Друг Президента

Полковник Голубев, сощурившись, изучающе смотрел на своего шефа. Взгляд его выражал многое.

– Вадим Петрович, где?

– В Коломенском. Студию кабельного телевидения то ли сумасшедшие, то ли настоящие террористы захватили. Сейчас информация уточняется, вот, жду.

– Количество известно?

– Пока нет.

– Студия в каком здании?

Генерал щелкнул пальцами:

– В том-то и беда, полковник, что студия в бомбоубежище расположена.

– Рубите кабели, они без света и связи останутся.

– Подожди, полковник.

С кем разговаривает генерал Елфимов, полковник понял не сразу. Выражение лица генерала менялось ежесекундно, он вел себя довольно суетливо: то ежился, то принимался левой рукой застегивать пуговицу на рубашке и пытаться подтянуть узел галстука, затем опять пуговицу расстегивал.

– Да-да. Почему их нельзя вырубить?

– …

– Сколько фирм подключало кабели?

– …

– Найдите техническую документацию!

– …

– Почему?

– …

– Я прекрасно знаю, какой сегодня день, и часы передо мной.

– …

– Да. Нет на местах людей? Но ответственные должны же быть. Пошлите машины, отыщите проектировщиков. – Елфимов и сам уже не верил в то, что возможно за несколько часов в нерабочее время разыскать людей, знающих схемы подключения бомбоубежища-студии к внешнему миру.

– …

– На протяжении десяти лет велось поэтапное подключение кабелей? Разными фирмами? Половина из которых уже не существует? О-о! – почти проревел генерал. Генерал Елфимов рассуждал вслух. – Специалистов можно найти. Повыдергиваем, в конце концов, дадим задание оперативникам, они всю Москву перевернут.

– …

– Значит, не сумеем предотвратить выхода в эфир. Да я понимаю. Народ у нас такой, что всему поверит. Скажи, что под Кремлем ядерный фугас, и в это поверит. Скажи, что все водозаборы отравлены, пить перестанут, и в метро никто не войдет. Но что делать, люди запуганы.

– …

– Самые боеспособные подразделения нашего спецназа на полигоне? Кто отослал спецназ перед праздниками за город?

– …

– Да я понимаю, что президент погоны со всех посрывает, а вместе с погонами и головы полетят. Все я понимаю. Ему, конечно, хорошо, он сказал «мочить в сортире». Так до этого сортира еще добраться надо.

– Да, я понял, Иван Ильич, – генерал тяжело опустил трубку на аппарат. – Ну, слышал, полковник?

– Зачем людей с полигона срывать? Мои-то парни все в сборе, только команды ждут. Это же шанс сохранить «Омегу», Вадим Петрович.

Елфимов весь сжался.

– Погоди, погоди, полковник, дай мне все хорошенько взвесить.

– Что тут думать, тут действовать надо!

– Погоди, не торопи.

– Времени нет.

– Мне еще вводную надо дать, – генерал посмотрел на циферблат курантов, на быстро качающийся золоченый маятник. Время текло, летело, с каждым мгновением время выхода в эфир приближалось. И ничего сделать с этим он не мог.

Генерал Елфимов поднял трубку телефона.

– Лебедев, ты меня слышишь? Быстро готовь приказ о направлении на освобождение телестудии группы «Омега». Все, другого выхода у нас нет, – он положил трубку и посмотрел на Голубева. Сейчас Вадим Петрович разговаривал с Дмитрием Кимовичем как с подчиненным. Посмотрел, ухмыльнулся: – Через полчаса должны быть готовы и твои люди, и план действий. Действуйте, полковник. Это приказ.

– Ты ментов вызвал? – чуть не сорвав дверь с петель, влетел в кабинет Балуева Умар.

Чеченец, охранявший владельца студии, от неожиданности даже вскочил с кресла, крепче сжал автомат.

– Я… я… – заикался Балуев, глядя на оружие в руке главаря, – я не мог. Я все время на виду у вас. Да и зачем мне?

