Помиримся… у алтаря?
– Давай кое-что проясним раз и навсегда, – наконец произнесла она, глядя в аристократичное лицо Джонаса. – Моя мать любила твоего отца.
– И ты ждешь, что я в это поверю? – покачал головой Джонас, его губы скривились в издевательской усмешке. – Я давно не наивный ребенок, верящий в сказки. У нее была цель – заманить в ловушку богатого любовника, это было очевидно для всех. При любом удобном случае она демонстрировала свои прелести.
– Моя мать никогда…
– Он был намного старше, у него была семья, жена, ребенок. У него были хорошая, комфортная жизнь, уважение друзей, карьера. Ты считаешь, что такой мужчина, как мой отец, мог бы без сожалений оставить все это, не попавшись на удочку искательницы богатого покровителя?
Равенна колебалась: она знала, как много боли причинили людям Пирс и ее мать. Но преданность заставила ее спросить:
– Значит, ты не веришь в любовь?
– Любовь? – фыркнул Джонас. – Сильвия потворствовала его желаниям наиболее очевидным способом. Уверен, он любил хвастаться ею, как и другими своими вещами.
Он обвел взглядом комнату, задержавшись на Сезанне, висевшем на дальней стене. Равенна точно знала, что это копия, потому что оригинал продали еще в прошлом году. Насмешливая улыбка Джонаса без слов сказала ей, что он тоже в курсе подмены.
– А что касается ее… – Он пожал плечами. – Пирс был для нее лишь источником доходов. У них не было ничего общего, кроме безудержной любви к роскоши и отвращению к работе. Зачем ей быть экономкой, когда она могла иметь все, что захочется, просто позволив ему…
– Хватит! – резко оборвала его Равенна. Я не желаю слышать больше ни слова в подобном тоне.
– Ты уже не школьница, Равенна. – Он покачал головой. – Ты не можешь больше притворяться.
– Прекрати! – Она предостерегающе подняла руку, призывая его к тишине. – Мы никогда не добьемся согласия по этому вопросу, так что давай оставим это. Просто скажи, зачем ты приехал.
Ярость все еще кипела в крови Джонаса, и ему понадобилось какое-то время, чтобы успокоиться. Это было на него совершенно непохоже. Он всегда был хладнокровным, уравновешенным человеком даже во время самых рискованных и опасных коммерческих предприятий.
Да и в личной жизни… Он давно усвоил этот урок, наблюдая, как отец мечется от одной любовницы к другой. Он видел, как отец сперва был без ума от новой пассии, а потом его одолевала скука.
Джонас был не таким, как Пирс. Он приложил все усилия, чтобы быть максимально на него непохожим. Он был спокойным, надежным человеком. Вот только сейчас его руки дрожали от одолевающих его эмоций.
– Ну? Я жду.
Джонас обернулся на хриплый голос Равенны.
Равенна Руджеро. Он никогда бы не узнал в этой молодой женщине ту заплаканную девчонку, которую он помнил. Она была угловатым подростком с длинной косой, перевязанной лентой; тогда она казалась ему совсем еще ребенком. В то время только губы и потрясающего цвета глаза намекали на будущую привлекательность. И низкий голос, уже тогда обещавший стать хрипловатым и чувственным. Так и произошло.
Сильвия Руджеро была очень красивой женщиной. Но ее дочь, даже одетая в темную, свободного кроя одежду, затмевала ее, как безупречный алмаз затмевает дешевый страз.
В Равенне было что-то… И дело не только в ее лице, которое притягивало его, как магнит, так что ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не смотреть на нее. Дело было в элегантности и изяществе, которые контрастировали с ее низким, чувственным голосом и воинственным поведением.
Стоя лицом к лицу с Равенной, он упивался пьянящим волнением от непосредственной близости. Было что-то очень чувственное в ее воинственной позиции, в ее взгляде, когда она бросилась на него.
Впервые в жизни Джонас, предпочитавший планировать собственные удовольствия, задался вопросом: а что кроется за такой импульсивной, необузданной страстью? Не только гнев, но и…
– Ты меня слышишь? – Равенна щелкнула пальцами прямо перед его носом.
– Хочешь знать, что наделала твоя матушка? – Он с легкостью отогнал от себя непрошеные мысли и сфокусировался на своем гневе. – Она украла деньги. Мои деньги.
