Шелковый шнурок
– Бесспорно так, хранитель мудрости пророка! Настанет время – и этот скромный полевой цветок расцветет пышно, как драгоценнейшая роза. Тогда рука преданного слуги преподнесет его тебе во всей непорочной красе! Думаю, это будет лучшим подарком моему повелителю в тот день, когда презренные, обуреваемые гордыней гяуры падут под ударами сабель непобедимых воинов нашего грозного хондкара[25], величайшего завоевателя всех времен!
Лицо султана прояснилось: он любил лесть.
– На все воля Аллаха! Я всегда знал тебя, Мустафа, как моего преданнейшего слугу… Можешь идти!
4
На галере, когда в лицо подул свежий морской ветерок и слуги подали на верхнюю палубу кувшин холодного шербета, Кара-Мустафа постепенно начал успокаиваться.
Собственно, что произошло? Ведь все складывается как нельзя лучше! Султан поручил ему готовить войско для большой войны в Европе и, можно не сомневаться, назначит на время похода сердаром[26], так как у самого вряд ли хватит сил и желания нести тяготы военного похода. А это – верный путь к осуществлению его мечтаний и намерений! Пусть Магомет думает, что поход готовится для возвеличивания его особы. Ха-ха! Зазнавшийся мальчишка! Нет, он, Мустафа, не настолько глуп, чтобы, стоя у руля империи, не позаботиться о себе, о своем и своих потомков будущем! Не был бы он достоин рода Кепрюлю, если бы, став великим визирем, не мечтал о большем – о троне падишаха или короне императора! И первый успешный шаг на этом пути сделан.
Удалось также без осложнений избавиться от Юрия Хмельницкого. Казна украинского гетмана существенно пополнит казну великого визиря. Чего еще желать?
Правда, беспокойство терзает сердце из-за красавицы невольницы, о которой проведал султан… Это, конечно, очень неприятно. Да, султаны, как и все смертные, любят подарки. Было бы неосмотрительно не понять намека… Видно, придется подарить девушку, хотя красота ее пленила его самого.
Тьфу, шайтан! Как скверно получилось! И все из-за какого-то султанского соглядатая.
Кара-Мустафа начал мысленно перебирать своих слуг, охранников, чаушей, советников: кто из них стал глазами и ушами султана в его доме? Но вскоре оставил эту пустую затею – людей, окружавших его, так много, что он не смог припомнить и половины их.
Возвратившись в Эйюб, великий визирь прежде всего позвал старшего евнуха.
В комнату вкатился невысокий толстяк в бархатной одежде, мягких, расшитых серебром чувяках и в белоснежной чалме. Приблизившись, он с трудом согнул в поклоне короткий, бочкообразный стан и молча уставился на своего повелителя.
«Неужели он – султанский глаз?» – подумал великий визирь и произнес:
– Ну, как она, кизляр-ага?[27]
– Все то же, эфенди… Сегодня ее осматривал Пьетро-ага, лекарь-итальянец. Говорит, девушка здорова телом, но больна душой.
– Ох уж этот мне римлянин!
– Пьетро-ага – чудесный лекарь, эфенди, – мягко возразил кизляр-ага. – Всем это известно… К тому же он читает будущее по звездам…
– Но у него слишком доброе сердце! Он всех жалеет… Особенно рабов.
– Это понятно: он долгие годы сам был рабом.
– Ну, хватит, тебя не переговоришь… Веди меня к ней!
– Прошу, эфенди… Девушка все тоскует, отказывается принимать пищу – по-видимому, хочет уморить себя голодом… День и ночь ее стережет старая Фатима…
Они спустились по мраморным ступеням на первый этаж, и кизляр-ага провел Кара-Мустафу в комнату пленницы.
У окна на диване сидели две женщины – старая и молодая. Увидев великого визиря, они мигом вскочили и застыли в низком поклоне.
Кизляр-ага качнул головой:
– Фатима, иди за мной!
