсингем с присущим ему знанием дела. Конечно, только замысел должен был принадлежать шефу английской секретной службы, исполнителями могли стать лишь доверенные лица Марии Стюарт. Многих из них нельзя подкупить, ну что ж, тем лучше! Не ведая, что творят, они с тем большей естественностью будут играть порученные им роли и потом будут лишены возможности делать какие-либо нежелательные признания на суде.

Очень вероятно, что главная роль среди агентов Уолсингема была отведена молодому католическому джентльмену Джилберту Джифорду. Уж к кому, к кому, а к нему сторонники Марии Стюарт могли питать полное доверие. Джифорд был выходцем из католической дворянской семьи, проживавшей в графстве Стаффорд. Его отец даже попал в тюрьму за исповедание католицизма. Юный Джилберт был послан учиться во Францию и образование получил не где-нибудь, а в иезуитской семинарии в Реймсе, готовившей проповедников и разведчиков для осуществления планов контрреформации в Англии. Трудно было разглядеть в нем одного из наиболее ловких агентов Уолсингема. В 1585 г. Джифорд провел несколько месяцев в Париже, совещаясь с главными руководителями партии Марии Стюарт – архиепископом Чарлзом Пейджетом и Томасом Морганом; он убедил их в возможности предпринять новую попытку освобождения королевы. Пейджет и Морган направили Джифорда в Лондон, горячо рекомендуя его французскому послу де Шатнефу. Может быть, Джифорд слегка переиграл, предлагая наладить связь посольства с Марией Стюарт, прерванную после неудачи предшествовавших заговоров. Француз заподозрил что-то неладное и временно отклонил заманчивые предложения слишком уж бойкого молодого человека. Тот, впрочем, нисколько не был обескуражен холодным приемом и часто посещал посольство, куда для него прибывали письма на имя «Николаса Корнелиуса». Одновременно в январе 1586 г. он завязал знакомство со многими католическими домами в английской столице.

Подозрения Шатнефа в отношении Джифорда, постоянно выказывавшего глубокую преданность шотландской королеве, если не рассеялись, то понемногу ослабли. По крайней мере, француз решил проверить, на что способен этот столь энергичный воспитанник иезуитов. Посол передал Джифорду письмо к Марии Стюарт, не содержавшее, впрочем, никаких важных сведений. Начало делу было положено.

Получив письмо, Джифорд отправился на родину, в Стаффордшир, и поселился у дяди. Его дом находился всего в нескольких милях от замка Чартли, в который перевезли Марию Стюарт из прежнего места заключения Татбери. Чартли был расположен неподалеку от поместий дворян-католиков, и у узницы снова возникли надежды связаться со своими сторонниками, возобновить столько раз кончавшуюся неудачей смертельно опасную политическую игру. Могла ли Мария Стюарт предполагать, что Чартли окажется той ловко подстроенной западней, в которую ее стремились поймать, чтобы отправить на эшафот?

…Джифорд решил действовать, учитывая местные условия. Расположенный поблизости городок Бартон славился качеством изготовлявшегося там пива. Один из местных пивоваров раз в неделю доставлял бочонок этого приятного напитка в Чартли. Джифорд и сэр Эмиас Паулет, которому было поручено содержать в заточении шотландскую королеву, быстро нашли общий язык с пивоваром – его имя осталось неизвестным, так как в переписке между Уолсингемом и его агентами он именовался просто «честный человек».

В бочонок, снабженный двойным дном, вкладывали флягу с письмом. Дворецкий получал бочонок, выливал из него пиво и передавал казавшуюся пустой тару одному из секретарей Марии Стюарт, который извлекал оттуда бумаги и относил их королеве. Таким же путем, в бочонке, на следующий день доставлялись ответные письма Марии Стюарт ее сторонникам. Все эти послания без промедления попадали к Джифорду и спешно переправлялись им в Лондон. Письма были шифрованные, но у Уолсингема были на такой случай проверенные эксперты и среди них мастер своего дела Томас Фелиппес.

«Честный человек» мог, казалось бы, насторожить Марию Стюарт, хорошо знавшую приемы своих врагов, однако заверения Джифорда, которого, в свою очередь, столь горячо рекомендовали Пейджет и Морган, усыпили первоначальное недоверие. Между тем Шатнеф окончательно убедился в верности Джифорда и начал передавать через него всю секретную корреспонденцию, поступавшую на имя Марии Стюарт из-за границы. Теперь вся переписка шотландской королевы проходила через руки Уолсингема, а если в ней чего-либо и недоставало для доказательства преступных планов узницы, то дело легко можно было поправить благодаря испытанному искусству Фелиппеса.

Джифорд так наладил дело, чтобы оно функционировало даже в его отсутствие. Для этого он договорился со своим другом католиком Томасом Бернсом, не раскрывая, понятно, смысла своей игры, что тот будет получать пакеты от «честного человека» и спешно передавать их еще одному лицу, жившему в Уорикшире около дороги в столицу. Этот последний разными способами доставлял письма во французское посольство (конечно, после того, как бумаги побывали в ведомстве Уолсингема). Не столь уж важно, был ли этот человек в Уорикшире посвящен в секреты предприятия или, так же как и Берне, был ничего не подозревавшим орудием Джифорда. Связь работала безупречно в оба конца, и Джифорд мог позволить себе вернуться в Париж. Важно ведь было не только наладить связь, но и обеспечить, чтобы из Парижа к Марии поступали советы, вполне отвечавшие планам Уолсингема. К этому времени о заговоре был подробно информирован Филипп II, рекомендовавший убить Уолсингема и главных советников Елизаветы.

