Другое лицо

© Mari Jungstedt 2016

«Другое лицо»

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2019

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2019

Анреасу и Катарине, за вашу дружбу, тепло и заботу

Крошечный моноплан «Цессна-182», рассчитанный на четырех человек, дрожал так, что казалось, в любое мгновение может развалиться на множество частей. Пилот газовал неистово, стараясь поддерживать число оборотов двигателя, позволявшее сразу взмыть к небесам, и его страстное желание быстрее оторваться от земли пассажиры ощущали буквально каждой клеточкой тела. Они еще стояли в самом начале взлетно-посадочной полосы, и в ожидании команды на взлет пилот поглядывал на приборную панель, проверяя, все ли системы обеспечения жизнедеятельности самолета работают нормально. Шум мотора мешал разговаривать, и, если у пассажиров возникало желание обменяться с соседями парой слов, им приходилось кричать. Сиденья были сняты, и Кристер вместе с давним другом Петером сидели, подтянув к груди колени, прямо на полу. Парашютистка, которую Кристер никогда раньше не встречал, заняла место рядом с пилотом, спиной к приборам и носу самолета. Сами друзья, сгорбившись, примостились далеко в хвосте с парашютами за спиной. Они не виделись уже много лет. Петер неожиданно позвонил накануне вечером и сказал, что по воле случая оказался в Стокгольме. И предложил им вместе прыгнуть с парашютом, как в далеком прошлом. Он был настойчив и, как оказалось, даже уже зарезервировал время для этого в их старом авиаклубе.

Приехавшая к Кристеру на выходные шестнадцатилетняя дочь Сесилия не скрывала своего разочарования по поводу намерения отца пожертвовать субботой, которую они могли провести вместе, ради чего-то другого. Теперь ей пришлось отправиться в город за покупками с его новой подружкой. Но Кристер считал, что она вытерпит это. Просто невозможно сказать «нет», когда сто лет назад перебравшийся в США друг преподнес ему такой сюрприз. Вечер же он собирался провести вдвоем с Сесилией, посидеть в ресторане в Старом городе.

Двигатель ревел. Сидевшая напротив них женщина пока не произнесла ни слова, ей вполне хватало собственного общества, во всяком случае, такое складывалось впечатление. Она была по-настоящему красивой, миниатюрной и темноволосой, впечатление портила только кислая мина, с которой она тупо таращилась наружу через окно.

Кристер и Петер готовились прыгнуть вместе, как частенько делали в те времена, когда Петер жил в Швеции и они много времени проводили в клубе. Оба были опытными парашютистами и посвятили этому спорту почти двадцать лет. Шум мотора усилился, и Кристер догадался, что они вот-вот наберут три тысячи оборотов, необходимые для того, чтобы начать разбег. Машина дрожала и вибрировала, раскачивалась из стороны в сторону. Пилот наконец получил добро на взлет, еще добавил газу, и самолет тронулся с места. Четыреста метров по земле им удалось преодолеть за двадцать секунд. Самолет кренился все больше, и, когда наконец оторвался от земли, все почувствовали облегчение, даже несмотря на то, что из-за турбулентности тряска только усилилась. С набором высоты металлическая обшивка, казалось, не выдержит и рассыплется на множество осколков.

Самолет достиг высоты три тысячи метров через полминуты. И чем выше они поднимались, тем холоднее становилось. Дверь отсутствовала, ее заменял кусок ткани, свисавший сверху и закрепленный снизу текстильной липучкой. Ноги успели онеметь от неудобного положения. Кристер попытался переключить мысли на что-то другое с почти терявших чувствительность пальцев. Он подумал обо всех тех годах, когда они с Петером были друзьями, обо всем, что они делали вместе, и внезапно понял, как сильно ему не хватало друга.

Какое-то время самолет кружил над зоной выброски, в качестве которой пилот выбрал рощицу, видневшуюся далеко внизу на земле. Требовалось оказаться в нужном месте с учетом скорости ветра.

Наконец он показал им, что время пришло, и сидевшая далеко впереди парашютистка закатала вверх заменявшее дверь полотнище и шагнула наружу. Через минуту она была уже далеко. Кристер перебрался на сиденье рядом с летчиком, поймал взгляд Петера и сделал ему знак, что пора прыгать, посмотрел в окружавшую самолет пустоту, сосчитал до трех и нырнул вниз. Петер сразу последовал за ним.

