Хозяйка замка Ёдо
Когда свечерело, на воинов, то и дело вступавших в схватку с противником, пролился дождь, и настала ночь, принесла с собой зловещий покой. В замке начался прощальный пир. На всех ярусах тэнсю под изогнутыми крышами, в сторожевых башнях, повсюду зазвучали оживленные голоса, провозглашавшие здравицы.
В приемном зале Кацуиэ, О-Ити и три княжны обменивались чарками сакэ в обществе Накамуры, Мацудайры и других знатных самураев высшего ранга.
Тятя, сидевшая напротив матери, смотрела, как Кацуиэ протягивает ей чарку сакэ. О-Ити поднесла чарку к губам, сделала два глотка и вернула ее супругу. Тот, в свою очередь, отпил несколько раз и передал Накамуре. Тятя уже видела этот ритуал на свадьбе матери и отчима, но сегодня, не в пример той сумрачной брачной церемонии, он, казалось, был преисполнен радости. Сторонний наблюдатель и не заподозрил бы, что это защитники и обитатели замка, обреченного на уничтожение, в последний раз пьют веселящее душу сакэ.
Тятя глаз не сводила с матери, но та, словно забыв о существовании трех дочерей, не удостоила их и взглядом с самого начала пира. Охацу, вдоволь нарыдавшаяся, как будто смирилась со своей участью и теперь все больше молчала, а ее просветленное личико хранило бесстрастное выражение. Верная себе Когоо была по-прежнему угрюма и равнодушна. Она, оказывается, верила, что с минуты на минуту прибудет посланник из вражеского лагеря и, как тогда, во время осады замка Одани, увезет с собой матушку, ее и сестриц, чтобы укрыть в безопасном месте. Когда Когоо наклонилась к Тяте и шепнула ей на ухо: «Посланник, должно быть, уже в пути, он едет за нами!» – та не смогла ответить и притворилась, будто ничего не услышала в шуме застольных бесед.
Вскоре воины, пирующие в сторожевых башнях, совсем разбуянились, гомон и крики набрали устрашающую силу. Накамура, отлучившийся ненадолго из зала, вернулся, пошептался с Кацуиэ, затем сказал что-то на ухо О-Ити. Та ответила едва заметным кивком.
Накамура подошел к княжнам, сел перед ними в официальной позе и проговорил:
– Час настал. Вы должны попрощаться с батюшкой и матушкой.
– Попрощаться? – остолбенела Когоо.
Взяв сестер за руки, Тятя заставила их подняться. «Пришло время умереть», – сказала она себе. Охацу и Когоо в молчании покорно последовали за старшей сестрой и, как она, молча уселись перед отчимом и матерью. В зале установилась тишина. Тятя чувствовала, что взгляды всех присутствующих устремлены на них. И впервые в этот вечер ей стало тепло от того, что матушка наконец-то тоже посмотрела на нее и на сестриц.
Три девушки почтительно поклонились О-Ити и Кацуиэ – Тятя первая, за ней Охацу и Когоо. Они хотели было вернуться на свои места, когда незаметно подкравшиеся самураи схватили всех троих за руки.
– Что вы делаете?! – закричала Тятя, а ее сестер уже тащили к лестнице, ведущей наружу; Когоо визжала и отбивалась, Охацу звала мать, захлебываясь слезами.
Когда до Тяти дошло, что их силой уводят в безопасное место, только их, а мать остается здесь, она начала сопротивляться с яростью отчаяния. Но два могучих воина легко, как пушинку, подхватили ее на руки, лишив всякой возможности освободиться, и вынесли из зала вслед за сестрами.
Самураи пересекли покои нижнего яруса, в которых продолжался пир, прошли по галерее, доставили девушек во внутренний сад и втолкнули всех троих в один паланкин, который тотчас обступили со всех сторон носильщики и дюжина свитских дам. Отныне любые попытки сбежать теряли смысл.
Паланкин тотчас подняли в воздух несколько пар сильных рук, и к тому моменту, как княжнам удалось с грехом пополам усесться в шаткой тесноте, он уже миновал ворота внутренней крепостной стены замка. Остановились носильщики только один раз – перед тем как свитские дамы и самураи Сибаты вернулись в пределы внутреннего кольца укреплений и закрыли ворота за собой.
