Книга Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648 - читать онлайн бесплатно, автор Сесили Вероника Веджвуд. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648
Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Долгая вереница Габсбургов на императорском престоле значительно усугубила тяжесть положения. Обладая могуществом в пределах наследственных владений, они держали в страхе, но не могли контролировать правителей более низкого ранга, которые, в свою очередь, противились всяким попыткам централизации, так как считали правящую династию и без того уже слишком сильной. Родственные связи между испанским монархом и германским императором окончательно все испортили, поскольку император просил помощи у короля Испании для борьбы с недовольными его властью, а князья в ответ обращались к врагам Испании, и в первую очередь королю Франции. Шаг за шагом германские князья превратили свою страну в поле битвы, открыв ее для соперничества чужеземных правителей.

Между тем внутренняя раздробленность все больше усугублялась. Даже к началу века – а в Гессен-Касселе и к 1628 году – принцип первородства еще не успел закрепиться в империи, и князья делили земли между сыновьями, предоставляя каждому независимые или почти независимые права. В одной провинции могло возникнуть до полудюжины мелких государств, каждое из которых пользовалось независимостью, каждое имело столицу в каком-нибудь городке, а порой не более чем деревушке с королевским охотничьим домиком, который был и центром государства, и дворцом его государя. Каждый такой кусочек носил название родительского государства, к которому прибавлялось название его главного города, из-за чего география империи обременялась такими топонимами, как Гессен-Кассель, Гессен-Дармштадт, Баден-Баден, Баден-Дурлах; помимо Курпфальца и Рейнского Пфальца, существовали родственные ему княжества Цвайбрюккен, Нойбург, Циммерн и Зульцбах, а в небольшое государство Ангальт (Анхальт), которое само по себе не больше Эссекса в Англии, в 1618 году входило четыре княжества – Цербст, Дессау, Бернбург и Кётен.

Между этими княжествами были разбросаны вольные города – малые и большие территории, не зависевшие ни от кого, кроме императора. Некоторые из них, например Нюрнберг и Ульм, владели целыми провинциями; другие, такие как Нордхаузен или Вецлар, могли похвастать разве что опрятными садиками вокруг городских стен. Существовали даже вольные имперские селения. Всю эту географическую неразбериху довершали церковные владения, аббатства и епископства с независимыми правами, от мелкой провинции Мюнстер до разбросанных земель Фрайзинга, отделенных друг от друга расстояниями более чем в сто миль.

Все это лишь самые важные члены из этой федерации отдельных государств; а уж всех вольных рыцарей и графов, которые, подобно Гецу фон Берлихингену, могли заявить, что они «зависят только от Бога, императора и самого себя», невозможно и сосчитать. Пожалуй, нашлось бы сотни две тех, чьи богатства и земли давали им некоторое право голоса, и почти две тысячи тех, чье экономическое положение можно было сравнить с положением английского сельского дворянина. Таким образом, населением в 21 миллион человек управляли более чем две тысячи отдельных государей. Низшее дворянство, рыцари и свободные держатели императорской земли образовывали между собой конфедерации там, где их владения располагались плотнее всего, либо договаривались с главным администратором провинции там, где их было немного. Тем не менее даже с учетом этих объединений в Германии насчитывалось более трехсот потенциально конфликтующих правителей.

Подобное положение дел создавало непреодолимые трудности для механизма императорского правительства. Теоретически император имел возможность созвать всех независимых правителей в рейхстаг или сейм, изложить перед ними свои замыслы и получить их согласие, чтобы придать им силу закона. Любой общий закон или налог считался недействительным, если не был принят на подобной ассамблее. К сожалению, ни один рейхстаг не обходился без пустых препирательств о том, кто главнее и кто имеет право голоса. Часто не так-то просто было ответить на вопрос, кто именно из множества князей, деливших между собой провинцию, имеет право голосовать в рейхстаге. Когда количество частей Брауншвейга сократилось с четырех до двух, оба их правителя получили по два голоса, а вот когда Анхальт распался на четыре княжества, его представителям пришлось делить один голос на четверых. Вдобавок, если возникали споры вокруг раздела каких-то территорий, соперники непременно требовали себе равных прав, что вызывало вражду между участниками рейхстага, а за его стенами проливалась кровь.

