Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Другие старшие командиры также выражали сомнения – не столько по поводу вторжения как такового, сколько по поводу его сроков и осуществимости. Даже столь блестящий и лояльный генерал Гудериан позднее заявлял (правда, уже в ретроспективе), что он и его коллеги были ошеломлены, когда их впервые посвятили в детали операции «Барбаросса». «Неужели произойдет то, что я считал невозможным? Гитлер, в такой резкой форме критиковавший немецкое правительство 1914 г. за то, что оно не смогло уберечь страну от войны на два фронта, теперь сам сознательно… толкает нас на пресловутую войну…»
И все же, вне зависимости от того, уверены они были в этом решении или сбиты с толку, генералитет оставался верным своему фюреру. Ведь и правда, Гитлер уже столько раз выставлял своих генералов дураками, игнорируя их предостережения, особенно в ходе Французской кампании, что теперь никто не осмеливался перечить. Сомневались они или нет, отданные им приказы они выполняли беспрекословно.
Предостережения немецкого дипломатического корпуса также не сыграли большой роли. Сотрудники посольства в Москве, включая Шуленбурга, даже докладывали о примирительных намерениях Сталина в более оптимистичном свете, чем было на самом деле, и не из-за какой-либо предвзятости по отношению к коммунизму, а просто потому, что они хотели, чтобы пакт о ненападении оставался в силе. Но Гитлер не доверял «допотопным хомбургцам» в министерстве иностранных дел, глава которого Иоахим фон Риббентроп, символ пакта о ненападении, был слишком ничтожным, чтобы возражать фюреру. Мрачный и угрюмый, он смирился с концом своей славы, подавляя свои тщеславные инстинкты, чтобы оставаться в ногу с проектами своего любимого хозяина. Не такая уж «старая школа». «Россия не является потенциальным союзником англичан», – писал Риббентропу статс-секретарь (второе лицо в МИД Германии) Вайцзеккер; что касается нынешней цели победы над англичанами, «победить Англию в России – это не программа». Как и многие его коллеги, он принципиально не возражал против войны, однако считал, что пользы это грандиозное начинание «нам тоже не принесет». Экономические эксперты, которые вырабатывали торговые соглашения с Москвой, также настаивали на том, что мирными средствами Германия сможет получить от Советского Союза больше продовольствия и сырья, а значит, в войне не было необходимости. Их аргументы были столь же тщетными, как и аргументы Шуленбурга и Вайцзеккера.
Таким образом, противники вторжения находились не только в ненацистских кругах. Более того, самый яркий пример недовольства, вызванного планом «Барбаросса», произошел в самом сердце нацистского руководства. Рудольф Гесс, личный заместитель Гитлера, 10 мая прилетел в Шотландию в отчаянной попытке подписать тот самый тевтонский пакт, о котором мечтал сам Гитлер. В отличие от Вайцзеккера его доводы против Российской кампании заключались не в том, что это ослабило бы немецкие военные силы на Западе; напротив, для него договор с Великобританией был логичным и необходимым условием для войны на Востоке. Если целью пакта Молотова – Риббентропа было избежание войны на два фронта, теперь Гесс ратовал за схожую политику, только в обратном направлении. «Он приехал в Англию не с гуманитарной миссией, а исключительно с одной целью: предоставить Германии возможность сражаться с Россией только на одном фронте».
Лояльная оппозиция видела, что над Германией сгущаются тучи – тучи, вызванные самим Гитлером. Но критики – не считая Гесса, который удалился со сцены, – были не более чем метеорологами, которые могли лишь записывать и иногда предсказывать изменения в политическом климате. Руки тех из них, кто был в состоянии что-то изменить, были связаны представлениями о долге и патриотизме.
