Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице
Вознесенская церковь и Варшавский вокзал
Ну вот, раз уж мы заговорили о приезжих, вспомним об огромной массе людей со всей России, приезжавших в столицу на заработки. Это и сезонные рабочие, и те, кто уезжал на лето и возвращался осенью, множество заводских рабочих, наемной прислуги, грузчиков, извозчиков… Вот, здесь рядом Обводный канал, прорытый в 1803–1835 годах под руководством военных инженеров И. К. Герарда и – позднее П. П. Базена. Прошел он по южной границе города, и считалось, что строительство его поможет отвести невскую воду в случае наводнения. Последнее не подтвердилось, а «водной дорогой» Обводный стал почти сразу. По его берегам, как грибы возникали склады, фабрики – ведь подвоз грузов по воде дешевле, чем по суше. Может быть, именно здесь увидела поэтесса Мария Моравская героев своего стихотворения «Грузчики».
Утра зябнут под ветром, а вечер – сырой.Лишь день утомительно жаркий.Пахнет даже гранит березовой корой,Там, где грузят глубокие барки.Быстро, тачка за тачкой, провозят дроваПо скрипучим и шатким сходням…Те же окрики слышались, те же слова, —Прошлым летом, вчера и сегодня.Мне их странно жалеть, этих крепких рабочих, —Богатырь предо мной каждый грузчик.Но их труд торопливый в белые ночиВызывает так много грусти…О, я знаю для многих родные деревьяСтали только саженями дров.Но иной, уходя в городское кочевье,Горсть земли в котомке унес…И мне кажется здесь, – я с ними тоскую.С ними в город пришла с котомкой,И когда я травинку меж плит поцелую, —Не все расхохочутся громко…[12]
Церковь Воскресения Христова
И вот представьте себе огромные массы оторванных от родных мест людей, ютящихся по углам и баракам, работающих от зари до зари… Впрочем, об условиях жизни и труда рабочих мы знаем прекрасно, нас этому учили, мы читали об этом у классиков. Да, грязь, непосильный труд, тяжелое до озверения пьянство… Но интересно, что в конце XIX века именно в среде рабочих зарождается самое широкое и непревзойденное до сих пор трезвенническое движение. Надо отдать справедливость, возглавило его духовенство. И церковь Воскресения Христова рядом с Варшавским вокзалом – память о тех удивительных временах.
Эта церковь построена на средства «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной церкви» и передана в ведение Всероссийского Александро-Невского Братства трезвости. Проект архитекторов Германа Гримма, Густава фон Голи и Андрея Гуна. В народе ее называли «церковь с бутылочкой». Будто бы ее колокольня специально сделана похожей на бутылку. В храме хранилась икона «Неупиваемая чаша», перед которой пьющие люди давали обет трезвости и молили об исцелении. Кстати, еще эту церковь называли «кабацкой», потому что она якобы строилась на отчисления в течение года по одной копейке с каждой тысячи рублей прибыли каждого кабака Российской империи. Но, скорей всего, это легенда. Еще церковь называли «Варшавкой» – по местоположению, рядом с Варшавским вокзалом.
Основателями движения трезвенников в России считаются два священника – отец Александр Рождественский, священник церкви Воскресения Христова и отец Иоанн Острогорский, служивший в Сампсониевском соборе. Именно о. Александр стал инициатором строительства каменного храма на месте ранее существовавшей деревянной церкви. Строился храм около четырех лет, и во время революции 1905 года поступление средств практически прекратилось, что грозило остановкой строительства. Тогда купец Дмитрий Лаврентьевич Парфенов отдал свое личное состояние (многие тысячи рублей) на постройку, за что ему повелением Николая II присвоили чин статского советника. Храм освятили в 1908 году, а о. Александр умер в 1905, не дождавшись окончания строительства. Но он успел объединить разрозненные группы трезвенников во Всероссийское братство, целью которого было не только соблюдение трезвости, но и «развитие целостного христианско-органического начала жизни». Рядом с церковью по проекту того же Густава фон Голи возведено трехэтажное здание школы и библиотеки с читальней. Кстати, главный 1000-пудовый колокол новой каменной церкви назвали «Отец Александр», в память об основателе общества. И еще о. Александр ввел в обычай крестные ходы трезвенников в Троице-Сергиеву пустынь на Петергофской дороге.[13]
Обычно ходы проводились летом. С раннего утра у церкви Воскресения Христова собирался народ. Шли по Петергофской дороге, неся кресты, хоругви. Иногда крестный ход растягивался на 1,5–2 версты. К Троице-Сергиевой пустыни стекались и трезвенники из Царского Села, Ораниенбаума, Мартышкина, Красного Села. В 1914 году, например, в крестном ходе участвовало около 80 тысяч человек. Монастырская братия выходила навстречу паломникам, и в главном соборе пустыни совершалось богослужение. Богомольцев обносили хлебом и квасом, а в четвертом часу, под колокольный звон, они отправлялись в обратный путь. Кстати, большой вклад в трезвенническое движение внес митрополит Вениамин, тот, что был расстрелян большевиками в 1922 году. Сейчас он причислен к лику святых.
