Смрт

– Я познакомился с ним в Белграде, – сказал я.

– О, вот как! И чего он от вас хотел?

– Военной помощи со стороны России. И экономической.

– Ну да, – вздохнула она. – Ему надо заправить свои танки и ворваться в Сараево. Однако нам не нужно этого делать. Как раз этого нам не нужно делать. У нас и так семьдесят два процента всей территории республики. Запад и без этого обвиняет нас в геноциде мусульман. Я не сомневаюсь, что мы легко захватим Сараево, но как только мы его захватим, к нам сюда придут международные силы ООН и вышвырнут нас…

– Мне стало понятно, что вы «голубь». А какую позицию занимает президент Караджич?

– Радован? Он то «ястреб», то «голубь». На него очень давят генералы, хотя это он сделал Младича генералом, вы знаете? Младич был полковником…

Она затянулась сигаретой. В этот момент я вспомнил, что знаю этот тип женщин. Ей лет пятьдесят с лишним, это тип профессорши американского университета. Некогда, видимо, красивая, с возрастом опростившаяся. Чуть подкрашенные губы, загорелые морщины, не располневшая; сигарета – символ независимости в женщине. Я видел таких женщин в Лос-Анджелесе, и в Корнелле, и в Беркли. По происхождению американки, русские, немки, польки, но типаж тот же. Всегда демократических взглядов, готовые сцепиться с мужчинами… нет, повернем дело так: не демократических даже, но прогрессистских взглядов.

Она заметила, что я ее изучаю. Я счел нужным пояснить:

– Я шесть лет прожил в Америке. Бывал в университетах и кампусах. Вы похожи на американку.

– Ничего удивительного. – Она пожала плечами. – У них есть чему поучиться. Разве нет?

– Да, – сказал я. – Жаль, что их интересы противоположны вашим. Сербы такие же крупные, сильные, решительные мужчины и женщины, как янки. Они – как бы американцы Балкан. Только почему же Запад с мусульманами?

– Опасность исходит от Германии, – сказала она мрачно. – Америка не хочет ввязываться в балканские распри. Германия, воссоединившись, потому что ваш Горбачев им позволил, теперь восстанавливает свою зону влияния. И интригует против Сербии, пытается возмутить против нас всю Европу. С нами только Греция. А ваша Россия отстранилась.

– Да, – сказал я, – это наш позор.

– Они еще пожалеют, что поддержали мусульман в центре Европы… – Она взглянула на часы. – Мне пора. Сегодня важное заседание Госсовета. Я надеюсь, Радован устоит против генералов. Они будут требовать наступления на Сараево.

– А можно мне с вами? – вдруг напросился я.

– Заседания Госсовета всегда закрыты для публики. Мы держим их в тайне, и даже проходят они всякий раз в разных местах.

Я чувствовал, что она колеблется.

– Я не помешаю, – заметил я совсем глупо. – А вдруг чем-нибудь смогу помочь.

Тут она посмотрела на меня тем же взглядом, каким неделю до этого смотрел генерал Младич. Думаю, она поверила на время, что я очень влиятельный русский, если не эмиссар Кремля, то…

– Поехали, – сказала она. – Но если другие будут против, вам придется уйти.

– Без проблем, – сказал я. – Жду вас у выхода.

Билана появилась очень скоро. Член Государственного совета лишь чуть ярче подмазала губы. На ней была шуба и свежая сигарета в губах. Мы сели с ней в высокий военный автомобиль типа джипа, сзади в микроавтобус сели охранники с автоматами, конечно.

– Я должна бы надеть вам на глаза повязку, – рассмеялась она, – чтобы вы не видели, куда мы едем, но я уж вас не стану пугать.

Мы ловко виляли по высокогорной дороге.

– Вы поняли, что тут очень красиво? – спросила она.

– Ну да. Тут что, горный курорт?

– Не угадали. А впрочем, и да, и нет. Все это построено было для зимних Олимпийских игр в 1980 году. Вы помните игры в Сараево? И отели, в том числе и тот, где мы с вами проживаем в крайнем неудобстве, и трассы, и вот этот бетонный желоб для бобслея, взгляните налево, видите, наши солдаты приспособили его для жизни, покрыли сверху досками и превратили в блиндажи.

Действительно, гигантский желоб бобслея был обитаем. В одном месте на нем были вывешены солдатские одеяла, чуть поодаль сушилось белье. Непонятно было, как они там спят, должно быть, постоянно сползают друг на друга.

Мы проехали через несколько КПП и поднялись по лестнице в некий комфортабельный барак на сваях. Солдаты интенсивно стучали ботинками по деревянным ступеням так, что Билана попросила их не стучать. Вслед за нами, взвизгнув тормозами, я услышал, замер черный автомобиль президента. Я обернулся в дверях и успел увидеть Караджича, крупного мужчину с длинными седыми волосами, в длинном расстегнутом пальто с поясом. Караджич, как выяснилось позже, принципиально никогда не надевал военной формы. Произошла некоторая заминка с моим пистолетом. Естественно, что офицер, отвечавший там за всю безопасность, воспротивился моему вхождению в помещение, где собирались высшие чины государства, с пистолетом. Офицер долгое время не мог понять, кто я такой, и был по этому поводу очень зол. Я сдал ему свой пистолет, но он все равно был зол. До тех пор, пока не появился генерал Младич и не протянул мне руку первый. Офицер тотчас успокоился, и я прошел в помещение, где должно было начаться заседание. Караджич зашел последним и уселся за некое подобие круглого стола, у которого уже сидели все члены Государственного совета. Они позволили мне даже сделать несколько фотоснимков моей примитивной «мыльницей» фирмы «Кодак». И начали заседание. Из того, что я мог понять, более по интонации, чем по смыслу, «ястребы» и «голуби» тотчас сцепились. Видимо, не желая иметь свидетеля своих распрей, минут через пятнадцать они попросили меня покинуть зал.