Переход через Рубикон
Продолжалась упорная подготовка к войне. Вводя в заблуждение по поводу своих намерений не только Москву, но даже Италию и Японию, Гитлер регулярно проводил длительные совещания со своим генералитетом, перебирая альтернативные планы кампании. В апреле дата вторжения была перенесена с 15 мая на 22 июня в результате немецкой интервенции на Балканском полуострове – вмешательства в итало-греческую войну и разгрома оккупации Югославии и Греции. Возможно, роковое решение, помешавшее Германии достичь своих целей в России в 1941 г., – решение «разобраться» с Балканским полуостровом перед наступлением на Восток – было принято самим Гитлером. Гитлер назначил дату нападения на 22 июня. За два дня до вторжения втайне было распространено его обращение к солдатам, а в 3.15 22 июня немецкая армия пересекла советскую границу. Сбылось пророчество Гитлера: «Когда начнется «Барбаросса», весь мир затаит дыхание».
Ярким аспектом подготовки Германии к этой грандиозной кампании было пренебрежение основательным политическим планированием. Военные меры были изложены, обсуждены и осуществлены внимательно и спешно. Планы по быстрому использованию экономических ресурсов на оккупированных территориях СССР были разработаны с привычной тщательностью, и персонал для этих задач отбирался заблаговременно. Однако за исключением неопределенных заявлений о будущем немецкого Востока нет никаких свидетельств обсуждения на высоком уровне политических проблем – в частности, каких-либо попыток заручиться во время войны поддержкой советского населения – в течение всего периода с июля 1940 г. по март 1941 г. Внимание этой обширной области было уделено только в последние три месяца перед войной, но даже тогда германское руководство не смогло подготовиться к «политической войне».
Этот важный факт был логическим следствием предположения о том, что по срокам и сложности Восточная кампания лишь в количественном отношении будет отличаться от предыдущих молниеносных кампаний войны. С лета 1940 г. Гитлер и Верховное командование оценивали вероятные сроки кампании в три месяца. 30 апреля 1941 г. фельдмаршал фон Браухич даже заявил, что после «не более чем четырех недель» серьезных сражений останется лишь провести зачистку остатков «незначительного сопротивления». Основным принципом этой стратегии было быстрое уничтожение большей части советских войск. Следовательно, политические факторы, даже пропаганда, большой роли не играли. Недооценивая советское сопротивление в целом (и невзирая на предупреждения некоторых своих экспертов), Гитлер считал, что политические директивы были не нужны. Все, что требовалось, – это свод правил для управления оккупированными территориями. Никаких погрешностей в плане не предусматривалось. Если кампания затянется дольше ожидаемого или если потери противника будут недостаточными для стремительной победы, у рейха не было серьезных военных резервов для продолжения военных действий, не было плана по привлечению советского населения на сторону Германии, не было никакой концепции политического поведения, за исключением искоренения «нежелательных элементов» на оккупированных территориях.
Провал был неминуемым и зловещим.
Глава 2
Власть и персоналии: вражда и разногласия в восточном вопросе
Нацистская мозаика
Немецкая военная политика не была единой или хорошо согласованной. Это был результат беспрестанного перетягивания каната между враждующими блоками и коалициями различных элементов нацистского параллелограмма сил. В этой борьбе за власть принимало участие восемь основных «центров тяжести»:
1) Адольф Гитлер;
2) Мартин Борман и аппарат НСДАП;
3) Альфред Розенберг и министерство оккупированных восточных территорий; Генрих Лозе, рейхскомиссар «Остланда»; Эрих Кох, рейхскомиссар Украины;
4) Йозеф Геббельс и министерство пропаганды;
5) Иоахим фон Риббентроп и министерство иностранных дел;
6) Герман Геринг и четырехлетний план, а также другие органы экономики;
7) Генрих Гиммлер и империя СС;
8) Вооруженные силы, сами по себе разрываемые внутренними разногласиями.
Эта «большая восьмерка» и большая часть подконтрольных им ведомств зачастую конфликтовали друг с другом. Эти конфликты можно классифицировать по четырем категориям: личностные конфликты на почве личной неприязни (например, между Розенбергом и Риббентропом); борьба за власть и авторитет между отдельными участниками (например, Гиммлером, Геббельсом и Борманом) и между ведомствами (например, партией, государством, СС и армией); конфликты на почве юрисдикции (например, соперничество за право контроля над средствами связи на оккупированном Востоке); политические споры о тактике или принципах в отношении настоящего и будущего Востока (например, борьба за судьбу колхозов).
