История Древней Греции

1. Влияние Востока и религия Гесиода

В эпоху переселений, прервавших торговые связи и снизивших уровень материальной культуры во всем Эгейском регионе, на Ближнем Востоке уцелело созвездие небольших государств, сохранивших и развивавших наследие цивилизации бронзового века. Между этими государствами сохранялось равновесие сил, пока все они в VIII в. не были захвачены Ассирийской державой. Центром цивилизации остался Египет, хотя он лишился всех своих владений. В Палестине в XI в. достигло расцвета независимое царство филистимлян, а в X в. – Израильское царство под властью Давида и Соломона. Финикия в этот период сохраняла первенство в мореплавании и торговле; финикийские мореплаватели бороздили не только Восточное Средиземноморье, но и проникали далеко в его западную часть. В Сирии процветали царства Хама и Дамаск, а севернее возродилась неохеттская культура в юго-восточной Малой Азии. К этой группе малых независимых государств принадлежал и Кипр с его греческими и финикийскими поселениями; он продолжал торговать, как и в позднебронзовый век, с прибрежными областями Киликии, Финикии и Палестины.

Из иероглифического и линейного письма, использовавшегося в течение бронзового века и позже, в этом оазисе культуры развился финикийский алфавит. Изобретение алфавита явилось революцией в средствах сообщения, сделав возможным искусство письма в той форме, в какой оно известно сегодня, так как и римский, и славянский, и греческий алфавиты современной Европы произошли от финикийского алфавита. Финикийцы и народы Сирии также славились вышивкой ярких гобеленов, обработкой бронзы, резьбой по слоновой кости и изготовлением печатей, скарабеев и фаянсовой посуды. Когда культура Ближнего Востока снова начала проникать в Эгейский бассейн, важную роль посредника при этом, естественно, играл Кипр. Хотя сообщение с Эгейским бассейном в течение темных веков прервалось, греческое население Кипра сохранило многие особенности минойской и микенской цивилизаций. Измененная форма минойского линейного письма, созданная около 1500 г., была в употреблении приблизительно в 700–200 гг. (от периода 1050—700 гг. до нас не дошло ее образцов, вероятно, из-за использования недолговечных материалов). На кипрских мастеров долговременное влияние оказал микенский стиль изящной керамики, традиции эпической поэзии увенчались в VIII в. сочинением «Киприй», продолжалось употребление аркадо-киприотского диалекта греческого языка. Этот форпост греческой нации подпал под могучее влияние восточного искусства, не теряя собственного своеобразия. В этом отношении он являлся предтечей греческих государств.

В течение IX в. постепенно возобновились контакты между Ближним Востоком и Эгейским бассейном. Основные маршруты проходили от Кипра через Крит, Феру и Милос к юго-восточному побережью материковой Греции, следуя путем, по которому распространялась культура Востока в среднебронзовый век. Менее важный маршрут пролегал через Родос. Сперва контакты были нерегулярными, но они способствовали распространению идей цивилизации, которые столетием позже привели к возрождению греческой культуры.

Одним из самых ранних заимствований стал финикийский алфавит, приспособленный для передачи греческих слов. Сперва символы для «кси», «фи», «хи» и «пси» в нем отсутствовали – образцы этого этапа в развитии алфавита найдены на Крите, Фере и Милосе. Когда с этим алфавитом познакомились в Греции – вопрос крайне спорный. Скорее всего, это произошло около 825 г., но никак не раньше 850 г., когда финикийский алфавит в своей окончательной форме появился на Кипре, и никак не позже 750–700 гг., когда в Аттике был изобретен символ для «хи»; зрелый образец письменности на черепке из Эгины датируется примерно 720 г., а на Искье найдена еще более ранняя чаша с длинной надписью. В рамках этого периода – 850–750 гг. – мы склоняемся к более ранней дате, поскольку символы, очень похожие на знаки древнейшего греческого алфавита, появляются в финикийской надписи в Моабе, относящейся примерно к 850 г. Алфавит быстро получил широкое распространение. Каждое государство, в свою очередь, изобретало собственные знаки для передачи гласных и согласных, отсутствующие в финикийском алфавите. Между 825-м и 725 гг. появилось сразу несколько греческих алфавитов, и особенности каждого из них повторялись в заморских колониях, куда, вероятно, алфавит попал во второй половине VIII в. и позже (рис. 8).

