Загадка завещания Ивана Калиты. Присоединение Галича, Углича и Белоозера к Московскому княжеству в XIV в
Но почему же Иван Красный, реально княживший в Галиче, не указал его в своей духовной грамоте? Опираясь на упомянутую выше договорную грамоту начала 70-х гг. XIV в. между Дмитрием Донским и Владимиром Андреевичем Серпуховским, В.А. Кучкин попытался доказать, что вплоть до этого времени Галич имел определенную территориальную обособленность, не входя в состав московских и великокняжеских владений. Об этом должна была свидетельствовать фраза из этого договора: «А рубежь Галичю и Дми[трову как был при нашемь деде при великом князи] при Иване (Калите. – К. А.) и при наших отцехъ при великих князех…»41 Если это так, то Галич был присоединен к Москве еще при Калите, но каким-то особым способом. Идя вслед за М.К. Любавским, В.А. Кучкин предположил, что это связано с политикой Орды на Руси. Но если его предшественник полагал, что Калита вносил за мелких князей ордынские недоимки, заставляя поступаться частью своих прав, то В.А. Кучкин пошел еще дальше. Сам термин «купля» подсказывает, что речь идет о какой-то покупке. По его мнению, в XIV в. русские князья получали княжества по ханским ярлыкам, которые можно было купить. И действительно, в Рогожском летописце под 1392 г. он нашел вроде бы подтверждающее известие. На взгляд историка, именно подобным образом Москвой был приобретен Нижний Новгород. По словам летописи, сын Дмитрия Донского Василий I «поиде въ Орду къ царю къ Токтамышу и нача просити Новагорода Нижняго… Безбожный же татарове взяша и сребро многое и дары великии, и взя Нижнии Новъград златом и сребром, а не правдою»42.
Тем самым, подразумевая под «куплей» покупку Калитой ханского ярлыка на мелкие княжества, историк объяснял существование Галича как самостоятельной территориальной единицы и почему Калита и его сыновья не включали этот город в свои завещания. На его взгляд, аналогичная ситуация с покупкой ярлыков имела место в Угличе и на Белоозере, которые подобным образом также перешли под власть Калиты. В отношении Белоозера он ссылался на воспрепятствование Калитой поездке в Орду белозерского князя в 1339 г. Возможно, это делалось, на его взгляд, потому, что последний ехал к хану хлопотать о ярлыке на свою вотчину43. Позднее он даже попытался определить время возможной покупки Галича Иваном Калитой. По его мнению, это событие следует приурочить к 1336 г. Годом раньше умер князь Федор Галицкий, а в 1336 г. Иван Калита ходил в Орду, откуда зимой 1336/37 г. вернулся «съ пожалованиемъ въ свою отчину»44, «Не заключалось ли это „пожалование“ в получении им ярлыка на Галич? – задал вопрос исследователь»45.
Одновременно с В.А. Кучкиным по этому вопросу выступил и С.М. Каштанов. Полемизируя с В.А. Водовым, считавшим, что термин «купля» не превосходит размерами волости, он привел примеры того, что под этим термином понимались и гораздо большие территории. Так, последний ярославский князь Александр Федорович «прода Ярославль»46. В княжеских договорных грамотах XV в. в качестве «купли» фигурируют, например, Романов городок и Венев47.
Как бы в противовес В.А. Кучкину он выдвинул свою гипотезу, обратив внимание на то, что в духовной грамоте 1389 г. Дмитрия Донского употребляются следующие выражения: «своего деда куплею, Галичем, со всеми волостми…», «куплею же деда своего, Белымозеромъ, со всеми волостми…», «куплею же своего деда, Оуглечим полем, и что к нему потягло»48. Встречающийся здесь термин «волость» помимо своего основного значения в смысле территориальной единицы, в XIV в. имел несколько других значений, одно из которых означало городские доходы. Именно в этом смысле он упоминается в одном месте завещания Калиты: «А из городьскихъ волостии даю княгини своей осмничее. А тамгою и иными волостми городьскими поделятся сынове мои»49. По мнению С.М. Каштанова, первоначально Калита приобрел не все три княжества целиком, а только указанные стольные города. При этом слово «купля», скорее всего, выражало право посылки данщиков и таможенников в центр «купленного» княжества и равнялось взятию на откуп основных сборов в главных городах княжеств за определенное вознаграждение князьям – владетелям. Отсюда непрочность пребывания Галича, Белоозера и Углича в руках Калиты и его сыновей, отсутствие у них права передачи этих земель по наследству. И только при Дмитрии Донском вся остальная территория княжеств была окончательно присоединена к Москве, а редактор его второй духовной грамоты использовал слово «волость» не в узком значении городских доходов, а в более широком, территориальном смысле50.
