Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

Александр Грин

Прототипом Ассоль стала Нина Николаевна Грин (11 (23) октября 1894, Гдов – 27 сентября 1970, Киев) – жена Александра Грина, основательница музея писателя в Старом Крыму.

Нина родилась в семье банковского служащего Николая Сергеевича Миронова. В 1914 г. семья переехала в Петербург, это было удачно, так как девушка закончила с золотой медалью гимназию и теперь поступала на Бестужевские курсы. В 1915 г. она вышла замуж за студента-юриста Сергея Короткова, но молодого мужа через год призвали в армию, ив 1916 г. он погиб на фронте Первой мировой войны.

Окончив два курса биологического отделения, Нина пошла работать медсестрой в госпиталь, а позже устроилась машинисткой в газету «Петроградское эхо», где познакомилась с Александром Грином. Но тогда роман еще не закрутился. У Нины умер отец, потом у нее самой обнаружился туберкулез, и пришлось уезжать из холодного Питера. Второй раз с Грином она встретилась только в 1921 г., тогда же они поженились. Через три года Грин забрал Нину и ее маму и все вместе они переехали в Крым, жили в Феодосии и в Старом Крыму. Бывали у Максимилиана Волошина, где встречались со многими известными личностями.

После смерти мужа в 1932 г. Нина организовала сначала мемориальную комнату, потом сделала дом Грина частным музеем (государственным он станет только в 1942 г.), участвовала в создании Историко-краеведческого музея в Старом Крыму, с поручениями от музея ездила в Москву.

В 1934 г. Нина вышла замуж в третий раз, за врача-фтизиатра Петра Ивановича Нания, который когда-то лечил А.С. Грина, что вызвало резкое осуждение поведения вдовы в литературных кругах. В начале Великой Отечественной войны брак Нании и Грин распался.

Во время немецкой оккупации Нина не смогла покинуть Крым, так как ее мама была тяжело больна и дорога погубила бы ее. Работала корректором и редактором в оккупационной газете «Официальный бюллетень Старо-Крымского района», с 29 января по 15 октября 1942 г. заведовала районной типографией. Разумеется, немцы использовали имя вдовы знаменитого писателя в своих пропагандистских целях. В дальнейшем ее угнали на трудовые работы в Германию. Дождавшись освобождения, она вернулась в Крым.

За то, что она была вынуждена работать на немцев, Нину арестовали, она отбывала заключение в сталинских лагерях, ее освободили только в 1956 г. Тогда же она снова взялась за музей Грина, который был передан новым хозяевам.

Нина Николаевна скончалась в Киеве 27 сентября 1970 г., оставив завещание, в котором просила похоронить ее в семейной ограде, между могилами ее матери и мужа. Но власти Старого Крыма не разрешили выполнить волю бывшей ссыльной, и захоронение состоялось в другом месте старокрымского кладбища. Только через год, когда страсти улеглись, в ночь на 23 октября 1971 г. киевские друзья Н.Н. Грин – Ю. Первова и А. Верхман – с помощниками тайно перезахоронили ее.

Алексей Н. Толстой

Начнем с того, что сама сказка А.Н. Толстого, вышедшая в 1936 г., вторична, о чем признается и автор: мол, сказку Карло Коллоди помнил с детства и просто решил написать ее заново. На самом деле было не совсем так. В 1934 г. Алексей Толстой начал переводить с итальянского сказку К. Коллоди, используя итальянский оригинал и доступный русский перевод, но неожиданно вместо того, чтобы послушно переводить, стал писать собственную историю. «Я работаю над „Пиноккио“. Вначале хотел только русским языком написать содержание Коллоди. Но потом отказался от этого, выходит скучновато и пресновато. С благословения Маршака пишу на ту же тему по-своему», – отметил в дневнике Толстой.

Получилось замечательно. Нам же этот факт дает возможность поговорить о прототипе Буратино – главном герое сказки «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы». По-итальянски «il burattino» – «кукла». В сказке Пиноккио время от времени так и называют – бураттино, то есть кукла.