Старуха быстро вышла. Молодая попыталась задержать ее, но тут же, гордо выпрямившись, смело взглянула на Кара-Мустафу.
Это была Златка.
Как она изменилась за время, проведенное в неволе! Если бы ее смог сейчас увидеть Арсен, ее возлюбленный, навеки утраченный Арсен, то не сразу узнал бы девушку.
Одетая в роскошные шелка, обутая в расшитые золотыми и серебряными нитками башмачки, только что вышедшая из гаремной бани, где в подогретую воду льют розовое масло, отчего кожа приобретает нежность и аромат роз, она показалась бы ему еще красивей, но вместе с тем и чужой. Арсен заметил бы, как она осунулась, что под глазами залегли тени, придавшие ее личику томную привлекательность, высоко ценимую во дворцах здешних вельмож, но которая совсем не к лицу красавицам Старой Планины или украинской степи.
Кара-Мустафа, любуясь девушкой, подумал о том, что красавицу прислал ему Юрий Хмельницкий, а он его единым жестом выбросил из жизни, как мусор на свалку, но тут же отогнал это воспоминание. Стоит ли тревожить себя из-за какого-то тщедушного гетмана-гяура? Совсем иное дело – собственные чувства.
А чувства эти вот уже которую неделю волнуют его. Смешно сказать: он влюбился, как мальчишка! С тех пор как в Эйюбе появилась эта девушка, великий визирь утратил покой. Сначала думал, что Златка станет одной из многих сотен одалисок его гарема, к которым Кара-Мустафа был совсем равнодушен. Но когда неожиданно получил отпор и услышал угрозу, что она умертвит себя, если только он осмелится ее коснуться, сердце Кара-Мустафы вдруг запылало юношеским огнем, и он понял: это серьезно.
Любовь и радовала его, ибо он почувствовал, что еще достаточно молод и полон страсти, и злила, ибо упрямица и слушать не желала его признаний. А потом – заболела…
Великий визирь таил свои чувства от всех. Догадывались о них только старуха Фатима да кизляр-ага. Ну и, конечно, знала Златка…
От его зоркого взгляда не скрылось, что за последнее время девушка изменилась. Вместо обреченности и страха в ее глазах светилась отчаянная решимость, а в плотно сжатых устах и гордо поднятой голове угадывалась сильная воля.
О Аллах акбар![28] И такую нежную, как весеннее утро, и гордую, подобную царевне, красавицу отдать султану? Чтобы она стала его кадуной?[29] Ни за что!
Нет, он не уничтожит свое счастье собственными руками! Во что бы то ни стало обхитрит султана и не отдаст ему эту девушку! А когда сам станет султаном страны Золотого Яблока, тогда… Тогда он сделает ее своею бах-кадуной, то есть первой женой, а еще лучше – императрицей… Вступит с нею в законный брак в венском соборе Святого Стефана, который после завоевания Вены будет превращен в мечеть Ая Стефано, и у них родится шах-заде, принц, наследник престола. Так он положит начало новой династии. Династии Кепрюлю! Не великих визирей Кепрюлю, а императоров!
Но пока это свершится, пока на голове еще не сияет императорская корона, нужно быть хитрым и осмотрительным, чтобы эти мысли не узнала ни одна собака! А с султаном надо вести тонкую игру до последнего дня, и главным козырем в этой игре станет теперь прекрасная пленница! Как хорошо, что ему пришло в голову дать султану такое туманное обещание: подарить девушку после победы над гяурами! Значит, у него достаточно времени, чтобы маневрировать и сохранить Златку для себя… Хотя в любой день можно ждать нового напоминания султана – тогда придется пожертвовать своими чувствами и отправить пленницу в султанский гарем. Но до этого, хотелось бы надеяться, далеко!
Он еще раз внимательно посмотрел на девушку. «Да, лекарь Пьетро правильно определил ее болезнь: у нее болит душа. Однако издавна известно, что душу лечат не травами, не мазями и даже не целебными водами, а временем и добрым словом».