По своему происхождению рейхстаг был совещательным органом, и правом личного голоса распоряжались только высшие князья и сановники церкви. Таким образом, сравнительно малая кучка князей могла получить большинство голосов и не считаться ни с равными, ни с нижестоящими. Поэтому некоторые князья вообще добились права не подчиняться никаким решениям, которые не имели их личного согласия. Вследствие этого рейхстаг как всеимперский законодательный орган потерял всякий смысл. Если император хотел управлять Германией не только на словах, но и на деле, ему следовало найти иные способы законотворчества. Он вернулся к управлению посредством манифестов и обращений и, где мог, добивался их исполнения за счет престижа своей династии. Едва ли справедливо обвинять императора в тирании, как это часто происходит, только потому, что он правил государством без участия рейхстага, – ведь править вместе с рейхстагом стало невозможно.

Император мог бы освободиться от рейхстага, но он никак не мог избавиться от коллегии курфюрстов. Церемония выборов всегда неукоснительно проводилась после смерти императора, хотя, как правило, итог ее был известен заранее. Таким образом, истинными властителями империи были семь курфюрстов, поскольку без них нельзя было выбрать императора; без их согласия не мог собираться рейхстаг; при этом председатель коллегии имел право созвать ее без ведома императора, а ее указы были обязательны к исполнению как с одобрения императора, так и без него. Еще одна особенность коллегии курфюрстов полностью выводила ее из-под контроля Габсбургов: курфюрстов было семь, но только шестеро из них имели право заседать на обычных собраниях. Король Богемии (Чехии), который на самом деле был не имперским князем, а независимым монархом соседней страны, имел право голосовать на выборах императора, но больше ни в каких случаях не мог вмешиваться в дела империи. На троне Чехии уже много лет сидели Габсбурги; и если их кандидат всегда мог быть уверен, что на выборах получит хотя бы один голос за, то, став императором, он уже не мог никоим образом контролировать решения коллегии. Поскольку император был обязан советоваться с курфюрстами, прежде чем созвать рейхстаг, ввести новый налог или изменить старый, распорядиться выморочными землями, заключить межгосударственный союз или объявить войну, тем самым он лишался всяких прав на самостоятельные действия.

Над финансово-бюджетной и военной организацией император имел так же мало власти, как и над законодательным процессом. Для этих целей империя была поделена на десять округов, каждый со своим местным окружным собранием и выборным главой. В случае нападения на округ его глава мог обратиться за помощью к двум соседним округам, а если они и вместе были не в состоянии защититься, то могли призвать на помощь еще два. Если и это не облегчало положения, пять округов могли попросить курфюрста Майнцского созвать главных депутатов рейхстага во Франкфурт-на-Майне на ассамблею, которая не требовала согласия императора и называлась депутационстаг – собрание депутатов. Если это собрание соглашалось с тем, что округу, подвергшемуся нападению, требуется дополнительная помощь, оно, в свою очередь, ходатайствовало перед императором о созыве общего рейхстага. Благодаря этой удивительной процедуре половина империи могла быть полностью охвачена гражданским конфликтом или войной с внешним врагом, прежде чем кто-то хотя бы поставил императора в известность об этом.

Разделение на округа фактически ослабило центральную власть, не решив никаких проблем организации. Возникала бесконечная неразбериха из-за ненормальных отношений между округом и его отдельными членами в связи с непрерывными пререканиями о том, кто отвечает за оборону, денежное обращение, сохранение мира и управление районом. Более того, главой каждого округа – в теории имперского чиновника – на самом деле всегда становился самый влиятельный из местных князей, и вследствие этого его политика основывалась на его личных предпочтениях. Он мог выполнять императорские указы, однако никто не мог принудить его делать это против воли. Его председательство лишь добавляло несколько полномочий к тем правам, которыми он и так уже обладал в качестве владетельного князя.