В 850–750 гг. в Греции спорадически появляются предметы роскоши с Ближнего Востока. Изделия из слоновой кости работы финикийских и сирийских мастеров, относящиеся к IX–VIII вв., особенно часто находят на Крите, Родосе, Самосе, в Спарте и Афинах. Такие же поделки разных стилей, созданные во внутренних областях Малой Азии, попадали через Ионию в Коринф. Под влиянием финикийцев в Спарте начали мастерить глиняные маски, пользуясь иглами из слоновой кости, чтобы накладывать краску на веки. Эти предметы по-прежнему были редкими и попадали лишь в немногие материковые государства, но они открыли дорогу более массовой торговле.

Подобные достижения стали возможны благодаря более спокойным условиям жизни на Крите, Родосе, в Спарте, Коринфе и Афинах. Самые ранние храмы, уцелевшие от железного века, построены в Дрере на Крите, в Спарте и Перахоре (юго-западная Мегарида) между 850-м и 750 гг. В IX в. влияние греческих государств друг на друга проявлялось медленно. Например, афинская геометрическая керамика проникла в Беотию, Коринфию и Арголиду вскоре после 900 г., но прошло значительное время, прежде чем она распространилась в Спарте, на Крите и Родосе. Впоследствии в каждом государстве возник собственный стиль геометрической керамики, но, например, в Афинах и Беотии он по-прежнему отличался своеобразием. Влияние Коринфа, наиболее широкое, простиралось до Эгины, а на западе до Перахоры, Антикиры и Итаки; этот город уже начал морскую торговлю, и, предположительно, где-то с 800 г. коринфяне, вероятно, селились на Итаке. Аргосский стиль керамики распространился до Тегеи в Аркадии, а спартанская керамика напоминает критскую и сделанную на острове Фера.

Во второй половине VIII в. были установлены прочные контакты с заморскими странами, что привело к революции в греческой керамике. Роскошные ближневосточные гобелены с их яркими цветами и фантастическими узорами вдохновили гончаров на разработку «восточных» стилей, в которых аскетичные линейные орнаменты геометрического периода сменились многоцветной раскраской и причудливыми украшениями. Новый стиль появился сперва на Крите, в Коринфе и Лаконии, а позже в Афинах и Ионии. Он ознаменовал не только возрождение греческого искусства, но и полное восстановление связей с Востоком; и его первый расцвет совпал с началом колониальной экспансии, которая со временем превзошла достижения минойской и микенской колонизации.

Начало нового развития греческого искусства обязано в основном гению дорийских государств – Крита, Коринфа и Спарты; в последующий период лидировать будет Коринф. Ионийцы же, отставая в керамике, были пионерами в литературе. «Илиада» и «Одиссея», без сомнения, стали первоисточником, из которого развились почти все формы последующей греческой поэзии. Но что было более важно в конце IX и VIII вв., они раскрыли народам материковой Греции всю красоту позднемикенской цивилизации в ее материальных достижениях, религиозных представлениях, идеалах поведения личности и концепции вселенной. Влияние этих ионийских эпических поэм на население материковой Греции было более революционным и более долговечным, чем влияние восточного искусства. Некоторая разница между ионийским мировоззрением и мировоззрением жителей материка в конце IX в. видна в произведении «Труды и дни» Гесиода, беотийского поэта, которого Геродот считал почти современником Гомера. Пользуясь гомеровским стилем и применяя гекзаметр на прозаический лад, Гесиод писал о насущных проблемах жизни в бедной деревушке Аскра. Мелкий арендатор, всего-то и владеющий, что упряжкой волов да парой рабов, должен упорно трудиться, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Он должен разбираться во временах года и соблюдать календарь удачных и неудачных дней, на которые суеверия накладывали различные табу. Поэма появилась по частному поводу и преследовала моральные цели. Гесиод упрекает своего нечестного брата, который, сговорившись с «жирующими на взятках царями», надеялся отсудить несправедливо большую долю их наследственной земли. Поэт напоминает, что за всеми людскими поступками наблюдает Зевс, и справедливость в итоге торжествует; только лишь честный труд приносит надежное благополучие. Поэтому и в общественной жизни справедливый город не страдает ни от войн, ни от голода, а на несправедливый город обрушиваются катастрофы. Эти простые и искренние верования подкрепляются пересказом басен, мифов и пословиц, столь дорогих сердцу крестьянина-пахаря и столь далеких от утонченного ионийского эпоса.