Им нужно было покинуть самолет одновременно, чтобы иметь одинаковую начальную скорость падения, поскольку они собирались спускаться вместе. Малейшее постороннее движение могло нарушить их планы, но им все удалось, и теперь они располагались лицом к лицу и держали друг друга за предплечья. А потом переместили захват к самой кисти и парили в воздухе, составляя единое целое. Постоянно поддерживали зрительный контакт. Сохраняли полную концентрацию. Майское небо синело над ними. Белые облака обещали хорошую погоду. Зелень деревьев, обычный мир, цивилизация оставались где-то далеко-далеко внизу. Они падали со скоростью двести километров в час и поэтому не могли позволить себе ни толики расслабления. Петер кивнул Кристеру, оба распрямили правое колено и согнули левый локоть, благодаря чему одновременно совершили полный поворот и вновь оказались друг напротив друга. Кристер видел, как Петер радостно улыбнулся, заканчивая маневр. Новый кивок – они раскинули руки в стороны, поджали колени, сделали сальто назад. И все это стремительно несясь вниз. Новая улыбка друг другу, когда их взгляды встретились.

Они успели выполнить еще один гимнастический элемент, прежде чем пришла пора раскрывать парашюты. Но сначала постарались удалиться друг от друга на достаточное расстояние, чтобы не столкнуться.

Кристер решительно потянул вытяжное кольцо. Никакого эффекта. Он повторил попытку. Снова ничего. Легкая паника охватила его. Он падал со скоростью двести километров в час, и в запасе у него осталось всего несколько секунд, пока не станет слишком поздно. Конечно, подобное случалось и раньше. Проблемы с главным куполом бывали, пусть это и считалось далеко не обычной ситуацией. На такой случай имелся запасной парашют. Кристер быстро взглянул вверх. Довольно высоко над ним парил Петер, а далеко в стороне незнакомая женщина – оба с полностью раскрывшимися куполами. Что произошло с его собственным? Он же сам проверил снаряжение предыдущим вечером, если память ему не изменяла. Тогда все было о’кей. Он ничего не понимал. Ему следовало проверить все снова перед тем, как отправиться к самолету, этого требовали правила. Так ведь поступали все парашютисты. Но, увлекшись разговором с Петером, он не позаботился об этом. Кристер нащупал кольцо запасного парашюта. Дернул со всей силы. Никакого результата. Земля стремительно приближалась. Поля, роща, верхушки деревьев… Вдалеке виднелся ангар авиаклуба. Паника охватила его, на смену ей пришло отчаяние: слишком поздно!

Кристеру сдавило грудь, лишая возможности дышать. Знакомые лица мелькнули перед глазами: дочери Сесилии, его матери Анники, подружки Анки. Вся жизнь пролетела перед внутренним взором за несколько секунд. А потом его тело с глухим звуком ударилось о землю. Ему было всего сорок семь лет.

В глубине души я сознаю, что мое путешествие началось, я уже сделала первые шаги к гибели, в сторону вечной темноты. Достаточно одного взгляда на морщинки между бровями у меня на лбу, складки возле рта, стоит заметить тревогу в моих глазах, чтобы понять это. О том же говорят мои движения, в них появилось что-то механическое, делающее меня похожей на робота. И как ни прискорбно, нет пути назад.

Я сижу перед большим зеркалом в полном одиночестве. Все ушли, и я знаю, что никто не вернется сюда до самого утра. Еще недавно вокруг кипела жизнь. Суета, смех, разговоры. Кто-то просто пылал от гнева, тогда как эмоции других ограничивались беспокойством. Парочка обнималась. Кто-то массировал плечи коллеги – медленно, старательно, поедая взглядом другого через отражение в зеркале. В воздухе постоянно витал запах эротики. Это раздражало меня.

Большинство уехали в город пить пиво. Я осталась, сославшись на необходимость доделать работу. Да ведь так на самом деле все и было.

Когда все удалились, оставив меня в тишине и покое, я уже не могла больше прятаться от собственных мыслей. От себя не убежишь. У меня из головы не выходили строчки из стихотворения Биргера Шёберга: «Незваной гостьей, без стука придет ко мне смерти минута». Именно так.