Он с удовольствием наблюдал, как расширились зрачки Равенны. Его раздражало, что она защищает свою мать, хотя они оба знали, что та из себя представляет. Как сорока, положившая глаз на блестящую безделушку, она украсила свое гнездо с помощью богатства его отца.
Джонас вспомнил тот день, когда неожиданно вернулся домой из Лондона и застал экономку в комнате своей матери, примерявшую фамильное колье с сапфирами перед зеркалом. Вместо того чтобы смутиться, она лишь рассмеялась, сказав, что ни одна женщина не устояла бы перед искушением примерить такую красоту. Она спокойно положила колье обратно на туалетный столик и как ни в чем не бывало начала взбивать подушки.
– Нет. – На этот раз низкий голос Равенны прозвучал так, словно она находилась в глубочайшем шоке. – Она бы этого не сделала.
– Серьезно? – хмыкнул он.
– Абсолютно. – Уверенность в голосе Равенны заставила его повернуться к ней. Она была бледной как мел и чертовски злой.
– Тогда как ты объяснишь тот факт, что она подделала подпись отца в чековой книжке, к которой она даже не должна была иметь доступ?
– Почему ты обвиняешь в этом мою мать?
– Ни у кого другого не могло быть доступа к чековой книжке. Пирс надежно спрятал бы ее, уж поверь мне. Уверен, если мы обыщем квартиру, то обязательно найдем ее.
– Никакого обыска не будет! Даже если книжка здесь, кто сказал, что подпись поддельная? Его почерк мог измениться, когда он заболел.
– Было бы очень удобно, правда? – Джонас покачал головой. – Но все же подпись поддельная. Иначе как ему удалось обналичить чек на следующий день после своей смерти?
– Я тебе не верю, – в ужасе прошептала Равенна.
– Мне все равно, веришь ты мне или нет, – сказал Джонас, но это было ложью. Ее слепая вера в невиновность Сильвии сводила его с ума. Возможно, потому, что сам он никогда не испытывал ничего подобного со стороны собственных родителей. Почему она так яростно защищает женщину, которая этого не заслуживает?
Пирс всю жизнь манкировал своими родительскими обязанностями, у него всегда были причины для того, чтобы не возвращаться из Лондона домой. Что касается матери, Джонас искренне считал, что она его по-своему любила. Но она была настолько зациклена на своем разочаровании в мужчине, который женился скорее на ее наследстве, чем на ней самой, что едва ли обращала внимание на сына.
Джонас сунул руку в карман и вытащил ксерокопии чеков.
– Взгляни. – Он протянул бумаги Равенне. – Я никогда не лгу.
И действительно, в отличие от отца, всегда ловко манипулировавшего фактами ради собственной выгоды, Джонас был предельно откровенным.
Равенна судорожно сглотнула и протянула руку, чтобы взять бумаги. Она опустила взгляд и посмотрела на ксерокопии. Бумага зашелестела, словно откуда-то вдруг подул ветер, и Джонас заметил, что у нее дрожат руки. И в тот момент чувство вины затмило его мрачное самодовольство. Он понял, что выместил свою злобу на Сильвию на ее дочь.
Желудок Джонаса неприятно сжался, когда он посмотрел со стороны на свою стычку с Равенной. Даже несмотря на свою решимость заставить Сильвию заплатить за все, что она сделала, он вел себя глупо. Он наступал и требовал, в то время как можно было просто спокойно обо всем расспросить. И хуже всего то, что он был слишком занят собственными переживаниями, чтобы понять, что это станет для Равенны настоящим шоком.
– Может, присядешь? – Слова, слетавшие с его языка, были резкими, как пули, от отвращения к себе самому.
Она ничего не ответила, просто стояла, опустив голову, и смотрела на бумаги в своих трясущихся руках. Черт! Джонас наклонился к ней, пытаясь рассмотреть выражение ее лица, но увидел лишь плотно сжатые челюсти и абсолютно пустой взгляд.
Равенна прикусила нижнюю губу, и Джонас сказал себе, что огонь, охвативший его в тот момент, – это стыд, а вовсе не возбуждение. Сама мысль о том, что женщина так легко может вывести из равновесия мужчину, всегда гордившегося своей сдержанностью, испугала его. И эта женщина – дочь той, которая погубила его мать!
– Равенна? – В его голосе звучала такая нелепая нерешительность, словно земля вот-вот разверзнется под его ногами.