Получается, что у нашего деревянного мальчишки даже собственного имени нет. Кстати, забавный факт: в комедии дель арте именем Буратино иногда называют Пьеро. А это уже наталкивает на весьма интересные ассоциации, представим, что Буратино и Пьеро – это один и тот же персонаж, ну, может быть, с небольшим раздвоением личности. Так сюжет раскрывается еще интереснее: вечно влюбленный поэт и мямля Пьеро время от времени превращается в простоватого и обаятельного Буратино, просто Джекил и Хайд, для младшего школьного возраста.

В отличие от нашего Буратино, у Пиноккио всякий раз, когда он врет, начинает расти нос. Буратино от такой неприятной особенности избавлен.

Само имя Пиноккио переводится с итальянского как «кедровый орешек». И это странно, так как не несет никакой дополнительной характеристики персонажа.

Любопытно, что при ближайшем рассмотрении Пиноккио оказался реальным персонажем, то есть прототип жил в то же время, что и Карл Коллоди, мало того, в том же городе. Они даже похоронены на одном кладбище. Звали его Пиноккио Санчес.

Это открытие сделали совершенно случайно, во время исследования старых кладбищ близ Флоренции и Пизы. Было получено разрешение властей на эксгумацию тела и пригласили самого авторитетного хирурга-эксгумолога Джефри Фикшна. Когда же могилу раскопали и гроб вскрыли, ученые не могли поверить своим глазам. В полуистлевшем гробу лежало нечто непонятное – кости скелета и деревянные части тела.

Совершенно верно, у реального Пиноккио были деревянные ноги и частично деревянные руки, а на лице у него красовался длинный деревянный нос, то есть он наполовину был сделан из дерева и наполовину являлся обычным человеком.

Пиноккио Санчес появился на свет в 1760 г. во Флоренции, в небогатой семье. Должно быть, он родился таким крохотным и тщедушным, что родители нарекли его Пиноккио – кедровый орешек. Вот вам и оправдание имени. В семье он был младшим ребенком, самым маленьким. «Ничего, скоро вырастешь, догонишь и перегонишь братьев», – утешали малютку Пиноккио, но он не рос. Даже когда Пиноккио сделался юношей, судя по костям, его рост не превышал метр тридцать сантиметров.

Тем не менее, когда его отец отправился на войну, вместе с ним пошли все его сыновья и крошку Пиноккио прихватили. Веселый карлик стал полковым барабанщиком.

На войне Пиноккио провел 15 лет и вернулся без рук и без ног. Неизвестно, как бы закончилась жизнь калеки, если бы его случайно не приметил ученый медик Карло Бестульджи (прототип папы Карло), который сделал для карлика-инвалида чудесные протезы, на которых Пиноккио и ходил до конца своей жизни. Дивные ноги гнулись в коленках, отчего Пиноккио шагал, как смешная деревянная кукла, но это было не важно. Главное, он ходил. Кроме того, вместо отрезанного, или хирургически ампутированного, носа Бестульджи смастерил ему новый нос!

В общем, доктор Бестульджи подарил Пиноккио вторую жизнь, сделав из обрубка нового человека-куклу.

С тех пор Пиноккио Санчес сделался цирковым актером. В то время особенной популярности достиг цирк уродов, и тут живой деревянный человечек произвел самый настоящий фурор. Полагаю, что нос у Пиноккио действительно в какой-то момент представления становился огромным, то есть Пиноккио заменял свой обычный деревянный нос на другой – длинный.

Цирк гастролировал по ярмаркам. Однажды во время представления Пиноккио забрался высоко-высоко и, должно быть, не справившись со сложным трюком, упал на землю.

Первым делом кинулись искать волшебника Бестульджи, но тот оказался бессилен. Пиноккио погиб по-настоящему.

Если сравнить две сказки – про Буратино и Пиноккио, в итальянской истории не было никакого золотого ключика и, соответственно, черепахи Тортиллы, которая этот ключик у себя прятала. Мечты о собственном театре и куртках для папы Карло тоже не наблюдаются.