Приехав в Париж, Джифорд до конца использовал те возможности, которые ему создал приобретенный авторитет ловкого человека, сумевшего наладить бесперебойно действовавшую связь с пленной королевой. Джифорд разъяснил, что было бы чрезвычайно опасно повторять попытки похищения Марии Стюарт: Эмиас Паулет получил строгую инструкцию при малейшей угрозе такого рода предать смерти свою пленницу. Единственный выход – убийство Елизаветы, после чего Мария без особой оппозиции в стране будет возведена на трон. Джифорд ухитрился использовать даже смертельную ненависть, которую питал к Елизавете влиятельный испанский посол в Париже, уже знакомый нам дон Бернардино де Мендоса. Он горячо поддержал план убийства нечестивой королевы, открывавший путь к подчинению Англии власти Филиппа II.

Теперь Джифорду оставалось возвратиться в Лондон и найти подходящих людей, к чьим услугам могла бы обратиться Мария Стюарт для исполнения замысла, который ей подскажут из Парижа. Для этой цели Джифорд присмотрел одного подходящего человека – совсем молодого и богатого католика из Дербишира Энтони Бабингтона, который выказывал пылкую преданность царственной узнице.

Дело, правда, не сразу пошло так гладко, как хотелось бы. Бабингтон с готовностью согласился участвовать в заговоре, чтобы освободить Марию Стюарт, но вначале с ужасом отверг мысль об убийстве Елизаветы, так как сомневался, соответствовало бы оно учению католической церкви.

Волей-неволей Джифорду пришлось съездить еще раз во Францию и привезти с собой католического священника Балларда, который должен был рассеять сомнения Бабингтона. Вскоре появился и еще один волонтер – авантюрист Джон Севедж, вызвавшийся убить Елизавету. Бабингтон, теперь уже активно включившийся в заговор, разъяснил своим новым друзьям, что для верности нужно, чтобы покушение совершило сразу несколько человек. Остановились на шестерых – втянуть в конспирацию еще несколько горячих голов оказалось не столь уж трудным делом. Одновременно нашлись люди, готовые участвовать в похищении Марии Стюарт. Итак, силки были расставлены.

Конечно, и в этих условиях не обошлось без шероховатостей. Так, Томас Морган, опытный конспиратор, сообразил, насколько опасно для Марии Стюарт быть осведомленной о планах заговорщиков и в случае неудачи подставить себя как соучастницу под топор палача. Морган послал ей два письма, в которых излагались эти весьма разумные соображения. Тем удивительнее, что почти в то же время от Моргана пришло послание с советом прямо противоположного характера – установить связь с заговорщиками. Итак, соблазн оказался слишком велик, и Морган пошел на компромисс – он сам составил, выбирая наиболее осторожные выражения, письмо, которое Мария Стюарт должна послать Бабингтону.

Впрочем, историки давно уже поставили вопрос, было ли оно написано действительно Морганом или же к его сочинению приложил руку Фелиппес. От кого бы ни исходило письмо, содержавшее опасный совет, Мария Стюарт ему последовала. Она, вернее, переписала рекомендованный ей Морганом (если не Уолсингемом) текст, датированный 27 июня 1586 г. Он состоял из нескольких чрезвычайно осмотрительно сформулированных фраз. Впрочем, и здесь нет уверенности, действительно ли они написаны ею или тем же неизменным Фелиппесом. Корреспонденция между Уолсингемом и Фелиппесом, с одной стороны, и Эмиасом Паулетом – с другой, наводит на такие мысли. По крайней мере, она свидетельствует об опасениях Паулета, как бы все более наглые подлоги Фелиппеса не вызвали подозрения у заговорщиков и не испортили игру. Еще более сомнительно выглядит ответное письмо Бабингтона, в котором он прямо сообщает Марии Стюарт о намерении убить Елизавету, причем оно позволяет предполагать, что шотландская королева и ранее была в курсе этих планов. Подобной нелепой и ненужной откровенности нет ни в одном из многочисленных заговоров того времени. Таким образом, перед нами – в который уже раз – все тот же вопрос: чье же это письмо, того, чья подпись стоит в конце, – Энтони Бабингтона, или Томаса Фелиппеса, командированного 7 июля 1586 г. в Стаффордшир, поближе к замку Чарт-ли, или еще какого-нибудь сотрудника Уолсингема, тем более что сохранился не оригинал, а лишь копия этого рокового документа? Можно, наконец, предположить, что письмо было действительно написано Бабингтоном, только без вкрапленных в него нескольких фраз о замысле убить английскую королеву, тем более что эти строки выглядят слабо связанными со всем остальным текстом. К последнему предположению подводит и внутренняя противоречивость письма. В нем Бабингтон указывает, что шесть дворян, включая его, убьют Елизавету, в то же время он пишет, что в это время будет далеко от Лондона, около Чартли. Впрочем, в письме излагалось и много других планов, подходивших под понятие государственной измены, – иностранная интервенция, восстание английских католиков.

12 июля «честный человек» доставил письмо Бабингтона Марии Стюарт. Ее секретарь сообщил, что письмо получено и ответ будет послан через три дня. Во время одной из своих верховых прогулок, которые ей специально разрешили, шотландская королева встретила рыжего малого с потупленным взором, внешность которого привлекла ее внимание, о чем она и сообщила в письме Моргану. Это был Фелиппес. 17 июля Мария Стюарт ответила Бабингтону. Если верить тексту письма, представленному на судебном процессе, она одобряла все планы заговорщиков: и способствование иностранной интервенции, и католическое восстание, и убийство Елизаветы. Последнее вызывает сомнение. По крайней мере, в письмах, направленных Марией в тот же день Пейджету, Моргану и дону Мендосе, говорилось об интервенции и восстании, но совершенно умалчивалось о предстоящем покушении на английскую королеву. На другой день Фелиппес отослал Уолсингему дешифрованную копию. Мышеловка захлопнулась…