Застенчивый убийца

17

Вторая половина среды 14 июля 2010 года

– По большому счету ничего не происходило в течение всей первой недели. Пока ее не нашли в канун Янова дня – вечером 21 июня, – сообщил Ярнебринг и бросил взгляд в свои бумаги.

– Я слушаю, – сказал Юханссон.

– Все получилось как обычно, – продолжал Ярнебринг. – Собачник, отправившийся на вечернюю прогулку со своей псиной. Интересно, как много людей сделали такие находки за все годы?

– Угу, – проворчал Юханссон. – Разве плохо иметь собаку? Собаки – это хорошо.

Ярнебринг осторожно скосился на него.

«Что-то определенно случилось с Ларсом Мартином, – подумал он. – Хотя какое это может иметь отношение к делу?»

– Так вот, – снова заговорил Ярнебринг, – он снимал летний домик около Скоклостерского замка, и, когда прогуливался по берегу, его питомец неожиданно бросился в сторону, прямо в заросли тростника, а потом принялся лаять как сумасшедший. Бедная девочка лежала, упакованная в черные полиэтиленовые мешки, а собака стояла там и рвала их, а потом ее хозяин увидел содержимое. И естественно, поднял тревогу. Взял псину на поводок, помчался домой и набрал 90-000. Тогда ведь работал этот номер. Он рассказал, что нашел труп, упакованный в пластиковый пакет. У него был королевский пудель, кстати, – добавил Ярнебринг. – Пса звали Боссе, насколько я помню. Почему, черт побери, собак так называют?

– Тебя же зовут Бу, – буркнул Юханссон.

– Угу. – Ярнебринг ухмыльнулся. – Сейчас я снова начинаю узнавать тебя, Ларс. Приятно слышать, что ты еще не так плох.

– Она лежала в тростнике, – вернулся к теме их разговора Юханссон. – Но не была похоронена?

– Нет, – подтвердил Ярнебринг. – Он забросил ее на несколько метров от берега, где тростник наиболее густой, а потом вдавил в ил. Там же болотина, сверху всякая растительность, под ней она и лежала. И если бы не собака, тело еще долго могли не найти.

– И куда девочка направилась тогда? – спросил Юханссон. – Я имею в виду, когда сбежала от матери?

– Перехожу к этому, перехожу к этому, – пробормотал Ярнебринг, водя указательным пальцем по своим записям.

18

Пятница 14 июня 1985 года

За несколько минут до семи в пятницу вечером Жасмин удрала от своей матери. Выйдя из подъезда, она, скорее всего, повернула направо и прошла или пробежала не более пятидесяти метров вниз по улице до первого перекрестка с Шюттехольмсвеген. Там она снова повернула направо и, пройдя не более ста метров, спустилась в метро. В двадцати метрах от входа на станцию девочку видел первый свидетель, инспектор полиции Петер Сундман.

Они прошли на расстоянии десяти метров друг от друга. Он поприветствовал Жасмин, но она, похоже, его не заметила. Прошла решительной походкой к входу в подземку и исчезла за вращающимися дверями. Спина прямая, нос гордо задран, куртку она завязала на поясе, рюкзачок держала в руке, и весь ее вид свидетельствовал о сильной обиде и спешке.

«Она снова поругалась с матерью», – подумал Сундман и в какое-то мгновение даже собирался догнать ее и, по крайней мере, поговорить с ней. Однако просто покачал головой, улыбнулся самому себе, и всего несколько минут спустя, когда входил в подъезд, взволнованная мать девочки выбежала ему прямо в объятия.

Еще долго потом, не один месяц и год, он размышлял над всем этим.

«Если бы я все-таки попытался поговорить с ней», – обычно думал он, и единственным утешением служило лишь то, что он оказался гораздо лучшим свидетелем, чем любые другие, которые обычно возникали в подобной связи, и сделал все возможное со своей стороны, стараясь помочь коллегам найти убийцу.