Лишь отправление правосудия оставляло императору некоторую свободу действий, но и тут она была ограничена. Орган, именуемый Reichskammergericht, или имперский камеральный суд, рассматривал все апелляции из местных судов, за исключением тех случаев, а их было немало, когда правящий князь сам имел право выносить окончательное решение. Однако, если даже привилегированный правитель отказывал в правосудии или препятствовал ему, имперский камеральный суд мог взять дело в свои руки, но это право могло осуществиться лишь в том случае, если правитель был слаб, а центральная власть пользовалась сильной местной поддержкой. Помимо этого имперский камеральный суд разбирал споры между прямыми вассалами императора и случаи вооруженного нарушения мира. В этом последнем случае император имел также право собрать имперские войска и направить их против мятежников.

Имперский камеральный суд состоял из двадцати четырех членов и председателя. Габсбурги как императорская династия, эрцгерцоги Австрийские и герцоги Бургундские имели право назначать шестерых из них, а оставшиеся восемнадцать назначались князьями и главами округов. Для рассмотрения постановлений этого суда и придания им силы законов в Германии ежегодно собиралась комиссия в составе одного из курфюрстов, двух князей, свободного графа, церковного сановника, делегата от вольного города и полномочных представителей курфюрста Майнцского и императора. В 1608 году председателем был избран протестант, и члены-католики отказались ему подчиниться; с этого момента всякие разбирательства были прекращены вплоть до решения этой неразрешимой проблемы.

Приостановка деятельности суда позволила императору упрочить свою власть. В империи издавна существовал еще один судебный орган, через который император имел возможность выводить из ведения камерального суда дела, касавшиеся прав наследования и владения. Это был Reichshofrat – имперский надворный совет, орган, состоявший исключительно из императорских советников, который занимался вопросами преемственности и привилегий и разбирал преступления, совершенные прямыми вассалами императора. Имперский камеральный суд имел право выносить решения только в случаях фактического мятежа или нарушения мира в империи, когда под угрозой оказывалась безопасность всего государства. Его крах, таким образом, автоматически расширил полномочия надворного совета.

Имперская конституция представляла непреодолимые трудности для кодификации. Поэтому после каждых выборов императора приводили к присяге, где утомительно долго перечислялись все привилегии его подданных. Он обязывался править только с согласия рейхстага, не назначать иностранцев на имперские посты, не начинать войну и не объявлять вне закона никого из своих подданных без общего согласия. Эта присяга, или капитуляция, слегка изменялась на каждых новых выборах, и бывали такие случаи, когда многие ее положения нарушались, если не все вообще. В конечном итоге власть императора опиралась не на конституцию, а на силу.

Имперская армия набиралась за счет контингентов отдельных государств, а оплачивалась из средств, выделенных голосованием рейхстага. Субсидии почему-то назывались «римскими месяцами» и составляли 128 тысяч гульденов, то есть такую сумму, в которую обходилось месячное содержание армии. Однако в случае вооруженного конфликта, который неизбежно становился последним аргументом в споре за власть, император, вероятно, смог бы собрать только ту армию, которую мог содержать из собственных ресурсов. А так как династия Габсбургов обладала куда большими ресурсами, чем любые ее предшественники, она сравнительно эффективно сохраняла свои позиции.

Несмотря на то что в 1618 году императорский титул по сути был пустышкой, Габсбурги не оставляли надежд вернуть ему реальную власть. У такого приверженного традициям народа, как германский, в глубине души всегда таилось почтение к императору даже среди самых рьяных защитников «германских свобод» – и расчетливый император всегда мог воспользоваться этим чувством.