СТРУКТУРА ВЛАСТИ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА (ВОСТОЧНЫЕ ТЕРРИТОРИИ)
Часто эти конфликты переплетались между собой. Предпосылкой некоторых споров являлась Восточная кампания; другие же главным образом были вызваны факторами, не связанными с войной. Некоторые участники объединялись в неофициальные альянсы – альянсы, которые сами, в свою очередь, были подвержены радикальным изменениям. Циники и реалисты, идеалисты и оппортунисты, люди ограниченных способностей и самородки, сильные и слабые – все они одновременно сотрудничали и враждовали друг с другом.
Первые шаги
В преддверии декрета «Барбаросса» Генеральный штаб задумался над будущей администрацией оккупированных территорий на Востоке. В январе 1941 г. оперативный отдел Генштаба постановил, что вопреки соображениям безопасности в «тыловые районы» будет направлено минимальное количество вооруженных сил. И в первой половине февраля генерал-квартирмейстер Эдуард Вагнер направил начальнику штаба вопрос о «создании военной администрации для «Барбароссы». Однако даже с учетом этого армия уделяла сравнительно мало внимания административным аспектам предстоящей оккупации. Причиной тому стало не только сосредоточение исключительно на военных вопросах. Ожидалось, что после завершения краткой кампании эти области больше не будут заботой Верховного командования. Более того – и это было дополнением к первому аргументу – с 1939 г. у армии уже был горький опыт в области военного управления.
Нежелание армии брать на себя «излишние» административные обязанности вполне совпадало с мировоззрением самого Гитлера. На совещании с Кейтелем 3 марта он заявил, что будущие задачи в оккупированной России настолько сложны, что их нельзя доверять военным. Потому захваченные территории должны быть как можно быстрее отданы под ответственность более надежной гражданской администрации. В результате этой дискуссии 13 марта Кейтель подписал особую директиву, которая учреждала основной порядок будущего управления Востоком. Сферы военного управления он сократил до минимума: «Зона военных действий, образовавшаяся по мере продвижения армии за пределы рейха вглубь соседних государств, должна быть как можно более ограниченной… Как только зона военных действий достигнет достаточной глубины, она будет ограждена с тыла. Недавно оккупированная территория в тылу зоны военных действий получит свое политическое управление».
Таким образом, военная оккупация должна была охватывать только ограниченные территории, расположенные вблизи линии фронта; срок военного управления должен был быть ограничен, все большая часть регионов должна была переходить под ответственность гражданской администрации по мере продвижения армии вглубь территории противника. Участие военной администрации должно было быть недолгим в угоду соображениям полезности. Гитлер наивно и безосновательно считал, что политические решения могут быть отложены до того момента, пока оккупированные территории не будут приведены в порядок.
Территории, расположенные в тылу зоны военных действий, находившиеся под «политическим управлением», должны были быть разделены по двум критериям: по секторам, принадлежавшим каждой из групп армий: «Север», «Центр» и «Юг»; и в соответствии с существовавшими этническими границами. Того, что эти два критерия исключали друг друга, немцы, очевидно, не учли. К тому моменту были выпущены только общие директивы. «На этих территориях, – гласил приказ, – политическое управление переходит к рейхскомиссарам, которые будут получать директивы от фюрера». Таким образом, захваченные территории должны были быстро быть переданы немецкой гражданской администрации, во главе которой стояли бы уполномоченные представители фюрера, получившие неуместное звание рейхскомиссаров. Ни о какой власти коренных народов, ни о какой перспективе возможной автономии или независимости речи не велось.