Полиция, то есть Бу Ярнебринг и пять его коллег из отдела сыска Стокгольма, нашли еще четырех свидетелей, видевших Жасмин. И все они оказались вполне полезными в такой роли. По крайней мере трое из них были гораздо лучше среднего уровня. Слабое утешение при мысли о том, что потом произошло.

Вторым свидетелем стал охранник у ограждения на станции метро «Сольна Центрум». Он так же, как Жасмин, был родом из Ирана. Видел девочку много раз, обратил внимание на внешность и даже спросил однажды, не из Ирана ли она, на фарси. Но Жасмин не ответила, только покачала головой и, продолжив свой путь, исчезла внизу.

Ярнебринг, естественно, тщательно проверил его, кстати, так же как и Сундмана, и алиби охранника оказалось даже надежнее, чем у инспектора полиции. Он просидел в своей будке, пока станцию не закрыли на ночь, и многие смогли это подтвердить. Плюс все электронные и прочие следы, которые он постоянно оставлял после себя, выполняя свою работу.

Жасмин доехала на метро от станции «Сольна Центрум» до площади Фридхемсплан, перешла на другую линию и добралась до Алвика. Там она запрыгнула в трамвай, идущий до Нокебю, и встретилась со свидетелями номер три и четыре.

В качестве первого из них выступил водитель того самого трамвая. Он уже закрыл двери и собирался отъехать от остановки, когда подбежала Жасмин. Вагоновожатый был иммигрантом из Турции, перебрался в Швецию в шестидесятые и катался по одному и тому же маршруту в течение почти десяти лет. Он узнал Жасмин, поскольку она уже пару лет ездила с ним до школы. В вагоне находился также свидетель номер четыре. Пенсионерка семидесяти пяти лет, жившая в одном районе с девочкой и тоже узнавшая ее.

Вагоновожатый даже сказал ей:

– Тебе просто повезло, что ты успела.

И Жасмин поблагодарила его.

Пенсионерка же поздоровалась с ней.

– Привет, малышка, – сказала она. – Надеюсь, у тебя все хорошо.

А Жасмин улыбнулась ей в ответ, вежливо поклонилась и поприветствовала пожилую даму.

– Спасибо, у меня все отлично.

Никто из этих двух свидетелей не заметил ничего, указывавшего на обратное.

Жасмин доехала до своей остановки, как обычно. Вся поездка в полкилометра заняла минуту. Девочка вежливо попрощалась и вышла. Прошла пешком последний отрезок пути до дома. Менее пятисот метров.

Она преодолела уже полпути, когда попалась на глаза пятому, и последнему, свидетелю. Он жил на вилле на Эппельвиксгатан всего в нескольких сотнях метров от дома на Майбломместиген, где Жасмин обитала со своим отцом и его новой женщиной. Свидетель направлялся к жене и детям в деревню, чтобы «погулять на праздники». Он увидел девочку, выезжая со своей парковочной площадки, она шла в сторону своего дома, и ей осталось преодолеть какую-то сотню метров. Он также узнал Жасмин. Его младший сын ходил с ней в одну школу.

Сам он поехал дальше в другом направлении. Спешил к тому же. Опаздывал на пару часов. Жена уже звонила и бранила его. Поэтому он смотрел на часы по большому счету постоянно. Когда увидел Жасмин, часы показывали «примерно без четверти восемь». Он обратил внимание на девочку по той простой причине, что она шла одна, а у них в районе обокрали несколько вилл в то лето. Позже при мысли о случившемся он практически каждый день «проклинал» себя, поскольку не поехал за ней и не проследил, «чтобы она, по крайней мере, нормально добралась до дома».

Жасмин, таким образом, ушла от матери почти в семь. Спустилась в метро на станции «Сольна Центрум» несколько минут спустя. Скорее всего, села в поезд, идущий до площади Фридхемсплан десять минут восьмого. Пересела на новый от площади Фридхемсплан в семь тридцать пять. Вышла в Алвике шесть минут спустя. Запрыгнула в трамвай, идущий до Нокебю, который согласно расписанию отправлялся без пятнадцати восемь. Вышла на следующей остановке всего через минуту. И продолжила путь пешком. Идти ей оставалось всего несколько минут. Последний, кто видел Жасмин живой, заметил девочку где-то в сотне метров от ее дома. Часы показывали без четверти восемь.