Златка в напряженном ожидании не сводила с него тревожного взгляда. Она была прекрасна. «Действительно, как нежный полевой цветок…»
Кара-Мустафа сдержал вздох. Аллах акбар, если б не султан!..
Златка по-своему расценила мысли и чувства великого визиря, которые невольно отразились на его лице, и отступила на шаг.
– Не бойся меня, пташка. Я не причиню тебе зла, – ласково произнес Кара-Мустафа, делая шаг вперед.
– Я не боюсь. Аллах защитит меня, – с вызовом бросила Златка.
– Не Аллах, а я, красавица… Я защищу тебя от всего злого на свете! Я властен творить добро и зло. Это ты понимаешь?
– Понимаю. Тогда сделай добро – отпусти меня…
Кара-Мустафа улыбнулся.
– Глупышка, нигде тебе не будет лучше, чем здесь. Сколько красавиц со всех стран света сочли бы за честь и счастье поселиться в моем доме!
– Я не соглашусь быть наложницей даже самого падишаха! – Златка гордо выпрямилась, и в ее голосе прозвучала такая твердость, что Кара-Мустафа удивился.
– Будто у тебя есть выбор!
– Да, у меня есть другая возможность…
– Какая же?
– Смерть… Я не раз говорила тебе об этом!
– Смерти никто не минует… Но такой молодой и красивой девушке нужно еще долго жить. Жить в роскоши, в любви. И все это тебе могу дать только я!
– Роскошь – да, любовь – нет.
– Почему?
– Я не люблю тебя и никогда не полюблю!
Кара-Мустафа разгладил пальцами, украшенными драгоценными перстнями, черную бороду. Давно он не слышал, чтобы кто-нибудь, если он в здравом уме, перечил ему или говорил неприятное. А вот эта девчонка посмела! Ее откровенная отповедь больно ударила по его самолюбию. Однако он сдержался, решив, что обижаться на нее – то же самое, что гневаться на пышную розу, уколовшую тебя колючкой.
– Я подожду, пока ты изменишь свое отношение ко мне, – тихо сказал великий визирь. – Месяц, два… год…
– Этого не случится вовек! Не надейся!..
По лицу Кара-Мустафы пробежала тень.
– Смотри, как бы я сам не разлюбил тебя.
– Что же будет тогда?
– Лучше не говорить о том, что станет с тобой…
– Ты прикажешь убить меня?
– Нет, зачем же. Просто я подарю тебя человеку, который тебя не любит.
Златка задумалась. Потом сказала:
– Спасибо за откровенность, эфенди… Значит, я имею некоторое время на размышление?
– Да.
– Хорошо, я подумаю, а ты мне не досаждай!
– Ты злоупотребляешь моей добротой! – воскликнул задетый за живое Кара-Мустафа. – Помни, даже у влюбленного терпение может иссякнуть!
Златка ничего не ответила. Она понимала, что находится в безвыходном положении: освободиться от пут великого визиря нет никакой возможности. Не могла она рассчитывать и на то, что Арсен, отец или брат найдут ее здесь. Но любому человеку, в каком бы тяжелом положении он ни находился, свойственно уповать на лучшее. И она надеялась, а надеясь, боролась. Боролась за жизнь, за честь, за будущее…
Кара-Мустафа прошелся по комнате, окинул взглядом вещи, которыми по его приказу кизляр-ага окружил эту строптивую пленницу. Здесь были десятки мелочей, к которым женщины очень быстро привыкают и потом не представляют свою жизнь без них.
Он остался доволен. Пройдет время – и Златка тоже привыкнет ко всему. К изысканной пище и лакомствам, к дорогой одежде, ко всяким фонтанчикам, пальмам, мягким оттоманкам, к зеркалам в позолоченных рамах и баночкам с ароматными мазями и духами. А привыкнет – и сама не захочет никуда уходить отсюда.
