Завоевания в Центральной и Южной Америке XV—XIX веков. Под властью испанской короны
Настоящее согласованное управление Вест-Индией начинается с прибытием преемника Бовадильи – брата Николаса де Овандо, рыцаря ордена Алькантара. Для того времени было характерно, что решение такой задачи следовало доверить высокопоставленному функционеру ордена, основанного для несения гарнизонной службы в христианских отдаленных поселениях в Испании против мусульман. Овандо прибыл в 1502 году с большим флотом из 30 кораблей и привез с собой 2500 человек в качестве подкрепления тремстам или около того уцелевшим поселенцам. Он умело управлял Эспаньолой шесть лет с гораздо большей жестокостью, которую Колумб когда-либо осмеливался проявлять. Дисциплина действительно была тем, что больше всего было нужно колонистам. С порабощенных индейцев захватчики взимали дань в виде продуктов питания и принудительного труда посредством системы repartimiento, введенной при Колумбе, которую Овандо расширил и легализовал. С дикими индейцами они вели безжалостную войну. Вероятно, таинос были уже обречены. Потрясение, отчаяние и социальная неустроенность, вызванная принудительным трудом, опустошительные эпидемии кори и оспы, уничтожение посевов привезенными животными – все это привело к быстрому сокращению их численности. Жестокость Овандо лишь ускорила их вымирание. Испанские землевладельцы, с другой стороны, добились в годы его правления умеренного процветания, добывая во все возрастающих количествах золотой песок в реках и выпасая огромные стада свиней или рогатого скота на открытых пастбищах. Не делалось почти никаких попыток соблюдать границы. Скот сортировали, а телят периодически клеймили, предварительно согнав в загоны, но многие из них избегали клеймения и начинали жить совершенно дикой жизнью в лесах. Через несколько лет montería – охота на одичавший скот и свиней – стала признанным правом поселенцев в каждой местности. Неспособные выжить за счет дани в натуральной форме, поселенцы сами тоже выращивали некоторые культуры: местные маис (кукурузу), маниок, завезенный ямс и даже немного сахарного тростника. Жернова мельниц вращали быки или вода. В 1520-х годах, когда запасы золота истощились, его место занял сахар, наряду с продукцией скотоводства, как товар, пригодный для экспорта. По отчетам Овьедо, в его время мельниц было 24, что было значительным капиталовложением. Нехватка рабочих рук была главным препятствием к развитию. Поселенцы прибегали к налетам на Багамские острова с целью захвата рабов, чтобы заменить ими вымирающих таинос, а чуть позже иногда стали завозить и рабов-негров, но рабочих рук всегда было недостаточно. Для людей с таким темпераментом, как у первых испанских поселенцев, земля была бесполезна без работников, которые должны были трудиться на ней. Ни один испанец не хотел заниматься сельскохозяйственным трудом в тропиках. Даже поиски золота, примитивная промывка золотого песка в реках были утомительной работой, для которой требовались послушные неквалифицированные рабочие. Нехватка работников, а также жадность, миссионерское рвение или простое нетерпение побуждали многих вновь прибывших уезжать с Эспаньолы и селиться на других островах и материках, где местное население могло оказаться более многочисленным и выносливым. Эспаньола стала, как и планировали ее основатели, базой для дальнейших исследований и источником бекона, сушеной говядины и хлеба из маниока для исследовательских экспедиций, которые во все большем количестве отправлялись с острова во время правления преемника Овандо – сына старого адмирала Диего Колумба.
В 1509 году Хуан де Эскивель начал заселение Ямайки. В 1511 году более широкомасштабное предприятие по заселению Кубы начал Диего Веласкес, который был помощником Овандо на Эспаньоле. Подобно Овандо, Веласкес был сторонником строгой дисциплины и умелым администратором. С небольшим отрядом своих сподвижников он подавил сопротивление местного населения и за три года занял стратегические точки по всему острову. Он проявил необычные умение и дальновидность при выборе самых лучших мест для поселений. За первые пять лет своего правления он основал семь городов, и все из них сохранились на своих изначальных местах или вблизи них. Куба давала значительное количество золота, а так как она была менее гористой, чем Эспаньола, то предоставляла лучшие возможности для занятий скотоводством, земледелием и выращиванием сахарного тростника. Как и на Эспаньоле, рабочих для рудников и ферм в первые годы обеспечивала система repartimientos – принудительного труда туземного населения.