Памятник новомученикам Николаю II и Александре Федоровне около церкви Воскресения Христова
Церковь Воскресения Христова в 1930 году закрыли и возвратили верующим только в 1989 году. В Пасху 1990 года здесь состоялась первая служба. Кстати, и сейчас в храме проводится большая работа по распространению трезвого образа жизни среди населения. Традиционным стал молебен перед иконой «Неупиваемая чаша», которая по-прежнему находится здесь. Вот такая церковь с «бутылочкой».
Прошло… В сущности, не так много времени прошло, а как все изменилось. Нет уже «рельса» в Европу, на месте Варшавского вокзала – торгово-развлекательный комплекс. Жаль только, что хозяева (и проектировщики) комплекса практически не использовали тему старинного вокзала. Стекло, алюминий, плитка, искусственный мрамор – но как стильно выглядели бы металлические арки на заклепках, витражные окна, не замалеванные рекламой… И черный паровоз с красными колесами мог бы стоять на путях, и форма работников комплекса напоминать железнодорожную, и бронзовому станционному колоколу нашлось бы место. Мечты, мечты…
А совсем недавно между зданиями Варшавского вокзала и храма Воскресения Христова появился памятник императору Николаю II и его супруге, императрице Александре Федоровне. Средства на его установку собрали прихожане, а инициатором создания памятника стал настоятель храма, архимандрит Сергий.
Василеостровский район
Купцы, художники, поэты…
Рассказ о доме № 10 по набережной Макарова, наверное, надо начать с описания окружающей местности. Река – Малая Нева, набережная – бывшая Тучкова. Совсем близко – Тучков мост. Названием своим и мост, и набережная обязаны купцу Аврааму Тучкову, на средства которого построен мост. Набережная Малой Невы от Стрелки до реки Смоленки никогда не была парадной, служила местом выгрузки и хранения товаров. Да и в гранит набережная оделась только в начале 1960-х годов. До этого ее откос был замощен булыжником. Вот и Тучков переулок до сих пор сохранил редкое в нашем городе булыжное покрытие мостовой. Недаром здесь любят снимать фильмы из «старинной жизни».
Места, если можно так выразиться, «торговые». Действительно, и Биржа неподалеку, и Таможня. И старый Гостиный двор, спроектированный еще Доменико Трезини (вернее, его часть), все еще цел на Тифлисской улице неподалеку. А место, где мы сейчас находимся, связано с именами старинных купеческих родов. Дом № 12 по набережной – эффектный, с башенкой, построен на участке купеческой семьи Яковлевых. Яковлевы – уральский купеческий род, горнозаводчики. Здесь на берегу Малой Невы находились склады чугуна и железа, доставляемого с Урала, так называемый Сибирский двор. Современный красивый дом построен в начале XX века, когда участок уже принадлежал графу Стенбок-Фермору, женатому на одной из Яковлевых. А вот дома дальше по набережной, № 14 и № 16, это 20-е годы XIX века, архитектор Авраам Мельников. Типичные дома того времени, такими был застроен когда-то весь Петербург. На первом этаже лавки, на втором – конторы. Ну, а в третьем этаже сдавались квартиры.