Точно так же привыкнет она и к нему, совсем еще не старому и, как он думал, красивому мужчине. А тогда…
Златка следила за каждым жестом великого визиря, за его непроницаемым лицом – а им он за долгие годы жизни при султанском дворе научился владеть мастерски – и ничего угрожающего для себя не заметила. Наоборот, его взгляд был скорее ласковым, чем враждебно-грозным.
– Может, у тебя есть какая-либо просьба, Златка? Говори, и твое желание будет сразу же исполнено, – тихо произнес Кара-Мустафа.
– Нет.
– Если появится, скажи Фатиме. Она доставит тебе все, что ты пожелаешь… Поверь мне, великий визирь, перед которым трепещут многие народы и державы, рад лишний раз увидеть тебя, райский цветок, и удовлетворить самое трудноисполнимое твое желание!
Последние слова Кара-Мустафа произнес с искренним чувством. Но ответ Златки был сдержан:
– Благодарю. Мне ничего не нужно.
Кара-Мустафа взглянул на нее и, не прощаясь, медленно вышел из комнаты.
Златка продолжала молча стоять, словно ожидая, что великий визирь может вернуться. Но его шаги, глухо отдаваясь под высокими сводами, затихали вдали. И когда их совсем не стало слышно, девушка сразу как-то увяла, плечи ее опустились, из груди вырвался тяжелый стон. Она протянула перед собой руки и в отчаянии воскликнула:
– Арсен! Любимый мой! Пропаду я здесь, навеки пропаду!..
И, забившись в глухих рыданиях, бросилась ничком на покрытую мягким ярким ковром тахту.
5
В Эйюб, усадьбу великого визиря, отряд янычар Сафар-бея, – как вновь начал называть себя Ненко, – прибыл в полдень и расположился на внешнем дворе. Оставив возле повозок с военным снаряжением, казной гетмана и возле самого гетмана небольшую охрану, голодные янычары кинулись к кухне, чтобы чем-нибудь поживиться.
Сафар-бей и Арсен, отряхнув с себя дорожную пыль и умывшись прохладной водой из колодца, направились к покоям великого визиря.
Арсен не был уверен, что ему следует появляться перед Кара-Мустафой, но Сафар-бей настоял.
– Нужно узаконить твое пребывание в моем отряде. И лучше всего, если это сделает сам Кара-Мустафа.
– А если нам это не удастся?
– Ну и что? Одно то, что ты был на приеме у великого визиря, поднимет тебя в глазах янычар и свиты визиря так высоко, что никому и в голову не придет спросить когда-нибудь, кто ты и откуда.
– Вдруг он узнает меня и вспомнит, что это я под Чигирином читал ему письмо Сирко?
– Это было так давно, – возразил Сафар-бей. – Неужели ты думаешь, что он помнит какого-то там казака-уруса? Перед ним каждый день проходят десятки, если не сотни, новых лиц… Он, скорее, вспомнит нашу с ним встречу в Каменце. А это будет только к лучшему.
– Может, ты и прав, – тяжело вздохнув, согласился Арсен. – Не думай, что я боюсь… Чувствует мое сердце, что наша Златка где-то здесь… Совсем близко… И теперь, когда мы добрались сюда, чтобы вызволить ее, было бы совсем некстати попасть впросак.
– Я с тобой согласен. Будем надеяться на лучшее. Об одном хочу напомнить и предостеречь тебя…
– О чем?
– Забудь здесь мое настоящее имя. Даже находясь наедине со мной, не называй меня Ненко. Такая оплошность может оказаться для нас роковой. Зови Сафар-беем!
Арсен невесело улыбнулся:
– Понял, Сафар-бей. Буду помнить.
– Вот и хорошо. А теперь – идем!..