19

Вторая половина среды 14 июля 2010 года

– Нам удалось по большому счету проследить ее путь от начала до цели, – подвел итог Ярнебринг. – Минус последний отрезок вверх по улице, где жила девочка. Она называется Майбломместиген. Это, кстати, маленькая поперечная улочка к Эппельвиксгатан. Я и мои парни остались довольными собой.

– Подожди, подожди, – перебил его Юханссон. – Последний свидетель. Что это был за фрукт?

– Интересная личность, – сказал Ярнебринг и улыбнулся. – Приятно видеть тебя в прежней форме, Ларс. Котелок-то у тебя еще варит.

– Последний свидетель… – повторил Юханссон. – Я по-прежнему внимательно тебя слушаю.

Последнему свидетелю было сорок два года. Женился пятнадцать лет назад. Он и его жена-учительница имели троих детей, семнадцати, пятнадцати и десяти лет. Он работал оценщиком в страховой фирме, и дом, где проживала их семья, они с супругой купили десять лет назад. Никаких замечаний по платежам, не судим, никогда не подвергался наказанию даже за превышение скорости.

– И?.. – сказал Юханссон и подозрительно уставился на своего лучшего друга.

– Его главным увлечением в свободное время было плавание. В молодости он принадлежал к шведской элите, а когда оставил большой спорт, продолжил свою деятельность в качестве детского тренера и функционера. Выполнял целый ряд обязанностей и в федерации, и в клубе, к которому принадлежал. Много занимался со спонсорами.

– Детский тренер, – повторил Юханссон. – И кого он тренировал?

– Да, это как раз самое интересное. На тот момент под его опекой в клубе были девочки, от семи до десяти лет. Примерно такие, как Жасмин.

– Подумать только, – проворчал Юханссон. – Где-то я слышал подобное раньше.

– У меня возникли такие же мысли, – поддержал его Ярнебринг. – Особенно когда поговорил с его женой, которая утверждала, что не знает, в котором часу он появился в их летнем домике около Трусы. А туда приблизительно час езды на машине. Она, по ее словам, заснула около девяти вечера. У нее якобы ужасно разболелась голова, она выпила две таблетки, легла в кровать и как в бездну провалилась. А их дети к тому моменту уже разъехались по друзьям, у которых они собирались ночевать. Она проснулась только утром, и ее муж лежал рядом с ней под одеялом. Но если хочешь знать мое мнение, вероятно, она принимала и кое-что другое. По словам их соседей, она, по-видимому, довольно сильно квасила. И я склонен с ними согласиться. Я же встречался с ней. Допрашивал ее снова, когда всплыли всякие нестыковки. Она явно перешагнула разумный предел в потреблении алкоголя.

– У него отсутствовало алиби, – констатировал Юханссон.

– Нет, – возразил Ярнебринг. – Совсем наоборот. Ему просто невероятно повезло.

– Рассказывай.

– Двадцать минут девятого его остановили за превышение скорости на автостраде в десяти километрах к югу от Сёдертелье. Примерно через полчаса после того, как он отъехал от своей виллы в Эппельвикене.

– Мне кажется, ты сказал, что за ним не числилось подобных нарушений.

– Так и есть. Коллеги, задержавшие его – я разговаривал с ними тоже, – не стали его наказывать.

– И почему, боже правый?

– Один из них был старым пловцом, – пояснил Ярнебринг и усмехнулся. – Понадобилось время, прежде чем это выяснилось.

– Он же мог положить ребенка в багажник, – предположил Юханссон. – Жасмин, я имею в виду. Не столь вероятно, пожалуй, но, если верить жене, он ведь мог отсутствовать всю ночь.

– Он в рубашке родился, – сказал Ярнебринг. – Когда появился у себя дома в деревне полчаса спустя, его ближайший сосед заехал в канаву. Дом тренера находился, кстати, в ста километрах к югу от Стокгольма, то есть расстояние вполне соответствует этому времени.