Идеи В.А. Кучкина и С.М. Каштанова попытался объединить Н.С. Борисов. По его мнению, «скорее всего, Иван Данилович купил в Орде ярлыки, дававшие ему право на пожизненное управление этими областями», ибо местные князья «не в состоянии были своевременно и в полной мере платить положенную дань в ханскую казну. Московский князь взял на себя их долги и платежные обязательства, а за это получил право верховной власти над огромными лесными территориями»61. Понятно, что получение только права сбора дани с указанных княжеств не предполагало создания прочной территориальной власти и включения этих земель непосредственно в состав Московского княжества. Тем самым становится понятным – почему еще через много лет после эпохи Калиты упоминаются, к примеру, самостоятельные белозерские князья, и снимается вопрос, почему эти земли не включались в духовные грамоты московских князей Семена Гордого и Ивана Красного52.
Развивая эти мысли, Ю.В. Кривошеев предложил посмотреть на проблему «купель» в плоскости даннических отношений с Ордой. Сразу после монгольского нашествия ханы Золотой Орды сделали упор на сбор дани с русских земель собственными силами. При этом он отдавался на откуп мусульманским купцам, которые, вероятно, сразу вносили в ханскую казну заранее оговоренную сумму, а затем при помощи татарских отрядов собирали ее с покоренных земель, не забывая при этом о своей выгоде. Многочисленные злоупотребления и поборы вызывали восстания, и ханы были вынуждены поручить сбор дани русским князьям. Очевидно, что это право получили в первую очередь князья, занимавшие стол Великого княжения Владимирского. Заинтересованные в том, чтобы, по возможности, выплачивать дань за счет соседей, они, так же как и их предшественники, осуществляли сбор дани по системе откупов. Именно в этом ключе следует рассматривать широко известный рассказ о действиях москвичей в Ростовской земле, содержащийся в Житии Сергия Радонежского. В 1328 г. там «наста насилование, сиречь княжение великое досталося князю великому Ивану Даниловичю, купно же и досталося княжение Ростовьское к Москве. Увы, увы и тогда граду Ростову, паче же и князем ихъ, яко отъася от нихъ власть, и княжение, и имение, и честь, и слава, и вся прочаа потягну къ Москве». И далее автор Жития описывает все насилия москвичей53.
Несомненно, что ростовский эпизод был связан со сбором ордынской дани. Но князья собирали дань не только в Ростове, но и в других мелких княжествах, таких как Бело-озеро, Галич и Углич. Таким образом, под «куплями» Калиты следует понимать не покупку собственно территории княжеств, как административно-политических единиц Руси, а передачу права сбора дани, что широко практиковалось. При этом утрата политических прав местных князей была относительной. «Эти земли сохраняли возможность самостоятельного внутреннего развития, но были подчинены Москве в военно- и внешнеполитическом значении: соответственно в походах московских князей выставлялась местная рать, и сношения с Ордой осуществлялись „через“ Москву. Отсюда действительно имела место „непрочность“, неопределенность их статуса, что связано с временностью, эфемерностью этих „владений“»54.
Пожалуй, последним на этот счет выступил А.А. Горский. Высказав сомнение, что под «куплями» Ивана Калиты следует понимать покупку ярлыков на них в Орде, он предположил, что в данном случае следует вести речь о покупке у местных князей какой-то части их суверенных прав на свои владения»55.
Подводя итог высказанным в литературе суждениям по вопросу о «куплях» Ивана Калиты, можно лишь констатировать то, что проблема эта до сих пор не решена. Несмотря на то что по данному поводу было высказано немало интересных соображений и взглядов, они остаются всего лишь логическими построениями, выстроенными с той или иной степенью стройности. В каждой из составленных подобным образом конструкций можно найти внешне неприметный изъян, который опровергается имеющимися источниками. В результате этого все логическое построение теряет свою устойчивость и оказывается не более чем игрой ума, ничего общего не имеющего с исторической действительностью. Особенно хорошо это видно, когда оцениваешь размеры существующей в распоряжении историка Источниковой базы. Раскрыв указатель к первым восьми томам «Полного собрания русских летописей», видим, что за весь XIV в. имеется всего лишь девять известий по истории Белоозера и, соответственно, шесть – Галича и четыре – Углича56. В этих условиях исследователи, строя различные гипотезы, вынуждены оперировать лишь очень ограниченным набором одних и тех же фактов. Выявление всего лишь одного нового известия моментально ломает прежние, казавшиеся непоколебимыми версии и заставляет искать новые объяснения этой загадки.
Постановка задач для дальнейшего исследования
Признание того факта, что скудость имеющихся летописных известий по истории указанных трех городов в XIV в. не позволяет решить проблему «купель Калиты» только на их материале, вовсе не означает того, что данный вопрос не имеет решения.
Исследователь русского Средневековья в чем-то сродни палеонтологу. Подобно тому как тот воссоздает облик доисторических ящеров по небольшим фрагментам окаменевших частей скелета, так историк реконструирует прошлое по отдельным свидетельствам уцелевших исторических источников. Сходство между двумя представителями ученых специальностей только усилится, если мы обратим внимание на удручающее состояние Источниковой базы, имеющейся в распоряжении историка, изучающего XIV в. Разрозненные фрагменты летописания в составе более поздних летописных сводов, небольшое количество актов, несколько литературных памятников – вот, собственно, и все то, что сохранилось от этого времени после многочисленных пожаров и вражеских нашествий. Так же как и палеонтолог реконструирует внешний облик доисторических животных по их окаменевшим отдельным, весьма незначительным останкам, так и историк должен воссоздавать ушедшее время по небольшим кусочкам от когда-то существовавшего корпуса источников.
Между тем палеонтологи уже давно выработали свой метод исследования. Создатель современной палеонтологии Жорж Кювье обратил внимание на обстоятельство чрезвычайной важности, которое тем не менее до него оставалось незамеченным: для существования каждого животного необходимо, чтобы развитие каждого его органа находилось в известном соотношении с развитием других его органов. Для наглядности поясним это положение на конкретном случае. Например, для существования наземного хищного зверя необходимо, чтобы он мог добывать себе добычу, то есть прежде всего имел органы, необходимые для схватывания и растерзания добычи, то есть сильные, острые когти и соответственным образом измененные зубы, затем органы движения, пригодные для быстрого передвижения. Так как форма и длина конечностей определяется формой и длиной костей, сообразно этому должна быть развита и мускулатура. Далее, кишечный тракт должен быть приспособлен для переваривания мяса, употребляемого в пищу, – поэтому кишечник хищника не должен быть длинен и занимать много места. Весь зверь не может быть толстым и массивным, а должен быть легким и стройным и т. д. Таким образом, нанизывая одно на другое эти соображения, как звенья непрерывной цепи, и вместе с тем развивая их, как следствия из первоначальной посылки, палеонтолог может воссоздать весь облик зверя, имея в своем распоряжении всего лишь один его орган. Так, зная только зубы, можно сказать, чем и как питалось животное, это, в свою очередь, дает возможность составить себе представление о его конечностях и т. п. Таким образом, метод исследования, предложенный Ж. Кювье, дает возможность на основании знакомства с одной частью судить о целом организме57.
Аналогичный метод должен использовать и историк. Можно предположить, что наряду с загадочными «куплями» Калиты в это же время существовали и другие «купли», сведений о которых сохранилось больше, нежели по истории Галича, Белоозера и Углича, а это, в свою очередь, даст возможность выяснить, что следует понимать под этим термином. Полученные подобным способом результаты можно будет соотнести с интересующими нас городами. Тем самым у нас в руках оказывается та путеводная нить, с помощью которой можно будет разгадать ту проблему, над которой задумывались поколения историков.
В правильности данного метода исследования легко убедиться, обратившись к духовным и договорным грамотам московских князей XIV–XV вв., из которых выясняется, что Галич, Углич и Белоозеро были не единственными приобретениями подобного рода для представителей московского княжеского дома. Различного рода «купли» широко встречаются в их грамотах. Так, во второй духовной грамоте 1339 г. Ивана Калиты названо «село Павловское, бабы нашее купля…»58. В завещании 1353 г. Семена Гордого среди сел, передаваемых его жене, встречается «в Перьяславле купля моя село Самаровьское…»59. Духовная грамота 1389 г. Дмитрия Донского упоминает «княгини моее купля Лохпо…»60. Подобный перечень легко расширить и по известиям этих грамот в XV в. Размеры этих приобретений различны – иногда это лишь отдельные села или волости61. Но помимо таких мелких приобретений духовные и договорные грамоты знают и более крупные «купли», охватывающие значительные территории. Это – Мещера62, Романов городок63, Венев64. Летописи добавляют к ним Ростов65 и Ярославль66. Относительно некоторых из этих приобретений источники упоминают не только имя «покупателя», как в случае с Галичем, Угличем и Белоозером, но и «продавца». К примеру, в духовной грамоте Василия Темного читаем: «А что ее купля городок Романов… что собе купила оу князя оу Семена и оу князя оу Василья оу Шохонских, ино то се и есть, в то ся дети мои оу нее не въступают»67.
Тем самым терпит крах версия В.И. Сергеевича и А.Н. Насонова, что термином «купля» можно было скрыть «действительные способы» приобретения этих владений. «Купля» Борисоглебской половины Ростова летописью датируется 1474 г., то есть всего за несколько лет до полной ликвидации ордынской зависимости. Следовательно, теряет смысл объяснение М.К. Любавским и В.А. Кучкиным «купли» как своего рода закладной операции за своевременную уплату ордынской дани или покупку ханского ярлыка. Важным представляется и то наблюдение, что «куплей» могли именоваться приобретения не только князей, но и бояр. Так, в завещании 1451 г. великая княгиня Софья Витовтовна упоминает свой московский двор, который она «променила есмь была Ивану Старкову на его куплю, на Степановьскии дворъ Дмитриевича и его детей, Григориевъ и Федоровъ, на Подоле…»68.
В литературе, еще со времен Н.М. Карамзина, было отмечено, что в завещании 1389 г. Дмитрий Донской впервые называет Владимирское великое княжение «своею отчиною»69. Но являлись ли для него такой же «отчиною» Галич, Углич и Белоозеро? Формально на этот вопрос можно ответить только положительно: из текста завещания видим, что московский князь свободно распоряжается этими владениями, а из процитированных выше наблюдений историков известно, что по крайней мере двумя из этих городов – Белоозером и Галичем – владели еще его дед Иван Калита и отец Иван Красный. Однако Дмитрий Донской называет эти свои владения не «отчиной», а «куплей». Объясняется это тем, что, по данным все тех же духовных и договорных грамот, в XV–XVI вв. существовала тонкая юридическая грань между двумя, на первый взгляд, равнозначными понятиями. Практика этого времени не смешивает понятий «вотчина» и «купля» и выделяет последнюю в особый вид владения, когда говорит о «вотчинах и куплях» князей и бояр70. Отсюда логически вытекает и дальнейший путь исследования – для того чтобы понять, что Дмитрий Донской вкладывал в понятие «купли своего деда», необходимо выяснить – чем в юридическом плане отличалась вотчина от купли. Поняв эту особенность последней, мы легко поймем – каким образом Калита приобрел эти три владения и почему ни он, ни его дети не указывали их в своих завещаниях. Для этого нам нужно обратиться к истории других подобных приобретений московских князей, которые по размерам сопоставимы с интересующими нас «куплями» Ивана Калиты. В первую очередь речь должна пойти о «купле» Дмитрия Донского – Мещере, хотя бы в силу того, что по времени упоминание о ней крайне близко к интересующему нас его завещанию 1389 г.
Глава 1
Мещера
Князья Мещерские
К 1381 г.71 (или, по другой датировке, к 1382 г.72) относится договорная грамота великого князя Московского Дмитрия Донского и великого князя Рязанского Олега Ивановича. Одна из ее статей гласит: «А что купля князя великого Мещера, как было при Александре Уковиче, то князю великому Дмитрию, а князю великому Олгу не вступатися по тот розъездъ»73.
Каким образом Мещера вошла в состав московских владений и у кого «купил» ее Дмитрий Донской? Историки обратили внимание, что в числе родов русской знати известен род князей Мещерских, чья родовая фамилия указывает на происхождение из этого края. Согласно их родовому преданию, попавшему в «Государев родословец» 1555 г., их предки когда-то начали войну с Большой Ордой, но были вынуждены откочевать по Волге к северу. В 6606 г. (по счету лет от Сотворения мира) один из них, князь Ширинский Бахмет, Усейнов сын, пришел в Мещеру, взял ее войной и «засел» здесь. В Мещере у него родился сын Беклемиш, крестившийся с именем Михаил и построивший в Андреевом городке храм Преображения. У Михаила Беклемиша были сын Федор и внук Юрий, последний из которых пришел на помощь к Дмитрию Донскому во время Куликовской битвы со своим полком. В сражении на Дону Юрий был убит, а род продолжил его сын Александр Юрьевич, который «остался после отца своего молод с матерью», как уточняет один из частных родословцев. В свою очередь, у Александра Юрьевича был сын Константин, от сыновей которого пошли две главные ветви рода74.
Насколько достоверным может считаться родословное предание князей Мещерских? Исследователями дата родословцев, содержащаяся в Бархатной книге, – 6606 г., или, по нашему счету, 1098 г., была сразу же отвергнута, ибо в конце XI в. Орды еще просто не существовало. Когда же это могло произойти? Судя по родословцам, основной поток татарских выходцев на Русь пришелся на время княжения Дмитрия Донского – эпоху «великой замятии» в Золотой Орде и начала ее распада на отдельные ханства. И действительно, первым по времени источником, где встречаются мещерские князья, является московско-рязанский договор 1381 г., где упоминается Александр Укович. Имя его, правда, отсутствует в родословии. Но подобное в родословцах встречается довольно часто, и поэтому Н.М. Карамзин, признав недостоверными первые поколения в родословной росписи князей Мещерских, предложил считать их родоначальником князя Александра Уковича. Более того, он отождествил его с известным нам лишь по родословцам Александром Юрьевичем, сыном убитого на Дону в 1380 г. Юрия75. Оба они жили в эпоху Дмитрия Донского, носили одинаковые имена, а отчество могло быть искажено позднейшим переписчиком родословия князей Мещерских в XVI в. Логическим продолжением этого предположения стал вывод историка, что Мещера была куплена Дмитрием Донским «у тамошнего крещеного князя, именем Александра Уковича»76. Авторитет Н.М. Карамзина был настолько велик, что последующие генеалоги стали считать князя Александра Юрьевича Мещерского «Уковичем»77.
Но в середине XIX в. версия Н.М. Карамзина была подвергнута сомнению. П.В. Долгоруков обратил внимание, что Никоновская летопись и «Сказание о Мамаевом побоище» среди участников Куликовского боя 1380 г. упоминают в описании смотра русского войска на Девичьем поле под Коломной князя Юрия Мещерского, входившего в полк князя Владимира Андреевича Серпуховского78. Тем самым, по его мнению, документально подтверждалось свидетельство родословца об участии князя Юрия Федоровича в походе на Дон и то, что он реально существовал, а следовательно, и предыдущие поколения рода князей Мещерских не являются плодом фантазии.
Отсчитывая по известному генеалогическому правилу по 30 лет на деятельность каждого поколения, П.В. Долгоруков пришел к выводу, что основатель фамилии Бахмет мог действовать в 90-х гг. XIII в., а в родословцы в дату захвата им Мещеры вкралась ошибка, и вместо 6606 следует читать 6806 г., то есть 1298 г. И хотя дата эта не покоилась на каком-либо известии источников, а была выведена чисто механическим путем, она прочно утвердилась в последующей генеалогической литературе79. Именно на 90-е гг. XIII в. приходится период, когда Орда фактически распалась на две части – орду Ногая на западе и Волжскую Орду на востоке. В середине 90-х гг. XIII в. эта борьба закончилась поражением Ногая, многие из его сторонников вынуждены были бежать, и нет ничего удивительного, что в этот период ордынских смут в Мещере мог очутиться родоначальник князей Мещерских. Отчасти это подтверждает и их родословная, называя центром их владений Андреев городок, располагавшийся, как выяснил П.Н. Черменский, поблизости от современной Елатьмы80. Название городка явно образовано от имени его основателя. Поскольку в первых коленах князей Мещерских нет ни одного лица с этим именем, с большой долей вероятности основание городка следует связать с именем великого князя Андрея Александровича, жившего именно в конце XIII в. и к которому мог выехать Бахмет81.