С одобрения Гитлера 31 марта был выпущен более полный указ «О едином исполнении» восточного задания, который несколько дней спустя был более подробно изложен кабинетом генерала Вагнера в ряде «Особых директив». «Систематическое управление и эксплуатация страны, – говорилось в нем, – потребует внимания только на более поздних этапах. Это задача не армии».
У военных не было причин возражать против этих указаний. Они наделяли армию ровно теми функциями, на которые она и рассчитывала, не больше и не меньше.
Теперь, после того как армия расставила приоритеты и определила границы своей юрисдикции, началась разработка функций гражданской администрации. В рамках реализации указа от 31 марта Альфреду Розенбергу 2 апреля было доверено формирование «политического бюро на Востоке». Его полномочия были расширены, когда 20 апреля Гитлер поручил ему «централизованно» заниматься всеми вопросами «восточноевропейского пространства». В его ранних меморандумах о планировании встречаются отсылки к предыдущим директивам. «Оккупация европейского Востока, – писал он, – будет проходить в два этапа: во-первых, непосредственно боевые действия, а во-вторых, как можно более быстрый переход от военной оккупации к гражданской администрации, то есть к различным рейхскомиссариатам».
К началу мая Розенберг собрал штат, который после подписания фюрером соответствующего указа мог стать (и вскоре после начала войны стал) министерством, ответственным за принадлежавшие теперь немцам территории СССР.
Альфред Розенберг
Розенберг, сын немецкого башмачника (по другим данным, купца), родился в 1893 г. в Ревеле (Таллине) в Эстляндии (Эстонии), тогда принадлежавшей Российской империи. Вот два фактора, которые привели к непоследовательности его дальнейшей карьеры.
Он воспитывался в немецком доме, где ему привили уважение к немецкому языку и традициям, но он также страстно увлекался культурой и обычаями России. В образовательном процессе молодого Розенберга Толстой и Мусоргский стояли в одном ряду с Бисмарком и сагами германской древности. Но учеба не приносила ему удовлетворения. Отвергая христианство, не уверенный в себе и несчастный в нижней части среднего класса Розенберг жаждал веры и власти.
В то время еще не проявлялись признаки его будущей «идеологии». Его круг общения включал в себя как русских, так и евреев. Во время Первой мировой войны он оказался на российской стороне фронта – это обстоятельство не вызвало у него сильных приступов самокопания. Даже русская революция не побудила его к участию в политической деятельности; он продолжал оставаться сторонним наблюдателем.
Только после немецкой революции он отправился в рейх. Покинув насиженное место, неприкаянный Розенберг оказался в романтической революционной атмосфере Мюнхена 1919 г. Вот магнит, привлекавший сборную солянку фанатичных идеалистов, деклассированных элементов и разочарованных политиков всех сортов и убеждений. Вскоре Розенберг оказался в русле новой и на тот момент еще окончательно не сформировавшейся группы вокруг Адольфа Гитлера. Он присоединился к ней и в 1921 г. стал редактором центрального органа молодой НСДАП, Volkischer Beobachter.
После драматического, но нелепого Пивного путча в ноябре 1923 г., в результате которого Гитлер попал в тюрьму, Розенберг смог утолить свою жажду власти, возглавив остатки партии. Однако у них с Гитлером возникли разногласия по поводу тактических вопросов, и после выхода из тюрьмы Гитлер держал «философа» на расстоянии вытянутой руки. Несмотря на унижение и недовольство, Розенберг остался в движении, продолжая подчиняться приказам фюрера. Он стал иностранным экспертом нацизма и его «идеологом»; его загадочное и малопонятное для многих обоснование сути расизма, «Миф XX века» (1930 г.), благодаря своей претензии на ученость и непостижимость прочно закрепило его авторитет в нацистских кругах. Однако полностью «реабилитироваться» Розенбергу так и не удалось.
