Книга Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - читать онлайн бесплатно, автор Валентин Михайлович Фалин. Cтраница 8
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания
Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Через два года я познакомлюсь с Хрущевым достаточно близко, чтобы ответственно сказать: это была незаурядная личность. Природа не поскупилась, давая ему пропуск в жизнь. Пройди он хорошую школу, которая, не убивая индивидуальность, привила бы ему строгие понятия о дисциплине и общей культуре, научила бы не путать желаемое и действительное, гляди, и оставил бы он после себя не просто яркий, но по качеству лучший след. При прочих равных условиях – обязательно надо оговориться. Человек более разборчивый в средствах едва ли выжил бы в пещерном климате сталинизма.

Силу политика Хрущева нельзя, наверное, отделить от его человеческих несовершенств. Особенно если мы учтем, в какое бесчеловечное время он действовал. Это ни в коей мере не извинение, а всего лишь объяснение. И когда я пишу о времени, то не замыкаю его на России или Германии. 40–60-е гг. снесли мораль на погост, отказали ей в праве голоса, по сути, в любом углу земного шара.

И все же. Крестьянская смекалка могла бы предостеречь Хрущева – дважды на одной мякине тертых западных политиков не проведешь. Для этого требовалось совсем ничего: немного критического отношения к себе самому. Именно сие немногое отсутствовало. Если нельзя, но очень хочется, то можно. Это приложимо ко многим. К Хрущеву подходит, как по мерке скроенный сапог, коим он стучал по столу в зале заседаний Генеральной Ассамблеи ООН.

Все пошло не так, как задумывалось в сентябре. Новые риторические заявления и угрозы с обеих сторон. Зачатки доверия терялись, едва возникнув. Не хватало искры. И она не заставила себя ждать.

1 мая 1960 г. в районе Свердловска, что на Урале, был сбит американский разведывательный самолет. Извинений Советскому Союзу не принесено. Больше того, Госдепартамент и президент Д. Эйзенхауэр обосновывали претензию на «право» разведывать советскую территорию и в будущем исходя из потребностей «национальной безопасности» США.

На подготовительной встрече к конференции «большой четверки» в Париже 18 мая Д. Эйзенхауэр, обещая, что полеты разведывательных самолетов США над Советским Союзом возобновляться не будут, предлагает отделить эту конфликтную тему от предмета самой конференции. Его поддерживают де Голль и Макмиллан. Хрущев требует извинений и наказания виновных. Глава американской администрации отклоняет «ультиматум». Конференция сорвана.

Насмарку идут усилия почти десяти лет. Громыко, по моим наблюдениям, переживает случившееся. Он не может открыто усомниться в разумности «накручивания хвоста». Но в прикидках шагов на будущее министр против подыгрывания тем фракциям в американском руководстве, которые стоят за полетом Ф. Пауэрса. И почти не скрывается разочарование тем, что надежды на «большую» конференцию в Париже сгубили «малую» конференцию в Женеве. В середине 60-х гг. министр превратил суждение в обвинение:

– Жаждой прослыть первым дипломатом Хрущев деформировал развитие, сорвав Женевскую конференцию.

Мне представляется, что постфактум Хрущев не испытывал особой радости от раздрая с Д. Эйзенхауэром. Не вспомнил ко времени, что Париж стоит мессы, а цветущий в мае – даже двух. Поостыв, глава советского правительства обещал ничего не менять в существующем положении в Германии до начала следующего года. Потом предлагал новую конференцию в верхах. Требование об официальных извинениях было снято. Президенту США достаточно выразить «сожаление».

На примирительной ноте, однако, он долго не задержался. Опять угрозы заключить мирный договор с ГДР так, чтобы депутаты бундестага, которые отправятся в сентябре на свое заседание в Западный Берлин, получили разрешение ГДР на возвращение в Бонн. То же заседание на Шпрее парламентариев с Рейна дало повод для введения разрешительного порядка посещения западноберлинцами столицы ГДР. Западноберлинцам запрещено использование паспортов ФРГ при нахождении в ГДР или проезде через ее территорию. Внимательное око могло уловить контуры будущего оползня. Реакционной Федеративной Республике и прогрессивной ГДР не по пути. Размежевание – их рок, размежевание по идейному, политическому, социально-экономическому и блоковому признакам.