– Don’t be offended, – сказала мне Билана, – now we should talk about secrets of the State. Каждое государство имеет свои секреты, не так ли?

Меня отвезли в Пале, в офицерскую столовую, где я просидел несколько часов и познакомился с двумя десятками офицеров и гражданских служащих правительства. Жаль, что там не подавали вина, у них был установлен недавно сухой закон для таких мест. Но я сходил несколько раз в туалет и там прикончил мою фляжку. Я чего-то ждал, интуиция подсказывала мне, что мне следует ждать. Мне нужно было за что-то зацепиться.

И как со мной всегда бывает в таких случаях, судьба сама шагнула мне навстречу. В военной столовой появилась вдруг группа лиц явно иностранного происхождения, один из них с телекамерой, впрочем зачехленной. Съемки и фотографирование в военной столовой были запрещены, о чем повествовал клочок бумаги на входной двери. Группа лиц получила от раздатчиков свои порции еды и уселась недалеко от меня, сбоку. Я их частично видел, а частично мог догадываться об их движениях. Удовлетворив свой аппетит, они, я увидел, стали осматриваться. И обратили внимание на меня. В темных очках, коротко стриженный, в кожаном пиджаке, с пистолетом на поясе и синих джинсах, я выглядел неординарно среди армейских хаки сербских офицеров. Группа пошушукалась, затем один из них подошел ко мне и заговорил по-английски:

– Простите, вы Эдвард Лимонов, не так ли? Мы – телекомпания Би-би-си. Я – режиссер Пол Павликовский. Я приехал сюда снимать документальный фильм о Сербской Боснийской республике и о ее президенте Радоване Караджиче. Я вас узнал, Эдвард, я читал несколько ваших книг по-английски. Завидев вас, у меня появилась такая идея. Я вам сейчас изложу ее, а вы скажете, согласны вы или нет. Могу я присесть?

– Садитесь.

– Видите ли, как режиссер, я намеревался вставить в фильм интервью с президентом Караджичем. Я собирался провести его сам: я задаю вопросы, он отвечает. Я осознавал, что подобная подача материала – банальна, но другого выхода не видел. Заметив вас здесь, в столовой, я придумал вот что: вы возьмете для моего фильма интервью у президента. Лимонов же говорит по-английски, подумал я. К тому же у сербов и русских одна вера, ваши народы дружили веками. На ваши вопросы президент ответит охотнее и интереснее, чем на мои. Если вы, конечно, не против и если господин президент не будет против. Согласны?

– Сколько это займет времени?

– По нашим подсчетам, дня три. Мы уже отсняли множество материалов.

Офицеры шумно самообслуживались за нашими спинами. Одни отдавали подносы с использованными тарелками в особое окошко, к посудомойкам, другие нагружали подносы свежими блюдами, входящие топали ногами, ведь на улице таял горный снег. Внезапно все стихло. Офицеры встали все как один.

– Президент Караджич! – сказал Павликовский.

Встали и мы. Президент, в том же длинном пальто с поясом, вошел и направился прямо к нашему столу. Протянул руку Павликовскому. Пожал руки всей съемочной группе. И пожал руку мне. Я сказал, что я русский писец (то есть писатель), а Павликовский вдруг добавил, что у него есть гениальная идея, чтобы русский писец и поэт Лимонов брал бы интервью у сербского поэта и президента Караджича. Если, конечно, господин президент не возражает.

На солидном, но акцентированном американском английском языке Караджич сказал, что он извиняется перед съемочной группой Би-би-си за то, что заставил себя ждать. Заметив, что офицеры в столовой все стоят у своих столов, Караджич показал им рукой: «Садитесь же». Офицеры осторожно, почти беззвучно, сели, что было удивительно, поскольку это были большие и могучие сербские офицеры.

– Я вас видел на заседании Госсовета, – сказал Караджич. – Вы друг Биланы?

– Да, с сегодняшнего утра. Она напоила меня кофе.

Караджич снял пальто и сел. Этому моменту соответствует фотография, где запечатлены он и я, там, в столовой. Слева от Караджича стопка тарелок, его длинные седые волосы обрезаны в скобку, как у школяра или Алексея Толстого, и я в темных очках, гладко бритый, по виду скорее похожий на ненавистного сербам хорвата. Караджич, мелькнула у меня в тот момент мысль, похож на профессора американского университета, как и Билана Плавшич. Таковым он на самом деле и являлся многие годы до тех пор, пока не был призван боснийскими сербами выполнить более важную роль, чем профессор психиатрии.