Когда она подняла голову, глаза ее пылали бешеным огнем. Она отвернулась к окну.
– Ты ошибаешься. – Ее голос был жестким и напряженным. – Сильвия не делала этого.
– Перестань отрицать очевидное, Равенна, слишком поздно. У меня есть доказательства, что это подделка.
– Хорошо, это подделка. Но не факт, что это сделала Сильвия. – Она выпрямилась.
Джонас покачал головой, внезапно почувствовав страшную усталость.
– Просто скажи, где она, и я сам с ней разберусь.
– Ты не будешь с ней разбираться, потому что она не имеет к этому никакого отношения. – Равенна смело встретила его пристальный взгляд. – Это сделала я. Я взяла твои деньги.
Глава 3
Во рту у Равенны пересохло настолько, что она не могла проглотить комок, словно застрявший в горле. Но она не отвернулась. Равенна смело ответила на взгляд Джонаса. Она боялась, что, если проявит хотя бы малейшие эмоции, он ей не поверит.
Он должен ей поверить! Тогда он не сможет обвинить в краже ее мать.
Для Равенны все встало на свои места: оказывается, щедрость Пирса покрывала не только медицинские расходы, но и пребывание Равенны в дорогом швейцарском санатории. Только, похоже, это не было решением Пирса. Видимо, Сильвия решила нарушить закон, чтобы помочь своей дочери.
Сердце Равенны предательски екнуло, когда она вспомнила, как настойчиво ее мать говорила о том, что ей просто необходим отдых, чтобы восстановить силы и душевное равновесие после долгой болезни. Равенна была слишком уставшей, чтобы долго ей сопротивляться, поэтому она просто согласилась и поехала в Швейцарию.
Равенна никогда не пользовалась деньгами Пирса и поклялась вернуть ему все до последнего цента. Только приехав в парижскую квартиру, она поняла, что сумму, потраченную Пирсом и ее матерью на лечение, они вряд ли могли себе позволить. Чувство вины накрыло Равенну с головой, когда она увидела, сколько вещей им пришлось продать. Но она ни на минуту не могла подумать, что мать готова украсть чужие деньги ради нее!
Мама, что же ты наделала?
На протяжении долгих лет Сильвия много работала, чтобы у Равенны были теплая одежда, крыша над головой и хорошая школа. Но взять то, что ей не принадлежит…
– Ты лжешь, – холодно сказал Джонас, и холодок пробежал по позвоночнику Равенны.
Равенна украдкой вытерла вспотевшие ладони о брюки и попыталась подавить подступившую к горлу тошноту.
– Я не лгу.
Она не может позволить ему узнать правду. Матери и так досталось от жизни, она не перенесет тюрьму.
Какое-то мгновение Равенна обдумывала возможность рассказать Джонасу, почему ее мать украла деньги и бросила их обеих на милость Джонаса Девесона. Вот только в нем не было ни капли милосердия. За шесть лет, что Пирс и Сильвия прожили вместе, Джонас ни разу даже не поговорил с отцом, словно в его жилах текла ледяная вода, а не кровь.
А теперь она была уверена, что в нем кипит жажда гнева. Может, в его жилах и вода, но вот в глазах явно горит огонь. Этот огонь горел с тех самых пор, как он переступил порог квартиры, презрительно осматривая обстановку, словно смерть отца его совершенно не волновала. Его ненависть к Сильвии была настолько осязаема, что ее почти можно было потрогать руками.
Равенна обязана была защитить маму. Если Сильвия узнает, что кража раскрыта, она вернется, чтобы понести заслуженное наказание. Увидев жестокость в глазах Джонаса, она поняла, что не может позволить матери сесть в тюрьму. Конечно, она не могла игнорировать то, что совершила ее мать, но она могла понять ее поступок.
– На тебя это совсем не похоже, Равенна. – Он покачал головой. – Воровство скорее в стиле Сильвии.
Его уверенность в ней должна была успокоить Равенну, но ярость забурлила в ее крови.
– Ты не имеешь ни малейшего понятия, что в нашем стиле, а что – нет, – процедила Равенна сквозь зубы.
– Я вижу людей насквозь. – Джонас саркастически поднял брови.
Именно этого Равенна и боялась: ей придется немало потрудиться, чтобы убедить его. Возможно, если бы у Сильвии была безупречная репутация, она бы вышла из здания суда с предупреждением и приговором к общественным работам.
