Прокурор

«Значит, и кормящие сегодня работали», – отметила про себя Ракитова. Еще одно нарушение закона о труде.

Субботний день участников конференции был посвящен, как выразился Ляпунов, культурному отдыху. В первой половине – поездка в музей-усадьбу известного русского художника прошлого века, вечером – посещение областного драматического театра. Давали спектакль по пьесе С. Родионова «Криминальный талант». Она была выбрана устроителями конференции, видимо, с умыслом, так как рассказывала о следователе прокуратуры.

Но Захару Петровичу Измайлову было совсем не до отдыха. После разговора с Зарубиным он всю ночь не сомкнул глаз, думая о том, как выпутаться из нелепой, глупой истории, в которую он попал. С утра в его номер забежал лосиноглебский прокурор поделиться впечатлениями о конференции, а заодно пригласить позавтракать в буфете гостиницы. Чтобы не показаться невежливым, Захар Петрович пошел с ним. В буфете наскоро перекусывали те, кто собирался ехать в усадьбу – автобусы уже стояли наготове. А ехали почти все.

За их столик опять подсел Петелин с бутылкой кефира и бутербродами. Он стал расписывать красоты мест, в которые их собирались везти. Это был дежурный маршрут для всех совещаний.

Узнав, что Захар Петрович остается (он сослался на неотложные дела), его стали усиленно уговаривать присоединиться к экскурсантам. Естественно, безуспешно.

– Сердечные дела? – весело подмигнул прокурор из Лосиноглебска.

– Скорее уж сердечно-сосудистые, – мрачно отшутился Измайлов.

А сам подумал: «Действительно, от моих неприятностей можно запросто схлопотать и инфаркт. Наверное, он так и случается. Живешь себе – и вдруг бац!» Захар Петрович тут же постарался отогнать от себя эти невеселые мысли. Он не мог решить для себя: хорошо или плохо, что областной прокурор поручил служебную проверку именно Владимиру Харитоновичу. Помимо служебных отношений у них была еще чисто человеческая симпатия друг к другу. И не потому, что Авдеев поддержал Захара Петровича в первый же год его переезда в Зорянск, когда он вступил в конфликт с тогдашним прокурором. Более того, как много лет спустя узнал Измайлов, Владимир Харитонович явился его «крестным отцом» при назначении на теперешнюю должность. По-настоящему у них завязались приятельские отношения в последние годы, с того дня, как они однажды вместе отдыхали в санатории возле Светлоборска. Авдеев родился под Новосибирском, в таежной деревеньке. И признался, что нет для него ничего милее, чем бродить по лесу. Все шутил: брошу, мол, прокуратуру, пойду в лесники. Помнится, в ответ на это Захар Петрович со смехом сообщил, что он оставил профессию лесника ради юстиции. Авдеев откуда-то узнал, что Измайлов увлекается лесными скульптурами, и, приехав по делам в Зорянск, непременно захотел посмотреть их. Наверное, понравились, потому что он выпросил одну.

Правда, Захар Петрович слышал, что и у Владимира Харитоновича есть хобби – вязание, но спросить об этом Авдеева не решался. И хотя никто и никогда не видел старшего помощника прокурора области по кадрам со спицами в руках, но сам он и его жена всегда носили шерстяные вещи явно ручной работы.

Короче говоря, Авдеев знал Измайлова не только как прокурора. Так что, казалось бы, он должен был подойти ко всей этой истории, в которой ему предстояло разобраться, без всякой предвзятости. А с другой стороны… Когда Захар Петрович бывал в Рдянске с Галиной, не зайти домой к Владимиру Харитоновичу – значило бы обидеть Авдеева и его жену. И каждый приезд в Зорянск Авдеев считал непременным и обязательным побывать у Измайловых. Он хорошо знал Галину и Володю, ту атмосферу, которая царила в их семействе. И вот теперь эта нелепая история… Что подумает Авдеев? Поверит ли?

Измайлов сидел в тихом номере, прикидывал так и этак, несколько раз снимал телефонную трубку и снова опускал на рычаг, никак не решаясь набрать номер Авдеева.

А решение пришло само собой, когда Захар Петрович попытался написать объяснительную записку, которую просил представить Зарубин. Он вдруг понял: наедине с бумагой ничего не получится. Ему нужен был живой человек…

– Владимир Харитонович, – сказал Измайлов после приветствия, – Зарубин уже дал насчет меня указание?

И хотя они были на «ты», Измайлов умышленно опустил местоимение.