Но вернемся к нашему дому № 10. Во-первых, он громаден. Он занимает целый квартал, образуя трапецию. С одной стороны он числится по Биржевому пер., 1, с другой – по Волховскому пер., 2. Когда-то это был обычный дом XVIII века, вытянутый вдоль набережной. Нынешние очертания он приобрел в 1841–1842 годах, когда архитектор Александр Христофорович Пель на месте старых строений возвел громадное трехэтажное здание с замкнутым двором. В доме сдавались квартиры, их снимали разные, в том числе и весьма известные люди. Так в 1848 году здесь некоторое время жила семья Ильи Чайковского. Для его сына, восьмилетнего Петра, это первый петербургский адрес.
Дом переходил из рук в руки, как и все петербургские доходные дома. И вот, в 1860-е годы его владельцем стал один из братьев Елисеевых, Григорий. В 1870-х годах дом перестраивает архитектор Людвиг Шперер. Внизу в первом этаже располагается магазин Елисеевых, выше – квартиры. Видимо, дом не случайно был куплен Елисеевым – здесь, на Васильевском, находилось, можно сказать, их родовое гнездо. В самом деле, за углом (Биржевая линия, 14) – дом, где располагались елисеевские квартира и контора. После передачи этого и соседних зданий Оптическому институту в доме квартировали сотрудники института, в частности, здесь жили известные физики Д. С. Рождественский и С. И. Вавилов, имя последнего носит институт. А по Биржевому переулку, напротив нашего дома, тянутся мощные здания портовых складов XVIII века с открытой аркадой первого этажа, наподобие здания Гостиного двора. Угловое здание (Биржевой пер., 2) – это знаменитые елисеевские склады, с которых, собственно, началась история фирмы. Здание надстроено в 1930-х годах, когда его передали Оптическому институту. Теперь оно украшено скульптурными эмблемами науки и техники.
Дом 10 по набережной Макарова. 2014 год
Итак, наш дом № 10 по Тучковой набережной принадлежал до 1918 года Елисеевым. Но как-то так случилось, что в нем начали селиться художники. Возможно, их привлекал великолепный вид на Петропавловку, светлые помещения, которые можно было использовать под мастерские. Во всяком случае, в доме успели пожить и живописец М. П. Клодт, и старший товарищ передвижников Г. Г. Мясоедов, и И. Н. Крамской, и И. И. Шишкин. Но вот в 1887 году известный архитектор Гавриил Барановский надстроил дом, и наверху появилась великолепная мастерская с огромным окном, выходящим на Петропавловку. С 1898 по 1910 год ее снимал Архип Иванович Куинджи. Здесь же находилась его квартира.
Архип Иванович был удивительным человеком.[14] Он родился в Мариуполе, его семья имела греческие корни, сначала фамилия звучала «Еменджи». Вариант «Куинджи» появился только в 1857 году и означал по-татарски «золотых дел мастер». Это была профессия деда Архипа Ивановича.
Мальчик Архип потерял отца в возрасте 8 лет, вскоре умерла мать. Будущий художник жил в семье старшего брата Спиридона, пас гусей, помогал в лавке. То есть, никакого образования он фактически не получил. Однако так любил рисовать, так стремился «выучиться на художника», что сумел преодолеть все препятствия, приехать в Петербург, стать вольнослушателем Академии художеств и, в конце концов, – знаменитым художником. Картины его поражали современников. Известно, что, когда он выставил «Лунную ночь на Днепре», посетители выставки просили разрешения заглянуть за холст – нет ли там подсветки. Кстати, Куинджи был первым, кто организовал «выставку одной картины». И ведь на нее ломился «весь Петербург». Люди в очереди стояли, чтобы посмотреть не на жанровую картину, не на портрет известной личности, а на пейзаж. Слухи сопровождали художника – говорили, что, якобы, известный химик Дмитрий Иванович Менделеев (с которым Куинджи действительно дружил) подсказал ему рецепт каких-то удивительных светящихся красок. Хотя Куинджи, как и всякий художник, экспериментировал с красками, смешивал их, но светятся они не потому, что какие-то особенные, а потому что «особенным» был глаз художника.
А. Куинджи
В жизни Куинджи есть некая тайна. В расцвете сил, будучи знаменитым, богатым, всеми признанным, он вдруг перестает выставлять свои картины и даже очень долго никому не показывает их. Что это было, почему – можно только строить догадки.