Выражение «германские свободы» набрало популярность в XVI веке. В теории оно означало конституционные права отдельных правителей империи, а фактически – все то, что диктовали прихоти и выгоды князей, но эта неприкрытая правда ничуть не умаляет той личной искренности, с которой большинство из них верило в свои возвышенные мотивы. У менее многочисленной группы сторонников державной власти, сплотившейся вокруг императора, был свой объединяющий лозунг – «справедливость»; у одних на первом месте стояло правительство, у других – независимость. В конце концов разрыв не мог не наступить.

Если бы разногласия между императором и его подданными проявились очевиднее, может быть, катастрофа имела бы не такие разрушительные последствия. Но такова была участь Германии, что ее разногласия были скрыты под пеленой. Вольные города опасались князей даже больше, чем князья опасались императора, и, разделяя теорию «германских свобод», сомневались в искренности князей, выступавших за них. С подозрением относясь к земельной аристократии, из рук которой они когда-то силой вырвали свободу, вольные города предпочли бы оставить все, как есть, чем пытаться выиграть хоть что-нибудь, если плодами победы придется делиться с классом, который вызывал у них такое недоверие. Высшее католическое духовенство, с другой стороны, поддерживало императора-католика, рассчитывая на то, что он защитит их от враждебно настроенных князей, нередко принадлежавших к еретическим церквям. Высокоразвитое классовое сознание разделяло землевладельцев, бюргеров, церковников и крестьян, и общее благо приносилось в жертву частным интересам. А появление у каждой из этих групп своей военной организации сделало и без того опасную ситуацию еще более угрожающей.

И даже при этом между этими партиями не существовало четких политических границ. Одни вольные города питали к соседям острую зависть конкурентов: Линдау и Брегенц на Боденском озере отказывались пускать в свои порты корабли друг друга, Любеку на Балтике не давало покоя процветание Гамбурга. Слабый князь, боясь сильного соседа, мог обратиться к императору за защитой, а спор из-за наследства мог рассорить и королевский дом, как рассорились династии, правившие в Саксонии, Гессене и Бадене. Из-за личных страхов и мелочных интересов партия германских свобод размежевалась на бесчисленные враждебные друг другу фрагменты.

Среди всех этих независимых князей, прелатов, графов, рыцарей и дворян лишь около дюжины обладали достаточным авторитетом, чтобы считаться фигурами в европейской политике; вокруг этих выдающихся деятелей сосредотачивалась муравьиная политика империи. С дипломатической точки зрения они находились в двойственном положении: мелкие пешки в европейской игре, но крупные фигуры дома. Их политика отражала одновременно и ничтожество, и величие их положения, колеблясь между респектабельной дипломатией и закулисными интригами, между показной пышностью и скупостью в зависимости от того, что диктовали их интересы.

Первыми по статусу стояли семь курфюрстов. Возглавлял их курфюрст Майнцский, который вместе с курфюрстами Кёльна и Трира обладал приоритетом над всеми германскими князьями. Эти трое выражали в правительстве империи интересы религии, а точнее, католической церкви, и их престиж опирался больше на традиции, чем на власть. Остальные четыре курфюрста были светскими князьями: король Богемии (Чехии), правители Пфальца, Саксонии и Бранденбурга.

Монархами Чехии, как и Венгрии, уже почти век оставались представители дома Габсбургов. Не считая императорского семейства, высшим светским правителем в Германии считался курфюрст Пфальцский. Этот титул в течение многих поколений передавался по наследству в южногерманском роду Виттельсбахов, которому когда-то принадлежала и сама императорская корона. Столицей Пфальца был Гейдельберг (Хайдельберг) на реке Неккар, и курфюрст владел большей частью богатого винодельческого района между Мозелем, Сааром и Рейном – неправильным треугольником, в который вдавались земли епископств Шпейер (Шпайер), Вормс, Майнц и Трир. Область носила название Рейнского или Нижнего Пфальца, но курфюрсту также принадлежал и Верхний Пфальц, сравнительно небогатый сельскохозяйственный район между Дунаем и горами Чешский Лес и Шумава. Другие князья, возможно, были богаче, но курфюрст Пфальца занимал две ключевые позиции в Германии: выгодное положение на Рейне и на Дунае, откуда мог угрожать путям сообщения между разбросанными владениями Габсбургов.