Даже после того, как Гитлер взял на себя бразды правления, Розенберг не получил портфеля министра: Гитлер знал, что он не практический политик. Он руководил «идеологической пропагандой», но даже в этой области были те, кто успешно составлял ему конкуренцию, например Геббельс. Он руководил внешнеполитическим персоналом партии, но даже со связями и покровительством не смог вытеснить профессиональных донацистских дипломатов. Где бы Розенберг ни пробовал свои силы, везде он терпел неудачу. Договор о ненападении, казалось, положил конец его тщательно продуманному движению – антибольшевизму. Отвергнутый министерством иностранных дел, Розенберг также был не в ладах с СС, потому что водился со штурмовиками партии, СА, которые видели в СС соперников. Именно из СА он намеревался набрать основную часть своего штата, когда в 1941 г. наконец появились первые намеки на то, что Гитлер хотел, чтобы Розенберг – единственный в нацистской верхушке человек, имевший непосредственное отношение к Востоку, – взял под свой контроль обширные пространства, которые должны были быть захвачены германской армией.
Эта задача была ему по душе. Жадно, по-детски он потянулся за властью. С весны 1941 г. до последних дней нацистского государства он настаивал на своих прерогативах, на исключительной юрисдикции своего кабинета, на своем единоличном праве командовать и принимать решения. Однако вскоре он понял, что другие будут пытаться умалить роль германского самодержца, управляющего Востоком, которую он для себя уготовил. Неспособный плести интриги, но неспособный также и на прямолинейную откровенность по отношению к фюреру, он снова был обречен на разочарование и бесполезность. Формально он, может, и стоял во главе огромного министерства и даже более обширного штата, но на практике его игнорировали, обходили, с ним не считались. Гитлер, его начальник, как и его подчиненный Кох, делали что им вздумается, зачастую даже не удосуживаясь сообщать Розенбергу об этом. Теоретик от дьявола, философ немецкого величия, трибун антисемитизма стал бесполезным министром, который, хоть и носил высокое звание, был ограничен со всех сторон, стал отцом фантастического замысла, который не смог воплотить в жизнь.
Генрих Гиммлер
«СС» был общим термином для обозначения империи Генриха Гиммлера. По-разному организованные и реорганизованные, на самом деле они включали в себя, помимо изначальных отрядов охраны, полицию, гестапо и элитные боевые подразделения ваффен СС. РСХА (Reichssicherheitshauptamt, Главное управление имперской безопасности), которое также находилось под командованием Гиммлера, и его филиалы охватили широкий спектр разнообразных видов деятельности. Это была «империя внутри империи», и Гиммлер как рейхсфюрер СС был ее бесспорным вождем. Он обладал настоящей властью, более автономной, чем у его соперников, властью, которую боялись все, кому довелось с ней столкнуться, и те, кто соперничал с ним за почетное место в нацистской Валгалле.
«В его характере не было ничего ужасающего или взрывного», – высказывался один историк. Его холодность была «не ледяная, а бескровная. Он не восхищался жестокостью, он был равнодушен к ней; чужие угрызения совести были для него не презренными, а непонятными…». Он был Великим инквизитором, «политическим эзотериком, человеком, который был готов пожертвовать человечеством во имя абстрактного идеала». Если Гитлер считал себя хозяином нацизма, Гиммлер, по сути, считал себя слугой всего мифа – арийской чистоты, германской миссии и всего остального. «Наполовину наставник, наполовину псих» – так видел его Альберт Шпеер, но также лидер, заслуживший преданность своих последователей. Озабоченность древними рунами и черепными эмблемами не помешала ему превратить свою частную армию в мощное орудие.
ИМПЕРИЯ ГЕНРИХА ГИММЛЕРА
Окружая себя невежественными астрологами, массажистами, мясниками и проходимцами, которые «добились успеха» в СС, Гиммлер неустанно стремился к все большему количеству власти. Одно агентство за другим было поглощено лабиринтом политических компаний-учредителей и взаимосвязанных отделений, в которых Гиммлер держал долю. Разумеется, другие нацистские апостолы возненавидели этого человека. Гитлер уважал его, но теплых чувств к нему никогда не питал. Борман считал Гиммлера самым опасным конкурентом своей собственной слаженно работавшей клики. Армия видела в СС орду соперников, буянов и революционеров. Нацистская партия и СА – включая Розенберга – относились к Гиммлеру со смесью страха и отвращения. Против тайного ордена, коим являлся СС, был сформирован молчаливый и бесплодный фронт.