В «Теогонии» («Происхождение богов») Гесиод описывает различные поколения богов и их браки с мужчинами и женщинами (эта часть иногда выделяется в отдельную поэму «Эои»); а в «Списках» он приводит генеалогию греческого народа от его прародителей Девкалиона и Пирры. В этих поэмах Гесиод обращается к общим, а не местным представлениям о богах и греческой нации. По всей видимости, он собственноручно собирал сведения о божественных и человеческих генеалогиях, которые были в ходу у различных ветвей греческого народа, но возможность для этого представилась лишь с повсеместным развитием путешествий и торговых путей в греческом мире. Вполне вероятно, что Гесиоду пришлось систематизировать местные предания, оставшиеся в народной памяти, в тех случаях, когда они противоречили друг другу; но его собственная вера и доверчивость, а также уверенность, с которой он ведет повествования, служат гарантиями того, что предания записаны им точно. Своими поэмами Гесиод заложил основы теологии и истории.

Изложенное в «Теогонии» мировоззрение более примитивно, чем в гомеровских поэмах (пересказанные в ней легенды более грубы, а в ее основе лежит бесхитростная вера в верховенство Зевса), но ее космогония служит необходимой основой для понимания греческой религиозной мысли. В начале всего был Хаос; затем из него выделились Земля и Тартар, а их отпрыски образовали материальную вселенную. Впоследствии Земля и Небо породили богов, а Ночь – Смерть и Судьбу с ее прислужницами мойрами, «карающими мужей и богов за проступки». Затем боги создали человечество. Согласно этой космогонии, материальная вселенная первична. Небесные боги и силы Тартара вторичны, и ни те ни другие не превосходят друг друга силой, за исключением последних, когда они (например Смерть и Судьба) персонифицируют законы, управляющие материальной вселенной.

Основной принцип материальной вселенной – уважение порядка. Если отдельные элементы обратятся друг против друга, во вселенной наступит хаос. Сообщество богов соблюдает этот же принцип: «они разделили свое богатство и свои силы», и каждому досталась соответствующая доля (moira), преступать которую не позволяют мойры. Небесными богами правит наследственный монарх – первым был Крон, вторым – Зевс. За время их правления на земле сменились четыре поколения людей. Нынешнее поколение – пятое, железные люди, которым «не будет передышки ни ночью ни днем от труда, от горя и от несчастий». Человек подчинен законам материальной вселенной, небесным богам и силам Тартара; и в конечном счете он будет уничтожен Зевсом за преступления против Зевсова правосудия.

В поэмах Гесиода нет разногласия между справедливостью Зевса и людскими представлениями о справедливости. Гесиод уверен, что праведник в итоге победит, а праведный город не подвергнется бедствиям. Такова, утверждает он, воля Зевса, а Зевс держит в своих руках жизнь всех людей. Для греческих мыслителей последующих времен такое представление не всегда оказывалось приемлемо. Пытаясь согласовать справедливость Зевса и земные представления о справедливости, они были вынуждены вносить в космогонию Гесиода поправки.