Но работать Куинджи не переставал. И продолжал преподавать. Сюда в эту мастерскую в доме на Тучковой набережной приходили Константин Богаевский и Вильгельм Пурвит, Николай Рерих, Аркадий Рылов и многие другие. По воспоминаниям современников, Куинджи был замечательным педагогом. Довольно часто случается, что мастер навязывает свое видение мира, свой стиль, и ученики превращаются в маленькие копии учителя, эпигонствуют. Так бывает и в литературе, и в изобразительном искусстве. А вот Куинджи сумел воспитать разных художников, не подавить их индивидуальность, а наоборот – выявить ее.
Учитель, сотвори ученика —Прекраснейшее из твоих творений, —Твой мозг и сердце, и твоя рука —Вот инструменты.Пусть родится гений.Учитель, воспитай ученика,Подправь его неопытную душу,Пока еще податлив он, пока,Тебя он может слушаться и слушать.Учитель отпусти ученика,В неволе не проверит крыльев птица,Пусть на тебя он смотрит свысока,Пусть до тебя не хочет опуститься,Пусть тень его полета и рывкаПадет и зачеркнет твою дорогу, —Учитель, пощади ученика,Прости его, Учитель, ради Бога![15]Это стихотворение Светланы Розенфельд, мне кажется, написано и об Архипе Ивановиче Куинджи. Он ведь был не только замечательным педагогом, но еще и удивительно добрым человеком. Сколько он помогал своим ученикам, и не только своим. Куинджи за свой счет возил молодых людей в Европу, где они осматривали музеи и художественные выставки. На его пожертвования в Академии были организованы Весенние выставки, где наиболее талантливые живописцы могли получить поощрительные премии.
Сейчас в мастерской и квартире А. Куинджи – музей. Я провела опрос моих знакомых, людей интеллигентных, и выяснила, что никто из них этот музей никогда не посещал. К своему стыду, я тоже побывала в нем совсем недавно. Может быть, кого-то он разочарует – не так много мемориальных вещей, работ Куинджи практически нет. Но когда видишь это светлое высокое помещение, громадное окно, выходящее на Малую Неву, возникает потрясающее ощущение подлинности пространства…
Но не только художниками славен дом № 10. Здесь в квартире Михаила Лозинского когда-то находилось издательство «Гиперборей».
По пятницам в «Гиперборее»Расцвет литературных розЖурнал под этим названием выходил с октября 1912 по декабрь 1913 года. В его издании принимали активное участие Николай Гумилев и Сергей Городецкий. А кабинет Лозинского видел и Анну Ахматову, и Осипа Мандельштама, и Георгия Иванова, и многих других поэтов Серебряного века. Кстати, Гумилев и Ахматова жили неподалеку, в Тучковом переулке, 17. Это – их первая с Ахматовой семейная квартира. Они шутливо называли свое жилище «тучкой».
Михаил Лозинский, блистательнейший наш переводчик, был еще и обаятельным, тактичным и глубоко порядочным человеком. Гумилев говорил, что, если бы пришлось показывать жителям Марса образец землянина, выбрали бы Лозинского – лучше не нашли бы.
Здесь в квартире Лозинского готовился к изданию второй сборник Ахматовой «Четки», принесший ей настоящую славу. Ну и еще надо добавить, что собиравшиеся у Лозинского были очень молоды. Гумилеву в 1914 году исполнилось 28 лет, Ахматовой – 25, Мандельштаму – 23. Не обходилось без шуток, розыгрышей. Так, направляясь в «Гиперборей», Мандельштам, задыхаясь от смеха, повторял:
Не унывай,Садись в трамвай,Такой пустой,Такой восьмой.А на одном из заседаний авторы только что вышедших книг должны были сидеть в лавровых венках.
Литературная аура до сих пор окружает этот дом; на первом этаже расположен Центр современной литературы и книги.
Старинный дом на Тучковой набережной продолжает быть приютом писателей и поэтов, хранит память о замечательном художнике Архипе Ивановиче Куинджи… и в то же время остается домом, в котором живут люди. От души надеюсь, что они знают историю своего дома, гордятся им и берегут его.