Они открыли тяжелые крашеные двери и вошли в просторную приемную дворца. Навстречу им торопился дородный высокий капуджи-ага – начальник телохранителей-янычар. Внимательно выслушав Сафар-бея и приказав подождать, он исчез в глубине коридора. А когда спустя некоторое время вернулся, повел прибывших за собой.
Кара-Мустафа сидел в глубине кабинета за столиком с вычурными золочеными ножками и что-то писал. Закончив, присыпал написанное песком и только тогда поднял голову.
– Подойдите поближе! – Голос его прозвучал холодно, резко. – А ты, капуджи-ага, выйди!
Тот бесшумно скрылся за дверями. Сафар-бей с Арсеном сделали несколько шагов вперед и низко поклонились.
– Вы прибыли из Камениче? – спросил Кара-Мустафа.
– Нет, великий визирь, славный защитник трона падишаха, мы прибыли из Немирова, – ответил Сафар-бей.
– Гетмана Ихмельниски привезли?
– Да, великий визирь.
– А… – Кара-Мустафа помолчал, словно раздумывал, говорить дальше или нет.
Догадливый Сафар-бей поклонился.
– Казну гетмана тоже привезли, великий визирь, – сказал он тихо, но четко.
Кара-Мустафа удовлетворенно кивнул:
– Это хорошо! – И, внимательно присматриваясь, добавил: – Мне кажется, я уже видел вас обоих где-то… Или тебя одного, чорбаджи[30], – указал он на Арсена. – Вот только не припомню где…
– В Камениче, великий визирь, – поклонился Арсен. – Это было прошлым летом, у паши Галиля… Мы тогда привезли из Немирова известие о том, что гетман Ихмельниски послал своего родича, полковника Яненченко, в Ляхистан…
– А-а, припоминаю…
Кара-Мустафа слегка прикрыл глаза. Он действительно сразу вспомнил этих молодых чорбаджиев: разговор с ними и навел его на мысль сместить Юрия Хмельницкого и завладеть его богатством.
– Я рад видеть вас. – На лице великого визиря появилось подобие улыбки.
Чорбаджии снова поклонились. А Сафар-бей спросил:
– Что великий визирь прикажет сделать с гетманом и его казной? Может, сам желает посмотреть?
Кара-Мустафа встал, подошел к чорбаджиям.
– Как тебя звать?
– Сафар-бей, эфенди.
– А тебя? – повернулся к Арсену.
– Асен-ага.
– Я доволен вами, – похвалил Кара-Мустафа. – Хотели бы вы оба служить у меня? Такие толковые и смелые воины мне нужны! Вот ты, – он указал на Сафар-бея, – был бы моим чауш-агой, а ты, Асен-ага, – чаушем…
– Мы рады служить великому визирю, защитнику трона падишаха!
– Ладно. О вас позаботятся… Теперь пошли к обозу! – И Кара-Мустафа первым направился к выходу.
Шагая позади великого визиря, друзья молча переглянулись. Сафар-бей даже подмигнул: мол, все идет хорошо!
Миновав анфиладу комнат, где у каждой двери стояло по два молчаливых стража, спустились вниз, в приемную, и вышли во двор. За ними следовали капуджи-ага с телохранителями.
Великий визирь в своем белоснежном длинном одеянии шел плавно и легко, напоминая гордого лебедя, плывущего по спокойной поверхности пруда.
Вдруг сбоку, совсем рядом, послышался звон разбитого стекла и вслед за этим раздался отчаянно-болезненный девичий крик.
– А-а-а!..
Кара-Мустафа вздрогнул и остановился.
Остановились и сопровождавшие его чорбаджии.
Крик этот ударил Арсена в сердце, как стрела, – он узнал голос Златки.
Казак побледнел и повернулся в сторону башни, примыкающей ко дворцу. Из разбитого окна, прижавшись лицом к решетке, выглядывала Златка. Она вцепилась в толстые железные прутья и не замечала, как из порезанной руки тонкой струйкой стекает к локтю кровь.