– Телефон только у тебя.

– Да. То есть… наверное… нет.

– Он только в твоем кабинете остался, – Умар присел на край стола и взял Балуева за подбородок, заставил смотреть себе в глаза, – верю. Не ты вызывал, – наконец произнес он и резко убрал руку.

Когда зазвонил телефон, Умар просто снял и тут же положил трубку. Когда так повторилось трижды, он не выдержал и крикнул в микрофон:

– Пошел ты… – и, услышав короткие гудки, отложил трубку в сторону.

Балуев смотрел на Умара преданно, готовый выполнить любое его пожелание.

– Значит, так, – неторопливо, раздумчиво произнес главарь террористов и резко повернулся к Таусу, – запускайте генератор, давайте напряжение. Чтобы все здесь крутилось-вертелось. – Вновь посмотрел Балуеву в глаза: – У тебя есть друзья на центральных каналах?

– На каких?

– Которые вся Россия смотрит.

– И не только Россия, они по СНГ транслируются, в дальнее зарубежье, – с готовностью объяснял Балуев.

– Меня влиятельные друзья интересуют, от которых многое зависит.

– Есть такие. Повсюду. Мы же – телевизионщики – одна команда. Помогаем друг другу. Поддерживаем… почти всегда поддерживаем, – добавил Балуев.

– Бери телефон и звони им по очереди. Всем. Ничего не объясняй, только говори, чтобы внимательно за твоими новостями следили и готовы были их в свои выпуски включить.

– Сделаю, но не обещаю, тут уж как они сами решат. Если посчитают, что новость интересная, горячая, включат, а если нет…

– Для тебя новость, что я сейчас в твоей студии, в твоем кабинете с автоматом, – интересная?

– Горячая, очень горячая. Я бы включил в выпуск, случись такое с другими.

– Но это случилось с тобой. Так что постарайся быть убедительным, – Умар потрепал Балуева по щеке, – как у вас принято говорить? Новости – моя профессия?

– Прямо сейчас?

– Именно. Начинай, – и Умар придвинул аппарат к Балуеву.

Бихлис стояла у дверного косяка так, как вернулась с улицы: в белом парике, в пальто.

– А ты не стой, словно в гостях. Ты здесь хозяйка, а не он. Садись и ствол с него не спускай. Если болтать лишнее начнет, стреляй сразу в голову. И глушитель свинти, так, чтобы на том конце провода услышали.

Балуев с ужасом сообразил, что от страха позабыл номера телефонов, по которым ему приходилось звонить несколько раз в день.

– Я записную книжку возьму, – вопросительно посмотрел он на безразличную ко всему Бихлис.

– Надо – бери, – голос женщины, сидевшей перед ним на расстоянии вытянутой руки, звучал глухо, словно издалека.

– Вот, вот она, – демонстрировал владелец «Ока» ежедневник в матовой кожаной обложке, извлеченный из портфеля. – В Германии на распродаже купил, – продолжал тарахтеть Балуев, боясь умолкнуть, – она двадцать пять евро стоила, а я ее за пятнадцать купил. Повезло. Хоть и на прошлый год, а какая разница? Только дни недели разные. Я же каждый день работаю и в выходные.

Балуев чувствовал, что, когда он говорит, Бихлис прислушивается и в ее глазах появляется что-то осознанное, но стоит замолчать, и перед ним появится женщина, лишенная чувств, мыслей, способная нажать на спусковой крючок, когда ей вздумается.

«Да она с ума сошла, – в отчаянии подумал Балуев, – с Умаром хоть договориться можно. Он знает, чего хочет. А с ней? С ней не договоришься. Нажмет на спуск и глазом не моргнет».

– Вот, обрез у записной книжки золотой, – пролистал страницы владелец студии.

Умар действовал быстро. Братья Магомед и Таус уже включили генератор, коридоры студии залил яркий слепящий свет.

– Включай прерванный фильм, – распоряжался главарь террористов в аппаратной.