Вот уже и внешний рубеж обороны остался позади, а паланкин продолжал продвигаться вперед, не встречая препятствий. Княжны, содрогаясь в рыданиях, отодвинули полог, и перед их глазами, залитыми слезами отчаяния, предстало удивительное зрелище: в колеблющемся свете факелов вражеские воины молча расступались, освобождая дорогу.
Паланкин наконец остановился в виду лагеря Хидэёси у подножия Асибы, но девушки, обессиленные горем расставания с матерью, уже не смотрели наружу и не знали, где находятся. После часовой передышки носильщики продолжили бег. Княжны, до сих пор не проронившие ни слова, задремали, успокоенные покачиванием паланкина, который теперь уже не останавливался.
Торопливый летний рассвет настиг их в бамбуковых зарослях у подножия холма, и в тот же миг ветер принес эхо боевых кличей. Девушки подскочили на подушках, настороженно вслушиваясь, но крики смолкли так же внезапно, как зазвучали. Обогнув Асибу, паланкин опустился на землю в кругу крепостных стен буддийского монастыря на дальнем склоне.
Княжон впервые выпустили из паланкина. Уже совсем рассвело, утренний холод покалывал щеки. Девушек проводили в уединенные монастырские покои.
В тот день состоялся последний, решающий штурм Китаносё. Боевые кличи, которые три сестры слышали в дороге, был сигналом к атаке авангарда, устремившегося на приступ в час Тигра.[52] В течение утра у всех ворот внутренней крепостной стены кипели жестокие бои, и к полудню нападавшие прорвались наконец на центральный двор замка.
Кацуиэ Сибата и три сотни самураев, укрепившиеся в главной башне, оказали яростное сопротивление, и воинам Хидэёси пришлось не раз штурмовать павильоны тэнсю, прежде чем они заняли нижние ярусы и добрались до самого верха.
Когда Кацуиэ начал приготовления к сэппуку, в живых оставалось не более трех десятков защитников замка – мужчин и женщин. О-Ити первой сложила прощальные строки:
Влечет нас дорогой забвеньяРоковой летней ночью Песнь соловья.Затем кисть взял Кацуиэ и начертал ответ:
О горный соловей,Пусть песня твоя в поднебесьеВознесет имя той,Что за мною пойдетВ эту ночь дорогой забвенья.[53]В час Обезьяны он дал приказ поджечь тэнсю. Пламя рьяно взялось за работу, и, когда клубы дыма достигли галереи верхнего яруса, Кацуиэ вспорол себе живот. О-Ити совершила самоубийство вослед. Кацуиэ было пятьдесят четыре года, О-Ити – тридцать семь. Помощь в исполнении обряда сэппуку оказывали Бункасай Накамура и Токуами, верные вассалы клана Сибата, которые остались со своим господином до конца.
В тот самый час Тятя и младшие сестры снова сели в паланкин, чтобы покинуть монастырь. Услышав возгласы и перешептывания среди сопровождавших их людей, Тятя отодвинула полог и увидела багровые сполохи, заполонившие полнеба. Вдали замок Китаносё умирал в тисках пламени. Девятиярусная тэнсю уже обратилась в прах, и теперь огонь трудился над другими строениями.
Паланкин внезапно остановился. Княжнам велено было выйти и встать в окружении свитских дам на тропе, петлявшей меж рисовых полей, в стороне от главной дороги. Вскоре конный отряд из сотни верховых воинов промчался во весь опор на север, оставляя за собой клубы пыли. За ними прошла тысяча пеших ратников, разделенных на несколько полков. Тятя задержала взгляд на военачальнике, величаво выступавшем верхом на боевом коне в окружении пехотинцев. Она тотчас поняла, что это Хидэёси. Сжимая в руке вожжи, выпрямившись в седле, он проехал мимо, даже не взглянув на девушек. Совсем не таким Тятя его запомнила в тот день, когда он приходил с визитом на женскую половину замка Киёсу. Теперь этот прославленный полководец, хмурый и сосредоточенный, только что взявший штурмом крепость Китаносё, не тратя времени попусту, шел воевать замок Моримасы Сакумы.
Длинная колонна воинов исчезла вдали, и княжны снова сели в паланкин. Носильщики не останавливаясь миновали призамковые посады Китаносё, на развалинах которого еще плясали языки пламени, и направились к Футю, время от времени делая передышки в попадавшихся на пути деревеньках. Ночью они нашли приют в большом крестьянском доме. Княжны до утра не смыкали глаз, лежа в полной тишине друг подле друга как мертвые, не обменявшись ни словечком.