Весь день шел прохладный июньский дождь, и воздух насквозь пропитался влагой. Каждый звук громким эхом отдается в пустых помещениях. Прекрасное место, чтобы обратить свой взор в прошлое. Эти толстые, построенные в Средние века стены многое успели повидать, они само напоминание о былых временах. «Ты не можешь забыть. Не должна».

Серый дневной свет все еще пробивается внутрь сквозь закрывающие окна жалюзи. Скоро лето полностью вступит в свои права. Снаружи светло. Но в душе моей царит кромешная тьма. Прошлое напомнило о себе.

Я достала все необходимое. Убираю волосы назад, надеваю плотно прилегающую шапочку, приклеиваю ее липкой лентой на всякий случай. Встречаю собственный взгляд в зеркале, он спокойный, целеустремленный. Беру кисточку и начинаю придавать лицу нужные черты. Оно медленно меняется. Глаза требуют больше всего времени, в дело идут темные тени, черная подводка, карандаш для бровей. В результате они получились в стиле Одри Хёпберн. Теперь мне нужны румяна и губная помада. Надо заняться ртом, его контуры должны стать идеальными. Я работаю спокойно, сосредоточенно. Методично. Прекрасно знаю, что требуется для полного преображения. И наконец, последний штрих. Я снимаю парик со стоящей на столе головы манекена и надеваю его на себя.

Я прекрасно осознаю, чем занимаюсь, но все равно не могу удержаться от вздоха восхищения, когда вижу собственное отражение в зеркале. Женщина, которая смотрит на меня оттуда, полностью соответствует моим чаяниям. Красивая, обворожительная, сексуальная.

Идеальная приманка для минуты смерти. И прежде всего, меня невозможно узнать. В данном обличье я никогда не видела себя раньше. И даже не могла представить себя такой.

Мое другое лицо.

Я должна сделать это, просто обязана. Можно смотреть на это как на миссию, задание. Пусть речь идет об убийстве. От осознания столь страшной истины волосы поднимаются на руках, и одновременно я чувствую приятный зуд предвкушения в животе. Этого момента я ждала всю мою жизнь. Нет, вру. Я ждала его с 4 мая 1998 года.

Именно тогда все началось.

Хенрик Дальман поднял глаза к потолку и почувствовал, как волна беспокойства пробежала по его телу. Какого черта его потянуло на приключения? Могло ведь получиться самое обычное воскресенье. Две старшие девочки ворвались в спальню вместе с собакой, и все трое запрыгнули на постель. Он сразу оказался в окружении смеющихся детей и все время пытавшегося его лизнуть лабрадора Лабана, безгранично радовавшегося их общению в большой двуспальной кровати хозяина и хозяйки. Судьба подарила ему трех дочерей. Младшей Инез, которую ему родила вторая жена, исполнилось всего два года. Эббу и Ангелику, соответственно двенадцати и десяти лет, он имел от бывшей супруги, и они жили у него каждую вторую неделю. Кроме того, у него была еще приемная дочь Беата, оставшаяся у бывшей жены от прежних отношений, но ей уже исполнилось двадцать, и она съехала из отчего дома. Девушка тяжело восприняла тот факт, что ее приемный отец так быстро обзавелся новой подружкой и та забеременела от него. Они почти не контактировали после его ухода из семьи. Сейчас она жила в Стокгольме.

Хенрик Дальман прекрасно понимал, что ему не стоило жаловаться на жизнь. Он был молодоженом и успешным художником с собственным бутиком и мастерской, а также большой, красивой каменной виллой в Висбю, где они сейчас находились и которой он владел наряду с летним домиком в Льюгарне.

Окна спальни смотрели на городскую стену и ботанический сад. Там все цвело в эту пору. Лето стояло на пороге, приближалась отпускная пора, и жизнь представлялась легкой и простой. Если, конечно, не усложнять ее себе тем или иным образом, чем Хенрик Дальман, собственно, и занимался. И не было пути назад.

Позабавившись какое-то время с девочками и собакой, он оставил их среди подушек и одеял, а сам направился в ванную. Аманда уже давно встала, и он мог слышать, как она гремела кастрюлями на кухне на первом этаже, подпевая лившейся из радиоприемника песне.