– С какого места? – задал чисто профессиональный вопрос видеоинженер и, заметив непонимание в глазах Умара, пояснил: – Я могу отмотать так, чтобы конец фильма совпал с началом новостей.

– Мне по хрену. Делай как знаешь.

Погасшие мониторы ожили. На одном шел фильм, и цифры в черной рамке прыгали, отсчитывая время назад. На другом виднелась погруженная в полумрак эфирная студия.

– У вас титры на экран Тася заводит? Отсюда? – прищурился Умар.

– Да, она… пульт здесь… – растерялся видеоинженер.

Ему казалось, что, пробудь Умар на студии еще пару дней, он будет управляться с эфиром не хуже Балуева или продюсера.

Главарь террористов метнулся в кабинет, где сидела Тася. Он вошел так решительно, что девушка еле сдержалась, чтобы не закричать.

– Умар, ты что… – зашептала она, когда тот потащил ее за руку, – не надо.

Ей казалось, что ее тащат на казнь.

– Заткнись, дура, и слушай.

Тася уже рыдала. Умар пару раз несильно съездил ей по щекам растопыренной пятерней.

– Слушай, я сказал, – он протащил ее по коридору, втолкнул в аппаратную, буквально бросил на кресло, – запустишь поверх фильма титр: «Смотрите экстренный выпуск новостей». И пусть идет через каждые полминуты. Все ясно?

Былая решительность у девушки улетучилась. Пока занимались другими, она готова была сопротивляться. Теперь же она свободно могла набрать все, что хотела, после чего запустить это на экраны тысяч телевизоров: «Помогите!», «Нас захватили», «В студии террористы», «Освободите нас». Могла, но не стала делать. Ее пальцы, словно сами, без ее участия, набрали слова, сказанные Умаром.

Видеоинженер спросил:

– Готово? Ошибок не сделала?

– Готово. Все верно.

– Я поставлю четыре секунды на пробежку титра, как раз успеют прочитать.

– Да, четырех секунд хватит, – Тася механически прочитала слова, загибая при этом пальцы, читать и одновременно считать в уме она уже не могла.

– Пойдет с интервалом в полминуты.

– Давай ввод.

Они сработали слаженно, как делали это уже не раз во время эфира.

Бихлис, не сводя взгляда с Балуева, свернула глушитель со ствола, и тяжелый цилиндр с грохотом покатился по столешнице к хозяину кабельного канала, остановился, упершись в золотой обрез ежедневника.

Владельцу студии показалось, что Бихлис сейчас что-то скажет, но она только подняла пистолет и слегка качнула им.

– Сейчас, я сейчас, только номер посмотрю, – негнущиеся пальцы Балуева уже тыкались в клавиши.

Через полминуты он уже чувствовал себя не так скованно, появилось дело, и оно поглощало его целиком. Переговоры, звонки, встречи были стихией владельца «Ока», наполнением и даже смыслом его жизни, таким же непрерывным и суетливым, как сам телевизионный эфир, – важно только то, что происходит на экране в данную секунду. Завтра может передаваться совсем другая информация, другие люди примутся убеждать зрителя в противоположном, или те же самые, кто высказывался «за», с прежним запалом примутся агитировать «против».

– …Аллочка, – кричал Балуев в трубку, – я знаю, что лучше звонить на мобильный, но твой шеф на совещании, постоянно отключает аппарат, вытащи его оттуда. Он не отвечает… Я понимаю, что если бы хотел со мной говорить, поговорил бы, но скажи ему, что он не пожалеет…

И случалось чудо, очередного программного директора, заместителя генерального директора, продюсера… вытаскивали из-за стола, прямо с совещания. И он, стоя в приемной, прикрывая микрофон ладонью, говорил с Балуевым. Владельцу «Ока» верили на слово, не требовали пространных объяснений. А потом были звонки исполнителям: завести сигнал кабельного канала на аппаратную и, включив запись, ждать новостей, назначался и человек, ответственный за то, чтобы, если новость окажется горячей, запустить ее в эфир.

