Свадьба в замке Кингсмид

Devilish Lord, Mysterious Miss

Copyright © 2009 by Annie Burrows

«Свадьба в замке Кингсмид»

© «Центрполиграф», 2017

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2017

Глава 1

Лорд Мэттисон схватился за ограду, чтобы не упасть, и, часто моргая, уставился на фасад дома, где жила мисс Уинтерс.

Со своей тщеславной матерью.

Со своим злобным отцом.

Лорд Мэттисон понятия не имел, как оказался на Керзон-стрит у дома этой бесстыдной интриганки, лишившей его последней крупицы надежды.

Конечно, он был пьян. Он здорово набрался еще до полуночи. Впрочем, после всего, что он пережил за последнюю неделю, мудрено было не напиться. Любой мужчина на его месте дошел бы до ближайшей винной лавки и взял бутылку джина. Хотя последние семь лет он тщательно избегал такого способа забыться, но ему вдруг перестало везти в карты, и он три ночи кряду спускал по пятьсот гиней – и вот воздержанию пришел конец.

– Кора, – в отчаянии простонал он, боль утраты вдруг кольнула его с такой силой, какой ему еще не доводилось почувствовать со дня ее исчезновения.

Все этот предательский джин! Он обещал забвение, а вместо этого лишил его способности хотя бы внешне сохранять невозмутимость. Мэттисон надеялся хоть как-то успокоиться, впрочем, похоже, он рухнет в какую-нибудь канаву. А может, все же доползет до дома. Он и представить себе не мог, что окажется таким крепким, что сможет держаться на ногах до самого рассвета. И уж никак не ожидал, что эти ноги приведут его туда, где ему меньше всего хотелось бы оказаться.

– Я все равно на тебе не женюсь! – крикнул Мэттисон, потрясая кулаком в сторону наглухо закрытых окон.

Проходившая мимо молочница с подозрением посмотрела на него и шарахнулась в сторону. Не обращая на нее внимания, Мэттисон решительно выпрямился. А почему, собственно говоря, его должно волновать падение мисс Уинтерс?

Разве это он заманил ее в кабинет отца, распустил ей волосы и сдернул вниз лиф платья? Нет, она сделала это сама. А потом прильнула к нему как раз в тот момент, когда дверь распахнулась, и перед всеми предстала картина того, что должно было выглядеть как страстное объятие.

Правда, теперь ей уже не так сильно хотелось выйти за него замуж. Мэттисон невесело рассмеялся. Ему быстро удалось стереть с ее лица победоносную улыбку!

– Значит, вы желаете поиграть с дьяволом? – спросил он, схватив ее за плечи, когда она попыталась вырваться.

– Вы делаете мне больно! – возмутилась она, и в ее взгляде появилась некоторая неуверенность.

– Но я именно такой, – произнес он. – Разве до вас не доходили слухи? Когда я появляюсь в салоне, всех девиц и чувствительных дам бросает в дрожь от страха. И я бы сказал, не без основания.

«Неужели она действительно ничего не знает?» – подумал Мэттисон, заметив ее смущение. Что ж, вполне возможно. Это семейство не вращалось в высшем свете, и ее мать не располагала нужными знакомствами и не была осведомлена о ходивших в свете сплетнях касательно его персоны. Они сумели обзавестись домом в модном районе, но мисс Уинтерс никогда не получила бы рекомендаций, необходимых для членства в клубе «Олмакс».

– Возможно, вас ввело в заблуждение то, что меня по-прежнему всюду приглашают? – предположил он. – Весьма наивно с вашей стороны. Но раз уж вы не знакомы с правилами высшего общества, я вам объясню. Есть люди, которые игнорируют мою репутацию из-за огромного богатства, которое я получил, заключив сделку с дьяволом. Они не предъявляют ко мне никаких претензий по этому поводу, поскольку мое положение достаточно высоко, чтобы позволить им закрыть на это глаза. Но они ни за что не позволят мне приблизиться ни к одной из своих дочерей.

Есть и другие, которых восхищает окружающая меня атмосфера зла. Они испытывают восторг, когда имеют возможность рассказывать другим, что у них хватает смелости приглашать на свои скучные приемы человека, убившего свою невесту. О-о… – сказал он, когда на ее лице отразился ужас. – Так вы не слышали? Ни о том, что я заключил сделку с дьяволом, ни о том, что я был обручен много лет назад? С невинной и ничего не подозревающей мисс Монтегю…

Внезапно у Мэттисона возникло ощущение, что он богохульствует, произнося ее имя и держа в объятиях другую женщину. Он отпустил дрожащую мисс Уинтерс, но остался стоять рядом. Он еще не закончил!