Окно стояло открытым, и громкое пение птиц почти полностью заглушало шум газонокосилки, работавшей где-то вдалеке. Он остановился на миг и бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Оттуда на него смотрел хорошо сохранившийся мужчина сорока пяти лет с темными густыми волосами, карими глазами и щеками, заросшими привлекательной трехдневной щетиной. Он прикинул, стоит ли ему побриться или можно оставить все как есть. Но решил разобраться с этим вопросом позднее, а пока пошел в душ, вымыл волосы и тщательно намылился. Ему нравилось касаться руками своего крепкого, хорошо тренированного тела. Хенрик Дальман всегда заботился о собственной внешности. И все равно сейчас он находился, пожалуй, даже в лучшей форме, чем в двадцать лет. Он довольно улыбнулся самому себе в зеркале и, обернув толстую белую банную простыню вокруг бедер, спустился к Аманде на кухню.

Она стояла перед большими окнами у стола с серой каменной столешницей и резала дыню на мелкие дольки. Ее распущенные коричневые волосы локонами покрывали футболку на спине, а дополнявшие наряд шорты лишь слегка скрывали загорелые босые с идеально покрашенными бледно-розовым лаком ногтями ноги, на которых отсутствовали какие-либо признаки варикозного расширения вен или целлюлита. Попадавший внутрь солнечный свет сформировал некое подобие нимба вокруг ее головы. Она была почти само совершенство. На полу на одеяле сидела малышка Инез и возилась с несколькими пластмассовыми крышками, которые получила от мамы в качестве игрушек. Он обнял Аманду сзади и поцеловал ее в затылок.

– Доброе утро, любимый, – сказала она нежно. – Я слышала, как вы веселились наверху.

– Да, – ответил он и втянул носом запах ее волос. – Они просто сумасшедшие, все трое.

– Тебе надо ехать?

Аманда повернулась и посмотрела на него большими темными глазами.

– Ничего не поделаешь, – сказал Хенрик. – Меня, конечно, никто не заставляет. Но лучше прокатиться и набросать пару эскизов сейчас, когда у меня масса идей в голове.

– Но так ведь будет продолжаться до самой осени?

– До середины августа, поэтому надо спешить. Они жаждут, чтобы я все закончил к фестивалю детективов Crime Time Gotland, ставшему весьма популярным. В этом году должна приехать тьма иностранных звезд, а значит, будет немало представителей прессы, и они хотят продемонстрировать мое творение.

Хенрик получил заказ создать скульптуру из бетона, которую планировали установить перед Альмедальской библиотекой с целью продемонстрировать, что остров Готланд является местом с богатой историей. Времени оставалось мало, задание он получил в последний момент, но не смог отказаться. Естественно, чтобы творить с полной отдачей, ему был необходим покой, а для этого идеально подходил летний домик в Льюгарне. Там он мог получить вдохновение и работать, не боясь, что его побеспокоят. Но не только этим он собирался заниматься в Льюгарне, о чем его жена, к счастью, даже не догадывалась. Он крепко обнял ее.

– Это всего на несколько дней. Потом приедете вы с Инез.

– Я знаю, но мне просто не терпится отправиться в дорогу. И Лабан наверняка мечтает о деревенской жизни.

Она толкнула мужа в грудь с наигранно недовольной миной.

– Подумай о том, какое чудо я создаю, – пошутил Хенрик и в театральном жесте раскинул руки в стороны. – Ты будешь гордиться мной.

Внезапно совесть напомнила ему о себе. На кой черт ему это, собственно, понадобилось? Может, он сошел с ума? Аманда ведь была самой красивой женщиной, какую он когда-либо знал, они имели замечательную дочь, и она стала фантастической приемной матерью для других его детей. Он любил ее.

В это мгновение он почувствовал вибрацию айфона в кармане. Специально ведь переключил его на беззвучный режим, на всякий случай.

– Я пройдусь с Лабаном, ему надо прогуляться.

– Замечательно, – сказала Аманда и улыбнулась. – А я тем временем позабочусь о завтраке.