Выборы в США. Нового американского президента зовут Джон Ф. Кеннеди. Небезынтересен и его госсекретарь Дин Раск. Большой ясности насчет их планов нет. Бравада Хрущева в разговоре с послом Ф. Колером («Хотите, покажу, что вы пишете в Вашингтон?») обошлась советской стороне утратой исключительного канала информации.

Президентская избирательная кампания, однако, шла как турнир культуристов. Дж. Кеннеди надавал обещаний материализовать американскую мощь в решительные действия в Европе, Юго-Восточной Азии, Центральной и Латинской Америке. Клекотать ястребом и на пробу снести первое яйцо голубиное? Не получалось.

Лично у меня сложилось неоднозначное впечатление от Дж. Кеннеди в Вене (3–4 июня 1961 г.). Молодой, энергичный, интеллигентный. Такие приемы Хрущева, как «я старше вас, надеюсь, вы не сочтете неуместным, если, исходя из своего жизненного опыта, дам совет…», как в вату. Дж. Кеннеди пропускает их мимо себя, переводя разговор для профилактики атмосферы в какую-нибудь нейтральную сферу:

– Есть ли объяснение, почему продуктивность животных в Советском Союзе так отстает от американских показателей?

– Да. Я объездил много стран и пришел к твердому заключению: коров надо кормить, – с улыбкой отвечает Хрущев.

Куда сложнее найти разумное толкование обстановки в центре Европы и, главное, добиться того, чтобы ее нормализация вобрала в себя законные интересы всех сторон. За 133 дня президентства Дж. Кеннеди вкусил не только пьянящее зелье власти, но успел и обжечься. Ведь этапом подготовки к венской встрече с Н. С. Хрущевым была высадка «бригады 2506» в заливе Свиней на Кубе.

Рассчитывал, похоже, запечатлеть новый стиль – сплав решимости и эффективности. И не где-нибудь, а на «главном направлении конфронтации с социализмом», в борьбе за «третий мир». Уже 28 января 1961 г. Куба и Вьетнам получили в табели приоритетов Дж. Кеннеди статус «заглавных проблем». А тут вместо «пришел, увидел, победил» – провал и скандал. Вместо козыря, которым собирались бить карты Хрущева, необходимость менять 1100 наемников, угодивших в плен к Ф. Кастро, на тракторы.

Кеннеди признал, беседуя с Хрущевым в Вене, что лично он отдавал приказ вторгнуться на Кубу. Создавалось впечатление, что, выкупавшись в заливе Свиней, США поумнели. Впечатление – да. Ни намеком президент не выдал, что вывод из провалившейся авантюры гласил – готовить новую авантюру. Чтобы на сей раз не сорвалось, было решено проводить ее соединениями сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил самих США. В ноябре 1961 г. готовившейся операции присвоили кодовое название «Монгуз».

Упоминаю это не для того, чтобы кого-то упрекать или другого оправдать. На мой взгляд, в июне 1961 г. Дж. Кеннеди был до крайности ограничен в поиске компромисса. Он мог бы, как говорилось советским представителям, принять к сведению заключение Советским Союзом мирного договора с ГДР при условии, что фактически подтверждались бы права трех держав в Западном Берлине. Новый президент не молился на воссоединение Германии и, как мы вычисляли, был готов втихомолку перенести эту проблему во второй эшелон.

Хрущев ставился перед дилеммой – принять малое и в общем формальное за компромисс, который свяжет ему руки, или сориентироваться на напряженность, дающую возможность реализовать ряд военно-технологических планов и аргументы для односторонних «защитных мер» в интересах ОВД и союзной ГДР. Судя по всему, советский лидер прибыл в Вену с более или менее оформившимся решением: или договоренность, делающая предсказуемой и в основном приемлемой для СССР американскую политику по германской проблематике, или уравнение с тремя державами вправе отрицать чужие права и нарушать четырехсторонние урегулирования. Если не первое, то второе. В известном смысле ставка на «холодную зиму», которую предсказал Кеннеди, прощаясь с Хрущевым, тоже была компромиссом. По разным причинам напряженность устраивала тогда оба правительства.

Вена открыла шлюзы возведению в ночь с 12 на 13 августа Берлинской стены, устройству после 29 сентября разделительной полосы вдоль всей границы между ГДР и ФРГ, гигантской серии ядерных испытаний, увенчанной в СССР взрывом 57-мегатонного заряда над Новой Землей. Хотим мы или не хотим признать, это было совместное поражение восточной и западной политики.