Старый Гостиный двор на Тифлисской улице. 2013 год
А елисеевских-то складов уже нет… Вернее, они надстроены и переделаны в недешевый отель. В утешение себе могу сказать, что выглядит он все же лучше, чем жуткий новодел по соседству (элитный жилой комплекс «У Ростральных колонн»). Ну, а о скандале с высотками, испортившими вид на Стрелку, не слышал только ленивый. Когда-то Г. К. Лукомский писал об этом уголке Васильевского: «Наиболее цельный и самый старинный квартал сохранился, кажется, у Тучкова переулка на Васильевском. Здесь по Волховскому переулку тянутся низенькие плоские построечки едва ли не Петровского времени (такие же низенькие, но не столь старинные постройки тянутся по Иностранному переулку). Здесь же неподалеку, на углу Тучковой набережной и Тучкова переулка находятся и старинные, теперь заколоченные флигеля, амбары, вообще залы церковных построек и служебные флигеля… <…> Прекрасные дома на углу Среднего проспекта и набережной, старинные амбары, отлично обработанные дворы и особняк на Биржевом переулке – как все это вместе (особенно с бывшим старым Гостиным двором) типично, цельно! Какой прекрасный угол старины сохраняется здесь… Еще и теперь любитель старины не пожалеет о потерянном времени, если заглянет сюда»…[16]
Прошу прощения за длинную цитату, но советую любителям старины поторопиться! А то ведь и к Гостиному двору, спроектированному Трезини, уже подобрались инвесторы. И что-то серо-бетонное встает за старыми стенами…
«Новый Петербург»
В самом центре острова Декабристов находится полукруглая площадь, называемая ныне площадью Балтийских Юнг. В центре ее – памятник Юнгам Балтики, открытый 24 мая 1999 года (ск. Л. Ю. Эйдлин, арх. В. Л. Спиридонов, худ. В. Г. Пассарар). Особых достопримечательностей в округе нет – обычный жилой район. Кирпичные «столбики» 1960–1970-х годов вкраплены в жилмассив 1950-х, дальше к Наличной улице на намывных территориях – новое строительство. Но место это необычное, и его история прекрасно вписывается в известную нам долгую историю острова.
Мало кто из петербуржцев не знает старого названия острова Декабристов – Голодай. Легенды, связанные с этим именем многообразны: здесь и история о том, как жившие в землянках первые строители Петербурга мерзли и голодали, и искаженная фамилия англичанина Томаса Голлидэя, имевшего здесь фабрику. Связывается название острова и со шведским «халауа», что значит «ива» (наверно, были здесь ивовые заросли). И еще одна легенда – на этот остров любили приезжать на пикники шкипера-иностранцы со своими подругами. Праздновали – отсюда и искаженное английское holyday – «праздник» – ставшее Голодаем.
Странное место для пикников – веселым его не назовешь. Местность заливается при каждом наводнении, болота, да еще обилие кладбищ. Три Смоленских – православное, лютеранское и армянское – да еще безымянное на берегу залива, где, по преданию, хоронили лиц, умерших от дурных болезней…
Стал Голодаем остров Холидей.Так праздник заменяется кладбищем.Чем шкипера плясали веселейс подругами своими – тем сильнейи безнадежнее чухонский ветер свищетнад островом… Могилы пятерыхуже достаточно для славы страшноватой.А бедная земля ничем не виновата.Валун… Болотце… Ряд берез кривых…[17]По легенде, именно здесь тайно зарыли тела пятерых декабристов. Говорят, что Пушкин совершенно точно знал место могилы, и современные исследователи по его рисункам и заметкам пытаются найти ее. В 1925 году при мелиоративных работах нашли несколько гробов с телами военных в мундирах николаевского времени и почему-то решили, что это останки декабристов. Увы, просто раскопали старинное кладбище. Но на Голодае в 1939 году все равно поставили обелиск (арх. В. Н. Бобров) в память о казненных декабристах.
«Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, не виданной еще роскоши столицы, неподалеку от Петербурга на необитаемом острове…». (Алексей Толстой «Хождение по мукам».)
Мрачна история острова – но есть в ней страница, вошедшая в учебники истории архитектуры. Здесь в начале XX века заложили город-сад «Новый Петербург».