И вот уже на разных студиях мигала на запасных мониторах в аппаратных одна и та же картинка с логотипом «Ока» в правом верхнем углу, а по экрану через каждые полминуты шла бегущая строка, набранная Тасей: «Смотрите экстренный выпуск новостей».

Умар уже успел передать бразды правления Рамзану. Сам он перешел в студию, где ярко пылал свет. Пожилой оператор стоял, держа камеру за ручки, и всматривался в пока еще пустующее кресло. И хоть все ему было ясно до последней детали, он мог бы приходить на студию и за пару минут до начала новостийного выпуска, оператор делал вид, что чрезвычайно занят. Умар ему не мешал. Террорист мало понимал в «кухне» телевидения, но как умный человек не лез в работу профессионала.

– Вы один будете выступать или с… – оператор замялся, не зная, как ему назвать террористов, не товарищами же, не подручными, – … еще с кем-нибудь? – нашелся он.

– Я сяду в кресло, а за мной двое моих людей с оружием, стоя, – гордо ответил Умар.

– Это другое дело. Тогда придется менять точку, – оператор откатил камеру. – Я привык работать, когда диктор сидит один. Если сработаю по старинке, то голов ваших людей видно не будет. Можно хотя бы одного человека там поставить?

– Подойди, – Умар позвал худого бойца с зеленой повязкой на голове, – стань за креслом.

Оператор остался недоволен:

– Я не хочу никого обидеть, но вы смотритесь не лучшим образом.

Боец перевел взгляд на Умара. Если бы командира тут не было, он бы выпустил в оператора очередь.

– Что такое?

– Он один, сам по себе, выглядит хорошо. Но по сравнению с вами мелковат. Или поставить его на возвышение, или… Понимаете, есть законы профессии…

– Понимаю. Приведи Магомеда.

Оператор постарался забыть, к чему именно он готовится, уже решил для себя, что просто будет работать, чисто и профессионально, так, чтобы не было потом стыдно за картинку на экранах телевизоров.

Возле дикторского кресла уже крутился и звукорежиссер, подключал микрофон. Взволнованный Рамзан забежал в студию в то время, когда Умара приводила в порядок девушка-гример.

– Вам надо лицо припудрить, иначе блики в кадре пойдут. Будто вас жиром намазали.

Главарь террористов поморщился, раньше он и в страшном сне не мог себе представить, что его напудрят, словно он – женщина.

– Умар, снаружи появились люди…

– Кто?

– Не успел понять, то ли ОМОН, то ли просто милиция. Только что они камеру над входом отключили.

– Значит, не только милиция, – криво усмехнулся Умар, – они уже поняли, с кем имеют дело.

В плохо освещенном сквере и вокруг него происходило движение. У ворот эвакуатором растаскивали со стоянки легковые машины, особо не заботясь о том, чтобы после их смогли отыскать владельцы. Автомобили бросали где попало: во дворах, если там находилось свободное место, на тротуарах. Их место заняли автобусы с голубыми номерами и грузовики, крытые тентами. Солдаты внутренних войск и наспех собранная милиция рассыпались цепью и, наконец, выход из бомбоубежища окружили. Кольцо оцепления стояло на солидном расстоянии от освещенного крыльца.

Капитан – командир роты внутренних войск препирался с милицейским майором, пытаясь отстоять свои интересы. Солдатам, конечно же, достался участок, где приходилось стоять по колено в снегу, милиция, приехавшая первой, заняла три расчищенные аллейки. Конфликт уладил моложавый полковник:

– Мы не на учения приехали. Капитан, посмотри, все милиционеры, кто в туфлях, кто в ботинках, а твои бойцы в сапогах.

Солдаты в тяжелых бронежилетах, касках, с автоматами приминали сапогами снег, отвоевывая у зимы пятачки, на которых можно было согреться. И хоть входы в сквер перекрыли, любопытные все же проникали через дырки в ограде. Сперва их выводили, а потом махнули рукой. Лишь изредка покрикивали на них, когда слишком близко подбирались к кольцу оцепления.