– Можно себе представить, – хмыкнул Юханссон. – Въехал в канаву. В деревне в обычный пятничный вечер.

– Да, конечно, и, по его словам, был трезвый как стеклышко, – сказал Ярнебринг и ухмыльнулся. – Мы ведь пообщались и с ним тоже.

– В общем, чтобы не утомлять тебя подробностями, дело обстояло так, – продолжил он. – Сначала наш тренер помогает соседу вытащить автомобиль из канавы. Потом он едет к себе домой. Жена спит. Одна в доме. Тогда он возвращается к соседу, который заехал в канаву. Сидит там полночи и пьет вместе с полудюжиной родственных душ, тоже соседей, прежде чем, покачиваясь, возвращается домой и засыпает. Я принял его алиби. А как бы ты поступил на моем месте?

– Принял бы его алиби, – кивнул Юханссон. – Что произошло потом? С расследованием, я имею в виду.

– Все как обычно. Мы покопались в прошлом Жасмин и ее семьи. Проверили всех, кто находился поблизости к ней. Родственников, друзей, знакомых, соседей, товарищей по школе, подружек и их старших братьев и сестер. Опросили живущих по соседству, разносчиков газет, почтальонов, электриков, водопроводчиков и прочих работяг, и всех других, кто просто находился в кабаках поблизости. Проверили поездки такси в тот район и из него в те часы, когда девочка исчезла. Прошлись по придуркам, помешанным на сексуальной почве. Отследили все другие преступления, которые случились тогда и могли иметь хоть какое-то отношение к Жасмин. Обратились к общественности. Я и мои парни, а также пара коллег женского пола в нашей компании сделали все необходимое и возможное. Точно по учебнику. И по большому счету результат получился нулевой. Мы так и не нашли место преступления, но при мысли о состоянии, в котором находилось тело Жасмин и ее одежда, все, скорее всего, произошло в помещении. Но нас было слишком мало. И мы слишком поздно взялись за дело.

– На ней была одежда?

– Нет, – ответил Ярнебринг и покачал головой. – Тело было нагое, абсолютно нагое. Никакой одежды, украшений, ничего. Их он выбросил в те же кусты. Примерно в сотне метров от тела. Один из наших кинологов обнаружил все эти вещи на следующий день, в субботу 22 июня. Когда прочесывали район вокруг места находки. Ее одежда, обувь, рюкзак, часы, колечки, которые были на ней, две штуки, если я правильно помню, лежали засунутые в пару полиэтиленовых мешков, подобных тем, какие использовались для упаковки тела. Они даже принадлежали одному рулону из десяти таких, какой можно купить в любой хозяйственной лавке. Пакеты с одеждой он просто связал вместе, обычным бабским узлом, если тебе интересно.

– Одному рулону… – повторил Юханссон. – Откуда ты это знаешь?

– Коллега из технического отдела додумался. Смышленый до невероятности. Тело Жасмин и ее одежда были упакованы всего в шесть мешков. Пять первых и последний из рулона. Четыре промежуточных отсутствовали. Их он, вероятно, использовал для чего-то иного, когда прибирал за собой. Неясно, для чего конкретно, поскольку мы так их и не нашли.

– Окровавленная простыня и все такое, – предположил Юханссон. – А Бекстрём? Чем занимался он?

– Чем и обычно, – сообщил Ярнебринг. – Главным образом сидел и разглагольствовал об отце Жасмин. Тот не давал ему покоя.

– Интересно, каким образом такой, как Бекстрём, смог стать полицейским, – проворчал Юханссон, чьи мысли неожиданно потекли в другом направлении.

– Его отец был полицейским, – напомнил Ярнебринг и усмехнулся. – Скорее всего, не меньшим подарком, чем сынуля. Дядя служил в полиции. Его кузен тоже полицейский, из бывшего мотопатруля, полный идиот и, представь себе, председатель полицейского профсоюза. Поэтому здесь нет ничего странного. Таких много среди нашего брата. Бекстрём, по крайней мере, хотя бы не настрогал кучу детей, которые стали бы полицейскими.

– То есть расследование закончилось ничем, – констатировал Юханссон.

– Все пошло наперекосяк с самого начала, – сказал Ярнебринг. – Когда нас подключили, было уже слишком поздно, как я говорил. Мы не нашли ничего ценного. Ни одной стоящей зацепки. И в любом случае пахали всю осень, пока кто-то из наших шефов не решил спустить дело на тормозах. Это произошло сразу после новогодних праздников, кстати. Меня убрали еще до начала июля. Потом убили премьер-министра, и тогда фактически поставили крест на поисках убийцы Жасмин. Все сотрудники отдела насильственных преступлений и сыска работали по делу Пальме.

– Я знаю. – Юханссон кивнул.

«Лучше, чем многие, лучше, чем ты, мой друг», – подумал он.

– Можно представить себе, – заметил Ярнебринг и улыбнулся.

– Какие-то вопросы, наверное, ведь все равно остались, – предположил Юханссон.

– Если мне память не изменяет, таких хватало, – сказал Ярнебринг. – И тот, который я запомнил лучше всего, касался автомобиля, замеченного поблизости от дома, где она находилась в тот вечер. Этот был красный «гольф» новой модели. Ухоженный, явно не пацан на нем гонял. Обычный сигнал о машине, из тех, какие есть почти в каждом расследовании убийства.

– Рассказывай, – скомандовал Юханссон.

– Мы так никуда с ним и не продвинулись тоже, – сказал Ярнебринг.

– Рассказывай, – повторил Юханссон. – Все равно рассказывай.

20

Вторая половина среды 14 июля 2010 года

Согласно сообщению одного пожилого свидетеля, жившего в том же районе, на Майбломместиген, где и Жасмин, он видел припаркованный красный «фольксваген-гольф». Тот стоял всего через несколько домов вниз по улице и прямо перед перекрестком с Эппельвиксгатан.

Как и многие похожие свидетели до него, в тот вечер, когда исчезла Жасмин, он прогуливался со своей собакой, и машина попалась ему на глаза «где-то между девятью и десятью вечера».

Потом все покатилось обычным порядком. Сначала установили, что автомобиль не принадлежит никому, живущему на той улице. На примыкающих улицах или где-то поблизости. Или кому-то, каким-либо образом связанному с данным районом. Ничего подобного, и само по себе это сразу же стало более интересным. Всех, кто владел «гольфом» и жил по соседству или имел какое-то отношение к близлежащей территории, удалось отсеять, хотя нашлось много таких автомобилей, и даже два из них были красного цвета.

В качестве следующего шага из автомобильного регистра выудили все красные «гольфы», находящиеся в Стокгольмском регионе и зарегистрированные на частных владельцев, предприятия, лизинговые фирмы и фирмы по прокату автомобилей, и хотя брали во внимание только машины последних моделей, их нашлось несколько сотен.

В то время как эта работа продолжалась, их свидетеля, как и многих других до него, стали одолевать разные сомнения. Сначала относительно дня, потом модели автомобиля, ведь особым знатоком машин он не являлся, и, наконец, даже цвета.

На тот момент у Ярнебринга и его коллег уже имелась заполненная доверху картонная коробка с выписками из авто-регистра, стоявшая в ожидании, когда у кого-то из них найдется время пройтись по всем бумагам, лежавшим там. Из-за прочей рутины все, однако, получилось так, как слишком часто случалось. Начали проверять владельцев, живших между Сольной и Броммой, тех, кто, пожалуй, мог познакомиться с Жасмин на пути между мамой и папой, а также тех, кто уже числился в регистре преступлений за прежние «подвиги». Особенно за деяния, подобные тому, что случилось с Жасмин.

Но не удалось найти ничего интересного, и даже ту толику, которая вначале внушала хоть какой-то оптимизм, в конце концов пришлось отсеять. И зайдя так далеко, работу прервали или, по крайней мере, отложили на время.