Утром на энгаву ступил незнакомый воин. Он принес весть о самоубийстве их матери и отчима. Три сестры разрыдались. Охацу и Когоо плакали долго и безутешно, но Тятя очень быстро успокоилась.
– Утрите слезы, – сказала она. – Отныне мы одни на этом свете. Но коли матушка помогла нам уйти из замка, стало быть, она хотела, чтобы мы жили. Жили счастливо. Мы не вправе нарушить ее последнюю волю. Матушка не могла избежать горькой участи – долг велел ей следовать за супругом в жизни и в смерти, но она пожелала, чтобы мы, ее дочери, остались среди живых и изведали счастье.
Когоо вскинула на сестру заплаканные глаза:
– Счастье? Что это такое?
Тятя не сразу нашлась с ответом, но Когоо и не настаивала, как будто уже сама все поняла. Она лишь с робкой надеждой спросила:
– Матушка будет рада видеть нас счастливыми, да?
До сих пор хранившая молчание Охацу вдруг упрямо выпятила вперед мокрый от слез подбородок:
– Не знаю, дано ли мне обрести когда-нибудь счастье, но я выбираю жизнь. Я буду жить, что бы ни случилось!
Тятя вспомнила: то же самое недавно сказал Такацугу. Она же была настроена совершенно по-другому. Для нее слово «счастье» имело только одно значение – «победа». Ей и семнадцати лет не исполнилось, а поражения уже унесли жизни всех ее близких – отца Нагамасы, деда Хисамасы, дяди Нобунаги, а вот теперь отчима Кацуиэ и матери. Перед мысленным взором девушки встали два замка, снедаемые пламенем. Один сгинул в огне вчера, другой – десять лет назад. Гибель одного окрасила багровыми отблесками небо среди бела дня, падение другого оплакал кроваво-алыми слезами ночной небосвод. При воспоминании о смертоносных пожарах, обративших в прах ее родных людей, крохотный огонек, в котором смешались гнев и скорбь, разгорелся в девичьем сердце.
III
В крестьянском доме, затерянном между Китаносё и Футю, Охацу, Когоо и Тятя провели два дня и продолжили путь. Величавое солнце, равнодушное к их горестям, согревало землю, ветерок нежно трепал молодую листву на деревьях у обочин дороги. Вскоре процессия из трех паланкинов в сопровождении конных стражей вступила в город, окруживший крепостные стены невеликого замка, и перед путниками открылись главные ворота резиденции Тосииэ Маэды.
Хозяином Футю был тот самый Маэда, который вместе с Кацуиэ командовал объединенной армией в битве при Янагасэ. Он, однако же, издавна водил дружбу с Хидэёси Хасибой, и, если в силу географического положения своих владений ему пришлось вступить в сговор с Кацуиэ, поднять оружие против Хидэёси и бросить собственные войска в упомянутую битву, это вовсе не означало, что он намерен был и в дальнейшем враждовать с полководцем, чьи могущество и власть без устали прирастали победами на поле брани. Напротив, после поражения при Янагасэ Маэда спешно разорвал союз с Кацуиэ, а Хидэёси великодушно закрыл глаза на его временное «сотрудничество» с врагом. Тосииэ Маэда, таким образом, показал себя лукавым приспособленцем, не допускающим тактических просчетов.
Тятю и ее сестер встретили с должным почтением и тотчас препроводили в отдельные покои на женской половине. На следующий же день их принял хозяин замка. Тяте уже случалось видеть в Китаносё этого пятидесятилетнего светлокожего воина с приятным лицом, сохранившего в свои годы физическую силу и бодрость духа. В зал, где он ожидал их, девушка вошла, испытывая смешанные чувства. Маэда сражался с Хидэёси на стороне ее отчима, но в его глазах не было и тени стыда за поражение даже теперь, после того как Кацуиэ с супругой смыли позор собственной кровью…
Княжны медленно, одна за другой, приблизились, бесшумно, бесстрастно. С момента прибытия в замок они не перемолвились ни словом даже друг с другом, и равнодушие, написанное на их застывших, словно маски Но, лицах, не было наигранным.
– Милые княжны, я разделяю вашу скорбь, – хрипло проговорил Маэда.