Пиноккио мечтает стать настоящим мальчиком и время от времени у него это получается, чего нельзя сказать о русском строптивце, который отвергает любые попытки цивилизовать или воспитать его. То есть Пиноккио в конце истории становится хорошим воспитанным мальчиком, а Буратино остается куклой.

Пиноккио попадает на остров, где его ждут сплошные развлечения, что же до азартного Буратино, то он продает свою азбуку, а затем теряет все полученные от этой сделки деньги, обворованный на Поле чудес.

Персонаж Манджафоко – кукольник – у Карла Коллоди изначально положительный персонаж. В книге он появляется эпизодически. Кукольник Карабас-Барабас у Толстого персонаж отрицательный и действует на протяжении всей книги, создавая Буратино всевозможные помехи и пытаясь завладеть золотым ключиком.

Известно, что Алексей Толстой обожал театр Мейерхольда и вообще биомеханику. Поэтому именно с Всеволода Эмильевича был писан Карабас-Барабас. Собственно, это имя составили маркиз Карабас из сказки Перро «Кот в сапогах» и итальянское слово «бараба», означающее «мошенник». Мейерхольд прославился как самый злобный и авторитарный режиссер своего времени. Неслучайно его вечный противник К. Станиславский писал о методе Мейерхольда: «Талантливый режиссер пытался закрыть собою артистов, которые в его руках являлись простой глиной для лепки красивых групп, мизансцен, с помощью которых он осуществлял свои интересные идеи». То есть, если верить Станиславскому, для Мейерхольда актеры – почти неодушевленные предметы, глина, из которой можно что-то слепить, куклы. Отсюда мог сложиться образ кукловода.

Карабас-Барабас имеет свою характерную примету – невероятно длинную бороду, конец которой он вынужден засовывать себе в карман, чтобы не наступать на нее. У Мейерхольда был приблизительно такой же длины шарф. Всеволод Эмильевич обожал этот аксессуар, носил его как свой характерный знак и так же, как Карабас-Барабас бороду, был вынужден засовывать конец шарфа себе в карман.

Известно, что после революции одетый в кожаный блестящий костюм Мейерхольд везде носил с собой маузер. Во время репетиций или застольных чтений пьесы, он выкладывал оружие перед собой на стол. Некоторые исследователи видят в этой детали аналог знаменитой плетки Карабаса-Барабаса.

По этой же версии, роль помощника Карабаса-Барабаса – пиявочного лекаря Дуремара – отводилась помощнику Мейерхольда, работавшему под псевдонимом Вольдемар Люсциниус. Вольдемар и Дуремар – имена похожи. Хотя есть и другая версия – прототипом Дуремара из сказки про Буратино был французский доктор Жак Булемард. Он жил и работал в Москве в конце XIX в. Как можно догадаться, доктор Булемард был страстным поклонником метода лечения пиявками, время от времени показывая опыты на себе. Пиявок он вылавливал в прудах, надевая при этом калоши и длинный балахон, который защищал его от комаров. Имя Дуремар придумали русские дети, которые, должно быть, считали врача свихнувшимся. Во всяком случае, об этом говорит первая половина слова «Дуремар».

Пьеро как персонаж возник на сцене в середине XVII в. Изначально Пьеро – ловкий слуга, который добивается своей цели, прикрываясь добродушием. Исполнитель роли Пьеро выступал без маски, с лицом, обсыпанным мукой. В качестве костюма на нем была широкая крестьянская рубаха. Его прототип – Педролино из итальянской комедии дель арте (или комедии масок) – ловкий, изворотливый, однако, часто попадающий впросак.

Но со временем что-то неуловимо изменилось в характере Пьеро, должно быть, его захотели отделить от еще более изворотливого Арлекино. Публика желала слушать стихи, которые исполнял бы печальный влюбленный. Одежда Пьеро тоже претерпела изменения, к белой рубахе добавилось жабо, огромные пуговицы и широкие белые панталоны, на голове появилась остроконечная шапочка.

В 1819 г. образ Пьеро приобрел новые краски – мим Батист Дебюро показал совершенно нового Пьеро. Это произошло на сцене парижского театра «Фюнамбюль» на бульваре дю Тампль. С его подачи Пьеро сделался отвергнутым влюбленным.