Горожане любят поглазеть, когда происходит что-то необычное. Столкнутся ли машины, загорится ли киоск, прорвет ли теплоцентраль.

Дама с замерзшей собачкой на руках, уже допрошенная милицией, не спешила уходить домой, возле нее собралась небольшая толпа, и женщина уже по десятому кругу рассказывала, как видела террористку, стрелявшую по милицейской машине. Ее рассказ обрастал все новыми и новыми подробностями.

Разговоры мигом стихли, когда оцепление пропустило на аллею автобус с надписью «разминирование». Самые нервные из зевак тут же попрятались за фонарные столбы, а самые любопытные привставали на цыпочки, чтобы получше рассмотреть, чем займутся саперы. Из салона выбрался уже экипированный в странные для непосвященных доспехи мужчина. Из-за них сапер казался составленным из двух шаров, огромного – нижнего и меньшего – вверху. Он шел, раскачиваясь, похожий на детскую игрушку «ванька-встанька».

У микроавтобуса он остановился, сунул под днище штангу с камерой и фонариком на конце. Изучал недолго, затем штанга нырнула через отодвинутую дверцу в салон. Сапер ухватился за поручень и неуклюже поднялся в салон.

– Бомбу нашел, – зазвучали возбужденные голоса.

– Ясное дело, заминировали, иначе бы тут автобус не бросили.

– Ловушка.

– А кто вам сказал, что здесь террористы? – пытался разобраться в ситуации свежеприбывший пенсионер, – может, учения проводят накануне Нового года? Вот у нас во дворе…

– Ага, на учениях милицию не убивают, – и старика тут же направили к женщине с собачкой, чтобы тот сам у нее обо всем расспросил.

Под общее «ох!» сапер выбрался из машины, к нему тут же подбежали двое его товарищей, помогли освободиться от доспехов.

– Чисто.

Среди зевак то и дело звонили мобильники – знакомым и родственникам тоже было интересно, что происходит возле телестудии «Око».

– Нет. Скучно здесь пока. Даже бомбы не нашли. Когда Белый дом расстреливали, было поживее… – беззаботно говорил в трубку мужчина со слегка испитым лицом, а тут они сами не знают, что делать. Еще полчаса потусуюсь и, если ничего не произойдет, пойду домой. По телевизору покажут, чем кончилось.

– Пустите! – внезапно прорезал морозный воздух женский крик.

Солдаты внутренних войск успели догнать стройную девушку, которая, проскользнув между ними, устремилась к входу в бомбоубежище.

– Куда вы? Нельзя.

– У меня жених там работает, он на дежурстве, – Таня, как только узнала от соседей о заварухе, тут же бросилась к студии.

– Нельзя, – молоденькие, но крепкие пареньки из роты внутренних войск могли бы спокойно удержать взбесившегося здоровяка, но хрупкую девушку хватать крепко они побаивались, еще немного, и она бы вырвалась.

На выручку им уже спешил моложавый полковник.

– Успокойтесь, гражданка. Может, его там сейчас и нет.

– Он звонил мне.

– Все равно, вы там ничем ему не поможете, – полковник повел Таню к выходу из сквера, – мы делаем все возможное… – он заговаривал ей зубы, пока не сдал на руки медикам из машины «Скорой помощи».

У старого кирпичного постамента, на котором когда-то гордо возвышался бетонный пионер с горном, а теперь угадывались лишь следы его каменных сандалий, сошлись двое мужчин в возрасте. Один подтянутый, в военном бушлате без погон, молодцеватый, но с густыми синими прожилками под глазами, другой толстый, с красным, абсолютно круглым лицом, полы его непомерно длинного пальто мели снег. Они не были знакомы раньше, не сговаривались, просто нюхом определили друг друга среди зевак и отошли в сторонку.

– Здешний? – поинтересовался бушлат, сразу выдав военный командный голос.