– Ее тело так и не нашли, – продолжил он, – поэтому меня не смогли отдать под суд. Но поскольку обвинителем выступил мой лучший друг, человек, знавший меня с детства, то все решили, что наверняка это сделал я. Понятно?

Мисс Уинтерс потерла плечо в том месте, которое он сжимал, но Мэттисон не чувствовал ни малейших угрызений совести. Он намеренно отбросил маску холодной невозмутимости, которую обыкновенно надевал, чтобы скрыть свое душевное состояние, и выплеснул на нее всю свою горечь.

– С того дня, когда она исчезла, на меня снизошло феноменальное везение за карточным столом. Разве это не доказательство того, что я запятнал душу невинной кровью? Удивляюсь, – раздраженно продолжал он, – почему люди до сих пор садятся со мной играть, если знают, что я не могу проиграть. И точно так же мне непонятно, – не в силах сдержать свою ярость, Мэттисон медленно двинулся в ее сторону, – с чего вы взяли, что ваша маленькая хитрость возымеет на меня действие. Вы же не ждете, что человек с такой черной душой, как у меня, даст в «Морнинг пост» сообщение о помолвке только потому, что его застали в компрометирующем положении с незамужней девицей?

Мэттисон полагал, что на этом все закончится. Последнее, что он видел, – это как она, всхлипывая, вылетела из комнаты и бросилась в объятия матери. Его губы изогнулись в циничной усмешке, когда он вспомнил, что бежать ей пришлось совсем недалеко. Ее мать поджидала прямо за дверью.

Так или иначе, но мисс Уинтерс определенно оставила свое намерение выйти за него замуж.

Однако намерения ее отца оказались тверже.

– Послушайте! – рявкнул он, ворвавшись к Мэттисону позже, тем же вечером. – Вы не можете так просто компрометировать юных девиц, а потом запугивать их сказками в духе готических романов!

– О чем это вы? – лениво протянул Мэттисон, не удосужившись даже поднять глаза от колоды карт, которую он перетасовывал.

– Вы все прекрасно понимаете! Как джентльмен, вы обязаны просить руки моей дочери!

– Об этом не может быть и речи, – ответил Мэттисон. Держа колоду в правой руке, он привычным ловким движением разделил ее на две части и положил нижнюю часть поверх верхней. – Я уже обручен.

Это утверждение озадачило мистера Уинтерса, но не более чем на пару секунд.

– A-а… Вы имеете в виду ту девицу Монтегю!

Услышав, как этот человек походя произносит ее имя, лорд Мэттисон почувствовал себя так, словно его пронзила молния. И когда мистер Уинтерс произнес: «Она же мертва, верно?» – карты выпали из его руки и в беспорядке рассыпались по столу.

Он встал, быстро прошел по комнате и, опершись рукой на оконную раму, невидящим взглядом уставился на шумную улицу, стараясь справиться с желанием нанести своему визитеру существенный физический урон.

– Да, – в конце концов произнес он с ледяным спокойствием. Потому что никто лучше его не знал, что Кора ушла в мир иной. – Полагаю, формально вы можете утверждать, что я свободен и могу жениться. Но поскольку тело так и не удалось найти, ее семья предпочитает считать мисс Монтегю пропавшей. И следовательно, я до сих пор связан с ней законными узами. – И гораздо крепче, чем мог себе представить любой смертный.

На алчном лице мистера Уинтерса расползлась неприятная улыбка.

– Тогда нам надо просто снять с вас эти узы законным порядком, верно? И у вас больше не будет повода отказываться поступить с моей дочерью так, как полагается поступать с порядочной женщиной.

Мэттисон не успел высказать свое мнение о том, что из его дочери никоим образом невозможно сделать порядочную женщину ввиду ее двуличной природы, как мистер Уинтерс заявил:

– Мне не важно, сколько это будет стоить и сколько займет времени. Я добьюсь того, что мисс Монтегю официально признают умершей. И тогда, милорд, мы до вас доберемся!