Много лет назад, когда отец выгнал Сильвию из дому за то, что она забеременела не в браке, она воровала в магазинах, чтобы прокормить себя. Ее арестовали, но выпустили за примерное поведение. Для молодой женщины, которая до этого была абсолютно законопослушной, это был настоящий ужас. Намного позже, когда Равенне было уже около девяти лет, Сильвию обвинили в краже в доме, в котором она тогда работала.
Равенна как сейчас помнила мертвенно-бледное растерянное лицо матери, когда полиция уводила ее из дома под пристальным взглядом нанимательницы. И не имело никакого значения, что с Сильвии были сняты все обвинения, когда дочь хозяйки задержали при попытке продать семейную реликвию. Сильвию все равно уволили, наверное, из-за того, что ее хозяйке было стыдно за то, что обвинила ни в чем не повинную женщину.
Похоже, невиновность не имеет никакого значения. Джонас заранее осудил ее. Если Сильвию посадят в тюрьму, он поднимет на свет божий всю ее биографию. Его адвокаты сделают из нее бифштекс.
Равенна не могла этого позволить, тем более что мать украла для того, чтобы спасти ее. Чувство вины переполняло ее. В каком отчаянии должна была находиться Сильвия, чтобы взять чужие деньги! Она должна была понимать, что Джонас уничтожит ее, если все узнает. Именно по этой причине Равенна должна действовать.
Она сделала шаг вперед и ткнула указательным пальцем в грудь Джонаса. Ей казалось, что нападение – лучшая защита.
– Ты не знаешь мою мать, – отчеканила она. – Ты даже не жил в Девесон-Холле, когда мы переехали туда.
– Хочешь сказать, что это ты спланировала кражу? – Джонас явно был настроен скептически. – Я так не думаю.
– Ты, – она снова ткнула его пальцем, – ничего обо мне не знаешь.
– Я бы так не сказал. – Теплые пальцы сомкнулись вокруг ее ладони, и Равенна вдруг стала не агрессором, а пленницей. – Кое-что я о тебе знаю. Я знаю, что ты ненавидела школу, особенно математику и естественные науки. Ты хотела сбежать, но не стала этого делать, потому что чувствовала себя обязанной закончить школу ради матери.
– Ты это помнишь? – Ее голос снизился до шепота. Она была уверена, что он забыл о ней на следующий день после того, как встретил.
– Тебя раздражал тот факт, что тебя заставляли играть в баскетбол только потому, что ты высокая. Насколько я помню, ты мечтала быть миниатюрной блондинкой.
Это действительно было так. Равенне трудно было оправдывать надежды матери на то, что она станет успешной в учебе, в то время как она много лет была аутсайдером среди сверстников. Она мечтала слиться с серой массой.
– И тебе не нравилось, как на тебя пялился один из садовников.
Румянец залил ее щеки. В то лето она была нескладным подростком: уже не ребенок, но еще и не взрослая девушка. Она даже не знала, чего хотела. Но она вовсе не возражала, когда Джонас осторожно убрал непослушную прядь волос с ее лица.
Равенна моргнула, возвращаясь в настоящее.
– Ты помнишь о том дне гораздо больше, чем я, – солгала Равенна.
Она успела солгать уже во второй раз за день – рекорд для нее. Может, если она продолжит в том же духе, у нее начнет получаться более убедительно? Ей показалось, или взгляд его серых глаз немного смягчился? Нет. Проще поверить, что она получила работу своей мечты в качестве шефа-кондитера в мишленовском ресторане, чем в то, что у этого человека есть сострадание.
– Ты не слишком изменилась.
– Да неужели? Ты даже не узнал меня. – Она отстранилась, но Джонас не ослабил хватку, продолжая держать ее за руку.
На какое-то мгновение ее сковал страх, пока она не напомнила себе, что он слишком горд, чтобы принуждать женщину. Его хватка была не признаком сексуального влечения, а демонстрацией власти. Но она не собиралась анализировать его поступки, у Равенны и без того было немало поводов для беспокойства.
– А вот ты очень изменился. – Ее тон явно давал понять, что это не комплимент.
В двадцать один год он был потрясающе красив, но помимо этого он был добр и терпелив. Ей он нравился, и нравился очень сильно. Но сейчас он весь словно состоял из острых углов: вспыльчивый, расчетливый, жесткий – чему тут нравиться?