Внешне 13 августа внесло какое-то движение в контакты великих держав по германской проблематике. Дж. Кеннеди принимает А. А. Громыко, советский министр встречается с премьером Англии Макмилланом. Условлено продолжать «зондирующий обмен мнениями». Во взаимосвязь с этими встречами можно поставить отказ Хрущева от требования, чтобы германский мирный договор в том или ином виде был заключен до 31 декабря 1961 г.

Но в какой контекст вписать действия американцев на секторальном переходе Фридрихштрассе, стартовавшие 22 октября 1961 г. и аргументированные намерением «продемонстрировать право на свободный доступ в Восточный Берлин»? Как очевидец происходившего утверждаю, что от великой беды всех тогда отделяли секунды и метры.

Срочный вызов в Кремль, где заседают делегаты XXII партийного съезда. Нас с Громыко и Ильичевым проводят в рабочую комнату Хрущева. Он уже там и беседует с маршалом И. С. Коневым. Присутствуют министр обороны Р. Я. Малиновский и первый замначальника Генерального штаба С. П. Иванов.

Н. С. Хрущев повторяет для нас:

– Получены данные, что американцы затевают в Берлине пробу сил, они собрались пройтись танками, оснащенными бульдозерными ножами, по пограничным сооружениям ГДР. Вопрос стоит так: или мы дадим отпор, или утратим контроль над ситуацией. Решено командировать в ГДР Конева, чтобы он принял на себя командование советской группой войск. Маршал наделяется широкими полномочиями. Если американцы выведут на исходные позиции свои танки, наши выдвинутся навстречу в полной боевой готовности. Если американские машины начнут крушить погранзаслоны, приказываю стрелять по ним на поражение.

Обращаясь к Малиновскому и Коневу, спрашивает:

– Не упустил ли я чего? Вроде главное, что дипломатам надо знать, сказано (маршалы подтверждают). Скрывать, что Конев берет на себя оперативное командование, не станем. Напротив, широко объявим об этом. Характер Конева хорошо известен, и его появление в ГДР охладит не одну горячую голову. А вы, дипломаты, готовьтесь к обоим вариантам развития. Надо постараться разъяснить общественности, что мы не искали конфликта, его нам навязывают. Еще. Друзья должны быть уверены, что мы их не оставим один на один с США, и нервничать причин у них нет.

И. И. Ильичева, С. П. Иванова и меня отпускают выполнять данные поручения. Хрущев, Громыко и два маршала что-то обсуждают в узком составе. От Конева знаю, что речи о послаблениях не велось. В то же время отмечалась необходимость, прежде чем открывать военные действия с нашей стороны, убедиться, что США бросили нам перчатку. Громыко должен был найти способ довести по дипломатическим каналам до сведения американцев советскую решимость ответить на силу силой.

До битвы брони не дошло. Танки развели политики и дипломаты. Можно по-разному читать летописи. Для меня последняя декада октября 1961 г. – самое близкое прикосновение к горячей войне в Центральной Европе после 1945 г., которая почти автоматически могла бы перерасти в третью мировую. Двести метров и нервы отделяли Европу от непоправимого.

Отливы были и в это время. Не одни приливы.

В конце 1961 г. мне поручается подготовить записку для передачи ее в форме «нон-пейпер» канцлеру К. Аденауэру. Наставляя, министр говорит:

– Доверьте бумаге ваши сокровенные мысли. Порассуждайте в ключе, который может показаться интересным правящим кругам ФРГ, о перспективах развития в Европе и о месте в будущей мирной Европе советско-западногерманских отношений. Не обязательно повторять то, что у нас кочует из ноты в ноту. Докладывать будем непосредственно Хрущеву. Это его задание.

Писал, как думалось тогда. «Нон-пейпер» получилась около 20 машинописных листов. Главная забота – выразительность логики рассуждения и нескованность самих мыслей. Не позиция судьи по отношению к Федеративной Республике, а обеспокоенность и добрая воля соседа, предлагающего себя в партнеры. Впервые в советском дипломатическом документе той поры появляется право каждого народа определять свой общественный строй, необходимость преследовать общие человеческие цели, заменить военное соперничество экономическим соревнованием двух систем, отказаться на взаимной основе от «оттеснения» как капитализма, так и социализма от применения силы.