Андерс Кнутас сидел на крыльце летнего домика в Ликерсхамне с чашкой кофе в руке и смотрел на сверкавшее в лучах заходящего солнца море. Пришла пора возвращаться домой. Карин была в лагере с женской футбольной командой, которую она тренировала, поэтому только котенок составлял ему компанию все выходные. Заморыш, найденный Карин в сарае пару месяцев назад, сильно вырос, округлился и превратился в маленького разбойника, который только и делал, что прыгал по участку и охотился на птиц. Пестрая шерстка кошки блестела на солнце. Он назвал ее Милагро, испанским словом, означавшим «чудо», поскольку она единственная выжила из своего помета. И ей действительно повезло, поскольку их мамаша по какой-то причине бросила свое потомство, и все братья и сестры Милагро умерли от голода. Он проводил кошечку взглядом и улыбнулся, наблюдая за ее кульбитами в траве.

Кнутас не спешил домой. Он вполне мог подождать до следующего утра. Завернуть к себе на Бокстремгатан и оставить котенка, а потом поехать к зданию полиции. Последние недели в криминальном отделе царила тишина, что оказалось очень кстати после напряженной весны со сложным расследованием, где, помимо прочего, использовалось весьма необычное орудие убийства, а именно болторез. Кнутас вздрогнул, вспомнив о нем. Преступника поймали при драматических обстоятельствах, и вся история сильно задела и его, и Карин. Он сделал глоток кофе. Они с его ближайшей коллегой были вместе уже достаточно долго, и, если он правильно оценивал ситуацию, Карин, похоже, считала, что им пришла пора сделать следующий шаг в их отношениях и съехаться. Несколько раз за последнее время он слышал от нее намеки в таком духе. Конечно, она не говорила это открытым текстом, но он догадался, в чем состояло ее сокровенное желание. И вполне мог понять его, поскольку Карин жила одна всю свою взрослую жизнь и, пожалуй, страстно мечтала исправить ситуацию. Сам он не заморачивался данной мыслью. Прошло всего три года со времени расставания с Лине, а они прожили в браке более двадцати лет и имели двоих детей. Их взрослые близнецы Петра и Нильс уже покинули отчий дом, но в душе надеялись, что родители съедутся снова. И все будет как раньше. Нельзя сказать, что им не нравилась Карин, но мама всегда оставалась мамой. А папа – папой. И семья – семьей. Наверное, все получилось бы проще, если бы у них с Лине отношения складывались не лучшим образом. Если бы они постоянно ссорились, ходили дома с кислыми минами и там царила бы гнетущая атмосфера. Но такого же никогда не было, и, вероятно, для детей осталось загадкой, почему они разошлись. По правде говоря, он сам толком не мог ответить на вопрос, что в конечном счете привело к такому результату. Инициатива относительно развода исходила от Лине. И все произошло очень быстро. Без семейной терапии и подобной ерунды. Она просто собрала свои вещи и переехала в Копенгаген, где получила место акушерки в больнице при университете.

Взгляд Андерса упал на почтовый ящик, установленный на столбе у дороги. Его краски поблекли с годами. Он вспомнил, как Лине красила его, казалось, вечность назад, и улыбнулся, когда подумал о ней. Его рыжеволосая датская веснушчатая жена. Пышнотелая и веселая, получающая удовольствие от каждой минуты жизни. Ее громкий смех часто оглашал окрестности. Или, точнее говоря, его бывшая жена. Он почувствовал неприятное жжение в животе. Ему по-прежнему стоило труда думать о Лине в прошедшем времени. После развода она просто исчезла. Получила новую работу, встретилась с новым мужчиной. Словно все, некогда связывавшее их, больше ничего не значило. Все годы, воспоминания, впечатавшиеся в его душу. Произошедшая метаморфоза давалась ему нелегко. Непросто привыкнуть к мысли, что он больше не будет просыпаться рядом с ней каждое утро. Что она далеко. И спит на чьей-то чужой руке.

Потом он и Карин начали встречаться, и у него появилась другая пища для размышлений. И время потекло дальше. Но Андерс по-прежнему чувствовал себя как в невесомости, еще не нашел свое место в новом мире. Дети учились на материке и жили собственной жизнью. Периодически они приезжали домой, но останавливались там зачастую всего на несколько дней, да и тогда главным образом встречались с друзьями. Он уже стал не столь важен для них. Ни для них, ни для Лине, судя по всему. А сам-то считал, что был для них всем. Раньше, когда они с Лине были женаты и жили вместе, все казалось таким естественным. Их связывали семейные узы, не существовавшие более. Они принадлежали прошлому.