– Мы здесь не для того, чтобы обсуждать меня. – Он посмотрел Равенне в глаза, и она стойко выдержала его взгляд.
Лучше выглядеть наглой, чем показать хотя бы намек на сомнение. И все же внутри она дрожала, как желе. Прошедшие дни сделали свое дело, когда она увидела, как горе опустошило и раздавило ее мать. Равенна отправила ее отдыхать, подальше от квартиры, в которой она жила с Пирсом. Она предложила матери свою помощь в упаковке вещей и взялась поговорить с арендодателем, но даже такие простые задачи были настоящей проверкой на выносливость для Равенны, а теперь еще это…
– Мы здесь, чтобы обсудить мои деньги. – Пальцы Джонаса сильнее сомкнулись вокруг ее запястья. – Деньги, украденные с моего счета.
Равенна поежилась от его безжалостного тона. Каким же будет наказание?
Джонас почувствовал, как ее рука задергалась в его ладони. Признак вины или доказательство того, что она лгала ему?
Ее янтарные глаза казались просто огромными на тонком бледном лице, что придавало ей какую-то хрупкость, несмотря на довольно-таки воинственный вид. Джонас был недостаточно сентиментальным, чтобы чья-то внешность повлияла на его решение. Тем не менее он колебался.
Ему не хотелось верить в виновность Равенны. Гораздо легче было поверить, что эту аферу организовала хищница Сильвия. После многих лет жесточайшего контроля над собственными эмоциями он практически наслаждался всплеском ярости, которую вызывала в нем любовница отца.
Но больше всего Джонаса беспокоило то, что он не хотел верить в виновность Равенны, потому что помнил ее искренность и честность много лет назад. Джонас поджал губы. Кто бы мог подумать, что у него до сих пор могут оставаться иллюзии, которые ему не хочется рушить? Он слишком долго вращался в беспощадном мире бизнеса, чтобы верить в человеческую честность.
– Значит, это ты подписала чеки?
И снова он ощутил, как напряглась ее рука. Он ладонью почувствовал, как участился ее пульс, и ему захотелось нежно провести пальцами по ее запястью, но он тут же оттолкнул от себя эту мысль.
Она молча кивнула.
– Как ты получила доступ к чековой книжке? Ты жила с Пирсом и Сильвией?
– Нет. – Взгляд Равенны метнулся в сторону, и инстинкт подсказал Джонасу, что она что-то скрывает. – Но я часто к ним приезжала. Мы с мамой всегда были близки.
Это, по крайней мере, было правдой. Он вспомнил, какой несчастной была Равенна в подростковом возрасте, но не только из-за ненависти к школе и злобным девчонкам, превращавшим ее жизнь в ад. Она не хотела разочаровывать свою мать.
– Ты делаешь мне больно!
Джонас ослабил хватку, но не отпустил ее. Он был полон решимости разобраться во всем.
– Зачем тебе понадобились деньги?
Равенна удивленно изогнула одну бровь и наклонила голову, внимательно рассматривая Джонаса.
– Ты что, шутишь?
В ее голосе была та беспечная скука, которую он так часто слышал из уст богатых молодых женщин, не проработавших в своей жизни ни дня. Вот только в ее голосе чувствовалась какая-то фальшь.
Джонас притянул ее ближе к себе, пока их тела не соприкоснулись. Он почувствовал, как напряглась Равенна. Хорошо! Ему хотелось вывести ее из равновесия.
– Надо же девушке на что-то жить! – На этот раз в ее голосе звучало что-то похожее на отчаяние. – У меня были… расходы.
– Какие расходы? Даже покупки в лучших парижских домах моды не могут потянуть на эту сумму.
– Ну, много всего. – Ее взгляд скользнул в сторону.
– Наркотики?
Равенна покачала головой, а потом пожала плечами:
– Долги.
– Азартные игры?
– Что за допрос? Я же призналась, что взяла твои деньги! Это все, что имеет значение. – Она посмотрела ему в глаза, и горячая волна прошла сквозь тело Джонаса. Это ошеломило его.
Как мог один простой взгляд так повлиять на него? И ведь это было отнюдь не горячее приглашение, а угрюмый, воинственный взгляд, который чертовски раздражал его. И все же он чувствовал жар внизу живота, наклоняясь к ней ближе и вдыхая тонкий аромат корицы, исходивший от Равенны.