Тятя, которой полагалось опустить очи долу, уставилась ему в лицо, не скрывая своего возмущения. При встречах в Китаносё этот самурай всегда занимал по отношению к ним место, отводящееся человеку более низкого общественного положения, ныне же все наоборот – почетное место принадлежит ему. Стало быть, их с сестрами лишили звания наследниц высокородного семейства!
– Моя дочь Омаа тоже была в осажденном Китаносё.
Я уж думал, что потерял ее, когда замок пал, но, хвала богам и бодхисаттвам, она вернулась этим утром живой и невредимой! Так что вы какое-то время проведете здесь под одной крышей.
Тятя и не знала, что дочь Тосииэ гостила в Китаносё.
– Безмерно счастлива слышать, что княжна Маэда благополучно возвратилась домой, – вежливо сказала она.
– Полагаю, вскорости вы переедете в Адзути, – продолжил Тосииэ более сухим, официальным тоном. – А пока вам придется пожить под моей опекой. Забудьте былые невзгоды – на все воля судьбы.
На этом аудиенция закончилась, княжны удалились. От одной из свитских дам Тятя узнала, что Омаа, третья дочь Тосииэ Маэды, была отправлена в Китаносё в начале года в качестве заложницы и просватана там за Дзюдзо Сакуму, вассала Кацуиэ. Жених погиб, защищая замок, а невесте удалось бежать вместе со служанкой как раз перед началом последнего штурма.
Тем же вечером Тятя случайно встретила Омаа во внутреннем саду. Обе девушки вздрогнули от неожиданности, слегка поклонились друг другу и пошли дальше, каждая своей дорогой, не вымолвив ни слова. Четырнадцатилетняя Омаа была довольно высокой для своего возраста и такой же светлокожей, как отец.
Тятя сказала себе, что, даже пребывая под одной крышей, они вряд ли сделаются подругами. В Китаносё Омаа, будучи заложницей, вела, без сомнения, очень скромную жизнь, теперь же они поменялись ролями. Отныне она, Тятя, и ее сестры – изгои, представительницы поверженного клана, пленницы, чья участь зависит от доброй или злой воли хозяина замка.
Через несколько дней после прибытия трех княжон в Футю Хидэёси, который, не успев разрушить Китаносё, бросился усмирять Кагу и Ното, остановился на обратном пути у Маэды.
Случилось это в первый день пятой луны.
Услышав о прибытии злейшего врага, Охацу и Когоо побледнели и забились в угол, прижимаясь друг к дружке. Тятя не вполне понимала, что за чувства движут ее сестрами. Вероятно, некая смесь ненависти и страха, полагала она. Ее же отношение к Хидэёси было куда сложнее. Питать приязнь к истребителю семей Асаи и Сибата она, разумеется, не могла, но и возненавидеть этого человека ей тоже никак не удавалось.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
В Японии до сих пор используется система летосчисления по годам и девизам правления императоров. Эпоха Тэнсё началась в июле 1573-го, закончилась в декабре 1592 г. (Здесь и далее примеч. пер.)
2
Ода Нобунага (1534–1582) – полководец, в эпоху феодальной раздробленности положивший начало объединению японских княжеств в централизованное государство.
3
Xиэй (Хиэйдзан) – гора в окрестностях Киото, оплот буддийской школы Тэндай. В VIII в. на этой горе был заложен храмовый комплекс Энрякудзи, включающий около 3000 строений.
4
Сёгун (сокращение от «сэйи тайсёгун» – «великий полководец, покоритель варваров») – с 1192 г. звание военных правителей Японии из феодальных кланов Минамото (1192–1333), Асикага (1335–1573) и Токугава (1603–1867). Сёгунам принадлежала фактическая власть над страной, в то время как императору отводилась чисто «декоративная» функция.
5
Исияма Хонгандзи – один из храмовых комплексов буддийской школы Дзёдо синею, основанный в 1533 г. на земле Нанива (современная Осака) и принимавший активное участие в военно-политической жизни Японии; под его знаменами сражались крупные войска вооруженных монахов и крестьян.
6
Киносита Токитиро – имя, под которым на самурайскую службу поступил Хиёси Киносита, будущий тайко Хидэёси Тоётоми (1536–1598).
7
То есть отсек ему голову после совершения обряда сэппуку – ритуального самоубийства путем вспарывания живота.