У шестого курфюрста – Саксонского – столица находилась в Дрездене, откуда он правил плодородными равнинами рек Эльба и Мульде. Это была богатая, густонаселенная провинция, процветание которой зиждилось на Лейпциге – рынке всей Восточной Европы. Лейпциг был не вольным городом, а ценнейшей собственностью курфюрста. Старшей линии того же семейства, лишенной прав наследства, принадлежала вереница «малых Саксоний» – с центрами в городах Гота, Веймар, Альтенбург, – лежавших к западу от метрополии.

Седьмой курфюрст – Бранденбургский – обладал самыми крупными, но и самыми бедными владениями: песчаной равниной на северо-востоке Германии, не имеющей торговых морских портов. Его земли питали Эльба и Одер, но в устье одной стоял вольный город Гамбург, а устье другой находилось совсем в другом герцогстве – Западной Померании. Столица Бранденбурга, малонаселенной сельскохозяйственной страны, располагалась в небольшом городке Берлине с деревянными постройками и населением менее 10 тысяч человек. Лишь в 1618 году курфюрст унаследовал Пруссию с ее прекрасным Кёнигсбергом, но эта отдаленная область за Вислой не входила в империю, а была феодом польской короны.

Помимо курфюрстов, в Германии было и еще несколько правителей высокого статуса. Герцог Баварский, властелин почти миллиона подданных, занимал настолько важное положение, которое никто не мог превзойти. Дальний родственник курфюрста Пфальцского, он был главой младшей ветви династии Виттельсбахов, и его земли образовывали бастион между Австрией и князьями Центральной Германии. Баварское герцогство в основном было сельскохозяйственным, и в нем было немного городов. Сам Мюнхен, несмотря на новый герцогский дворец, собор и внушительные ворота, больше походил на разросшуюся деревню в предгорьях, чем на столичный город.

Герцог Вюртембергский со столицей в Штутгарте, маркграфы Баденские и ландграфы Гессенские также были не последними фигурами. Герцог Лотарингский, контролировавший один из путей во Францию, играл более важную роль в европейской дипломатии, нежели в имперской политике. Герцоги Брауншвейгские, князья из династии Вельфов, а восточнее герцоги Мекленбургские и Померанские доминировали в политике северной части империи.

6

Если в такой ситуации, когда столько течений шло против главного потока, формирование даже двух партий по вопросу о реформе империи становилось делом весьма нелегким, то религиозные распри делали его окончательно невозможным.

Лишь единая вера поддерживала единство распадающейся империи. Когда же протестантизм в клочки разорвал слабо скрепленные княжества, когда самые предприимчивые князья ухватились за него как за новое оружие в борьбе против императора, пятисотлетние теории развеялись словно дым. В 1555 году в тексте Аугсбургского религиозного соглашения был сформулирован принцип cujus regio, ejus religio («чья страна, того и вера»), согласно которому князьям разрешалось вводить на своей земле католическую или лютеранскую веру, а их подданным, не желавшим подчиниться, полагалось эмигрировать. Этот необычайный компромисс спас теорию религиозного единства в каждом отдельном государстве, но разрушил ее в рамках всей империи.

Религиозная рознь лишь яснее выявила разногласия между князьями и императором, поскольку семейство Габсбургов принадлежало к католической вере и не пользовалось популярностью у подданных-протестантов, притом что захват лютеранами многих епархий в Северной Германии усилил территориальную власть князей. Однако кальвинизм, возникший в течение десяти лет после Аугсбургского мира, уничтожил всякие шансы мирного исхода.