Немало мест в «нон-пейпер» представляются сегодня наивными. Прогнозы жизнеспособности социалистических стран, потенций их экономики вызывают улыбку. Горькую или злорадствующую – в зависимости от мировоззренческих симпатий. Но ведь это писалось не для истории, а для конкретной ситуации, пропитанной напряженностью. До нового политического мышления в СССР было четверть века, а до речи Горбачева в ООН еще дальше.

Как ни странно, материал сначала с легкими царапинами миновал синий карандаш Громыко, потом не смутил Хрущева. Видно, логика, предназначавшаяся для Аденауэра, произвела известный эффект на мое руководство.

А 27 декабря 1961 г. И. И. Ильичев пригласил к себе посла ФРГ в Москве д-ра X. Кролля. Как они объяснялись без переводчика, лишь Богу известно. Посол покинул кабинет нашего заведующего довольно скоро, всем своим видом олицетворяя необычность случившегося.

Д-р X. Кролль был заметной фигурой в московском дипломатическом корпусе. Думаю, никого не обижу, сказав, что его следует отнести к самым интересным иностранным представителям. Хотя бы потому, что понимал он себя делегатом интересов не партий и коалиций, а нации, время от времени загадывая нам загадки.

Завтрак в резиденции X. Кролля на улице Воровского. От нас приглашены замминистра B. C. Семенов, кто-то из замминистра внешней торговли, пара дипломатов, я в их числе.

Все как всегда. Повод для сбора – обмен мнениями в Москве по торгово-экономическим вопросам – задает тематику разговорам за столом и даже анекдотам. Вдруг перед десертом посол произносит:

– Я никак не определюсь с отпуском в нынешнем году. Не отправиться ли мне в Локарно?

Присутствующие приняли это за намек на Рапалло. Я до сих пор не уверен, может быть, X. Кролль и сказал «Рапалло». У западногерманских участников завтрака лица подвытянулись, советские гости молчат, как партизаны на допросе. Отпускной сюжет развития не находит.

В другой раз X. Кролль решил пооткровенничать в разговоре сам с собой в помещении, в котором, как он допускал, глас вопиющего да услышан будет:

– Перевооружение окончательно стагнирует раскол. Не обменять ли нам ядерное оружие на единство? Каждая сторона получила бы свое.

«Вольности» посла улавливали также в Бонне. После того как его оппоненты продвинули в шпрингеровскую газету «Вельт» сообщение о попытках «часто упоминавшихся чиновников» выкупить благоволение Советского Союза, X. Кролля зовут на Рейн для «внушения». В 1962 г. ФРГ представлена в Москве новым послом.

Вернемся к «нон-пейпер». К. Аденауэр не счел обязательным ставить в известность о ней три державы. Это сделали за него «информанты» союзников, сидевшие в ведомстве канцлера и МИД ФРГ. Поднялась шумиха. Она застала меня в поездке в Румынию и Болгарию, где по поручению Н. С. Хрущева я должен был заручиться «добром» тамошнего руководства на нашу дальнейшую линию в германских делах. Беседа с Г. Георгиу-Дежем (январь 1962 г.) знаменательна еще и тем, что он обнажил назревавший конфликт с Мао Цзэдуном и высказался за своевременное информирование о нем общественности дома и за рубежом.

С одной стороны, занятно было читать спекуляции, домыслы и вымыслы, с другой – сразу поселилась тревога. Задуманную как акт «тихой дипломатии» и приглашение к несуетливому самоанализу, «нон-пейпер» стилизовали почти во второе издание «письма Коминтерна»[4].

Западные державы намеренно делали вид, что не считают «исчерпывающей» информацию К. Аденауэра, требовали «секретных приложений». Поныне кое-кто допускает, что приложения имелись. Приложить могли лишь автора «нон-пейпер», и он под присягой подтвердил бы: каюсь, не догадался сочинить тайны.

Что оставалось делать Бонну? Погасить недовольство и деланые подозрения друзей на Западе легче всего раздуванием противоречий с недругами на Востоке. Подобно тому как тушат лесные или степные пожары, пал пускают против пала.

Памятная записка правительства ФРГ от 21 февраля 1962 г. в ответ на «нон-пейпер» разочаровала не столько своим содержанием. В конце концов не обязательно прибегать к высокому слогу, чтобы выразить оригинальную мысль. Виршами можно наговорить не меньше гадостей. Федеративная Республика не откликнулась на приглашение встретиться на мосту или на плоту, вместо того чтобы кричать через каньон или стремительно текущую воду. Не откликнулась, и это показательно, когда Вашингтон и Москва сами вступили в чрезвычайно интересный контакт. Н. С. Хрущев лишь пожал плечами, ознакомившись с боннской запиской. Хотят походить в коротких штанишках? Несмотря на холодную зиму? Кто что любит.