В то время как таким образом шло покорение и заселение Больших Антильских островов, другие более длительные, опасные и рискованные экспедиции отплывали с Эспаньолы, чтобы исследовать материковое побережье Карибского моря. Монополия Колумба на исследования материкового побережья, основанная на договоре от 1492 года, была менее ясна, чем его монополия на острова, и подвергалась посягательствам еще при его жизни. Разрешение на такие посягательства было дано некоторым бывшим партнерам Колумба благодаря содействию его давнего врага Фонсеки. В 1499 году бывший капитан каравеллы «Нинья» Висенте Яньес Пинсон проплыл вдоль побережья части Северной Бразилии и Гвианы. Еще раньше в том же году Алонсо де Охеда довел до конца третью экспедицию адмирала и исследовал побережье Венесуэлы от острова Маргарита до озера Маракайбо. С ним поплыл Америго Веспуччи, чьи легкое перо и здравые географические рассуждения снискали ему славу, которая на время затмила славу самого Колумба. Первое путешествие Охеды не имело существенного ближайшего результата: привезенный им груз бразильского дерева, проданный в Кадисе, не покрыл его расходов[19]; однако в ходе исследований Герры[20] на том же побережье обнаружилось, что устрицы, вылавливаемые местными индейцами, содержат жемчуг. Островок Кубагуа стал местом испанского поселения Новый Кадис, основанного с целью добычи жемчуга. Около 25 лет, пока чрезмерный вылов устриц не уничтожил источник его благосостояния, Новый Кадис был одним из самых процветающих мест в Карибском море и центром бурной и жестокой торговли рабами, которые должны были работать ловцами жемчуга.
Более постоянными и важными для будущего были поселения в Центральной Америке на побережье перешейка, который Колумб открыл во время своего четвертого плавания и где позднее семья Колумба имела свое единственное земельное владение на материке – маленькое герцогство Верагуа. Берега Дарьенского залива посетил в 1501 году Родриго Бастидас вместе со старым лоцманом и картографом Колумба в его втором плавании Хуаном Ла Коса, а в 1504 году Ла Коса провел более тщательное исследование. К тому времени в Европе было уже широко принято считать, что был открыт доселе неизвестный континент, являвшийся препятствием (для всех, за исключением португальцев, нежелательным препятствием) между Европой и Азией. Тем не менее этот континент был по-своему привлекателен, и сообщения Хуана Ла Косы склонили королевскую власть в пользу организации на нем поселений. Несмотря на протесты Диего Колумба, были выданы две лицензии: одна – Диего де Никуэсе на заселение Верагуа, а другая – Алонсо де Охеде на заселение территории, которая в настоящее время является северным побережьем Колумбии. Две экспедиции, которые отплыли в конце 1509 года, насчитывали вместе свыше тысячи человек, но голод, болезни и отравленные стрелы вскоре убили всех, за исключением нескольких десятков человек. Это была самая серьезная потеря, которую испанцы понесли в Америке до этого момента; и одной из первых жертв стал Хуан де Ла Коса, без которого Испания не могла обойтись. Со временем прибыло подкрепление под командованием вельможи с Эспаньолы – Мартина Фернандеса де Энсисо, позднее известного как автора бесценной географии Вест-Индии. Энсисо был не в своей тарелке среди голодных головорезов, и реальное руководство с общего согласия перешло в руки известного храбреца и авантюриста Васко Нуньеса де Бальбоа. Бальбоа имел преимущество – он знал эти места, так как плавал здесь вместе с Бастидасом в 1501 году. Он был решительным, неразборчивым в средствах и беспристрастным человеком. Он отправил Энсисо назад на Эспаньолу (Охеда к этому времени уже уехал), бросил Никуэсу на произвол судьбы, предоставив ему возможность утонуть[21], и взял на себя командование всем предприятием. Бальбоа был первым великим конкистадором на Американском континенте. Он основал город Дарьен, добился власти над индейцами перешейка, сочетая силу, террор, умиротворение и дипломатию. Он забрал у них большое количество продовольствия и золота и в то же время вынуждал своих собственных людей думать о будущем: строить дома и выращивать разные культуры. Поселения, возникшие под его руководством, оказались способными к развитию и просуществовали долго. Через несколько лет перешеек стал играть такую важную роль в колониальной торговле Испании, что заработал название Кастилья-де-Оро – «Золотая Кастилия». Но самое важное то, что в 1513 году, прислушавшись к рассказу одного индейца, Бальбоа возглавил экспедицию через леса перешейка к берегу Тихого океана.