«Дракон кальвинизма, – заявлял один лютеранский автор, – чреват всеми ужасами магометанства». Яростный пыл, с которым некоторые германские правители приняли и распространяли новый культ, в какой-то степени оправдывал это утверждение. Например, курфюрст Пфальцский самым грубым образом продемонстрировал, что не верит в пресуществление. Громко смеясь, он разорвал гостию на кусочки со словами: «Что из тебя за Бог! Думаешь, ты сильнее меня? Поглядим!» У него в аскетично побеленных монастырях купелью служил оловянный таз. Ландграф Гессен-Кассельский принял дополнительные меры: велел раздавать на причастии самый черствый хлеб, чтобы у его подданных не осталось никаких сомнений в материальной природе того, что они вкушают.

Лютеране были потрясены вдвойне. Сами они уже не почитали святынь старой веры, но все же почтительно сохранили их в качестве внешних символов своего культа и питали естественное уважение к договору, который гарантировал им свободу вероисповедания. Они боялись, что кальвинисты дискредитируют все протестантское движение, и пришли в настоящую панику, когда в прямое нарушение Аугсбургского договора кальвинисты беззастенчиво и скрупулезно начали обращать в свою веру новых приверженцев. Принцип cujus regio, ejus religio претерпел одно разумное изменение. Отныне любой владетельный прелат, аббат, епископ или архиепископ лишался своих земель в том случае, если переходил в протестантство. Это важное правило – «духовную оговорку», Reservation Ecclesiasticum, – кальвинисты уважали не больше, чем сам Аугсбургский мир, положения которого не упоминали никаких иных протестантских вероисповеданий, кроме лютеранского.

Теперь, однако, лютеране стали опасаться, что будет подорван и сам договор, который обеспечивал им право на существование. Игнорирование имперских эдиктов стороной, которая считала врагами всех, кто не с ними, угрожало лютеранам не меньше, чем католикам, и правители обоих вероисповеданий стали неуверенно нащупывать пути друг к другу. Между бескомпромиссными католиками, с одной стороны, и кальвинистами – с другой, начала возникать центристская партия.

У католичества, лютеранства и кальвинизма было нечто общее: все они использовались князьями и другими правителями для усиления своего могущества. Это было весьма характерно для Габсбургов, которые во всех своих действиях неуклонно придерживались принципа абсолютизма; а вот со стороны князей с их громкими призывами к свободе это было вопиющее лицемерие. Они требовали от императора того, в чем отказывали собственному народу. Движение за свободы, судорожные всплески мятежей в торговом и крестьянском сословии приводили в ужас злосчастных правителей, зажатых между бунтом снизу и притеснением сверху. Шли одновременно две битвы: одна между князьями и императором, другая – между князьями и их подданными, и князья несли на себе бремя обеих, принимая удары с обеих сторон, неся факел свободы в одной руке и меч тирана – в другой.

Естественный союз между теми, кто требовал свободы совести, и теми, кто требовал политической свободы, помимо их воли развалился. Религиозная политика князей-реформа-тов создала дымовую завесу и затушевала, но не устранила антагонизм между католическими авторитарными государствами и их протестантскими оппонентами. Выиграли от этого католики. Их позиция оставалась четкой, в то время как протестанты, кальвинисты и лютеране тонули в противоречиях.

Личные прихоти и требования князей вредили благополучию их подданных. Саксония, Бранденбург и Пфальц метались от лютеранства к кальвинизму и обратно, оставляя за собой след из лишений, изгнаний и насилия. В Пфальце регент-кальвинист силой увез в сектантский молельный дом ребенка – наследника князя-лютеранина, который отбивался и кричал. В Бадене умер правитель, оставив беременную жену, и регент бросил вдову в тюрьму, а после рождения наследника забрал его, чтобы воспитать в своей вере. В Бранденбурге курфюрст заявил, что скорее сожжет свой единственный университет, чем допустит, чтобы в него пролезла хоть одна кальвинистская доктрина. И тем не менее его преемник стал кальвинистом и поставил нового пастора в Берлине, тогда толпа лютеран ворвалась в его дом и разграбила его до такой степени, что на следующий день, в Страстную пятницу, ему пришлось читать проповедь в зеленых подштанниках, которые только и оставили ему мятежники.