В 1884 г. выходит поэтический цикл из 50 стихотворений Альбера Жиро «Лунный Пьеро». Позже Пьеро сделался одним из любимейших персонажей «Серебряного века». Его можно видеть на картине Поля Сезанна «Пьеро и Арлекин» (1888), на портрете Всеволода Мейерхольда, запечатленного в роли Пьеро в его любимом «Балаганчике», работы Николая Ульянова, на двойном автопортрете живописцев Александра Яковлева и Василия Шухаева («Арлекин и Пьеро», 1914). Александр Таиров поставил «Покрывало Пьеретты» и «Ящик с игрушками», где также фигурировал Пьеро. Ну и, разумеется, лучшим Пьеро был, есть и будет Александр Вертинский.

Есть мнение, что Пьеро в «Золотом ключике» – это Александр Блок. Во всяком случае, современники его в этой роли узнавали. А как не узнать, если спектакль по пьесе А. Блока «Балаганчик» был самым знаменитым и кассовым спектаклем В. Мейерхольда. Всеволод Эмильевич сам играл в нем роль Пьеро.

М. Петровский предполагает, что безответная любовь Пьеро к Мальвине – это аллюзия на семейную драму Блока и на «Прекрасную даму», к которой он часто обращается в стихах. Кроме того, Пьеро из «Золотого ключика» посвящает Мальвине строки, в которых встречаются обороты, очень напоминающие блоковские (например, «тени на стене» – частый образ поэзии Блока и других символистов).

И у Блока в стихотворении, которое так и называется «Тени на стене»:

Все те же тени, все тот же балаганчик или дивный серебряный сон, с его шутами, призрачными дамами и королями…

Если разбирать всю сказку про Буратино как закулисные интриги в театре, хотелось бы знать, кто такая главная героиня произведения – Мальвина. В итальянской истории она и кукла, и девочка, и волшебная фея, претерпевающая изменения во время всего повествования. В истории, рассказанной Толстым, Мальвина, Буратино и Пьеро были, есть и остаются куклами, со всеми присущими им ограничениями: Буратино всегда будет деревянным, Мальвина – красавицей с фарфоровой головой. Неудивительно, что многие исследователи пытались угадать, о какой именно беглой актрисе повествует А. Толстой.

После того как было высказано смелое предположение, что русский Буратино – на самом деле пролетарский писатель Максим Горький, а Мальвина – Мария Андреева, которая провела семь плодотворных сезонов, с 1898 по 1905 г. в театре Станиславского, после чего увлеклась новым литературным классиком и уехала с Горьким за границу. Неожиданный поворот сюжета. Впрочем, эта версия прототипов самая слабая из представленных выше.

Перед нами опять два героя в одном: Мейерхольд – прототип Карабаса-Барабаса, но сам он играл роль Пьеро. В сказке Толстого есть еще одна фантастическая пара близнецов – это два театра – театр Карабаса-Барабаса (Мейерхольда) и тайный театр, спрятанный за нарисованным на холсте очагом, – театр К.С. Станиславского.

И еще о странных метаморфозах. Так же как «Пиноккио» стал прототипом для «Золотого ключика», возможно, сам «Золотой ключик» послужил прототипом для набоковского «Приглашения на казнь».

В романе В. Набокова происходит некий театр абсурда, тюремщик приглашает осужденного преступника на тур вальса. Стражники стоят на посту в песьих масках. Цинциннат женат на Марфиньке, но мы видим, что она кукла. Так же как и остальные персонажи, кроме Цинцинната, все, как один, куклы. А жизнь – кукольный театр. История Буратино была рассказана наблюдателем из мира людей, теперь же перед нами мир кукол.

Сам Цинциннат делает мягких кукол для школьниц: «Тут был и маленький волосатый Пушкин в бекеше, и похожий на крысу Гоголь в цветистом жилете, и старичок Толстой, толстоносенький, в зипуне, и множество других».