Гиммлеру удалось реализовать свою претензию на наследие Востока. Уже после первого обсуждения 3 марта 1941 г. Гитлер был склонен наделить его обширными прерогативами. На этом подготовительном этапе именно полицейские функции стали для него отправной точкой. Однако останавливаться на этом он не собирался: он не только назначал высокопоставленных лиц полиции и направлял вооруженные силы в области гражданского управления, но и «по указанию фюрера в зоне операций армии, – директива Кейтеля от 13 марта, – рейхсфюреру СС поручены особые задания по подготовке к политическому управлению; задачи, которые возникнут в результате окончательного столкновения двух противоположных политических систем. В рамках этих задач рейхсфюрер СС действует по своему усмотрению и под свою ответственность».
Таким образом, Гиммлер получил карт-бланш, позволивший ему расширить свою империю на Восток – империю, подотчетную лишь фюреру. Что это были за особые задания, можно было понять из ранних комментариев Гитлера: гиммлеровская СД (Sicherheitsdienst, служба безопасности) должна была сформировать особые айнзацгруппы (Einsatzgruppen, группы развертывания), чья задача заключалась в том, чтобы следовать по пятам за завоевательной армией, прочесывать завоеванные территории и беспощадно истреблять идеологических и расовых врагов. Это было так характерно для Гитлера: в то время как ничего еще не было решено в отношении будущей организации Востока, его приказы уже предусматривали убийство миллионов евреев и неопределенного количества других «расовых, уголовных и асоциальных» элементов, большевистских комиссаров, а также цыган.
Гиммлер, который отвечал за Дахау и Заксенхаузен, был подходящим человеком для этой должности. Он стал выдающимся представителем фракции, которая хотела, чтобы к славянам – и восточным народам вообще – относились как к низшей расе. Это новое задание он получил всего через несколько месяцев после того, как изложил на бумаге «некоторые идеи относительно обращения с чужеродными элементами на Востоке». За исключением небольшого «расово достойного» меньшинства[8], Восток должен был стать «резервом рабочей силы без собственного руководства, способным ежегодно поставлять Германии необходимое количество временных работников». Что еще можно было ожидать от этих восточников «без собственной культуры»?
Империя Гиммлера обрела независимую позицию на Востоке, на что армия, уже занимавшаяся подготовкой к предстоящей кампании, не хотела закрывать глаза. «Ряд директив в отношении операции «Барбаросса», – вспоминал фельдмаршал Кейтель после войны, – касательно управления и использования оккупированных регионов, привел к резким конфликтам из-за полномочий, предоставленных рейхсфюреру СС. Я понимал, что параллельно армии и ее главнокомандующему как единолично ответственной и исполнительной власти в отношении населения формируется полиция с исполнительными полномочиями, чья власть вызывала у меня сильные сомнения».
Тем не менее именно Кейтель издал вышеописанные указания от 13 марта. Кейтель – небезосновательно прозванный Лакейтель по аналогии с лакеем – слишком подобострастно относился к фюреру, чтобы перечить ему, даже когда искренне с ним не соглашался.
Армия и приказ о комиссарах
Гитлер продолжал подчеркивать «идеологические» аспекты предстоящего конфликта. 30 марта 1941 г. в длинном обращении к своим ближайшим советникам он обрисовал направление, в котором стоило двигаться Германии. Гальдер изложил свои замечания в сжатой форме: «Столкновение двух идеологий. Уничтожающее порицание большевизма, отождествляемого с социальной преступностью. Коммунизм – это огромная опасность для нашего будущего. Мы должны забыть о понятии товарищества между солдатами. Коммунист не является товарищем ни до, ни после битвы. Это война на истребление… Мы воюем не для того, чтобы помиловать врага».