– Кизляр-ага! Джалиль! Я прикажу вырвать тебе язык, паршивый шакал! – крикнул Кара-Мустафа. – Почему не следишь за девушкой? Что там делает Фатима, эта старая ведьма?
Из-за плеча Златки выглянуло перепуганное желтое лицо евнуха. Он пытался оторвать руки девушки от решетки. Рядом суетилась старуха. Но Златка держалась крепко, не обращая внимания на то, что кровь окрасила уже и плечи, и грудь.
– Мы сейчас все устроим, яснейший мой эфенди, – бормотал кизляр-ага. – Сейчас, сейчас поможем ей… Только бы она не сопротивлялась… О аллах!
А Златка тем временем не сводила взгляда с Арсена и Ненко. В нем были мольба и просьба о спасении. Но ни одно слово, которое могло бы раскрыть перед великим визирем ее отношения с этими двумя молодыми чорбаджиями, не слетело с губ девушки. Самообладание, к счастью, не оставило Златку.
Наконец Джалилю и Фатиме удалось оторвать Златкины руки от решетки и оттащить девушку от окна. Из комнаты доносились причитания и оханья Фатимы.
Арсен весь дрожал от возбуждения. Но, стиснув зубы, сдерживал себя, понимая, что достаточно лишь неосторожного движения, чтобы вызвать подозрение великого визиря и погубить все. К тому же Сафар-бей сильно, как тисками, сжал его руку выше локтя, предупреждая о молчании.
Кара-Мустафа, углубленный в свои мысли, постоял у разбитого окна, а потом, как показалось Арсену, чуть заметно вздохнул и медленно пошел по дорожке, усыпанной перемытым морским песком. О происшедшем он не обмолвился ни словом.
6
На внешнем дворе великий визирь сразу же приблизился к тому возу, где под охраной янычар сидел в тени Юрий Хмельницкий.
Вид бывшего гетмана был жалок. Похудевший, запыленный, в стоптанных в дальнем пути сапогах и в выцветшем на солнце жупане, он безучастно уставился неподвижным взглядом в землю, ничего не замечая вокруг.
Но стоило ему увидеть перед собой великого визиря, равнодушие и усталость его как рукой сняло. Глаза заблестели радостью, в них загорелись живые огоньки. Он быстро встал, кинулся к Кара-Мустафе, заговорил по-турецки:
– О мой наияснейший повелитель, я несказанно рад, что мой горестный, невольничий путь перекрестился с твоей светлой дорогой, и я смею надеяться на твою благосклонность и твое заступничество!
Кара-Мустафа брезгливо сморщился.
– Ну, что скажешь, Ихмельниски?
– Великий визирь, прошу помиловать меня и вырвать из этого нестерпимого положения! Я ни в чем не повинен… Меня оболгали перед пашой Галилем мои тайные враги… И паша Галиль, не разобравшись, приказал схватить меня и, как татя, отправить в Стамбул.
– Это султан приказал схватить тебя, Ихмельниски! – сурово произнес Кара-Мустафа. – Султан!
Юрий побледнел, нижняя челюсть, с редкой черной щетиной, отвисла.
– С-султан?! 3-за что? – пробормотал он запинаясь.
– За то, что ты хотел переметнуться на сторону Ляхистана, неверная собака!
– Я? Бог мне свидетель! И в мыслях не имел такого!
– Не ври, гяур! У меня достоверные сведения! К тому же мои лазутчики из Львова донесли, что полковника Яненченко, которого ты так неосмотрительно послал туда, коронный гетман Яблоновский приказал расстрелять за какое-то преступление. Вероятно, не поверил твоим лживым обещаниям. И правильно сделал.
Смертельный ужас обезобразил лицо Хмельницкого. Он позеленел. Серые, пепельные губы дрожали, как у сильно перепуганного ребенка.
– Но в-все б-было н-не так! – взвизгнул он. – Яненченко сбежал от меня! Я сам застрелил бы его, как бешеную собаку!