Экспедиция Бальбоа не только открыла для европейцев существование «Южного моря»; она также выявила, насколько узка та полоска земли, которая разделяла два океана, и тем самым стала новым стимулом для тех, кто надеялся найти пролив через Центральную Америку и западный морской путь на Восток. Отчасти именно эта надежда подтолкнула к исследованиям карибского побережья перешейка, а по окончании строительства кораблей – и тихоокеанского. Таким образом, завоевание Центральной Америки было в каком-то смысле случайным в состязании между испанцами и португальцами, кто быстрее достигнет Востока. В том же году (1513), когда Бальбоа пересек перешеек, первые португальские корабли достигли Молуккских островов. В том (1519) году, когда Кортес высадился в Мексике, Магеллан вышел в плавание[22], в ходе которого были открыты и истинный западный путь на Восток, и пугающие размеры Тихого океана. Плавание Магеллана также показало, что испанцы проиграли в состязании за «острова пряностей», но в Центральной Америке они получили награду иного рода: хотя им не удалось найти пролив, они нашли великую империю.
Глава 2. Севилья и Карибское море
Империями, как бы они ни были обретены, нужно управлять. Самые ближайшие задачи: отправка экспедиций, иногда очень больших, через Атлантику; снаряжение и снабжение продовольствием далеких поселений первопроходцев; прием и размещение идущих обратно в Испанию грузов, включая существенное количество золота – все это требовало наличия организованной домашней базы и централизованного руководства. Приблизительно до конца XV века выбор порта отплытия и возвращения экспедиции в «Индию» находился в основном в руках капитана; правительству не было до этого почти никакого дела. Было естественно, что Колумб изначально выбрал тот уголок Испании, который был ему знаком лучше всего и где благодаря его друзьям-францисканцам в Ла-Рабиде у него были обширные и полезные связи. Из всех портов, находящихся в этом регионе, он, возможно, должен был предпочесть Кадис; но гавань Кадиса в 1492 году задыхалась от перевозок, согласно королевскому указу, депортируемых из Испании евреев. Из небольших гаваней в устьях рек Одьель и Рио-Тинто – Палоса, Могера, Уэльвы – выбор был небольшой. Во всех из них имелись небольшие флотилии рыбопромысловых судов и каравелл для каботажного судоходства; все они были родиной моряков, имевших опыт плавания в Атлантике. Однако Палос недавно совершил проступок, за который город был оштрафован – лишен двух каравелл на 12 месяцев; и Палос был выбран портом отплытия.
Палос был и есть скромный небольшой городок, слишком маленький, чтобы ухватиться за возможности, которые ему предоставил Колумб. Его вторая экспедиция отплыла из Кадиса, но руководящий штаб предприятия находился в Севилье и, вероятно, большая часть работы по снаряжению кораблей проходила там. Третья экспедиция Колумба вышла из Санлукар-де-Баррамеды в устье реки Гвадалквивир; четвертая – из самой Севильи, но с короткими остановками в Санлукаре и Кадисе, чтобы забрать дополнительные припасы. Первые экспедиции, совершенные уже под командованием не Колумба, а Охеды в 1499 году, отплыли из Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, расположенного на другом берегу бухты у Кадиса. Палос и Могер продолжали отправлять экспедиции по крайней мере до конца века. Висенте Яньес Пинсон отплыл из Палоса в 1499 году – он там родился. Первая экспедиция Герры (штурмана Педро Алонсо Ниньо) была снаряжена в Могере. Но это были небольшие флотилии, состоявшие из двух-трех каравелл[23], в которых не было больших кораблей. К 1500 году порты в устье Рио-Тинто уже почти не использовались. Огромная флотилия Овандо вышла из Кадиса, и снова вся связанная с ней административная работа и большая часть оснащения и снабжения продовольствием были выполнены в Севилье. Во всех этих переменах можно увидеть растущее центростремительное притяжение крупного порта на реке Гвадалквивир и, несомненно, влияние этого неутомимого, но не вызывавшего симпатии чиновника из Арагона Фонсеки.