История его строительства начинается в 1898 году, когда кандидат коммерческих наук Г. Л. Шалит приобретает в собственность большой участок земли в западной части острова Голодай. В том же году создается акционерное общество «Новый Петербург». Его цель – построить рядом с Петербургом город-спутник, состоящий из более чем 600 домов, предназначенных для самых разных классов населения: дома для рабочих, причем, весьма комфортабельные, с отдельными 2–3-х комнатными квартирами, и дома для более состоятельных людей. Предполагалось, что «Новый Петербург» будет утопать в зелени, а с центром его свяжет «электрический трамвай», проезд на котором планировалось сделать для жителей района бесплатным.
К осени 1899 года намечалось закончить строительство 10 четырехэтажных домов, и осушить довольно значительную территорию. Но, увы, деятельность нового общества не вызвала особого доверия, акции его расходились плохо, да и опытом такого масштабного строительства никто из учредителей «Нового Петербурга» не обладал. За первый и единственный строительный сезон успели возвести только стены четырехэтажного дома (современный адрес: пер. Каховского, 10) и два этажа дома по соседству. Автором проекта являлся архитектор В. Ф. Розинский.
Несмотря на хлопоты Шалита, на его неоднократные обращения к премьер-министру С. Ю. Витте, общество «Новый Петербург» обанкротилось. Недостроенные дома ветшали, местность постепенно заболачивалась. Но вот, спустя десять лет, об идее постройки города-сада вспомнили снова. В Россию приехал итальянский миллионер Рикардо Гуалино. Он был человеком эпохи. Современники называли его «Рыцарем промышленности с поэтическим уклоном».[18] Восьмой сын средней руки фабриканта из Пьемонта, Рикардо Гуалино, после окончания лицея, не стал продолжать дело отца, а отправился в «свободное плавание». Юноша получил диплом адвоката, написал и издал книгу стихов, торговал лесом и цементом. К тридцати годам Гуалино стал миллионером. Кроме того, он был известен, как знаток античного и восточного искусства, театрал. На своей вилле под Турином и в замке Монферрато Гуалино собрал богатейшие коллекции. В начале века он заинтересовался перспективным восточноевропейским рынком и создал компанию «Румынский лес». Потом Гуалино приобрел имение Листвин в Волынской губернии на западе России. Через несколько лет здесь проложили ветку железной дороги, заработало большое лесоперерабатывающее предприятие, были построены школа, больница и дома для рабочих. Видимо, Гуалино полюбил эти края – свою дочь, родившуюся в Турине, он назвал Листвиной.
В начале 1910-х годов, приехав в Петербург, Гуалино узнал, что на одном из островов Петербурга есть обширный участок незастроенной земли. В начале 1911 года эта территория переходит в собственность Гуалино и созданной в Лондоне акционерной компании «St. Petersburg Land and Mortrage C°». Начинается второй этап строительства города-сада.
Планировку города поручили разработать одному из виднейших зодчих – представителю неоклассицизма Ивану Фомину. В работе также принял участие мастер северного модерна Федор Лидваль. Довольно необычный пример сотрудничества архитекторов столь разных направлений. Фомин и Лидваль начали с прогноза стоимости участка. Затем перешли непосредственно к проектированию. Три луча – Железноводская улица, нынешний переулок Каховского и третий – не проложенный – должны были сходиться на площади, образованной двумя полукруглыми зданиями с мощными колоннами и арками. Сохранился рисунок Фомина, на котором изображена центральная площадь нового города «с птичьего полета». Со стороны центра въезд в новый город обрамляли как бы «пропилеи» – два здания с галереями-колоннадами, заканчивающимися павильонами с куполами.
Проект «Нового Петербурга» И. Фомина
В процессе строительства проект изменили – на месте планировавшихся общественных зданий Федор Лидваль возвел по сторонам Железноводской улицы два многоэтажных жилых дома (современный адрес: Железноводская ул., 19 и 34). Эти дома предназначались для «рабочих классов», поэтому они носили более обыденный характер, что, конечно, исказило первоначальный замысел Фомина. А из задуманных им полукруглых зданий на площади успели возвести только одно (современный адрес: пер. Каховского, 2), да и то не до конца. Кроме того, Фомин достроил дом, начатый еще при Шалите (пер. Каховского, 10). На скошенных углах здания появились ионические колонны, фасад украсился круглыми медальонами со скульптурными барельефами. Позднее, уже в советское время, здание надстроили.