– Да, – чуть помедлив, ответил Авдеев. – А что?

– Хотел бы зайти… Можно?

– Добро… Жду.

«Вот и весь, как поется, разговор, – невесело отметил про себя Захар Петрович. – Иди разберись, как настроен сейчас Авдеев…»

Входил Измайлов в кабинет с раздвоенным чувством.

Владимир Харитонович сидел за столом, в очках, над какой-то книгой.

– Проходи, садись. – Авдеев снял очки.

У Захара Петровича несколько отлегло – встретили его на «ты». Но сам он решил обращаться на «вы».

– Почему не поехал на экскурсию? – спросил Владимир Харитонович.

– До поездки ли мне… – Измайлов даже несколько опешил.

– А что? – пытливо посмотрел Авдеев. – Встряхнулся бы…

– Встряхнули уже. Да так, что не приведи господь! Мучаюсь, пишу объяснение и не знаю, что писать…

– Как было, так и пиши, – спокойно посоветовал Владимир Харитонович.

– Я ведь прокурор, понимаю, что каждое слово, каждый факт… – Захар Петрович замолчал, махнул рукой: сами, мол, знаете.

– И я вот сижу и думаю, как тебя, прокурора, занесло в этот дом? Не мальчишка ведь, семейный человек…

– Значит, занесло! – произнес Измайлов, злясь на то, что Авдеев хочет, кажется, учить его морали.

– И здорово обложил тебя утром муж этой Марины Антоновны? – чуть усмехнувшись, спросил Авдеев.

– За милую душу!

– И правильно сделал.

– Как это?! – вскинулся Захар Петрович.

– А так… Хотел бы я посмотреть на тебя в его ситуации. Приходишь домой, а тут – незнакомец…

– Я бы сначала разобрался…

– А потом?

– Это уж судя по обстоятельствам.

– Какие же у тебя? – спросил Владимир Харитонович уже без насмешки. – Чай не к родственнице на праздник пожаловал, не к сестре, чтобы распивать вино и запросто оставаться на ночь!

Измайлов помолчал. Слова Авдеева задели его за живое. Смущал тон. Но он-то и помог найти силы выложить то, что, возможно, не сказал бы Захар Петрович, например, Зарубину.

– А может, была ближе, чем сестра, – проговорил он негромко.

Владимир Харитонович, как говорится, остолбенел. За чем-то надел очки, потом снял и некоторое время не мог вымолвить ни слова.

– Так, так, – наконец обрел он дар речи.

– Вы хотели правду…

– Ну-ну… Так договаривай, – скорее потребовал, чем попросил Авдеев.

– Я же хотел жениться на Марине Антоновне! Мечтал, понимаете?!

– Это когда?.. – осторожно спросил Авдеев.

– Когда… Двадцать пять лет назад!

Владимир Харитонович откинулся на спинку стула и так сидел некоторое время, переваривая услышанное.

– И почему не женился? – спросил он.

Захар Петрович вдруг почувствовал в его словах простую человеческую заинтересованность и желание понять.

– Долго рассказывать…

– У нас время есть.

– Ну что ж, тогда слушайте…

И Захар Петрович рассказал о том парнишке, который приехал в Дубровск учиться на лесничего. Был у того парнишки друг Борька Межерицкий. Когда Измайлов учился на последнем курсе лесного техникума, Борис слег в больницу с воспалением легких, и выхаживала его стройная, молоденькая, симпатичная медсестра. Сначала Захар бегал навещать друга. А когда тот вылечился, продолжал приходить под окна больницы с охапками сирени, чтобы дождаться после дежурства медсестру. И хотя она была старше Измайлова, это его не останавливало: другую он не хотел бы назвать своей женой. Так, во всяком случае, думал Измайлов тогда.

Были объяснения, клятвы, мечты… А осенью он ушел в армию… Посылал в Дубровск одно письмо за другим, но безответно. И когда через год службы получил трехдневный отпуск, поехал не к матери в Краснопрудный, а к невесте…

Но невеста была уже замужем за ученым из Москвы, уехала в другой город. И мать Марины сказала, что пусть Захар не ищет с ней встреч, забудет…

– И все? – выслушав Измайлова, спросил после долгого молчания Авдеев.

Захар Петрович кивнул.

– Позавчера мы встретились с ней впервые с тех пор…

– Ты не спросил, почему же она так с тобой поступила двадцать пять лет назад?