Кадис сильно сопротивлялся влиянию Севильи, и в течение первых десяти лет после открытия Колумба первенство среди андалусийских портов в торговле с Вест-Индией оставалось под сомнением. Но с назначением Овандо и ускорением вслед за этим заселения Вест-Индии нужно было принимать решение. В 1503 году королевским указом в Севилье был создан первый орган колониального управления (Севильская торговая палата) для активизации и регулирования торговли и плаваний в Новый Свет. На протяжении многих последующих лет корабли в Вест-Индию за редким исключением по полученному разрешению должны были выходить из Севильи; и все караваны кораблей из Вест-Индии без исключения должны были в нее возвращаться. Для торговли с Вест-Индией Кадис должен был стать всего лишь портом захода, хотя и важным. У Севильи были свои недостатки. Она расположена в 70 милях вверх по течению извилистой мутной реки. В последующие годы задержки в речном судоходстве и опасности наносной песчаной отмели у Санлукара в устье реки, не говоря уже о бюрократизме Севильской торговой палаты, серьезно ухудшили результативность торговли с Вест-Индией. На монополию Севильи часто ссылались как на пример равнодушия Испании к коммерческой прибыли, пример предпочтения бюрократических правил в ущерб экономическому предпринимательству. На самом деле королевская власть просто официально одобряла выбор, уже сделанный большинством капитанов, набравшихся опыта в плаваниях в Вест-Индию. Корабли, которые в то время использовались в торговле, не были достаточно большими, чтобы рисковать сесть на мель у Санлукара, и их не было достаточно много, чтобы слишком перегрузить причалы Севильской гавани. Ни одна из возможных альтернатив Севилье не подходила. Порты в устье Рио-Тинто были слишком маленькими, слишком далеко расположенными от основных центров и слишком близко – к границе. Короли не хотели, чтобы тяжело доставшееся золото из Вест-Индии было контрабандой переправлено в Португалию, где оно было крайне необходимо для финансирования недавно открытой торговли с Индией. У Кадиса была гораздо более удобная гавань, чем у Севильи, но более открытая штормам и – как покажут события, произошедшие позднее в этом веке, – вражеским нападениям. Но еще серьезнее было то, что она была изолирована. Расположенный на скалистом полуострове город не имел соответствующей территории, расположенной вглубь от прибрежной полосы. За припасами для кораблей в Кадисе нужно было добираться по воде с риском потерь и проволочек. Санлукар был небольшим населенным пунктом на открытой дороге безо всяких специальных сооружений, просто вспомогательным портом, расположенным вниз по течению реки от Севильи. Что же касается других кастильских портов вдали от нее, то вопрос об их участии в торговле с Вест-Индией в эти начальные годы едва ли поднимался. Кроме королевской заинтересованности в создании управляемой монополии, никакая другая часть Кастилии не пользовалась никакими естественными преимуществами атлантического побережья Андалусии. Главные средиземноморские гавани Кастилии – Малага и Картахена почти всю свою торговую активность ориентировали на Италию и Северную Африку. Даже если бы их торговые сообщества пожелали торговать по ту сторону Атлантики, их кораблям пришлось бы, преодолевая трудности, проходить через Гибралтарский пролив с его переменчивыми ветрами и обратным течением и подвергаться нападениям пиратов в каждом плавании. На северном побережье Галисии и Бискайского залива было много оживленных портов, которые, имея легкий доступ к подходящей древесине, строили свои собственные корабли, которые были зачастую больше и лучше тех, которые спускались на воду в Севилье. Флагманский корабль Колумба, если вспомнить, был построен в Галисии, и в более поздние годы северные корабельные верфи поставили много хороших кораблей для плаваний в Индии. Но чтобы доплыть до пассата, который один только обеспечивал быстрое плавание в Вест-Индию, корабль из Ла-Коруньи или Бильбао должен был проплыть вдоль всего португальского побережья, всегда опасного и иногда враждебного, в связи с чем путь должен был быть длиннее и, следовательно, дороже. Фактически в первые годы заселения Вест-Индии никакой другой регион Испании не проявил сколько-нибудь серьезного желания оспорить монополию Западной Андалусии и никакая другая гавань в Западной Андалусии не могла реально оспаривать превосходство Севильи.