Поэмы Гесиода и более поздние сочинения гесиодовской школы, возможно, своим содержанием частично обязаны жрецам храма Аполлона в Дельфах. Пророчества жрицы-пифии, считавшейся устами бога, в какой-то степени основывались на знаниях, накопленных жрецами как по духовным, так и мирским вопросам. Престиж оракула возрос благодаря поддержке, которую он оказывал дорийцам во время их вторжения, вследствие чего поклонение Аполлону Пифийскому имело большое значение в дорийских государствах. В частности, Спарта считала, что завоеванием Амикл с помощью Эгеидов и своему государственному устройству с двумя царями она обязана ответам дельфийского оракула; каждого царя Спарты представляли два спартанца, избранные пифиями, которые советовались с оракулом и хранили его ответы. Слава оракула в материковой Греции к началу VIII в. считалась бесспорной. Он был оплотом ортодоксальной версии религиозных и моральных предписаний и способствовал взаимодействию между греческими государствами, явившемуся результатом более устроенной жизни.

Еще один религиозный центр возник на западе Пелопоннеса – в Олимпии, главном святилище Зевса. Какое-то время после дорийского вторжения этот культ имел лишь местное значение, но на Олимпийские игры, основанные в 776 г., вскоре стали прибывать представители многих греческих государств. Эти игры проводились раз в четыре года в честь Зевса Олимпийского. Религиозное перемирие служило защитой участникам игр на их пути к святилищу и обратно. Список победителей, ведущийся с 776 г., представляет собой самую раннюю на материке запись общегреческого значения. Вероятно, в этот период практиковались и местные культы, такие, как амфиктиония северных греческих племен, собиравшихся в Анфеле около Фермопил, праздник Памбеотия, проводившийся около Коронеи, и поклонение Посейдону в Калаврии, в котором участвовали несколько государств, прилегающих к Сароническому заливу, а также Орхомен.

Заморские ионийцы проводили праздник Аполлона на Делосе. Мессенийцы впервые послали туда хор примерно в 750 г., и гимн по этому случаю сочинил Эвмел из Коринфа. В этом «Гимне Аполлону» явственно проявляется соперничество между Делосом и Дельфами. Гимн состоит из двух частей, первоначально самостоятельных, которые восходят, видимо, к VIII в. Обе части этого гимна, а также некоторые из «Гомеровских гимнов» были сочинены, вероятно, для праздничных состязаний, а не в качестве прологов к устному исполнению эпических поэм. В подобном состязании, проходившем в Халкиде на Эвбее, участвовал и выиграл приз Гесиод.

2. Возвышение полисов

С постепенным восстановлением внутренних связей из тьмы эпохи переселений возникает новый политический мир. За исключением Аттики, великие государства микенского периода были уничтожены навсегда. В эпоху переселений и позже эолийцы и ионийцы не сумели восстановить обширные державы и крупные племенные государства, охватывающие несколько населенных центров, которые процветали в материковой Греции во время Троянской войны. На азиатском побережье каждое поселение было изолировано, и его жители образовывали одиночную и самообеспечивающуюся общность; они могли удерживать свои земли, лишь сосредоточившись вокруг хорошо укрепленного города и отражая нападения врагов.

В таких условиях в Малой Азии возникло несколько полисов, поначалу неспособных наладить связь друг с другом и, как показало время, неспособных также завоевать существенные территории внутри страны, чтобы слиться в одно крупное государство. Для каждого поселения укрепленный центр, полис эпических поэм, получал новое значение: он становился средоточием общественной и политической жизни. Именно в этом смысле следует воспринимать полис, изображенный на щите Ахилла, где показаны сцены свадебного пира с музыкой, танцами и толпой зрительниц, а также старейшин, вершащих суд в присутствии собрания граждан. Подобные эпизоды более уместны для мира, в котором жил сам Гомер, чем для столицы владений Ахилла, так как в IX в. ионийские и эолийские полисы на побережье Азии уже достаточно окрепли. Острова же, имевшие небольшие размеры, также служили пристанищем только для одной общины. Лишь на немногих возникло несколько независимых общин: например, на эолийском Лесбосе имелось пять полисов, а на ионийском Кеосе – четыре. То, что они уцелели как независимые государства в классическую эпоху, свидетельствует о духе партикуляризма, присущем всем ветвям эллинской нации.