С тех пор прошло три дня. Три дня с тех пор, как мистер Уинтерс объявил, что намерен начать разбирательство, которое должно снова убить Кору Монтегю.

Но он не знал Робби Монтегю. Старину Робби. Мэттисон поморщился и, сложив руки на груди, оперся об ограду.

Робби едва ли согласится с мнением мистера Уинтерса, что пришло время отпустить его сестру, устроив погребальную службу и установив надгробный камень. Робби никогда не даст ему снова стать свободным и жениться. Он не позволит, чтобы в Кингсмиде зазвучали детские голоса. И раз уж Робби не удалось отправить его на виселицу, то у него осталась одна радость – навсегда связать ему руки с помощью закона.

Появление на улицах большого числа торговцев, толкающих перед собой тележки в направлении больших домов, говорило Мэттисону о том, что приближается рассвет. Рассвет четвертого дня. Его ухмылка сменилась гримасой отчаяния. Уже три ночи подряд после того, как мистер Уинтерс объявил войну памяти о Коре, он много проигрывал в карты.

Прошлой ночью он наконец-то понял, что это значит.

Проклиная несчастливый жребий, Мэттисон бросил на зеленое сукно содержимое своего кошелька и вышел из игорного дома на улицу. Нужно было чем-то успокоить душу. От внезапно охватившего его ужаса сердце колотилось так часто, что пришлось немного постоять, держась за дверную ручку.

Однако совсем не проигрыш так взволновал Мэттисона. Уже давно не финансовая необходимость заставляла его вечер за вечером усаживаться за карточный стол. Это была потребность совершенно иного рода.

– Кора, – снова позвал он в пустоту ночной улицы. – Я больше не могу! – Но даже эхо не нашлось что ему ответить.

Ее не было.

Впервые за семь лет Мэттисон не чувствовал ее присутствия. Нигде.

Он проклинал миссис Уинтерс за то, что она вместе с дочерью подстроила эту западню, скомпрометировавшую его. Он проклинал мисс Уинтерс, прижимавшуюся губами к его рту в жалкой пародии на поцелуй. И он проклинал мистера Уинтерса за то, что тот говорил о Коре как о ком-то, кого уже можно не принимать во внимание. Этим троим удалось сделать то, что было не под силу даже смерти.

Они заставили ее уйти.

Мэттисон никогда никому не рассказывал о том, что Кора преследовала его. Его сочли бы сумасшедшим. Черт, да он и сам нередко начинал сомневаться в своем душевном здоровье!

Но прошло всего несколько дней с тех пор, как он в последний раз чувствовал прикосновение к ее теплой, нежной коже, чувствовал, как ее душа кружит где-то рядом с ним.

Он чувствовал это везде и всегда.

Вместе с обвинениями и проклятиями Робби, звучавшими у него в ушах. Мэттисона потрясло, когда Робби вдруг обвинил его в убийстве своей сестры.

– Если ты способен так думать обо мне, то забери это! – крикнул он, швырнув Робби остаток тех денег, которые тот дал ему взаймы на свадьбу. – Я думал, что ты мне друг!

Кошелек упал на землю и остался лежать там.

– Похоже, у тебя полно друзей в этих краях, – презрительно произнес Робби. – Никто не смеет даже слова сказать против тебя. В отсутствие тела магистрат отказывается отдавать под суд единственного сына местного лорда.

Они продолжали обмениваться взаимными обвинениями, пока Робби не крикнул:

– Да будь ты проклят вместе со своим титулом! Убирайся вместе с ним в ад!

«Черт», – подумал Мэттисон. Да, он чувствовал себя как в аду. И, подобно большинству проклятых, пошел по пути намеренного самоуничтожения, поставив все, что осталось от приданого Коры, на лошадь, заведомо обреченную прийти последней.

Разглядывая участников скачек, он приметил лошадь, которую изо всех сил хлестал кнутом разъяренный жокей. Изо рта у нее шла пена, глаза не переставали безумно вращаться. Жокей снова стегнул ее, но так и не смог заставить выйти на линию старта.

«Эта лошадь больше не хочет здесь быть. Совсем как ты, – послышался ему милый голос Коры. – Несчастное создание».

Тогда-то Мэттисон и решил, что поставит злосчастные деньги на лошадь, которую она пожалела.

Когда лошадь пришла к финишу, намного опередив своего ближайшего соперника, он услышал довольный смех Коры. Мэттисон мог поклясться, что слышал его. И вдруг ясно представил себе, как она хлопает в ладоши.