8
Тэнсю – в японском замке XVI–XVII вв. центральная укрепленная башня с изогнутыми, как у храмов и дворцов, крышами ярусов. В основе конструкции – каркас из бревен.
9
Чокугава Иэясу (1542–1616) – полководец, завершивший объединение японских земель, основатель династии сёгунов Токугава (1603 г.).
10
Эпоха воюющих провинций (Сэнгоку дзидай) – период с конца XV по конец XVI в., в течение которого в Японии шли междоусобные войны за перераспределение феодальной власти, закончившиеся созданием централизованного государства.
11
1564 г.
12
1570 г.
13
Час Дракона – время с 8 до 10 часов утра.
14
Час Быка – время с 2 до 4 часов ночи.
15
Чоконома – ниша в традиционном японском доме, предназначенная для услады глаз; в ней вешают свиток с картиной или каллиграфической надписью, ставят икэбану, курильницы, шкатулки и пр.
16
В 3 часа ночи.
17
Киёсу – главный город провинции Овари, землями которой владел клан Ода.
18
1583 г.
19
Муромати – период правления сёгунов из дома Асикага (1335–1573 гг.).
20
Дзабутон – плоская подушка, которую кладут на татами.
21
Xакама – широкие штаны с крупными складками, элемент парадного мужского костюма.
22
Сёдзи – внешние раздвижные перегородки в традиционном японском доме, отделяющие внутреннее пространство от галереи-энгавы и представляющие собой деревянные рамы, обтянутые плотной вощеной бумагой.
23
Ягура – сторожевая башня японского замка.
24
Государственные мужи Японии по традиции меняли имена, когда происходили важные события в их жизни и карьере. Токитиро Киносита не раз принимал другое имя. Впоследствии он стал известен как Хидэёси Тоётами.
25
1575 г.
26
1576-го.
27
Кинки – район Японии между современной Осакой и Киото, включавший в себя по старому делению провинции Сэтцу, Ямасиро, Ямато, Кавати, Идзумо.
28
Тюгоку – западная часть острова Хонсю, современные префектуры Окаяма, Хиросима, Ямагути, Симанэ, Тоттори.
29
1579 г.
30
Дзё – японская мера длины, равная 3,03 м.
31
Дзони – суп с кусочками рисовой лепешки и овощами, традиционное новогоднее угощение.
32
Ри – японская мера длины, 3927 м.
33
1577 г.
34
Босацу (бодхисаттва) Каннон – японский, женский, вариант бодхисаттвы Авалокитешвары, которому посвящена 25-я глава «Лотосовой сутры». Среди будд, бодхисаттв и синтоистских божеств японского пантеона Каннон занимает одно из самых почетных мест, ей поклоняются как богине милосердия. Бэндзайтэн – японское имя индийской богини Сарасвати, покровительницы воды, музыки и поэзии; в Японии она вошла в число семи богов счастья.
35
1578 г.
36
Фусума – раздвижные перегородки между залами.
37
Бон (Урабон, от санскр. улламбана) – день поминовения усопших, буддийский праздник, который отмечается по лунному календарю с 13-го по 15-й день седьмого месяца.
38
Час Пса – время с 20.00 до 22.00.
39
Час Свиньи – время с 22.00 до полуночи.
40
Кэн – японская мера длины, 1,81 м.
41
1582 г.
42
Вступивший на Путь – человек, принявший буддийские обеты, но продолжающий исполнять светские обязанности.
43
По древнему воинскому обычаю, глава клана держал у себя в замке семьи своих вассалов как залог преданности последних.
44
Канто – восточный район острова Хонсю, включавший в себя по старому делению провинции Сагами, Мусаси, Ава, Кадзуса, Симоса, Хитати, Кодзукэ и Симоцукэ.
45
Коку – мера риса; во времена Токугава один коку равнялся примерно 180 кг. Жалованье самураев и зажиточность даймё исчислялись в коку.
46
Кацуиэ Сибата был князем Этидзэн (современная японская префектура Фукуи).
47
1583 г.
48
Сяку – японская мера длины, равная 30,3 см.
49
Футон – стеганый тюфяк, служащий японцам также одеялом; в широком смысле – постель.
50
То есть к полудню. Час Коня – время с 12 до 14 часов дня.
51
Час Обезьяны – время с 4 до 6 часов вечера.
52
Час Тигра – время с 4 до 6 утра.
53
Перевод В. Полякова.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги