Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945
Воскресным утром 4 февраля Жуков оставил свой командный пост и отправился в штаб 69-й армии, где встретился с командующими своими армиями, Берзариным (который позднее стал первым комендантом Берлина), Чуйковым, Катуковым, Богдановым и Колпакчи. Получившие приказ о наступлении на Берлин военачальники склонились над картами и обсуждали предстоящую операцию в общем и целом.
На столе между Чуйковым и Жуковым стояло с полдесятка телефонных аппаратов. Один из них зазвонил. На проводе был Сталин. Он звонил из Ялты, где готовился к встрече с Рузвельтом и Черчиллем на конференции, которая должна была поставить последнюю точку в разделе Германии и, более того, всего мира.
Не говоря, где находится, Сталин спросил Жукова: «Какое у вас положение? Чем вы занимаетесь?»
Жуков: «Планируем наступление на Берлин».
Сталин: «Не тратьте понапрасну время. Окопайтесь на Одере и пошлите какие можете войска в Померанию, на помощь Рокоссовскому (Рокоссовский Константин Константинович (1896–1968) – советский и польский военачальник, дважды Герой Советского Союза; единственный в истории СССР маршал двух стран: Советского Союза и Польши. – Пер.), для разгрома немецкой группы армий «Висла».
Вот так.
Жуков лишился дара речи. Он положил трубку, встал и, не говоря ни слова, покинул помещение. Генералам оставалось только догадываться, что произошло. Тем же самым днем Сталин перебрасывался шутками с Рузвельтом по поводу того, будут ли русские в Берлине раньше, чем американцы доберутся до Манилы, столицы Филиппин (американцы были там 23 февраля[12]). Сталин утверждал, что обстоятельства на стороне американцев, поскольку его войска столкнулись с серьезным сопротивлением на Одере. И хотя Рузвельт привык к преувеличению Сталиным своих проблем и усилий – которые были направлены на то, чтобы получить от союзников дополнительное снаряжение или чтобы побудить их облегчить задачу Красной армии при помощи новых наступлений союзников на Западе, – вряд ли он мог догадаться, что именно в этой части информации не было ни капли правды.
И хотя можно с уверенностью сказать, что превосходство Красной армии на Одере в середине апреля значительно увеличилось по сравнению с февралем, это вовсе не означает, что немецкие войска имели хоть малейший шанс удержать свои позиции даже на том этапе. Они были совершенно дезорганизованы, а потрясение от отступления к Одеру, которое больше походило на паническое бегство, так повлияло на высшие эшелоны власти, что о решительной обороне Берлина, которая имела место двумя месяцами позже, не могло идти и речи – и это несмотря на тот факт, что русским так и не представилась возможность для длительной передышки.
Также советские военные сводки со всей очевидностью показывают, что Красная армия сражалась более эффективно во время январского наступления, чем она делала это при последнем сорокамильном (около 65 км) броске на Берлин. Позднее мы увидим, как медленно и осторожно она двигалась к Берлину – и по совершенно оправданным причинам, чтобы понести как можно меньше потерь ради дела, которое и без того было уже выиграно. Таким образом, если мы взвесим шансы на успех в феврале по сравнению с апрельским наступлением на Берлин, нам придется встать на сторону Жукова и его генералов. Было бы вполне возможно взять Берлин еще в феврале. И в том, что его не взяли, была вина одного лишь Сталина, и только его. С политической точки зрения это была ошибка того же порядка, что и решение Гитлера остановить в 1940 году свои танковые дивизии неподалеку от Канала (Ла-Манша), что дало британскому Экспедиционному корпусу возможность эвакуироваться в Англию; или решение Эйзенхауэра не идти на Берлин в марте 1945 года, которое дало Сталину шанс исправить свою февральскую ошибку. Однако так было только до поры до времени, поскольку к концу апреля победа в гонке за Берлин, когда союзники оккупировали Германию до самой Эльбы, уже не являлась таким сильным козырем, каким была бы в феврале, когда они только-только пересекли западную границу Германии.
Разумеется, бессмысленно описывать историю, основываясь на предположении «Что было бы, если…». Факты таковы, каковы они есть. И все же, когда эти факты относятся к разделению Германии – со всеми вытекающими последствиями для Европы и всего мира – и когда они являются следствием единственного телефонного разговора между Крымом и Одером, который состоялся 4 февраля, трудно удержаться от некоторых спекуляций. В отношении Ялтинской конференции нам постоянно твердят, будто смертельно больной Рузвельт, из рук вон плохо осведомленный о европейских делах, позволил Сталину одурачить себя и пошел на недальновидные уступки. Но было бы правильнее сказать, что на самом деле сам Сталин упустил шанс завладеть всей Германией, наложив вето на немедленное взятие Берлина.
Как мы уже видели, разделение Германии на зоны оккупации было решено заранее, в результате принятия плана Эттли – как временная мера, основанная на чисто военных соображениях. Тем не менее этот условный военный план привел к политическому разделу страны. Еще до Ялтинской конференции русские стояли на берегах Эльбы, а Берлин находился так далеко от границ западной зоны, что о присутствии войск союзников в столице практически не упоминалось до самого конца войны. Что касается гарантированного доступа в Берлин, которого жаждали западные державы, то русским в Ялте оставалось только заявить, что их не интересуют проблемы, не входящие в повестку дня. Из всего этого можно сделать вывод, что западные союзники, игнорируя военные реалии, позволили ввести себя в заблуждение. Хотя в то время тема доступа в Берлин являлась чисто военным вопросом. Что подтверждали напряженные отношения американцев с британцами по поводу портов Северного моря и с Францией относительно контроля над автотрассой Франкфурт-на-Майне – Мюнхен. В тот момент, когда войска Сталина находились почти в 40 милях (около 65 км) от Берлина, а американские армии все еще на противоположном берегу Рейна, свободный доступ в Берлин не считался таким уж важным вопросом. Более того, упорно придерживаясь сверх меры преувеличенной оценки военной мощи Германии, американский Комитет начальников штабов был убежден, что окончательной победы над Германией можно добиться только при помощи русских.
Продолжая подобные спекуляции, мы заодно могли бы заинтересоваться, что произошло бы, если бы Сталин, до того как пригласить в Ялту Рузвельта, сказал Жукову: «Чем вы там занимаетесь? Готовитесь к наступлению на Берлин? И когда начнете? В течение пяти дней? Превосходно…»
Если бы советские войска достигли Берлина в самом начале февраля, Гитлеру со товарищи пришлось бы скрыться на юге, чего они не сделали в апреле, и, что более важно, перед Красной армией была бы открыта вся Германия. И можно было бы не беспокоиться об «Альпийской крепости» Гитлера, а двинуться прямо на индустриальный центр Германии. Захватив в руки все самые ценные призы, стал бы Сталин придерживаться договоренностей плана Эттли? Довольствовался бы он меньшим, чем то, что мог получить?
Задолго до Ялтинской, даже до Тегеранской конференции Черчилль провел немало бессонных ночей в мыслях о том, что Красная армия может двинуться западнее Вислы. Что касается пересечения ею Эльбы, то он не остался бы в стороне. Насколько радикальные контрмеры принял бы Черчилль, зависело от поддержки американцами того, что он мог предпринять. Нам известно, как далеко Черчилль был готов зайти, поскольку он публично признал, что перед концом войны лично приказал Монтгомери сохранить немецкое вооружение на тот случай, если им придется использовать его для сдерживания русских[13]. По очевидным причинам этот приказ не может быть обнаружен в британских архивах, однако, вскоре после разоблачительного признания Черчилля, Монтгомери подтвердил, что не только получал подобный приказ, но и действовал в соответствии с ним.
Остается открытым вопрос, смог ли Черчилль принудить американцев присоединиться к нему даже в том случае, если бы русские двинулись на Рур, или нет. Не следует забывать о тогдашней ошеломляюще высокой репутации Красной армии среди американцев. И общественное мнение в Соединенных Штатах вряд ли допустило бы, чтобы Дядюшку Джо (то есть Иосифа Сталина) вознаградили бы бомбами только за то, что он слишком хорошо сражался.
Таким образом, не имелось ни малейшей возможности, чтобы вся Германия оказалась под властью Советов, даже если бы Сталин приказал взять Берлин еще в феврале. Но тогда могло произойти и совершенно противоположное: в течение той весны 1945 года американцы могли оправдать ожидания многих немцев, заключив с ними соглашение против русских в попытке вырвать из хватки Сталина не только Германию, но и всю Центральную Европу. (Не стоит забывать, что американцы стояли на пороге создания первой атомной бомбы.)
В любом случае решение Сталина избавило западных союзников от принятия весьма непростого решения.
«Невозможно было бы слишком долго скрывать, – писал Чуйков, – что бросок на Берлин откладывался на шесть-восемь недель, что давало противнику возможность укрепить свою оборону». И укрепление обороны стало именно тем, чем занималось немецкое Верховное командование – в пределах своих тающих на глазах сил и возможностей.
Глава 4. Соотношение сил
Как и большинство немцев, нацистские лидеры отчаянно цеплялись за надежду, что в последний момент какое-нибудь чудо принесет им победу. Сам факт, что Германия могла продолжать войну до начала мая, явился следствием ряда факторов: убежденность кое-кого из высшего командования, что им нечего терять; беспочвенные фантазии насчет эффективности «летающих бомб», или V-1; мечты Геббельса о своевременной «кончине царицы»[14] и требование союзниками безоговорочной капитуляции. Также свою роль сыграла вера в то, что Запад присоединится к нацистской Германии в ее борьбе против Советского Союза, вера, которая, можно сказать, некоторым образом предвосхитила создание НАТО.
Ни правительство, ни жители Берлина не осознавали, что получили три месяца передышки благодаря лишь личному вмешательству Сталина. Берлинцы даже не знали, в столице ли их фюрер – его инспекционные поездки, как главнокомандующего, теперь ограничивались Рейхсканцелярией[15].
30 января 1945 года, в двенадцатую годовщину прихода к власти нацистской партии, немецкая нация снова услышала голос человека, которого многие годы глубоко уважали, которым восхищались и любили. Его слушали словно зачарованные, и при этом, несомненно, на мгновение забыли о несчастьях, обрушившихся на их головы из-за его политики.
До 1965 года жители Берлина даже не догадывались, что было им уготовано «Основополагающим приказом об обороне столицы германского рейха», датируемым 9 марта 1945 года. Приказ был подписан командующим «Берлинским оборонительным районом», генерал-лейтенантом Гельмутом Рейманом, по согласованию со ставкой Гитлера. На этот пост Рейман заступил тремя днями раньше. После публикации приказа в Der Spiegel от 5 мая 1965 года адвокаты экс-генерала Реймана проинформировали редакцию, что он как не подписывал тот приказ, так и не знал о нем в то время. Автор статьи в Der Spiegel основывал свое утверждение на 2-м номере за 1965 год журнала Zeitschrift fur Militargeschichte – «Военная история», выпущенного немецким Военным издательством в Потсдаме.
Приказ на тридцати трех страницах делится на следующие подразделы:
Общие положения.
Тактика.
Дислокация войск.
Прочее.
Приложения.
Приказ напоминает директиву Гитлера от 19 марта 1945 года «о выжженной земле». И то и другое обнаруживают душевное состояние Гитлера в то время, когда он уже знал, что конец близок, и все, что ему оставалось, – это разрушение.
Однако, тогда как директива от 19 марта, предусматривавшая уничтожение той части рейха, которая все еще находилась в руках немцев, была несколько затушевана так называемыми исполнительными директивами немецкого Верховного командования, приказ на уничтожение Берлина от 9 марта так и остался неизменным.
Он содержал двадцать четыре пункта и начинался словами: «Каждый командир, на каком бы посту он ни был, должен глубоко проникнуться духом этих принципов, которые, ради сохранения согласованности действий, будут также определять все наши приготовления». Второй пункт был очень коротким: «Оборонять столицу рейха до последнего бойца и до последнего патрона». Третий относился к способу ведения боевых действий:
«Имеющиеся в распоряжении силы, предназначенные для непосредственной обороны столицы, не вступают в открытое сражение с противником, а главным образом участвуют в уличных боях и обороне домов. Борьба должна вестись
с фанатичной решимостью,
с изобретательностью,
с использованием всех способов введения в заблуждение, хитрости и коварства,
с применением всех подготовленных и продиктованных требованиями момента вспомогательных средств всех видов
на земле,
над землей и
под землей.
Во время сражения любое преимущество, обусловленное знанием собственной территории и нервозностью русских при столкновении с целым морем чуждых им домов, должно быть полностью использовано.
Точное знание местности, использования подземных железнодорожных путей, подземной канализационной сети и существующих коммуникаций, великолепные возможности для укрытия и маскировки, обеспеченные зданиями и многоэтажными домами, в особенности из железобетона, – все это делает защитников неуязвимыми для любого противника, даже в том случае, если они уступают ему в численности и вооружении!
Противник, которому не будет дано ни минуты спокойствия, должен быть обескровлен и уничтожен в густой сети очагов сопротивления, опорных пунктов и укрепленных зданий. Каждый потерянный дом и каждый потерянный опорный пункт необходимо немедленно возвратить. Ударные отряды будут проникать через тоннели метро за линии противника, дабы застать его врасплох ударом с тыла.
Предпосылка успешной обороны Берлина заключается в том, что
каждое здание,
каждый дом,
каждый этаж,
каждая живая изгородь и
каждая воронка от снаряда должны защищаться до последнего!
Не столь важно, чтобы те, кто защищает столицу рейха, хорошо разбирались в устройстве своего оружия и владели им; а важно то, чтобы
каждый боец
проникся и вдохновился
фанатичной решимостью
и волей сражаться,
осознавая, что весь мир, затаив дыхание, следит за нами и что сражение за Берлин может решить исход войны». (Выделение курсивом приведено, как в оригинале.)
Защитники будут подняты по тревоге кодовым словом «Клаузевиц»[16]; сигналом для начала непосредственно боевых действий должно было стать кодовое слово «Кольберг»[17]. Большой Берлин и его окрестности были поделены на «внешние зоны отчуждения», «внешние зоны обороны», «внутренние зоны обороны» и сектор «Z» (от Zitadelle – цитадель), куда входил и правительственный квартал.
«Основные массы наших сил» должны быть дислоцированы во внешней зоне обороны, которая более или менее совпадала с границами города. Здесь должен был находиться «зеленый боевой рубеж», позади которого войска должны были создать «непреодолимую стену путем создания надежных глубоко эшелонированных позиций». Дислоцированные на этом основном «поле боя» «тяжелые вооружения и артиллерия» будут задействованы для того, чтобы ровнять с землей целые городские кварталы.
Периметр внутренней зоны обороны следовал по приподнятой над землей (на эстакаде) железнодорожной линии «S». Приказ не вдавался в подробности, а просто констатировал: «Рубежи по надземной железной дороге необходимо удержать!»
Весь оборонительный район походил на гигантский торт с диаметром, варьирующимся от 40 до 60 км, а его отдельные сектора имели форму кусков этого торта. Их было восемь, обозначенных буквами от А до Н. Девятый мы уже упоминали: сектор «Z».
24-й раздел приказа перечислял расположение различных командных пунктов. Командный пункт А находился в здании министерства налогов и сборов на Норманнен-штрассе, Лихтенберг, номер телефона 71–15-93; командный пункт Е располагался в отеле «Нестлер» на Аргентинской аллее, телефон 84–21-86. Имелось и несколько передовых командных пунктов. Один, в секторе Е, находился в пивоварне «Киндл» на Луккенвальдерштрассе, Потсдам. Что касается самого Потсдама, который не входил во внешнюю зону обороны, приказ гласил: «Потсдамский анклав должен быть удержан!»
Центральный командный пункт всей обороны столицы в целом должен был размещаться в штабе вермахта, на Гогенцоллердамм. Через шесть часов после того, как должна была быть объявлена тревога, то есть прозвучать кодовое слово «Клаузевиц», главное командование должно перебраться в бункер под «Башней Зоопарка» в форме буквы «L», самое надежное наземное фортификационное сооружение во всем Берлине.
Приказ также вменял в обязанность индустриальной полиции «хватать и безжалостно ликвидировать» всех «провокаторов и мятежных иностранцев».
Приказ ставил особым условием следующее: «Panzerfauste» (фаустпатроны, противотанковые ручные гранатометы) предназначены для использования в основном добровольцами. Приказ предусматривал три типа военно-полевых судов, третий из них – для гражданских лиц. «Летучие военно-полевые суды» могли выносить смертные или оправдательные приговоры. Приказ также охватывал использование собак-курьеров, почтовых голубей и женские вспомогательные зенитные расчеты, известные как «Девы»; он запрещал использование междугородного телефона более чем на три минуты, да и то только по неотложным делам и при чрезвычайных обстоятельствах. В пункте С, подраздел 5, исполнение приказа предписывалось «всем частям и подразделениям, мобилизованным или призванным на военную службу командующими секторами».
На востоке и северо-востоке Берлина зона обороны сливалась с линией фронта на Одере, который проходил вдоль левых берегов Одера и Нейсе, однако в нескольких местах его разрывали советские плацдармы. На фронтовой линии на Одере система обороны подразделялась на три линии, первая из которых была укреплена траншеями и подземными бетонными блиндажами, находящимися за заграждениями из колючей проволоки и минными полями. Такие укрепления простирались на глубину от 3 до 10 км. В 20 км позади, среди лесистой и холмистой сельской местности, извивалась вторая линия обороны: здесь не было сплошных линий траншей и практически никаких бетонных блиндажей. И еще в 10–20 км позади находилась третья линия обороны, укомплектованная ополченцами, слишком старыми даже для фольксштурма, которая состояла из опорных пунктов, дорожных заграждений и противотанковых рвов, размещенных редко и случайно. В условиях зимних морозов и весенней распутицы мало что можно было сделать для оборудования этих укреплений, особенно из-за катастрофической нехватки строительного оборудования.
По непонятной причине десятью днями раньше Гитлер перебросил половину своих бронетанковых сил с Одера на юг. Игнорируя все доклады разведки, он ожидал основного прорыва в направлении Праги, а не Берлина. Таким образом, фельдмаршалу Шёрнеру (Фердинанд Шёрнер, 1892–1973 – последний генерал-фельдмаршал (1945) армии Третьего рейха и единственный, кто дослужился в германской армии до этого высшего воинского звания, начав службу рядовым солдатом. – Пер.) передали танки, которые были куда нужнее в районе Берлина.
В «Истории Великой Отечественной войны» в шести томах утверждается, что в апреле 1945 года у Гитлера на фронте по Одеру все еще оставалось миллион солдат, 10 400 полевых орудий и минометов, 1500 танков и самоходных артиллерийских установок и 3300 боевых самолетов – неправдоподобный набор этих цифр основывался на предположении, что все немецкие части были полностью укомплектованы, когда на самом деле они давно уже перестали такими быть.
Если изучить цифры более критично, то мы приходим к следующему заключению: 1-му Украинскому фронту противостояла 4-я танковая армия группы «Центр», основные силы которой были отозваны от Одера. 1-му и 2-му Белорусским фронтам противостояли: группа армий «Висла», включая 9-ю армию и 3-ю танковую армию, которых вместе набралось на танковую дивизию, 4 панцергренадерские (моторизованные) дивизии, 14 пехотных дивизий, 4 другие пехотные дивизии (или аналогичные соединения), 3 дивизии в процессе формирования или реорганизации и 3 резервные и учебные дивизии. Группа армий «Висла» не обладала какими-либо резервами, достойными упоминания.