Севилья была торговым центром богатейшего района Испании и уже имела население, портовые сооружения и финансовую организацию, необходимые для развития нового направления торговли. У нее были хорошие связи с территориями, расположенными вдали от побережья. Река была важной артерией для внутренней торговли, и на слегка холмистых пахотных землях Андалусийской равнины легко было осуществлять фургонные перевозки. Колонисты на Эспаньоле могли в случае крайней нужды питаться тапиокой из маниоки и кукурузой, но, естественно, предпочитали питаться тем, к чему привыкли. Они требовали скот, пшеничную муку, растительное масло и вино в значительных количествах, и после первых лет, полных трудностей, они уже имели средства, чтобы заплатить за их импорт. Они не только мыли золото: они выращивали понемногу сахарный тростник, а по мере роста стад выделывали кожи, которые постоянно требовались для изготовления шорных изделий, защитной одежды и портьер, а также производили сало, используемое для свечей. Грузы из Индий, попадавшие в Испанию, были ценными и нуждались в эффективном сбыте. Вино, масло и мука, необходимые для вывоза, можно было легко достать в Севилье, и в Севильской торговой палате в Севилье золото из Вест-Индии было в сравнительной безопасности. Выбор Севильи административной столицей Индий в первые годы был логичным и естественным.
Возможно, создавая палату в Севилье, советники королевской четы имели в виду систему прямой королевской торговли, схожей с той, которую вела Casa da India в Лиссабоне. Но королевская власть Кастилии не имела в своем распоряжении ни капитала, ни опыта для такого предприятия. Торговля с Вест-Индией была предоставлена частному предпринимательству, а палата с момента своего основания была регулирующей, а не торговой организацией. Чиновники, назначенные в 1503 году, – это казначей, бухгалтер и торговый агент или управляющий делами; и изначально функции палаты были теми же, что и у любой таможни. Она проверяла ввозимые и вывозимые грузы и взимала соответствующие пошлины, в частности королевскую долю всех драгоценных металлов и камней. Королевское золото из Вест-Индии отправлялось палатой прямо на монетный двор в Севилье, и с 1503 года требовалось, чтобы монетный двор чеканил монеты без какой-либо платы, за исключением заработной платы чеканщиков, и чтобы они шли прямо в обращение. Функции палаты, однако, вскоре вышли за эти чисто фискальные рамки. Она стала выступать в роли доверительного собственника поместий тех – а их было немало, – кто умер в Индиях, оставив наследников в Испании. Она давала лицензию и записывала всех пассажиров, отправляющихся в Индии. Королевская власть в Кастилии, занятая обращением своих подданных-мусульман в христианство и депортацией евреев, была озабочена тем, чтобы помешать представителям обеих групп мигрировать в Вест-Индию и распространять там тот вред, который, как считалось, они нанесли религиозной чистоте и политической лояльности в Испании. Помимо своих регулирующих функций, палата осуществляла в значительной степени и технический контроль. Она отвечала за снаряжение флотов, отправляющихся в плавание за счет средств короны, например большого вооруженного отряда, который сопровождал Педро Ариаса де Авилу, назначенного губернатором «Золотой Кастилии» в 1513 году. Палату не волновали, разумеется, вопросы снаряжения частных судов, которые в основном и осуществляли торговлю, но ее чиновники инспектировали их перед отплытием, чтобы удостовериться в их мореходной готовности, и в интересах безопасности она устанавливала верхний и нижний пределы их размеров. Палата выдавала лицензии мореплавателям; в 1508 году для выполнения этих обязанностей был назначен главный лоцман. Америго Веспуччи был первым, кто занял эту должность. Его преемниками стали Хуан де Солис, а затем Себастьян Кабот – оба выдающиеся мореплаватели. Под их руководством возникла мореходная школа – первая школа такого рода в Европе, где не только экзаменовали лоцманов для выдачи им лицензий, но и обучали их искусству трансатлантической навигации. Специалисты палаты вели систематические и тщательные записи всех открытий в Вест-Индии, а также гидрографическую карту – padron real и изучали карты, выданные торговым кораблям, чтобы убедиться, что они соответствуют padron real. Историки, изучавшие торговлю с Вест-Индией, подчеркивают, возможно чрезмерно, притеснения и ограничительные аспекты деятельности палаты. В первые годы своего существования она оказывала важнейшие необходимые услуги. Без постоянного надзора, который осуществляли чиновники палаты, без специального опыта, который они получали, королевский контроль за управлением Вест-Индией вряд ли был бы возможен. Неудобства палата, без сомнения, доставляла, особенно местным властям великолепного города, в котором она работала. С самого начала она осуществляла судебные полномочия как в гражданских исках, возникавших в процессе ведения торговли, так и уголовных делах, связанных с нарушением ее собственных правил или преступлениями, совершенными на борту корабля. Эта широкая юрисдикция была подтверждена и определена королевским указом в 1511 году; она неизбежно часто вступала в конфликт с юрисдикцией муниципальных судей и, что более серьезно, Высокого суда Севильи – Audiencia de los Grados. Однако какой бы раздражающей ни была Севильская торговая палата, торговая монополия, которой она управляла, была важным источником местной прибыли; угрозы перевести палату в Кадис обычно было достаточно, чтобы в Севилье стихали все жалобы на нее.