Он в изумлении пошел назад туда, где делали ставки, чувствуя себя Иудой от мысли о горсти серебра, которая окажется в его руке. В следующем заезде он выбрал самую безнадежную клячу, которую смог отыскать, и, в попытке избавиться от невыносимого чувства вины, поставил все на нее. Он должен был избавиться от этих денег. Робби их проклял!

Мэттисон сделал ставку и, когда выбранное им ходячее несчастье проковыляло к старту, почувствовал, как Кора вздохнула. Проклятье, неужели он снова поставил на ту лошадь, которую она выбрала?! На этот раз он почти не сомневался в исходе заезда. За два фарлонга[1] до финиша выскочившая на поле лошадь без всадника заставила фаворитов резко остановиться, образовав затор, во время которого лошадь Коры обскакала их сбоку и пересекла финишную ленту первой.

Кора рассмеялась. Он ее слышал. Совершенно точно.

Шумная толпа зрителей вдруг сделалась призрачной, и в воспаленном сознании Мэттисона возник тот день, когда он наконец надел ей на палец кольцо.

– Теперь нас ничто не разлучит, – сказал он с хмурым удовлетворением. А потом, предваряя брачную клятву, добавил: – Кроме смерти.

– Даже она не сможет, – шепнула Кора, глядя на него с откровенным обожанием.

И в тот момент Мэттисон понял, что бы ни говорил Робби, она по-прежнему принадлежит ему. Он чувствовал, как она положила руку на рукав его сюртука и удержала его, когда в следующем заезде он едва не поставил все выигранные деньги на фаворита. «Хватит», – предупредила Кора. Слезы брызнули у него из глаз, потому что он чувствовал, что она слишком сильно любит его и не хочет видеть, как он безрассудной игрой губит свое будущее. И он ушел.

С того дня Мэттисон не делал ничего, не посоветовавшись с Корой. И чем больше он полагался на ее мнение, тем ближе она становилась.

Робби умчался назад в Шотландию, родители от него отвернулись, соседи смотрели с подозрением, а бывшие приятели обходили стороной.

Но Кора не покидала его.

Временами Мэттисон впадал в такое отчаяние, что думал: не последовать ли за ней в мир иной?

Но он видел, как она неодобрительно качает головой, и слышал ее голос, говоривший, что самоубийство – это смертный грех. Грех не смутил бы его, если бы позволил быть с ней вместе. Но внутренний голос подсказывал, что грешникам, подобным ему, закрыт доступ в ту часть загробного мира, где обитает Кора.

А раз так, раз он знал, что она не хочет, чтобы он это делал, Мэттисону приходилось жить, вернее, существовать дальше. Он не мог назвать это жизнью. Отрезанный от семьи, от друзей, он стал завсегдатаем самых грязных игорных притонов Лондона. Только их двери по-прежнему широко открывались перед ним.

Но даже там Кора не оставляла его. Она смеялась над ошеломленными лицами мужчин, у которых он выигрывал деньги, ценности и доли в судоходных компаниях.

Именно она заставила Мэттисона купить первый в его жизни прекрасный костюм и, отправившись в нем в клуб «Уайте», взглянуть на всех свысока. Она заливалась смехом, когда он вышел оттуда на двадцать тысяч фунтов богаче.

Он испытал удовлетворение, когда после смерти отца выкупил закладную на Кингсмид. И еще, когда рассчитался по всем его долгам, заплатив деньгами, выигранными у тех самых людей, которые обобрали его неудачливого предка. С тех пор Мэттисон смог постепенно провести в своем поместье все те преобразования, о которых говорила Кора, когда побывала там. Возможно, арендаторы и шептались между собой о том, откуда у него взялись деньги, но им нравилось, что он обновляет их коттеджи и осушает низменности, чтобы повысить урожаи.

Впрочем, Мэттисона не интересовало, что они о нем думают. Он делал это не для них, а для того, чтобы сделать приятное ей. Ее мнение, только оно имело для него значение.

Теперь Кора осталась единственной, с кем он чувствовал свою связь.

Пусть даже она была мертва.

Если это сводило его с ума, значит, так тому и быть.