Советский Союз и США повели двусторонний обмен мнениями по германской проблематике на уровне глав правительств. Мне неизвестен непосредственный импульс, побудивший Кеннеди направить личное послание Хрущеву. Я соотносил обращение президента к эпистолярному жанру и избранную им неполемическую форму с благополучным исходом противостояния в Берлине.

Однажды в ноябре 1961 г. звонок из Кремля – в 11.00 быть у Хрущева. В кабинете председателя Совета министров В. В. Кузнецов, и. о. министра иностранных дел, помощники Хрущева B. C. Лебедев и О. А. Трояновский, его стенографистка Надя.

Хрущев делится впечатлениями от встреч с учеными-атомщиками, рассказывает, что они отговорили от испытания 100-мегатонного заряда. Излагает существо своего диспута с А. Д. Сахаровым. «Я ему посоветовал сосредоточиться на физике, политикой будем заниматься мы».

– Слово МИДу, – замечает председатель.

Кузнецов докладывает текущие дела:

– Албания обратилась с просьбой, несмотря на случившееся в наших отношениях и в Варшавском договоре, не отлучать ее от сотрудничества в СЭВ. Можно было бы пойти навстречу албанцам, я полагаю.

– Что-о?! – взрывается Хрущев. – Больше ничего не захотели? Гнать их поганой метлой, чтобы и духу не было. Вы поняли? Еще что-нибудь?

Дальше у Кузнецова была мелочевка. Или, учитывая настроение председателя, он от постановки крупных вопросов воздержался.

Оказалось, что настроение у Хрущева было даже хорошее. Он всего лишь спешил поскорее перейти к предмету, его занимавшему. В другой раз, возможно, и Албании больше повезло бы, а тут хлоп – и кончилось ее членство в СЭВе.

Выпит чай. Мы, как призвал хозяин кабинета, поудобнее усаживаемся в креслах. Хрущев надевает очки, берет из папки, лежавшей перед ним, какую-то бумагу и начинает читать вслух:

– Уважаемый господин председатель…

Со второго абзаца очевидно, что нас знакомят с посланием президента США. Хрущев, видно, не раз пропустил текст через себя, наиболее важные места он выделяет голосом или темпом.

По ходу чтения делаю пометки и под конец не очень представляю себе, на скольких листах Кеннеди уместил свои соображения. Кратким послание не было, содержательным было безусловно. Хрущев острым своим глазом верно схватил суть, послание может сигнализировать начало чего-то существенного.

Медленно снимаются очки. Хрущев собирает листы в папку. О чем-то размышляет. Потом говорит:

– Чувствуется, что сам руку приложил… Не то что его предшественник… Быстренько он с доставшимся наследством разделался.

О. А. Трояновский замечает:

– Да и вы тоже.

Пауза. Пристальный взгляд на помощника.

– Пожалуй.

Н. С. Хрущев все с теми же интервалами между фразами продолжает:

– Перед нами программа… Что за ней? Покажет время… Будем отвечать, и так, чтобы не ударить лицом в грязь… Я сейчас продиктую несколько соображений. То, что Надя отпечатает, не принимайте за Священное Писание… Лишнее отбросьте, все стоящее, умное добавьте.

Дня три-четыре я просидел за сочинением проекта ответного послания. В одном преуспел точно – в объеме. Громыко пропустил текст без значительных замечаний. Хрущев, увидев в руках Трояновского увесистое произведение, поинтересовался – сколько? Двадцать страниц. Вздохнул – многовато. Читай. Когда помощник дошел до заключительной формулы вежливости, глава правительства сказал:

– Длинновато. Но что-либо вычеркнуть жаль. Давай, Олег, подпишу.

Ответ на первое послание Дж. Кеннеди писался по странной, с любой нормальной точки зрения, методе. Хорошо, что догадался сделать заметки. Ведь ни перевода, ни тем паче оригинала я в глаза не увидел. Громыко ссылался на то, что это не его документ, и обещал поинтересоваться у председателя. Идиотская конспирация. Отослав Трояновскому мой проект, делаю представление – в следующий раз без текста, на который надо отвечать, писать ничего не стану. Трояновский несказанно удивился:

– И всего-то надо было мне позвонить. Министру, между прочим, копия тоже посылалась.