Чиновники палаты занимались проведением политики в жизнь, а не напрямую ее формулировкой. Во время неспокойных лет после смерти в 1504 году Изабеллы, когда вопрос о кастильском наследстве был под сомнением, палата и правитель Эспаньолы были во многом предоставлены самим себе. Но когда Фердинанд вновь утвердил свою власть в Кастилии (правил до своей смерти в 1516 году), и Эспаньола, и палата снова были взяты под действенный контроль. Вест-Индия принадлежала короне Кастилии, и все главные решения, затрагивающие ее, теоретически принимал монарх по рекомендации Совета Кастилии. Этот августейший орган – высший в королевстве – характерным для того времени образом объединял функции высшего апелляционного суда и совета министров, давая советы по главным административным вопросам и внося предложения в законодательство. Большинство его членов были либо прелатами, либо видными юристами. Дела Вест-Индии требовали очень небольшой доли внимания Совета. Он занимался residencia в отношении Овандо – судебным расследованием его управления Эспаньолой, которое началось после его возвращения в Испанию. В 1511 году Совет издал указ, который определял юрисдикцию Севильской торговой палаты, и другой указ о создании Высокого суда – audiencia – в Санто-Доминго; и он выносил решения по различным конфликтам в сфере полномочий, которые возникали между этим новым судом и вице-королем Диего Колумбом. В этих и подобных вопросах Совет выступал в роли Верховного суда, принимая решения по судебным искам, определяя юрисдикцию на более низких уровнях. Административные вопросы, вопросы политики, связанной с Вест-Индией, с другой стороны, редко выносились – если выносились вообще – на рассмотрение всего Совета. Вместо этого король передавал их для принятия решения отдельным советникам, почти всегда Фонсеке, которому помогал другой арагонец – королевский секретарь Лопе де Кончильос, который проживал по месту службы – в суде, как требовали того от него его обязанности. И Фонсека, который был епископом поочередно в Бадахосе, Кордове, Паленсии и Бургосе, много времени проводил там же. Фонсека не занимал никакой конкретной должности, связанной с Вест-Индией, а был просто тем советником, который специализировался на решении вопросов, с нею связанных; в действительности он обладал всей полнотой власти. До конца правления Фердинанда он вместе с Кончильосом составил, выпустил и разослал через Севильскую торговую палату почти все указы, связанные с Вест-Индией. С полного одобрения короля они выбирали почти всех высокопоставленных чиновников и создали свой собственный неофициальный секретариат для работы с увеличившимся потоком бумаг. Они даже организовали особую почтовую службу для перевозки корреспонденции между судом и палатой и между палатой и Вест-Индией. Эта служба по меркам того времени была поразительно эффективной. Она могла доставлять срочные депеши между Севильей и Мадридом по пересеченной местности, на которой мощеные дороги не строились со времен Римской империи, за четыре дня. Посредством этой службы палата как административный центр Вест-Индии была прочно связана с источником принятия политических решений при дворе, где бы этот двор ни находился. Управление Вест-Индией, которое теоретически осуществлялось правительством Кастилии через совещательный совет, на практике было ограниченной и чрезвычайно централизованной бюрократической системой, которую контролировал Фонсека от имени короля. Внешним признаком этого контроля было создание в 1514 году отдельной королевской печати, вверенной Фонсеке, для официального подтверждения подлинности всех указов и решений, имеющих отношение к Вест-Индии.