Адвокат и прокурор по закону должны быть единоутробными братьями, если же такую пару не удается подобрать – их гримируют, чтобы были похожи.

Цинциннат, который, по идее, должен быть единственным реальным человеком, тем не менее делает очень странные вещи: «Он встал, снял халат, ермолку, туфли. Снял полотняные штаны и рубашку. Снял, как парик, голову, снял ключицы, как ремни, снял грудную клетку, как кольчугу. Снял бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы, в угол. То, что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух. Цинциннат сперва просто наслаждался прохладой; затем, окунувшись совсем в свою тайную среду, он в ней вольно и весело – Грянул железный гром засова, и Цинциннат мгновенно оброс всем тем, что сбросил, вплоть до ермолки». А вот еще раньше: «А я ведь сработан так тщательно, – думал Цинциннат, плача во мраке. – Изгиб моего позвоночника высчитан так хорошо, так таинственно. Я чувствую в икрах так много туго накрученных верст, которые мог бы в жизни еще пробежать. Моя голова так удобна…».

Юрий Олеша

В Одессе, в семье австрийского эмигранта (по другим сведениям, «турецкоподданного») Густава Суок росли три сестрички: Лидия (1895-1969), Ольга (1899-1978) и Серафима (1902-1982). Лидия, по описанию В. Катаева, «скромно зачесанная, толстенькая, с розовыми ушками, похожая на большую маленькую девочку в пенсне», рано вышла замуж за военного врача, который погиб в Первую мировую, а в 1920 г. она стала женой Эдуарда Багрицкого. В романе В. Катаева «Алмазный мой венец» она присутствует как жена Птицелова (Багрицкого). Мы будем подробно говорить об этом произведении во второй части книги.

Ее младшая сестра Серафима, очаровательная шатенка «со смуглыми обнаженными руками и завитками распущенных волос», была возлюбленной писателя Юрия Олеши, «они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных».

Олеша написал с нее танцовщицу Суок из сказки «Три толстяка». «Одно время в Одессе Багрицкий с женой и сестра жены Багрицкого Сима, жена Олеши, вместе с Олешей жили все вчетвером в одной комнате. Сперва жена Багрицкого еще ходила на службу, потом, видя, что, кроме нее, никто не желает служить, также бросила работу. Жизнь была, как у настоящей богемы: „Дальше ехать некуда“. Начиналось с того, что обсуждалось, какая вещь должна быть отнесена на толкучку. Жили, совершенно не заботясь о будущем, исключительно сегодняшним днем. Проводили время в безделье. Багрицкий носил одно время оба правых ботинка, различного фасона и номера, которые ему дала какая-то кухарка, вообще ходил оборванцем (так же и Олеша). В комнате были кушетка и кровать, причем обе пары (Багрицкие и Олеши) поочередно честно менялись местами, так как на кровати было удобнее спать, чем на кушетке. Часто приходил В. Катаев, и когда оставался ночевать, то ложился на пол посередине комнаты».

Расставшись с Олешей, Серафима стала женой поэта Владимира Нарбута (прототип Воланда М. Булгакова)[2], который забрал ее у Олеши, угрожая в противном случае покончить с собой. После Серафима стала женой Виктора Шкловского.

Обидевшись на Нарбута, который увел его музу, Олеша написал роман «Зависть», где Нарбут стал прототипом главного героя романа. Сам же Олеша женился на сестре Серафимы – Ольге.

В книге В. Катаева Серафима Суок носит неприятнослащавое прозвище «дружочек». Что же до Суок – цирковой гимнастки и одновременно куклы, исследователи творчества Ю. Олеши сходятся на том, что образ получился собирательный. Все кукольное в нем – от Серафимы, все человеческое – от Ольги. Сам Олеша говорил Ольге: «Вы две половинки моей души».

Кроме того, считается, что, создавая Суок, Олеша использовал образ своей первой любви, Валентины Грюнзайд. Подробнее о ней можно прочитать в книге Катаева «Алмазный мой венец».