– Нет, не спросил. А зачем? И так ясно – поманила столица, кандидат наук…

– Тоже верно, – согласился Владимир Харитонович. – Послушай, а Галине Еремеевне ты никогда не рассказывал об этой Марине?

– Зачем? – повторил Захар Петрович. – Это было до нее.

– Хорошо, – сказал Авдеев. – Кое-что теперь мне ясно. Но кое-что… Выходит, пословица права, что первая любовь не ржавеет? Так?

– Ржавеет, не ржавеет, – хмуро ответил Измайлов. – При чем здесь это?

– Ну, шевельнулось здесь? – Авдеев положил руку на грудь.

– Что, этот вопрос тоже в порядке служебной проверки? – усмехнулся Измайлов.

– Брось, – поморщился Авдеев. – Мне самому хочется разобраться…

Он встал, прошелся по узкому проходу меж книжных шкафов. И Захар Петрович почувствовал: сейчас спросит самое неприятное.

И действительно.

– Раз уж мы начистоту, – начал Владимир Харитонович. – У тебя с этой женщиной… Ну, сам понимаешь… Ничего не было?

– Когда? – с вызовом уточнил Измайлов.

– Позавчера, когда…

– Конечно, нет…

Авдеев хотел еще что-то сказать или уточнить, но в дверь постучали. Бросив «Войдите», он сел за свой стол.

Это был Петелин, зашел отметить командировочное удостоверение: участники конференции вернулись с экскурсии.

Измайлов думал, что разговор будет продолжен. Но не дали. Люди шли и шли.

А потом Авдеева вызвал Зарубин.

– Ты когда хочешь домой? – спросил Авдеев у Измайлова, торопясь к начальству.

– Когда велите…

– Подожди до понедельника, – посоветовал Авдеев.

Говоря Ракитовой, что он занят, директор завода не кривил душой. Самсонов спешил в гостиницу, где его ждали москвичи – начальник главка Лев Григорьевич Бархатов и главный инженер главка Альгис Янович Раупс. Они уже три дня были в командировке в Зорянске и завтра намеревались уехать.

Прознав, что начальство Самсонова останется в городе на воскресенье, председатель горисполкома Чибисов решил показать им место, которое отвели под строительство спортивного комплекса, а после, если гости пожелают, отдохнуть на лоне природы. Бархатов руководил главком давно. Был знающий и строгий – многим директорам крепко доставалось от него на совещаниях. А вот Раупс пришел в их министерство с полгода назад, проработав до этого несколько лет за границей. Что он за человек, раскусить пока было трудно.

Глеб Артемьевич направлялся в гостиницу в хорошем настроении: он покидал завод, когда добивали, как говорится, последние метры перед финишем – план «вытанцовывался». О чем он и сообщил своему начальству. Его поздравили. Бархатов сдержанно, Раупс – более эмоционально, хотя и был прибалтом, которые отличаются, как это принято считать, уравновешенностью и скупостью в проявлении чувств.

Сидя в люксе начальника главка и беседуя с москвичами, Глеб Артемьевич все время раздумывал, как передать им предложение председателя горисполкома. Самсонов высказал Чибисову свои сомнения: вряд ли Бархатов согласится «отдохнуть на лоне природы» – если судить по встречам в Москве, тот отличался замкнутостью и суровостью.

Чибисов же сказал: «Попытаемся…»

И вот теперь, выслушивая от Бархатова замечания о работе завода – а они были достаточно резки и откровенны, – Глеб Артемьевич решил: пусть председатель горисполкома пытается сам.

– И еще я вам скажу, – продолжал нелицеприятную беседу начальник главка, – ассортимент по выпуску товаров народного потребления вами не обновляется уже много лет. Вы, наверное, забыли, что говорил по этому поводу на последней коллегии министерства Бармин…

Бармин был заместителем министра.

– Ох уж этот ширпотреб, – вздохнул Самсонов. – Ведь все понимают, кажется, что эти самые кофемолки, которые мы выпускаем, качественнее и в большем количестве делали бы на специализированном предприятии. А для нас – обуза… Кругом твердят: специализация, профилирование, а…

– Ширпотреб – обуза? – недовольно перебил его Бархатов. – Неправильный взгляд. В корне. Негосударственный подход… Конечно, не от хорошей жизни вынуждены мы вас загружать…

– Вот именно, загружать, – не сдавался Самсонов. – А у меня не хватает людей даже для производства основной продукции. В каждом цеху недокомплект.

– Знаю, – кивнул Лев Григорьевич.

– Так помогите! Дайте людей – и я горы сворочу!