И если это безумие влекло его за карточный стол, где он слышал, как она нашептывала, что его соперники пьяны и он может безжалостно раздевать их, или чувствовал, как ее легкое дыхание, касаясь его щеки, несло с собой удачу, – если все так, то к черту все остальное! Мэттисона не волновало, что постоянное незримое присутствие Коры отгораживает его от остального мира.

Она была с ним.

До тех пор, пока мисс Уинтерс не поцеловала его.

– Кора, – снова простонал он, повиснув на ограде.

Продавец хвороста, толкавший перед собой тележку, пристально посмотрел на него и, покачав головой, поспешил прочь.

Мэттисон понимал, как выглядит со стороны. Он стоял, освещаемый первыми лучами восходящего солнца, и оплакивал женщину, умершую семь черных, проклятых, одиноких лет назад. И ему было все равно, что о нем подумают. Если бы только он обладал сверхъестественными способностями, которые, по мнению окружающих, он получил от Люцифера и прочей нечисти, сейчас Мэттисон воспользовался бы ими! Если бы он действительно понимал что-нибудь в магии…

В голове вдруг возникла какая-то строчка. Что-то про три раза, три раза, три…

Он уже начал вспоминать, смутно подозревая, что это Шекспир, когда его внимание привлекло движение возле дома, стоявшего дальше по улице. На тротуаре появилась невысокая женщина, скромно, но прилично одетая, в темно-синем пальто и шляпке с полями. Сначала он не понял, почему среди всех спешащих по своим делам людей именно эта неприметная женщина привлекла его внимание. Но тут она огляделась по сторонам, прежде чем перейти улицу, и он увидел ее лицо.

Казалось, весь воздух из его легких внезапно исчез.

Кора.

– Проклятье! – воскликнул Мэттисон и, почувствовав внезапную слабость в ногах, крепче ухватился за прутья ограды. Неужели, призывая на помощь нечистую силу, он сумел вызвать ее тень? Все последние семь лет он слышал ее, чувствовал в воздухе ее аромат, ощущал ее присутствие, но никогда, ни разу она не позволила ему даже мельком увидеть себя…

– Проклятье! – снова воскликнул он. Пока он здесь стоял, остолбенев от того, что вызвал ее дух или что-то там еще, она исчезла за углом. Ушла от него, как будто не заметила. Как будто ее ждали другие, более важные дела.

Выкрикнув очередное ругательство, Мэттисон бросился за ней. Казалось, догнать ее не составит труда. Она не могла далеко уйти. Однако, как только он попробовал бежать, мостовая качнулась у него под ногами, словно живая, и швырнула его на краснодеревщика, катившего целую тележку всякой всячины. Лорду Мэттисону пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть. А когда он снова побежал, Коры и след простыл.

На какое-то жуткое мгновение он подумал, что больше ее не увидит. Улицы наполнились торговцами, развозившими свой товар по богатым домам. Толпа поглотила Кору. От ужаса Мэттисона прошиб холодный пот, когда его взгляд вдруг выхватил в дальнем конце Беркли-сквер темно-синее пальто. Он бросился за ней через кусты.

Когда он снова ее увидел, она уже проталкивалась сквозь толпу на полпути к Братон-стрит. В это мгновение прямо в лицо Мэттисона ударился кролик, болтавшийся на шесте у продавца.

– Кора! – в отчаянии воскликнул он, отбиваясь от продавца, который, набросившись на него, требовал компенсации за порчу товара. – Подожди! – Он грубо оттолкнул мужчину в сторону. Нельзя допустить, чтобы ему помешали выяснить, куда направляется Кора!

Мэттисон заметил, как она вполоборота взглянула на него, и почувствовал, что она его узнала. Однако в ее глазах не было ни намека на нежность. Напротив, в ее взгляде мелькнул ужас, и, подобрав юбки, Кора бросилась бежать.

Он тоже попытался бежать, но она отдалялась от него все больше и больше. Конечно, будучи бестелесным духом, она могла с легкостью раствориться в толпе, тогда как подвыпивший Мэттисон мог лишь неуклюже лавировать среди людей или расталкивать их по сторонам. Тем не менее ему удавалось не терять Кору из виду. Пока в один прекрасный момент она не нырнула в какой-то магазин на Кондуит-стрит и не захлопнула за собой дверь.

Мэттисон остановился напротив этой двери, оказавшейся входом в магазин модистки. Очень дорогой модистки по имени мадам Пишо, которое красовалось на золотой табличке, висевшей над дверью.