4-я танковая армия на юге состояла из 57-го танкового корпуса, танкового корпуса «Великая Германия», 5-го корпуса и 9 дивизий артиллерийского корпуса генерала Мозера. (В апреле 1945 г. Вилли Мозер командовал корпусной группой «Мозер» – Korpsgruppe Moser, в составе 4-й танковой армии в Силезии. – Пер.) Дополнительно здесь имелись два соединения СС и несколько специальных формирований, которые числились дивизиями только на бумаге.
Следовательно, для обороны Берлина и простирающейся на север, до самого Штеттина, территории имелось только 35 дивизий. Даже при полной комплектации эти дивизии насчитывали бы не более полумиллиона человек, и, хотя нет достоверных данных об их действительном численном составе, нам известно, что на фронте на Одере находилось самое большее 250 000 немецких солдат (без гарнизона Берлина). Количество истребителей и бомбардировщиков, 3300, также преувеличено. Исправными из них было не более 20 %.
Боевой дух немецких войск сильно упал после отступления длиной в 2000 км, их физическое состояние было прискорбным, а снаряжение находилось в плачевном состоянии. Русские силы превосходили их в соотношении 10:1. 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты должны были наступать на левом фланге, то есть с юга, обойти Берлин, выйти к Эльбе между Виттенбергом и Торгау, а затем оккупировать Саксонию. На их правом фланге, перед 2-м Белорусским фронтом ставилась задача захвата Мекленбурга и выдвижение к точке рядом с нынешней западной границей Восточной Германии. На эти совместные операции советское Верховное командование могло бросить 2 500 000 человек, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и самоходных артиллерийских установок, а также 7500 боевых самолетов.
Огромное сосредоточение артиллерии, самое большое за обе мировых войны, было характерной чертой советской стратегии. В первый день наступления было выпущено 1 236 000 снарядов, всего по 30 снарядов на орудие. На каждую милю фронта приходилось по 975 советских орудий. С такой концентрацией русские могли поддерживать свою наступающую пехоту и танки беспрецедентной стеной огня. До этого ни одна армия не предпринимала ничего подобного.
Что касается физического и морального состояния, то Красная армия находилась в великолепной форме. Несколько напыщенное советское название для Второй мировой войны – Великая Отечественная война – может показаться западному обывателю пустым звуком, однако для русских оно звучит вполне искренне. Им не нужны были комиссары, чтобы убедительно доказывать такую точку зрения, – для русских это стало очевидно, как только они начали отвоевывать свою страну и увидели, что сотворили с ней «фашистские звери».
Одним из самых неудачных ходов немецкой антисемитской пропагандистской машины стало приписывание всех антигерманских настроений проискам Моргентау и Эренбурга, как если бы инсинуаций еврейского экономиста было бы достаточно, чтобы выставить гитлеровскую Германию в отвратительном свете перед Соединенными Штатами, или еврейскому писателю необходимо было учить русских ненавидеть разрушителей их страны и убийц их женщин и детей. То, что русские обнаружили на освобожденных территориях, являлось не отдельными эксцессами, а результатом целенаправленной политики немецкого Верховного командования. Достаточно процитировать только два документа, чтобы проиллюстрировать это, – всего два из множества других:
«ДОКЛАД
советника Дорша рейхслейтеру Розенбергу
Берлин, 10 июля 1941 года
В концентрационном лагере Минска содержится около 100 000 военнопленных и 40 000 гражданских заключенных на пространстве приблизительно равном площади Вильгельма. Заключенные ютятся на такой ограниченной территории, что едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят. Этот лагерь охраняется командой кадровых солдат, по количеству составляющей роту. Такая недостаточная охрана лагеря возможна только при условии применения самой жестокой силы. Военнопленным, проблема питания которых с трудом разрешима, живущим по 6–7 дней без пищи, известно только одно стремление, вызванное зверским голодом, – достать что-либо съедобное»[18]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.