Этого просто не может быть!
Он просто отказывается чувствовать что-то по отношению к женщине, которая обокрала его! Тем более что это дочь Сильвии Руджеро. Эта мысль отрезвила его получше холодного душа.
– Зачем тебе красть, если Пирс с удовольствием потакал любым капризам такой молодой и привлекательной женщины, как ты? – Он намеренно выбирал каждое слово. – Уверен, он ни в чем тебе не отказывал.
– Ты просто извращенец. Пирс был с моей матерью, и он никогда не испытывал ко мне никакого интереса, – с отвращением проговорила она.
– Насколько я помню, разница в возрасте никогда его не смущала.
Равенна дернула руку, чтобы высвободиться, но Джонас не играл: свободной рукой он притянул ее к себе за талию. Он уверял самого себя, что сделал это только для того, чтобы успокоить ее. И это сработало. Сдавленно вздохнув, Равенна замерла.
– Судишь по себе, Джонас? В ее голосе звучала явная насмешка.
Он едва сдержался, чтобы не ответить на колкость. В отличие от отца он никогда не был падок на красивые мордашки. Конечно, он ценил женскую красоту, но всегда был верен женщинам, с которыми его связывали отношения.
Когда он женится, то не станет заводить интрижки на стороне, не будет никаких шушуканий и сплетен за спиной, понимающих взглядов, смущающих его семью. Он никому не причинит той боли, от которой по вине Пирса страдала его мать.
Джонас пристально посмотрел на женщину, сумевшую надавить на те эмоции, которые он старательно прятал в течение многих лет. За одну короткую стычку она смогла пробить брешь в его самоконтроле.
Он хотел заставить ее замолчать, вонзиться своими губами в эти губы, выпустить гнев с помощью страсти и этой трепещущей в его руках женщины.
Она так остро реагировала на его прикосновения, несмотря на воинственный взгляд, что это превращало его шальную мысль в чертовски заманчивую идею. Равенна может ненавидеть его за то, что он заставил ее посмотреть правде в глаза, но она явно испытывала к нему не только ненависть.
– Я выбираю женщин очень тщательно, Равенна, – проговорил он низким голосом. И я никогда не возьму то, что женщина не предлагает мне по собственному желанию.
Он с удовольствием прочел понимание в ее глазах, заметил, как участилось ее дыхание, как залил щеки румянец, как она провела кончиком языка по нижней губе. Явные признаки сексуального возбуждения.
– Правда? – Ее дрогнувший голос не обманул его. – Тогда запомни хорошенько: я ничего тебе не предлагаю!
Джонас боролся с желанием поцеловать ее, когда вдруг осознал, что сам едва не попал под чары женщин Руджеро.
– Неужели? – пробормотал он.
Джонас был уверен, что Равенна готова пустить в ход любое оружие, лишь бы помешать его мести. Неужели она решила сделать его такой же легкой добычей, какой сделала ее мать Пирса?
Это осознание внезапно отрезвило его. И все же он не мог отступить. Он попал в ловушку желания столь сильного, какого он еще не испытывал ни к одной женщине. И это приводило его в бешенство куда сильнее, чем украденные деньги. Джонас был охвачен ядовитой смесью вожделения и отвращения к собственной слабости.
Он провел кончиками пальцев вдоль ее спины. Она не пошевелилась, твердо встретив его взгляд. Она считала себя невосприимчивой к его явной провокации или считала, что он не осмелится бросить ей вызов? Его пальцы коснулись ее высокой груди, он накрыл ее ладонью и почувствовал ее напрягшийся сосок. Возбуждение опалило его, как огнем, словно электрический разряд прошел сквозь его тело.
Равенна стояла абсолютно неподвижно, ее глаза распахнулись от удивления, а потом веки медленно опустились, словно приглашая его продолжать. С тихим вздохом приоткрылись ее губы.
– Скажи, если хочешь, чтобы я остановился, – и я остановлюсь.
Равенна ничего не сказала. Он был готов ответить на ее невысказанное приглашение. Все его тело изнывало от желания, и он был уверен, что она хочет того же, об этом ему без слов говорили ее дрожащие руки.
Но, кажется, история повторяется. Воровка считает, что Джонас думает тем, что находится у него в штанах, как и его отец. Джонас не мог позволить Равенне наслаждаться иллюзией триумфа, он был слишком горд для этого.