Так было положено начало эолийским и ионийским полисам. В первую очередь своим возникновением они обязаны раздробленности микенских государств, а далее сказались географические условия в районах, где селились эмигранты. Однако эти полисы имели много общего с Микенской эпохой. Для них была характерна межнациональная терпимость, и граждане каждого из них происходили от различных корней. В них сохранялись культы, диалекты и системы фил, созданные их предками на материке в позднебронзовый век. Невзирая на всю свою предприимчивость и энергию, они были лишены той сплачивающей и исключительной солидарности, которая возникла при различных условиях в дорийских государствах Крита и Пелопоннеса.

В материковой Греции и в южной части Эгейского моря период 850–750 гг. был отмечен, как мы видели, возобновлением связей с цивилизацией Ближнего Востока и ростом контактов между греческими государствами, возникших благодаря более стабильным условиям жизни. При этих благоприятных обстоятельствах в дорийских государствах получила развитие политическая форма, обеспечившая их первенство в архаический период и в некоторых случаях продолжавшая существовать и в классический период. Крит, посредник между Ближним Востоком и материковой Грецией, в Античности славился своей самой древней politeia – этот термин означал и сообщество граждан, и форму государственного устойства. Критяне утверждали, что дорийцы, покорившие Литт, сохранили там законы, установленные Миносом, и что эти законы были позаимствованы у Литта и другими дорийскими общинами острова. Там, как и повсюду, дорийские завоеватели первоначально селились в деревнях (komai); коренных жителей они превратили в сервов и сохранили свое деление на три дорийские филы, которые подразделялись на startoi (эквивалентные фратриям) и gene. К концу темных веков были выработаны четкие основы законодательства, общего для всех дорийских общин на Крите, которое просуществовало в неизменном виде до III в. Характерной чертой критского законоустройства была ориентация граждан не на свою семейную группу, а непосредственно на государство. По достижении 17-летнего возраста юноши рекрутировались сыновьями ведущих семейств в отряды (agelai). В этих отрядах они проходили серьезную спортивную подготовку, учились охотиться и проводили потешные бои под аккомпанемент флейты и лиры; дисциплину в каждом отряде поддерживал отец того юноши, который набирал отряд. Те, кого не допускали в отряд, оказывались исключенными из привилегированного сообщества и пользовались урезанными правами. Те же, кто хорошо зарекомендовал себя в отряде, в 19-летнем возрасте допускались в мужской союз, который назывался andreion или hetairia; члены такого союза вместе питались и всегда сопровождали друг друга в походах. Также в 19-летнем возрасте юношей ожидала помолвка. Невеста переселялась к мужу по достижении зрелости, и вместе они вели хозяйство; но уже с ранних лет мальчики присутствовали на собраниях союзов, к которым принадлежали их отцы, и до вступления в agela проходили суровый курс обучения.

И отряды, и союзы содержались за счет общины. Члены каждого союза получали от государства достаточно средств, чтобы прокормить свою семью, и готовились исключительно к политической и военной государственной службе. Семейная жизнь сводилась к минимуму, женщины в основном жили обособленно от мужчин. Прежняя племенная система с ее филами, фратриями и gene утратила всякое политическое значение в гражданском сообществе, но продолжала существовать, и в ее рамках сохранялся наследственный принцип получения гражданства. Сыновья совместно наследовали городской дом, а наследницу выдавали замуж за члена ее филы, если не было близких родственников. Но любой политически значимый вопрос, например принятие в привилегированную семью, должен был решаться с одобрения мужского союза и гражданского собрания.