Вокруг начали сгущаться сумерки. Кошка прекратила свою игру и, подойдя к нему, принялась тереться о ногу.

Он поднял Милагро и прижал к себе ее мягкое тело.

Хенрик Дальман пересекал остров Готланд, направляясь к своему летнему домику в Льюгарне. Всю дорогу его не оставляло странное ощущение, словно он двигается навстречу неизвестной катастрофе. Одолевало беспокойство. Попрощавшись с Амандой, он сел в машину и выехал из гаража, то есть внешне все выглядело как обычно. Да и чему тут удивляться, он ведь собирался совершить заурядную поездку за город и поработать несколько дней. Однако в его душе боролись самые противоречивые эмоции, к предвкушению ожидавшего его удовольствия примешивалось предчувствие опасности. Ему было неуютно в закрытом салоне автомобиля.

Вечер выдался замечательным. Но, несмотря на очаровательные, только что развернувшиеся и сверкавшие в лучах предзакатного солнца березовые листочки, окаймлявшие дорогу цветники, золотистые поля с красными пятнами маков, светло-зеленые луга с пасшимися на них черно-белыми стадами овец, изумительные старинные каменные усадьбы, мимо которых он проезжал, таинственная тревога не покидала его. Сейчас все должно было случиться. То, чего он боялся и страстно жаждал. Он вдавил педаль газа, включил музыку на полную громкость, и готландские пейзажи замелькали по сторонам, потеряв четкие контуры, словно их окутала пелена тумана. Зато он ясно видел перед собой темные глаза, длинные ноги, черные волосы. Эффектная, волнующая и непредсказуемая, эта женщина совершенно не походила на Аманду.

Хенрик столкнулся с ней после работы в Мункщеларене пару недель назад и, очарованный ее вызывающей внешностью, угостил бокалом вина. Потом последовали пара мимолетных свиданий с осторожными ласками и череда сексуальных эсэмэсок, приведших к этой тайной встрече. Ее звали Селин, она приехала на Готланд с материка поработать на лето. Вот и все, что он знал о ней.

Дома Хенрик пытался вести себя как обычно, словно ничего не происходило. Во время их раннего воскресного ужина сидел и без аппетита ковырялся в еде, стараясь ничем не выдать себя, хотя его уже мучило чувство вины. Он механически собрал тарелки после трапезы, вымыл их на кухне. Избегал смотреть жене в глаза.

Сказал ей, что ему необходимо уехать на несколько дней. Сосредоточиться в тишине и покое на его последнем проекте, творении из бетона, которое собирались установить перед Альмедальской библиотекой. Он никогда прежде не создавал ничего столь грандиозного. Хотел побыть один и окунуться в работу с головой. Аманда отреагировала спокойно, даже если ей очень хотелось составить ему компанию. Она не видела ничего необычного в желании мужа отправиться ненадолго в их дом в Льюгарне и целиком отдаться творчеству.

В последние годы популярность Хенрика Дальмана неуклонно росла, и теперь он зарабатывал приличные деньги, пусть даже имел склонность избавляться от них столь же быстро, как они приходили к нему. Но, несмотря ни на что, у них хватило средств на покупку одного из самых шикарных домов в старой части Висбю. Они каждый год проводили отпуск за границей и владели летним домиком на самом берегу моря. Они имели все, вроде бы живи и радуйся, но Хенрику требовалось нечто большее. И он ничего не мог с собой поделать.

Хенрик не хотел изменять жене, но, увлекающийся по натуре, он порой позволял себе лишнее, даже прекрасно осознавая, сколь сильно будет уязвлена и рассержена Аманда, если узнает о его неверности. Опять же его тайная слабость сыграла роль. Он, конечно, немного стыдился ее, но кто не без греха. Ему нравилось связывание, но, когда он в самом начале их с Амандой отношений осторожно завел разговор на эту тему, она ответила категоричным «нет». Ее не интересовали в сексе никакие ролевые игры. В отличие от его случайной знакомой, которая сразу же продемонстрировала другое отношение. По крайней мере, если судить по их тайной переписке, в которой они быстро перешли к теме секса и обменялись различными фантазиями на сей счет. И он, естественно, не смог отказать себе в возможности проверить это на деле. При одной мысли о том, что произойдет вечером, у него резко ускорялся пульс.