– Жаль, я не подсунул этот автомобиль в расследование убийства Пальме полгода спустя, – сказал Ярнебринг. – Тогда на один вопрос стало бы меньше.

«Напрасно ты так считаешь», – подумал Юханссон, ему ведь было лучше известно, но он ничего не сказал, поскольку в то самое мгновение ему пришла в голову мысль. Абсолютно естественная в такой связи.

– Мне надо выбраться на место, – сказал он. – Увидеть дом, где Жасмин жила, проверить ее маршрут. Иными словами, приложить ухо к рельсам.

– На место? – переспросил Ярнебринг и подумал мрачно: «Ну вот, его понесло снова».

– Почему бы нет?

– В казенной белой рубахе и больничных домашних тапочках. – Ярнебринг кивнул в направлении лежавшего на кровати Юханссона.

– Конечно, так не годится, – согласился Юханссон. – Поэтому, когда ты придешь сюда завтра, хорошо бы тебе принести с собой какую-нибудь одежду. Не надо ничего сверхъестественного. Хватит удобных штанов и рубашки. И обувь тоже. Как же без нее.

– Вот как, – проворчал Ярнебринг, стараясь использовать более оптимистичный тон, в отличие от своих ощущений.

– Благодари дьявола за это, – сказал Юханссон. – Похоже, ничего не случилось в данном деле за последние двадцать пять лет.

– В принципе – да, – подтвердил Ярнебринг. – Хотя кое-что все-таки произошло. Весной восемьдесят девятого, когда убили Хелен Нильссон в Сконе, старое расследование снова вытащили на свет божий. С целью посмотреть, нет ли связи между убийствами Хелен и Жасмин. Но ничто не указывало на это. Группа крови преступников отличалась, и когда потом выделили ДНК убийцы Жасмин, стало окончательно ясно, что речь идет о двух разных людях. И папки вернули на полку.

– И больше ничего не происходило?

– Обычно рутинное отслеживание и сравнение с новыми делами, появлявшимися за все годы. Этой зимой, за полгода до истечения срока давности, была мысль, что группа из криминального отдела полиции лена[3] в Стокгольме, специализирующаяся на нераскрытых преступлениях, сделает последнюю попытку, но одновременно подстрелили прокурора в Худдинге, и у них хватило другой работы.

– Кто будет копаться в таком дерьме, – ухмыльнулся Юханссон. – Убийство – скоропортящийся продукт.

– Какие заговоры вы здесь затеваете? – спросила Пия, неожиданно появляясь в дверях палаты Юханссона.

21

Вечер среды 14 июля 2010 года

Ярнебринг обнял Пию, которая уже стояла у кровати и осторожно гладила мужа по щеке. Потом кашлянул и сунул свои бумаги в карман.

– Ну, мне пора домой, – сказал Ярнебринг.

– Да, действительно, – буркнул Юханссон. – Береги себя, Бу. Увидимся завтра. И не забудь, что ты обещал.

– И что же он обещал на этот раз? – спросила Пия и с любопытством посмотрела на Ярнебринга.

– Никакой колбасы или шнапса, – уверил ее Ярнебринг. – Просто заглянуть мимоходом. Он становится таким, как прежде, поэтому у меня есть все причины приглядывать за ним.

Он кивнул, похлопал своего лучшего друга по плечу и удалился. На пути остановился в дверях и кивнул снова.

– Бу не похож на себя, – сказал Юханссон, когда дверь закрылась. – Мне кажется, на него это очень сильно повлияло, – объяснил он.

«Почему я так говорю? – подумал он. – Она же наверняка видела собственными глазами, что Ярнебринг не такой, как всегда».

Пия села рядом с ним на кровати. Наклонилась и осторожно провела пальцами по его щекам и лбу.

– Как ты чувствуешь себя? – спросила она.

– Хорошо.

Юханссон кивнул.

– Небольшая слабость, немного скучаю, но чувствую себя лучше, чем когда-либо.

– Я разговаривала со старшей сестрой отделения. По ее словам, ты плохо ешь. Ты должен есть. Ты же это понимаешь?

Она серьезно посмотрела на него.