– А где я их возьму? – усмехнулся Бархатов. – Выйду на улицу Горького в Москве: «Дорогие граждане, слесари и токари, милости просим в Зорянск, к Самсонову?..»

– Что же мне делать? – спросил Глеб Артемьевич. – Инженеров к станкам ставить?

– Зачем к станкам? – снова усмехнулся Бархатов. – Это все равно что золотой вазой гвозди заколачивать… Инженерные головы, если их с толком использовать, – это и есть ваш резервный фонд. Направить надобно инженеров, нацелить. Я недавно на Урале был. Там тоже кадры на деревьях не растут. А люди думают, ищут… И находят.

– Находят? Где, если не секрет? – осклабился Глеб Артемьевич.

– Снижают трудоемкость изделий. Повышают производительность труда, совершенствуют технологию…

Такой разговор продолжался больше часа. И когда все вопросы были начальством исчерпаны, Глеб Артемьевич сказал им, что председатель горисполкома хочет показать то место, где скоро появятся зорянские Лужники, как в шутку именовал комплекс Чибисов.

– Почему бы не съездить? – вдруг откликнулся Раупс, который во время предыдущей беседы не сказал и двух слов. – А то все впечатления от Зорянска: гостиница – завод, завод – гостиница… Города не видели.

– А что, развеемся, – согласился Лев Григорьевич. – Мне самому гостиница осточертела.

Самсонов набрал номер Чибисова – тот находился в исполкоме и ждал звонка. Председатель тут же приехал в гостиницу.

Сели в его «Волгу». Машина Самсонова следовала сзади.

Стадион решено было строить на окраине города, за Голубым озером. Место красивое – березовая роща, излучина реки Зори. Когда вышли из машины, Алексей Фомич вкратце рассказал, какой задуман проект. Бархатов слушал его рассеянно, казалось, его это мало интересует. Зато Альгис Янович восхищался всем: и озером, где можно проводить лодочные соревнования, и рощицей – для лыжни, и тем, что рядом нет промышленных объектов, а поэтому воздух чистый.

– Я думаю, Олимпиаду девяносто второго года вполне можно приглашать в Зорянск, – пошутил он.

– Если вы еще немного подкинете средств, – со смехом ответил Алексей Фомич, подмигивая Самсонову. – А то как гостей принимать? Рестораны, сауны… Культурный центр…

Снова сели в машину. Чибисов возле шофера. Бархатов, Раупс и Самсонов сзади.

– Ну и жара, – повернулся к гостям Алексей Фомич. – А в гостинице, наверное, совсем дышать нечем…

– Не мешало бы кондиционеры поставить, – согласился Раупс.

– Я считаю, лучший кондиционер – сосновый бор, рядом – озеро с карпами, приятный разговор в мужской компании… – издалека начал Чибисов. – Словом – природа.

– Природа – это хорошо, – откликнулся Раупс.

– Планов на вечер никаких? – спросил Чибисов.

– Планы будут завтра, когда сядем в поезд, – сказал Раупс.

– Ну и добро, – обрадовался Чибисов. – Поедем отдохнем. Не возражаете? – обратился он к Бархатову.

Тот вяло махнул рукой, мол, ему все равно.

– В Селиваны, – приказал шоферу председатель горисполкома.

«Ловко подвел», – подумал про себя Самсонов.

Честно говоря, он не ожидал, что Лев Григорьевич согласится, и заранее радовался этому: в горячке последних дней приезжал поздно, так что хотел провести сегодняшний вечер дома с женой, которая жаловалась, что совершенно не видит мужа.

«Ну что ж, встряхнуться тоже не мешает», – решил он.

До селиванского леспромхоза было километров шестьдесят. Там и отличный лес, и озеро с карпами – все, что нужно для приема гостей такого ранга. Этим летом Самсонов там еще не был – запарка на заводе.

Машина выскочила на загородное шоссе.

– Давайте договоримся: все дела оставляем, как говорится, за бортом… – предложил Алексей Фомич.

– Какие дела, – сказал Бархатов. – О сыне думаю… Наперекор, наверное, чертенок сделает…

– Они теперь все такие, – кивнул согласно Чибисов. – А в чем у вас разногласия? – осторожно поинтересовался он.

– Говорю ему, подавай документы в инженерный вуз – ни в какую. Только в медицинский.

– А что, медицинский тоже не плохо, – заметил Чибисов.

– И престижно, – подтвердил Раупс.

– Он уже срезался в прошлом году, – сказал Бархатов.