В литературе, правда, были высказаны сомнения в том, что Бахмет, Усейнов сын, действительно «выехал» в Мещеру, а не был местным уроженцем. Как уже говорилось выше, впервые родословие князей Мещерских было записано при Иване IV, когда в числе немногих родов они попали в «Государев родословец». Грозный покоритель Казани производил свой род от мифического Пруса, брата римского кесаря Августа, а вслед за ним окружавшая его знать старалась показать себя приехавшей из чужих стран и происходящей от очень знатных и знаменитых родоначальников. Нет ничего невозможного в том, что князья Мещерские в XVI в., увлекшись этим модным направлением того времени и не желая сознаться в своем природном мещерском происхождении, могли выдумать легенду о завоевании Мещеры князьями Ширинскими, однофамильцы которых в Крыму в то время пользовались исключительной честью. Поэтому П.Н. Петров, хотя, вслед за П.В. Долгоруковым, и относил начало их рода к концу XIII в., видел все же в их родоначальнике местного уроженца, а не выходца из Орды82. Впрочем, версия о туземном происхождении князей Мещерских так и не получила своего продолжения, ибо вскоре в научный оборот был введен ряд источников, в том числе и письмо Магмет-Гирея Василию III 1517 г. «А Ширины, – писал крымский хан, – опричь меня здумали, что им вперед Мещера воевати за то, что нынеча на Мещере наш недруг, а из старины тот юрт наш»83.
Тем самым предположение Н.М. Карамзина о недостоверности первых поколений князей Мещерских было опровергнуто. Вскоре появились колебания и в том, что Дмитрий Донской «купил» Мещеру у Александра Уковича. Историограф, читая фразу из договора 1381 г.: «А что купля князя великого Мещера, как было при Александре Уковиче»84, полагал этот текст в том смысле, что Мещера была куплена московским князем непосредственно у него.
Споры о времени «купли» Мещеры
Поводом к сомнению послужило то, что исследователи обратили внимание на последующие московско-рязанские договоры XV в. Д.И. Иловайский выяснил, что в первом из них – докончании 1402 г. между Василием I и рязанским князем Федором Ольговичем – говорится: «А порубежье Мещерьским землям, как было при великом князе Иване Ярославиче и при кнези Александре Уковиче»85. Аналогичная фраза имеется и в последующих московско-рязанских соглашениях86. Таким образом, имя Александра Уковича постоянно сопоставляется с именем рязанского князя Ивана Ярославина, действовавшего в 1300–1327 гг.87, и, следовательно, они были современниками. Поэтому Д.И. Иловайский сделал вывод, что Александр Укович жил в первой половине XIV в., но никак не при Дмитрии Донском88. Отсюда вытекало, что сделка по приобретению Мещеры, контрагентами которой выступают Дмитрий Донской и Александр Укович, становится просто невозможной. Д.И. Иловайский, по-прежнему полагая, что Мещера была «куплена» Дмитрием Донским (а об этом недвусмысленно говорит грамота 1381 г.), все же предпочитал не высказываться о времени «купли» и о том, у кого она была приобретена. Этой же позиции вслед за ним придерживались С.М. Соловьев и М.К. Любавский89.
И хотя эти исследователи ничего не говорили о времени «купли» Мещеры, тем не менее они подразумевали, что эта сделка состоялась по времени, близком к упоминанию о ней в грамоте 1381 г. Именно с 80-х гг. XIV в. Мещера начинает упоминаться летописями и другими источниками как московское владение. Об этом говорят и приводившееся нами выше известие Никоновской летописи об участии князя Юрия Мещерского в Куликовской битве, и показание новгородского летописца, который сообщает под 1386 г. о походе Дмитрия Донского на Новгород «съ всими князи русскими», собравшего многочисленные рати, среди которых видим и мещерскую90.