Сердце стучало в груди, как молоток. Как быть дальше? Ворваться в магазин, который, судя по всему, еще даже не открылся для клиентов, и потребовать, чтобы ему дали поговорить с призраком, нашедшим у них пристанище? Они позовут сторожей, и его просто посадят под замок. Скорее всего, в лечебницу для душевнобольных.

Наклонившись вперед, Мэттисон уперся руками в колени и попытался успокоить дыхание. И привести в порядок свои мысли.

Почему, бога ради, Кора убежала от него именно тогда, когда наконец позволила ему увидеть себя? И зачем она привела его сюда?

Мэттисон выпрямился и уставился на фасад магазина, как будто мог найти там объяснение всей этой чертовщине.

«Специализируемся на вечерних платьях» – гласила табличка, выставленная в витрине под великолепным, богато расшитым стеклярусом платьем из тех, что произвели настоящий фурор в этом году.

Внезапное предчувствие холодной змейкой поползло у него по спине.

В ту ночь, когда мистер Уинтерс заявил, что намерен навсегда упокоить дух Коры, Мэттисон весьма неудачно играл в паре с женщиной, одетой в платье от этой модистки. Их проигрыш он приписал тому, что эта французская девица в роскошном платье одинаково плохо владела как игрой, так и английским языком. Однако в глубине души Мэттисон знал, что она не имеет никакого отношения к его проигрышу.

Игроки всегда отличались особенным суеверием, но он, похоже, был самым суеверным из всех. Понимая, что источником его удачи является Кора, он предпринимал массу усилий, чтобы не расстраивать ее. Мэттисон не прикасался к крепким напиткам, не поддавался соблазнам, воплощением которых были женщины, завороженные его темной, зловещей аурой. Да и как он мог лечь с кем-то в постель – даже если бы какая-то женщина смогла до такой степени привлечь его, – зная, что Кора постоянно кружит рядом, наблюдая за каждым его движением? Она не смогла бы смотреть на это. Ее чистая душа пришла бы в такое смятение, что улетела бы и больше никогда не вернулась.

Его осторожность не была напрасной. Любовь Коры обладала такой силой, что даже могила не стала для нее преградой. И раз она могла бросить вызов самой смерти, то как он мог шутить с этой властью.

Мисс Уинтерс его поцеловала, ее отец начал искать адвокатов, достаточно искусных, чтобы навсегда упокоить душу Коры, и она отвернулась от него. И теперь, сколько бы он ни напивался, сколько бы проклятий ни слал в окна дома мисс Уинтерс, это не помогало. Эта с шумом захлопнувшаяся перед ним дверь говорила сама за себя.

Кора вспомнила ту стену, которая разделяет живых и мертвых. И скрылась за ней.

Почувствовав дурноту, лорд Мэттисон провел дрожащей рукой по лицу.

Все эти годы он жил только потому, что Кора была рядом. Он ощущал ее более реальной, чем всех тех болтливых идиотов, населявших притоны, завсегдатаем которых он стал.

Вернется ли она, если он во всеуслышание объявит правду о ней? Пускай его сочтут сумасшедшим, пускай посадят под замок. Он в состоянии купить себе милую, уютную клетку. Тогда, по крайней мере, не придется делать вид, что его жизнь имеет какой-нибудь смысл. Он перестанет скрывать пытку, терзавшую его каждую ночь. Он сможет просто лежать в темноте и проклинать свое несчастное сердце.

Тогда мистер Уинтерс наверняка оставит свои честолюбивые мечты сделать дочь женой пэра, раз этот пэр законченный лунатик! И даже Робби почувствует определенное облегчение. Если он увидит, что человека, который, как он считает, убил его сестру, в конце концов отправили под замок, это удовлетворит его жажду справедливости.

Если этого хватит, чтобы успокоить Кору, – Мэттисон крепче стиснул зубы, – он готов заплатить такую ничтожную цену!

– Вы будете переходить, мистер, или нет? – пропищал рядом тихий голосок, оторвав Мэттисона от мрачных мыслей.

– Переходить?

Мальчишка-оборвыш с грязной метлой, вытянув вперед руку, в ожидании смотрел на него, готовясь за пару монет расчистить перед богачом грязную мостовую.

– Нет, – ответил Мэттисон. Какой смысл?

Ничто больше не имело смысла. Он оскорбил Кору.