– Как?! – поразился Чибисов. – И вы не смогли ничего сделать?

– Конкурс… – пожал плечами Лев Григорьевич. – А медицина, как вы догадываетесь, далеко за пределами сферы моего влияния…

– Ну, с вашим-то положением… – продолжал удивляться Чибисов.

– Мое положение… – усмехнулся Бархатов. – Это Москва, дорогой Алексей Фомич.

– Дети, дети… – вздохнул Чибисов. – Маленькие – малые заботы, вырастают – большие заботы. Только для них и живем. Трудишься в поте лица, думаешь, на пенсии отдохнешь. Ан нет. Внуки пойдут, о них забота…

– Еще неизвестно, где труднее – на производстве или дома, – сказал Самсонов. – У меня в прошлом году ушла на пенсию главный диспетчер. Встречаю на днях, интересуюсь, как отдыхается. И не спрашивайте, говорит, Глеб Артемьевич, света белого не вижу, на части разрываюсь. Как-никак пять внуков…

– Вот поэтому многие и не хотят на пенсию, – заметил Алексей Фомич.

– Не только, – сказал Бархатов. – Я вот смотрю на соседей-пенсионеров, и иной раз тоска берет: неужели и тебе это уготовано?

Так в разговорах незаметно пролетели шестьдесят километров.

В Селиванах их уже ждали. Когда машины остановились возле группы домиков на берегу озера, окруженного вековыми соснами, к ним подскочил парень лет двадцати пяти.

– Ну, Гена, принимай гостей! – начальственно произнес Чибисов, выбираясь из машины.

– А что, Алексей Фомич, – почтительно ответил тот, – у нас все готово… Какой будет регламент?

– Сейчас посоветуемся.

Председатель горисполкома подождал, пока остальные выйдут из «Волги» и разомнут после долгого сидения ноги. Затем обратился к Бархатову:

– Лев Григорьевич, сначала немного перекусим, а потом попаримся или?..

Бархатов удивленно поднял брови:

– Кто же ставит телегу впереди лошади?

– Верно, – повеселел отчего-то Алексей Фомич. – Банька – всему голова… Что больше уважаете – сауну или нашу, русскую?

– Можем и ту, и другую, – подсказал Гена.

– Ну ее, сауну, к шутам, – махнул рукой Бархатов. – Я патриот. Правда, если Альгис Янович как прибалт… Скандинав, можно сказать…

– Я – против сауны, – засмеялся Раупс. – И знаете почему? В Мюнхене сауна, в Париже – сауна, в Москве – сауна… Надоело…

…В предбаннике, покрытом толстым пушистым ковром, пахло распаренным деревом. Когда все разделись, выяснилось, что Раупс уже успел где-то сильно загореть. У Бархатова был заметный живот, а сам он, с круглыми плечами и руками, покрытыми рыжими кудряшками, походил на борца или тяжеловеса. У Чибисова была тощая нескладная фигура, а кожа изрядно дряблая. Самсонов сумел сохранить подтянутость и атлетическую стройность.

– Культуризмом занимаетесь? – спросил Раупс.

– Так он у нас иной раз выходит с заводской футбольной командой на поле! – ответил за Самсонова Чибисов.

– А как же директорский авторитет? – усмехнулся Альгис Янович.

– Повышается, если команда выиграет, – улыбнулся Алексей Фомич. – Болельщики готовы на руках носить…

В парной чудодействовал банщик дядя Петя, как представил его Чибисов. Лет пятидесяти пяти, жилистый, он прежде всего развеял пар, методично размахивая березовым веником, начав от пола и беря все выше и выше.

– Баня любит равномерный жар, – пояснил он, когда Раупс поинтересовался, что такое делает банщик.

Затем все полезли на полок. Дядя Петя поддал шайку воды в печь. Помещение наполнилось ароматом послегрозового луга. Альгис Янович, у которого был до всего интерес, спросил, не секрет ли, от чего такой запах.

– Отчего же секрет, – ответил банщик, охаживая березовым веником Бархатова. – Кладешь в воду липовый цвет, ромашку, душицу, мяту… Ежели хочешь, чтобы особый дух был, медку пчелиного не пожалей…

Банщик был словоохотливый. Обрабатывая гостей одного за другим, попутно рассказывал о премудростях банного дела, о том, что мыло лучше не тереть на мочалку, а взбить отдельно пену; что вода, где замачивается веник, – наипервейшая штука для мытья головы, а чрезмерно поливать камни из шайки негоже: печь, как он выразился, «запурхивается и не может быстро прийти в себя».