– И потом, – не слушая гетмана, продолжал неумолимый Кара-Мустафа. – Ты, ничтожный, не оправдал надежд падишаха! Тебе вручили половину Украины, с тем чтобы ты собрал войско и завоевал другую половину, которой до сих пор владеет царь урусов. Но ты не только не сделал этого, не только не сумел собрать войска и перетянуть на свою сторону разбойников-запорожцев, но утратил и то, что доверил тебе падишах! От тебя, как от чумы, разбежались все твои подданные! Неужели ты думаешь, что блистательной Порте нужны такие правители в ее владениях?
– Смилуйся, великий повелитель правоверных! – чуть слышно лепетал Юрась, и его плечи безвольно опускались все ниже и ниже. – Прости раба своего никчемного, всемогущий повелитель!
– А ты и есть никчемный… Не юродствуй! Не наделяй меня титулами падишаха! Не надейся льстивыми словами тешить мою гордыню и этим добиться себе прощения… Нет, прощения тебе не будет! – Кара-Мустафа хлопнул в ладоши, и тут же возле него появился капуджи-ага. – Немедленно взять этого человека, отвезти в Стамбул и бросить в Еди Куле! В одиночку!
– Великий визирь, постой! Дай мне сказать еще… Я готов быть прахом у твоих ног, только не запирай меня в сырой и темный каземат! Я вдосталь намучился в Польше, в Мариенборгском замке… Вспомни, что я не только воин, но и улем, духовное лицо. Я был в Стамбуле архимандритом. Так отошли меня опять в православный монастырь – архимандритом, простым монахом, служкой… кем угодно… Только не в Еди Куле! Аллахом заклинаю тебя! Я верно служил тебе, был твоим соратником в Чигиринской войне, какие подарки посылал… и среди них – красавицу, какой и у самого султана, пожалуй, нет…
Последние слова будто ужалили Кара-Мустафу. Его глаза гневно вспыхнули.
– Ты еще смеешь напоминать мне о подарках, подлец! Ты не достоин целовать следы моих ног за то добро, которым я оделял тебя и которого ты вовсе не заслуживал! Прочь с глаз моих! Стража, взять его!
Юрась не успел и глазом моргнуть, как его схватили и потащили со двора.
Арсен долго смотрел ему вслед, пытаясь найти в сердце хотя бы каплю жалости к поверженному врагу, но, кроме омерзения, не чувствовал ничего. Он был твердо уверен, что именно Юрась Хмельницкий – виновник не только его личного горя, но и горя всенародного, виновник гибели дела Богдана. Это на его черной совести десятки тысяч загубленных жизней, разрушение и запустение Правобережья, уничтожение семнадцати правобережных казацких полков. Нет, не должно быть сострадания к нему. По делам злодею и мука!
Из задумчивости Арсена вывел голос Кара-Мустафы:
– Так где же казна этого негодяя? Показывайте!
Сафар-бей и Арсен откинули полог крытого воза. Там стоял небольшой, окованный железными полосами дубовый сундук с ручками. Они поставили его на землю и вопросительно посмотрели на великого визиря. Что дальше?
– Несите за мной! – приказал Кара-Мустафа и направился ко дворцу.
Однако он повел их не к главному входу, а к маленькой дверце, за которой был ход в подземелье. Евнух-казнадар отомкнул тяжелый массивный замок, зажег свечу и первым стал спускаться вниз.
Вскоре они оказались в совсем пустой небольшой комнате с низким сводчатым потолком. В противоположной стене виднелась еще одна дверь с замком, но казнадар не торопился ее открывать.
– Оставьте сундук здесь, – приказал Кара-Мустафа. – А сами ступайте на кухню – там вас покормят.
– Благодарствуем, эфенди. – Оба низко поклонились и вышли из подземелья.
Наконец-то они остались одни, облегченно вздохнули и посмотрели друг другу в глаза.