Вам, конечно, интереснее узнать содержание переписки, продолжавшейся до лета 1962 г., чем читать про обстоятельства, ей сопутствовавшие. Частично я смогу удовлетворить этот интерес. Частично потому, что по прошествии тридцати лет затрудняюсь восстановить динамику развития позиций сторон, почти выведшей их, как казалось, на взаимопонимание.

Основные параметры и материальный подтекст были заданы стартовым посланием Дж. Кеннеди – не «обмен сада на яблоко», а баланс интересов; отталкиваясь от прежних союзнических урегулирований, признать и оформить практику, в частности по Западному Берлину. Наша реакция: из попыток за одними признать права, за другими обязанности – ничего не выйдет; к договоренности на равных советская сторона готова.

В центре обмена мнениями – Западный Берлин. В принципе нет возражений против отмены оккупационного режима, размещения в городе символических контингентов иностранных войск на основе нового соглашения и под флагом ООН. Вот только неясно, из кого иностранные контингенты будут состоять. США, понятно, за войска трех держав. Изменится правовая база поддержания связей Западного Берлина с внешним миром, но суть урегулирований не ухудшится. Не исключается превращение города в политически самостоятельную единицу.

Последнее представляется не совсем достоверным. Слишком контрастирует с позицией Аденауэра. Следует вопрос: как отнесутся к обсуждаемой модели на Рейне? Получение согласия Бонна – не ваша забота, слышится в ответ.

В конце лета спад интенсивности обмена мнениями как на уровне Дж. Кеннеди – Н. С. Хрущев, так и А. А. Громыко – Л. Томпсон, А. Ф. Добрынин – Д. Раск, Роберт Кеннеди – полковник Большаков. Мне ничего не было известно тогда о двух авантюрах – размещении советских ядерных РСД на Кубе и параллельно форсировавшихся приготовлениях США к сокрушительному военному удару по режиму Ф. Кастро, начатых за полгода до хрущевского решения о советском военном присутствии на острове и независимо от него.

Напоминаю – ноябрем 1961 г. датируется начало переписки Кеннеди с Хрущевым и утверждение президентом операции «Монгуз». Случайное совпадение? Позвольте. На «Монгузе» были задействованы ближайшие советники президента – Банди, генералы Тэйлор, Лемницер, Макклоун, заместитель министра обороны Джонсон и, понятно, брат главы Белого дома Роберт. В одном ЦРУ новое нападение на Кубу готовили около 400 сотрудников.

Переписка – прикрытие «Монгуза»? Или часть задумки «разменять» Западный Берлин на Кубу? Ведал ли Н. С. Хрущев об антикубинских планах США? При мне никаких разговоров об этом не велось. Гадать не считаю уместным.

Советский руководитель вступал в обмен мнениями, чтобы побудить Кеннеди поверить в мирное сосуществование не только на принципе равенства, но и на равных принципах? Если принципы равны, то размещение американцами ракет в Италии, Англии и особенно в Турции оправдывало появление советских систем по соседству с США. Базы на Кубе – преимущественно военный или политический аргумент?

Вашингтон задолжал с ответом на эти вопросы. Послания по германской тематике, которыми обменялись главы двух правительств, до недавнего времени не были рассекречены. С чего бы такая сдержанность? Положим, наша многогрешная сторона. В разгар гласности М. С. Горбачев отрезал не внешний мир, а правительство и парламент страны, политбюро, секретариат ЦК партии (о науке и речи не могло быть) от стоящей информации. Но американцы, они же такие открытые! Или чем шире распахиваются ворота, тем уже в них проход?

Последнюю работу для Хрущева я выполнял в июне – июле 1963 г. Потом нервное переутомление больше чем на полгода вывело меня из строя. Эта работа касалась Кубы. Вместе с О. А. Трояновским нам поручалось написать объяснение-оправдание Хрущева, которое он собирался разослать членам политбюро. В краткой задиктовке с юга, где председатель отдыхал, ни малейшего намека на взаимосвязь кубинского предприятия с германскими делами не было. Симптоматичным являлось другое: трактовка единоличному акту давалась с отсрочкой в полгода после завершения тяжелейшего кризиса, а не за несколько месяцев до его начала.