Перейдя к массажу, дядя Петя прочел прямо-таки небольшую лекцию, достойную врача. Руки, по его словам, надо массировать от кистей до локтя – кровь, значит, поднимать. И ноги так же – от стопы вверх…

– Гаврилыч, – спросил Бархатов, когда банщик уверенно управлялся с его тучным телом, – ты, случайно, в Москве в Сандунах не бывал?

– А как же, бывал… Учился, можно сказать…

– Сразу почувствовал! Школа. Митина не знавал? Любимец «Спартака».

– Василия Семеныча! – с благоговением произнес банщик. – Ежели у меня, к примеру, какой-то разряд по этому делу, то Митин, считай, гроссмейстер среди банщиков был…

И они добрых полчаса вспоминали Василия Семеновича, его золотые руки.

После парной все ныряли в озеро, кроме Чибисова, который боялся разбередить свой радикулит. А затем были препровождены Геной в один из домиков, где ждал накрытый стол с закусками. Подавала им пожилая неразговорчивая женщина, как выяснилось – жена дяди Пети.

Когда закусили, жена банщика вошла в комнату с блюдом, на котором веером были разложены шампуры с кусками жареного, исходящего паром мяса.

– О! – воскликнул Альгис Янович. – Еще одно чудо!

– Как вы смотрите, дорогие москвичи, чтобы перейти на коньячок? – спросил довольный Чибисов, берясь за бутылку с золотистой жидкостью. – К шашлычку? Тем более – армянский, марочный, ереванского разлива…

Никто, естественно, не отказался. Подняли рюмки за здоровье гостей, потом пили за хозяев, за будущее Зорянска, за мага и волшебника парилки дядю Петю… За столом вконец установилась непринужденная, веселая атмосфера. Все перешли на «ты».

– Ей-богу, Глеб Артемьевич, к таким, как ты, приятно приезжать, – говорил Бархатов, блаженно откинувшись на спинку стула. – План у тебя в порядке, жилье строишь, о культуре заботишься…

– Мало строю, – поскромничал Самсонов. – Надо куда больше.

– Поможем, – кивнул Лев Григорьевич. – Кому-кому, а тебе фондов не пожалеем. И средств…

– С транспортом тоже худо, – продолжал директор завода.

– Пришли заявку. Найдем. Из резерва. Лично Бармина попрошу.

– Точно, – вступил в разговор Раупс. – Бармину доложим… Не много у нас таких руководителей… И у начальства на виду, и рабочий коллектив уважает тебя. А то, что в футбол играешь, мне, например, нравится… Знаешь, Глеб Артемьевич, некоторые ведь думают, мол, футбол – это чуть ли не детская забава, игра, одним словом… А я считаю, что футбол – это политика! Да! Большая политика! Ты себе даже представить не можешь, что будет твориться 13 сентября 1998 года.

Самсонов начал лихорадочно вспоминать, какой юбилей ожидается в 1998 году, но в это самое время ему на выручку пришел Чибисов. Перегнувшись через стол с наполненной рюмкой в руке, он спросил:

– Лев Григорьевич, ты уж, дорогой, извини нас, периферийщиков, но я, ей-богу, не знаю, что планируется на 13 сентября, мне никто не докладывал, да и установки, кажется, не поступало…

– Ха-ха-ха, – рассмеялся довольный Бархатов. – Привык ты, председатель, к стереотипу: 1 Мая, 8 Марта… А 13 сентября 1998 года будет день необычный, если хотите – день всенародного ликования, и в Зорянске тоже, уверяю вас, дорогие друзья…

Раупс умиленно смотрел на Бархатова и не узнавал своего начальника.

Тут встал Бархатов и торжественно провозгласил:

– 13 сентября 1998 года, дорогие други мои, исполнится ровно 100 лет со дня рождения нашего русского, отечественного футбола! В этот день в Петербурге, на Васильевском острове, состоялся первый матч между двумя первыми в стране футбольными клубами – Кружком любителей спорта, созданным, к вашему сведению, в 1897 году, и Петербургским кружком спортсменов, созданным в 1898 году. Вот почему сегодня, сейчас я предлагаю всем выпить за 13 сентября 1998 года, за вековой юбилей нашего любимого футбола!

Судя по бурной реакции участников застолья, тост произвел на них сильное впечатление. Раупс, желая продолжить любимую для начальника тему, стал расспрашивать его об истории «Спартака», об отдельных игроках этой команды…