А еще в детстве с Ю. Олешей произошло одно парадоксальное событие. Он очень любил цирк, а в цирке его больше чем привлекала изящная гимнастка. Мальчик ходил на представления, тратя все свои деньги и не имея возможности познакомиться со сверкающей волшебной девочкой. А потом вдруг его желание странным образом исполнилось. Он приблизился к гимнастке, и она, вот ведь поворот событий, оказалась мальчиком. В результате этого раннего потрясения Олеша и написал чудесную сказку, где кукла оказывается девочкой-революционеркой, а прекрасная девочка – родной сестрой наследника Тутти.

Когда Нарбута арестовали, старшая из Суок (Лидия) попыталась помочь ему, за что ее саму репрессировали в 1937 г. и отравили в Карагандинский край. Там она, тоже странное совпадение, каждый день ходила отмечаться в НКВД, расположенное на улице Эдуарда Багрицкого – имени ее мужа!

Из заключения она вернулась только в 1956 г.

Алан Милн

Общеизвестно, что Винни-Пух – это плюшевый медвежонок, прототипом которого является любимая игрушка сына писателя Кристофера Робина (1920-1996). При этом имя Винни-Пух не самое типичное из имен, даваемых медведям живым или даже плюшевым. Это вам не традиционный Топтыгин, каких много. Но Винни-Пух один, и это интересно. Дело в том, что своего медвежонка Кристофер Робин, а может быть, и его мудрый папа (история не сохранила для нас этих подробностей) назвали в честь медведицы по кличке Виннипег (Винни), содержавшейся в 1920-х гг. в Лондонском зоопарке. То есть первая половина имени раскрыта. Но если эта половина вполне реальна и обыденна, вторая похожа на сказку. Пух – был лебедем! По книге, в какой-то момент лебедю надоело его имя или он вырос из него, в общем, он больше им не пользовался, и имя отдали медвежонку.

Как известно, Милн писал книгу для своего сына, сделав его главным героем, ну или первым после Винни-Пуха, это уж кому как больше нравится. Итак, Кристофер Робин Милн стал прототипом сказочного Кристофера Робина, возможно, даже раньше, чем научился выговаривать слово «прототип».

Кристофер Робин Милн родился 21 августа 1920 г. в семье писателя Алана Милна и его жены Дороти. Рождение мальчика стало сюрпризом для обоих родителей, которые были уверены, что родится дочь, и даже назвали ее Розмари. Поэтому они сразу же стали спорить, как назвать ребенка. И потом решили, что у мальчика будет два имени – по одному от каждого из родителей.

С раннего младенчества родители отдали Кристофера няне, общаясь с сыном утром после завтрака, вечером во время совместного чаепития и перед сном. Отец все время проводил в своем кабинете, у мамы были другие интересы.

Кристофер Робин рос умным, но застенчивым мальчиком. В доме он мог разобрать все что угодно, от часов до детского духового ружья, которое, благодаря его умению, в конце концов научилось стрелять «настоящими» зарядами да еще и весьма далеко.

Обратите внимание, Дисней рисует Кристофера Робина шатеном, маленьким он действительно имел достаточно темные волосы, но, когда вырос, они посветлели, как у отца.

Кристофер Робин Милн – прототип нескольких героев стихотворений в сборниках «Когда мы были совсем маленькими» и «Теперь нам шесть» Алана Милна, в последнем он присутствует вместе со своей подружкой Анной Дарлингтон, которая была на восемь месяцев его старше.

Вопреки расхожему мнению, будто бы Кристофер Робин Милн ничего не знал о своем литературном двойнике, мальчик не только знал о книге своего отца, но и поначалу очень гордился своим вкладом в нее. По его собственным словам, ему «вполне нравилось быть Кристофером Робином и быть известным». Тем не менее одноклассники из школы Гиббса, куда мальчик поступил в 1929 г., над ним начали издеваться, они дразнили его цитатами из книги и особенно из стихотворения «Vespers» («Вечерня»), где была такая строчка: «Hush! Hush! Whisper who dares! Christopher Robin is saying his prayers» («Тихо! Тихо! Кто смеет шептаться! Кристофер Робин молится»).